Зив-Ами Лиора: другие произведения.

Мой Учитель Жаботинский

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Комментарии: 2, последний от 24/07/2019.
  • © Copyright Зив-Ами Лиора (liorazivami@gmail.com)
  • Обновлено: 15/11/2009. 19k. Статистика.
  • Рассказ: Израиль
    • Оценка: 4.74*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это глава из моей книги "Кто я?" Я размещаю ее здесь потому, что мне горько и больно видеть, как охаиваиваются мировым сообществом идеалы, которые я и мои единомышленники вынашивали в непростых условиях подполья, и которые я считаю и всегда буду считать самыми искренними и человечными. Это идеалы сионизма.
    •   Владимир Евгеньевич (Зеэв) Жаботинский
      
      Свой
      
      Я не знаю ни одного человека, который сразу же, с первого слова, стал бы мне таким же близким, таким "своим", как это произошло в случае с Жаботинским - человеком, покинувшим наш мир тогда, когда меня еще на свете не было даже в проекте.
      До знакомства со своим первым учителем иврита я не только ничего не знала о Жаботинском, но даже не подозревала о его существовании.
      - Хотите почитать? - спросил меня мой учитель, протягивая небольшую книжку из серии книг "Библиотека Алия", которые распространялись подпольно. Я взяла книгу и прочитала ее название - "Владимир (Зеэв) Жаботинский. Избранное".
      - Спасибо, с удовольствием - ответила я общей фразой, не подозревая о роли, которую этой книжке предстояло сыграть в моей судьбе.
       Но стоило мне открыть ее, как сразу же возникло ощущение, что в мою жизнь вошел человек, подобного которому я никогда прежде не встречала. И через много лет после описываемых событий я, при всем своем оптимизме, прихожу к выводу, что такого человека никогда не встречу.
      
      Одесса
      
      Жаботинский был моим земляком, одесситом. И это чувствовалось в каждом слове до такой степени, что, честно говоря, мне до сих пор неясно, как можно понять Жаботинского, не будучи одесситом.
      Жаботинский был одесситом во всем: в поступках, мыслях, словах, которые он выбирал. Наконец, в особой энергетике, которая идет от его текстов и которую так или иначе излучает каждый одессит.
      Жаботинский обязан был быть одесситом, потому что Одесса, как ни какой иной город, оказалась ареной, на которой проявилось извечное противостояние простого еврейского народа, амха, и еврейских пророков. Уголовники и авантюристы международного масштаба с одной стороны и вожди сионизма, среди которых Жаботинский выделялся особым пророческим даром, с другой стороны - такой контраст мог возникнуть только в Одессе. Такие разные, они, тем не менее, впитали в себя нечто, что проникнув в человека, никогда не исчезает.
      Одесский еврей мог об этом ничего не знать и, разумется, об этом никогда не задумываться. Он, вдохнувший одесский воздух в момент своего прихода в этот мир, просто нес в себе изначально гремучую смесь эмоций, идей и скрытых смыслов.
      Поэтому одесситов бывших не бывает. Одесса - это навсегда.
      Да и может ли быть иначе?
      
      Одесса - город, который евреи заселяли вместе с другими с момента его основания. В Одессе евреям не пришлось приспосабливаться к автохтонам, как пришлось в других городах, особенно в крупных культурных центрах. В Одессе евреи сами почувствовали себя автохтонами.
      Как-то раз я встречала на перроне Одесского вокзала подругу из Киева. Выйдя из вагона поезда, она показала мне на впереди идущую женщину и прошептала:
      - Я ехала с ней в одном купе. Мы всю дорогу беседовали. Но я так и не смогла понять, еврейка она или нет.
      - Дай гляну, - сказала я.
      Мы ускорили шаг, чтобы оказаться впереди этой женщины. Я оглянулась, посмотрела в лицо спутнице моей подруги и тут же определила:
      - Она - украинка из Одессы.
      В Одесссе евреи до такой степени обрели особое ощущение внутренней независимости и самодостаточности, что наложили особый отпечаток на всех остальных. У Жаботинского это ощущение было в крови. Из-за него, я уверена, уже в 18-летнем возрасте он восстал против галута, который неизбежно требует от еврея приспособленчества и мимикрии. Для Жаботинского это было непреемлемо.
      И в сионистском движении он отличался тем, что никогда ни к кому не приспосабливался и никогда ни у кого не шел на поводу.
      
      Одесса порождала индивидуалистов. Молодая Одесса сразу стала культурным центром, в который евреи приходили не только как в новое место, но и как в новое время. Поэтому у одесских евреев очень быстро отпала необходимость держаться за традиционный кагал и они с легкостью разрушали все традиционные стереотипы и традиционную иерархию. В Одессе каждый мог начать с начала, без оглядки на то, что предписано, из-за чего раввины даже назвали Одессу воротами в гейгеном (гиену огненную).
      Внезапность, с которой одесские евреи оказались в цивилизации, породила у них необычайную, доходящую до смешного уверенность в собственных силах. Я вспоминаю, как один одесский еврей рассказывал мне, каким образом, по его мнению, была создана Армия Обороны Израиля. Все, оказывается, очень просто: одесские евреи организовали отряды самообороны для защиты от погромов, потом пошли в порт, сели на пароход, высадились в Хайфе и создали армию.
      Заметив мой ироничный взгляд, он вскипел:
      - Вы мне не верите? Я Вам точно говорю. Послушайте, у меня есть один человек. Он знает. Он мне рассказывал.
      У Жаботинского тоже была эта особая уверенность в собственных силах, благодаря которой он практически в одиночку противостоял своим могущественным противникам. Их многочисленность его не пугала, потому что он верил в свою правоту. Его травили, а он шел своим путем.
       - Я бы не смог работать в такой атмосфере ненависти, среди враждебных мне людей, - сказал ему как-то Хаим Вайцман.
      А Жаботинский мог. Наверное, поэтому автор книги о Жаботинском дал ей название "Одинокий волк".
      
      Националист Жаботинский был интернационалистом в самом высоком смысле этого слова. Где же еще могло возникнуть это сочетание несочетаемых, казалось бы, качеств?
      В Одессе могло. Одесса дышала пьянящим воздухом порто-франко. В Одесском порту всегда звучала речь на разных языках, а само население Одессы изначально было интернациональным. И именно в этом интернационале евреи проявили свою национальную самобытность, более, чем где бы то ни было.
      Сочетние несочетаемого проявлялось у Жаботинского во всем, что он делал. Он был европейцем в самом высоком смысле этого слова, но был лишен заносчивости, от которой почти поголовно страдают "культурные" ашкеназы, евреи европейского происхождения. Он любил восточных евреев за их теплоту и даже шутил, что, если бы ему довелось родиться еще раз, он бы предпочел родиться сефардом. Он занимал непоколебимую националистическую позицию в отношениях с арабами, сопротивлявшимися возвращению евреев на Землю Обетованную, но в будущем еврейском государстве видел арабов равноправными согражданами. Ради национального дела, которому Жаботинский посвятил свою жизнь, он был готов сотрудничать и с националистами-неевреями, из-за чего против него ополчились не только евреи-националисты, но и евреи-интернационалисты.
      Но Интернационал Жаботинского был прямой противоположностью выдуманному Интернационалу марксистских сектантов. Его Интренационал обретал право на существование лишь при условии взаимопонимания и сотрудничества националистов.
      
      Жаботинский повлиял на многих евреев. И я не являюсь исключением, хотя повлиять на меня до Жаботинского не удавалось никому. Случилось ли бы это, если бы Жаботинский не был одесситом, судить не берусь. Знаю только, что, стоило мне открыть его книгу, как сразу же я поняла, что со мной говорит не просто единомышленник. Со мной говорит мой земляк.
      
      Диалог
      
      Я читала работы Жаботинского, написанные 70 лет назад, и не могла поверить своим глазам - он фактически писал о наших проблемах, о проблемах современных евреев, но понимал их так, как никому из нас и в голову не приходило понимать.
      
      Нынче о Жаботинском в основном вспоминают из-за его жесткой позиции в отношениях с арабами. Но в те времена я была очень далека от "арабской проблемы". Я знала, что израильтяне постоянно воюют с арабами, но не удивлялась этому, так как свыклась с мыслью: там, где есть евреи, там есть и антисемитизм. А так как с антисемитизмом я была знакома в его украинском варианте, то и арабы в этом смысле мне представлялись чем-то вроде украинцев Ближнего Востока.
      У Жаботинского меня потрясло совсем иное - его категорическое неприятие галута. И я вдруг поняла, что такое же категорическое неприятие галута свойственно и мне. Только до Жаботинского я об этом не знала. И вдруг узнала.
      Его тексты до такой степени порождали у меня ощущение физического присутствия автора, что порой казалось, будто их озвучивал живой человек. Любой поворот его мысли вызывал биение сердца. Любая брошенная фраза как пучком света высвечивала не только ту ситуацию, в которой находился он, но и ту, в которой находилась и я, так как сама ситуация по сути своей не изменилась. Любая его реплика вызывала желание ответить репликой "и я так думаю, и у меня произошел похожий случай".
      
      - А ведь знаете, Владимир Евгеньевич, со многими из нас случилось то же самое, что и с Вами после Кишиневского погрома. Только у нас это был не Кишиневский погром, а Шестидневная война.
      Так начался мой Диалог с Жаботинским, который продолжается всю жизнь.
      
      Я читала эту книгу с остановками. Эмоции захлестывали, ассоциации возникали сами собой и я вспоминала - вспоминала о том, что, давно, казалось бы, скатилось на задворки памяти.
      
      Статья "Еврейская крамола".
      Жаботинский пишет о евреях, которые массами устремились устраивать судьбы других народов. Судьба же собственного еврейского народа выпала из их поля зрения.У Жаботинского высшим приоритетом была еврейская судьба. И не потому, что евреи лучше и важнее других, а потому что это неестественно, порочно, смешно - решать проблемы всего человечества и плевать на проблемы собственного народа.
      "Я не служу и не хочу служить ничему из всего того, что вам дорого. У вас там есть свои идеалы: я их ценю, но в руках у вас они смешны и бесплодны; поэтому я издеваюсь над ними и над вами."
      И я вспомнила о своем приятеле, еврее, который всегда позиционировал себя как человека беспристрастного, прямого и честного. Он на добровольных началах вел какой-то кружок для детей, куда по моей наводке записался и сын моей подруги, еврейский мальчик с характерной еврейской внешностью. Однажды на занятиях дети начали обзывать этого мальчика "жидом" и откровенно травить его. И мой приятель, якобы беспристрастный и честный, сделал вид, будто ничего не происходит. Зато с какой болью он рассказывал мне о том, как, вернувшись из похода, узнал, что в Чили произошел переворот и президент Альенде убит!
      Моя реакция на его рассказ о Чили была точь-в-точь такой, как писал Жаботинский: "У вас там есть свои идеалы: я их ценю, но в руках у вас они смешны и бесплодны; поэтому я издеваюсь над ними и над вами"
      - В Чили переворот! - со смешком воскликнула я. - А ты здесь при чем? Где ты и где Чили. Тебя вон в Болгарию еле выпустили после собеседования в парткоме, да и приставили к тебе гэбэшника, чтобы ты вел себя, как надо, и никуда не сбежал. Хотя куда можно сбежать из Болгарии?
      И в самом деле смешно, когда мой приятель, который, как и все советские люди, сидел в железной клетке, вдруг начал воображать себя борцом за мировую справедливость. Идеалы обесцениваются именно потому, что ими занимаются такие, как он.
      Его показную скорбь по поводу судьбы Альенде я не связала с трусливым поведением в истории с сыном моей подруги. Впрочем, тогда я и не видела ситуацию таким образом, каким увидела ее после знакомства с Жаботинским.
      
      Другая статья "Наше бытовое явление".
      Жаботинский пишет об евреях, которые назойливо лезут в души к другим народам, упорно игнорируя плевки, которыми их осыпают юдофобы. И чем больше в евреев плюют, тем они больше в душу лезут. Во времена Жаботинского евреи лезли в крещение. Однако дело не в крещении как таковом, а в том, что крещение требовало перехода через некую красную черту, которую нельзя было переходить. Не о религии пишет Жаботинский, а о лицемерии: люди не чувствовали, что есть вещи, которые делать нельзя. Просто нельзя и все тут.
      "Прежде, в эпоху подъема и до него, было всем ясно само собою, что на человеке лежит некий долг и что ему не все позволено: каждый понимал этот долг по-своему, но атмосфера некой нравственной дисциплины ощущалась повсюду, на каких угодно нравственных задворках."
       - А знаете, Владимир Евгеньевич, - в сердце своем обратилась я к нему, - у нас крещение теперь неактуально. Но суть-то ведь осталась та же: есть красная черта, которую нельзя переходить. А евреи наши ее переходят и не морщатся даже. Я вспоминаю, как однажды на одной из вечеринок, кто-то запел белоэмигрантский романс "Поручик Галицын". Я глянула на лица наших еврейских интеллигентов и рассмеялась. Нет, они и в самом деле воображали себя однополчанами поручика Галицына и корнета Оболенского. Они как-то умудрились позабыть и об естественном антисемитизме всех этих "галицыных и оболенских", и об унизительных ограничениях, которые существовали для евреев в царской армии, и о кровавых еврейских погромах, на которые все эти "галицыны с оболенскими" были так горазды. Меня спрашивали "Почему ты хохочешь?" А я и сама не могла объяснить, почему: ну смешно это и все тут. Теперь объяснить бы смогла.
      
      Еще одна статья "Странное явление".
      Другая, вроде бы, тема, но по существу о том же, о неприятии галута, я бы даже сказала, о каком-то брезгливом отношении к нему, об интимности национальной атмосферы, которая легко разрушается при беспардонном вмешательстве чужаков. Жаботинский передает слова, которые произнес один интеллигентный еврей, внимательно наблюдавший за тем, что происходит, когда евреи вмешиваются в русскую культуру.
      _" - Я вот что здесь наблюдаю уже не в первый раз, - сказал он. - Возникает какое-нибудь общество или, скажем, литературный орган: основатели его - русские имена....Когда дело наладится и машина пущена в ход, первое время все идет нормально. Русская публика интересуется, участвует, посещает, читает и сама пишет. Но со второго или третьего месяца начинается наплыв евреев. Основатели радушно их принимают, даже очень рады - знаете, нет ведь ничего добродушнее и искреннее хорошего русского интеллигента; он, право, по большей части и не замечает, кто вы такой. Через несколько недель ваша аудитория полна евреев. И тогда вы начинаете замечать странную вещь: по мере того, как прибывают евреи, убывают русские. Не только в смысле процента, но абсолютно. Где их прежде было 100, там их остается 20. Уходят. Не ругаются, не сердятся, не жалуются, вообще ничего не говорят, а просто отстраняются. Спросишь их: почему? Сами не умеют объяснить. Да, да, Вы правы, надо будет опять записаться, просто, знаете ли, вылетело из головы..."
      - Если бы Вы знали, Владимир Евгеньевич, как мне неприятно об этом вспоминать. Это случилось на одной из студенческих вечеринок. Там была одна девушка, русская, звезд с неба она не хватала, но была очень способной и добросовестной. Не помню уж, о чем зашел разговор, но она вдруг сказала: "Я чувствовала себя неуютно и в школе и в институте, потому что везде было много евреев". Что тут началось! На нее все заорали "антисемитка, антисемитка". Больше всех орал хозяин дома, сам, кстати, русский. Наверное, чтобы в антисемитизме не заподозрили его. Потом ее выгнали. Но я хорошо ее знала. Она не могла быть антисемиткой. И не из-за евреев, а просто она и была той самой русской интеллигенткой, добродушной и искренней. Она принципиально не могла быть "анти". Я чувствовала, что она сказала что-то очень правдивое: и в самом деле евреи создают какую-то иную атмосферу, в которой другим может быть некомфортно. Но ведь русские же жувут в своей стране. Куда же им деваться?
       Тогда я промолчала. Но что я должна была сделать? Выступить на ее стороне? Меня бы все равно никто не понял и сочли бы сумасшедшей. Я ведь только теперь понимаю саму проблему. Здесь никто не виноват. Просто не нужно лезть в чужой дом. Нужно строить дом собственный.
      Это уже был вывод, к которому подводила позиция, занятая Жаботинским.
      
      И вдруг пощечина: статья "О евреях в русской литературе". Эта статья сразила меня наповал, вернее даже не статья, а одна фраза из этой статьи.
      "Где переночевали, там и присягнули, а выйдя вон - наплевали? Эх, вы, патриоты каждого полустанка..."
      Жаботинский пишет о евреях галута как о временщиках, обустраивающихся в каждом новом "отечестве" как бы навсегда, однако с легкостью отрекающихся от святынь этого "отечества", стоит лишь перекочевать на новое местечко и вообразить его очередным "отечеством".
      Этот миг я хорошо помню. Так поворот выключателя меняет ситуацию: темная комната вдруг становится освещенной и ты начинаешь ясно видеть предметы, которые невозможно было даже различить во тьме. Патриот каждого полустанка...
      Я не желаю быть патриотом каждого полустанка.
      
      Учитель
      
      Еврейские мудрецы учили народ: "Выбери себе Учителя. И его Тора станет твоей Торой." В данном случае я именно так и поступила. Жаботинский стал для меня Учителем и его Тора стала моей Торой.
      Прекрасный публицист, трезвый аналитик, верящий в своё дело человек - он был убедителен, как никто. Вчитываясь в его мысли, я впервые поняла, что значит быть честным человеком. Это не имело ничего общего с честностью и порядочностью в восприятии советской интеллигенции, особенно еврейской.
      Жаботинский учил меня вере в наш народ вопреки многочисленным фактам, способным эту веру подорвать и уничтожить. Он учил меня бескомпромиссности в отстаивании своих принципов. У него я училась анализировать ситуацию, опираясь на логику, а не авторитетные мнения, трезво смотреть на вещи и называть их своими именами.
      Жаботинский вселил в меня веру в сионизм и открыл глаза на антисемитизм как на явление естественное, которого не нужно ни пугаться, ни возвеличивать - дескать из-за антисемитизма евреи побежали возрождать государство.
      Из его статей я поняла, что ставка на антисемитизм в великом деле возрождения Сиона не только унизительна, но и не оправдана. Как бы ни сталкивался еврей с антисемитизмом, все в конечном счете зависит от того, какие выводы он делает из этого столкновения. Для меня убедительными были только выводы Жаботинского.
      
      Я закрыла книгу. Посмотрела вокруг и вдруг увидела, что мир изменился. В этом новом мире совсем иначе, чем прежде, были расставлены акценты, явления иначе связывались друг с другом.
      Мысль о том, что существует на земле место, где вся жизнь устроена "по Жаботинскому", и этим местом может быть только Израиль, заставила меня всерьез задуматься, куда мне путь держать.
      
      Разумеется, одна книжка не может так повлиять на человека, чтобы он полностью изменил свои планы, разочаровав окружающих близких людей и неизбежно разорвав людские связи, которые создавались и укреплялись на протяжении всей жизни.
      Но одну вещь одна книга все же сделать может и сделала. Она может пробудить и заставить заговорить то, что до этого дремало и молчало - Голос Крови.
      
      
  • Комментарии: 2, последний от 24/07/2019.
  • © Copyright Зив-Ами Лиора (liorazivami@gmail.com)
  • Обновлено: 15/11/2009. 19k. Статистика.
  • Рассказ: Израиль
    • Оценка: 4.74*6  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка