то оно не редко оборачивается злом как для тех, кто его делает,
тал и для других.Что делать? " Делайте добро все равно" ответила Мать Тереза
Мне кажется, что многих людей беспокоит проблема отношения к нищим. Кто они? Действительно ли они очень несчастные люди, так жестоко обделенные судьбой, или бездельники, не знающие стыда, выманивают у нас деньги и пропивают, или тратят на наркотики?
Меня со дня приезда в Сан Франциско беспокоил вопрос: подавать им, или нет. Когда-то в Ленинграде выстроилась очередь на Невском, кажется за книгами, и была она, в основном, из людей хорошо одетых и с осмысленными лицами. Подошла женщина лет 55ти, она могла быть продавщицей, бухгалтером, какой-нибудь учетчицей на заводе. Она подошла к каждому в очереди и лично попросила денег. В Ленинграде до девяностых годов это было абсолютно не принято. Никто не дал. Я дала ей три рубля.
Для меня это были большие деньги: вдвоем с сыном мы жили на 119 рублей. Сто - моя зарплата и девятнадцать - алименты. Я дала ей деньги не сразу: мне нужно было время понять как я к этому должна относиться. Женщина не выглядела более изможденной, больной, или оборванной, чем другие. Таких, как она, были тысячи на улицах Ленинграда. Но я решила, что давать нужно. Может быть она и копит себе на Жигули, но она унижается, прося. Мне казалось, что я бы не вынесла такого унижения. Я также думала, что другие люди чувствуют то же, что и я.
Здесь в центре Сан Франциско это проблема непреодолимая. Мой обычный каждодневный путь по улицам, где они просят, меня угнетает. "Подайте бедному, больному, несчастному... Желаю вам хорошо провести сегодняшний день", говорят они то жалобными, то веселыми, то нахальными голосами. И так 20 раз за день.
Месяц назад возле Мейсиса, где разодетая публика разглядывала котят в его витринах, меня окликнули по имени.
- Привет!, - закричала радостно моя знакомая, - Сколько лет, сколько зим! Какое у тебя красивое пальто!
Я не поверила своим глазам! Таня, моя знакомая, просила милостыню, положив рядом несколько газет "Уличный листок".
- Таня! Что ты здесь делаешь! Что случилось?
- Ну что, как видишь, я теперь бездомная.
Познакомилась я с Таней из-за моей заметки в русской газете о том, как трудно нам, бывшим москвичам и ленинградцам, без привычного круга друзей, без наших чаепитий на кухне, где решались все мировые и глубоко личные проблемы, которые нас, возможно, избавляли от необходимости посещать психотерапевта, впрочем, тогда такие не существовали. Дешево мне эта статья не обошлась: на меня обиделись одесситы. Я никак не могла понять почему: они сюда приехали, как кто-то удачно выразился, целыми улицами - чего им тосковать, о ком сожалеть? У этой статьи были также и положительные последствия: большинство моих нынешних друзей - это люди, откликнувшиеся на статью, среди них, в основном, киевляне и одесситы.
Таня представилась по телефону, как знакомая моего бывшего мужа.
- Помните, когда у него была сломана рука?, - сказала она, - Так это я его толкнула, он ко мне приставал.
Я развеселилась: хороший повод для знакомства!
- Ну, что ж, - сказала я, - стало быть, мы почти родня.
- А можно мне к вам зайти, познакомиться?
Был День благодарения. В этот вечер к нам на ужин должен был зайти всего один знакомый.
- Да, - сказала я, - как раз сегодня вечером у нас праздничный ужин, приходите.
Вечером раздался стук в дверь, зашла Таня, поздоровалась коротко и прошла в глубину комнаты к дивану, села и сняла туфли. Потом носки. Все смотрели на нее и молчали. Она подняла глаза и сказала просто: мозоли натерла.
Этот вечер был вполне славный. Изобилие еды и напитков способствовали хорошему настроению. Таня слишком много не говорила, да и необходимости не было: наш знакомый, москвич, талантливый и остроумный собеседник, заменил бы целую компанию. Когда было решено, что пора расходиться, Таня зазвала меня на кухню и сказала:
- Я вижу, что я вам не чета. Спасибо, что вы отнеслись ко мне, как к человеку.
Таня не стала нашим частым гостем, но иногда, раз-два в год, она давала о себе знать: то позвонит посоветоваться о чем-нибудь, то резюме попросит напечатать, что я с удовольствием и делала. Так прошло 15 лет. Она работала сначала няней у одной славной француженки, кажется, лет шесть, потом ухаживала за старухой много лет, пока та не умерла, потом продавала какие-то сувениры. Несколько раз за последние годы были какие-то странные разговоры по телефону, которые меня настораживали: то ее преследует мафия, то хозяева дома пробираются в ее квартиру в ее отсутствие и раскладывают дохлых мух на столе рядком. На дальнейшие распросы ответ получить было до крайности сложно, она замыкалась и переводила разговор на что-нибудь другое. Мои попытки уговорить ее пойти к врачу не увенчались успехом. Она исчезала после них надолго.
Около года назад она пришла без звонка. Сказала, что она без работы: мафия эта все-таки добилась своего. С квартиры пришлось сьехать. Один американец пригласил ее жить к себе, но он ее постоянно мучает и она хочет сбежать от него. Но бежать некуда: без денег, без работы. Не могу ли я написать для нее новое резюме?
Как только я села к компьютеру, она вскочила, набрала чей-то номер телефона и битый час болтала с каким-то парнем в духе кокетничающей пэтэушницы. Я злилась, что она болтает потому, что она должна была мне диктовать, что писать в резюме, но одновременно изумлялась какой великолепный у нее английский и с каким произношением: не хуже чем у Люсиль из МакДональдса.
Резюме мы в конце концов написали. Я дала ей сто долларов и посоветовала обратиться в социальные организации, хотя бы записаться на Велфер.
С тех пор она пропала. Мобильный телефон ее больше не работал. "Платить не чем" думала я. Прошло около года.
И вот дамы в дорогих пальто и шубах (очень вдруг похолодало в середине ноября), повернувшись спиной к Тане, разглядывают котят в витрине Мейсиса. Было в этом что-то андерсоновское, как в трогательной рождественской сказке. Кому нужен "Уличный Листок" и она сама, грязная, осунувшаяся, с лицом пьянчужки с Апраксина Двора!
Здесь редко когда увидишь на себе любопытный взгляд посторонних. Прохожие и дамы с котятами неожиданно заметили нас: не каждый раз увидишь грязную нищую, обнимающую даму в дорогом пальто "цвета сливочного мороженного". Взгляды мгновенно потухли, все приличия соблюдены, один только продавец горячих сосисок, молодой мексиканец, разглядывал нас, пока не подошел покупатель.
Вот он-то и помог мне потом ее разыскать. Я, конечно, ушла в растерянности. Правда, я дала ей денег и спросила, где она обычно бывает и она сказала, что здесь и на Пауэл. Только вернувшись домой и устыдившись своей уютной служебной квартирки и того, что она там где-то на морозе, я стала вспоминать, что она успела мне сказать.
- Единственное, о чем я мечтаю, - сказала Таня, - это выспаться.
- А как же ночлежки, ну, шелтеры эти, ты в них можешь пойти?
- В принципе могу, но у меня это редко получается. В 6 утра нас выгоняют: начинают мыть там все. Я иду в центр - только тут можно что-нибудь заработать.
- Делая что?
- Я имела ввиду, милостыню получить, или газету продать. Днем нужно добраться до бесплатной кухни, есть-то что-нибудь, хоть раз в день нужно.
- А чаще в этой кухне можно есть?
- Можно, только мне лень столько раз туда идти. До вечера я очень устаю. После четырех часто сажусь в автобус и сразу засыпаю. Просыпаюсь на конечной, водитель высаживает, а потом сажусь обратно и опять засыпаю. В шелтер нужно попасть вовремя, какие в семь, какие в восемь запускают. А мне вовремя не доехать, так и сплю, пока окончательно из автобуса не выгонят. Есть, правда, еще шелтеры, которые пускают двадцать четыре часа, но кроватей у них нет.
- А что у них есть?
- Стулья. На них спать плохо.
- Понятно... Я тороплюсь, - сказала я в смущении, потому, что не знала, как ей помочь, - но я тебя обязательно найду. Скажи мне, какая у тебя самая главная проблема?
- Выспаться. А потом найти работу.
Мне тут же представился план: я ее поселяю в квартиру, из которой только что выехали жильцы, и до того как явятся маляры, (а я могу это немного отсрочить, если понадобится), она отоспится, отмоется, подкормится, придет в себя, а потом я отвезу ее в бесплатную клинику. Найдем ей хорошую программу - ведь есть же программы и для нуждающихся женщин, и для алкоголиков (если мои подозрения оправдаются), и для людей с больной психикой. Устроим ее потом на работу: она никогда не гнушалась ни какой работой! Всегда была такая вежливая и сдержанная. Когда я протянула ей деньги, она смутилась и сказала, что ей стыдно, что она мне еще те деньги не отдала...
Одним словом, план мой казался мне чудесным! Искать ее, правда, пришлось целую неделю. Как я переживала! Теперь она была моя Таня, с которой у меня осуществится такой прекрасный план по ее спасению! И теперь мне было особенно больно думать, что она там мерзнет, и голодает, и падает от усталости! Наконец, я догадалась что мне нужно сделать: попросить того мексиканца с сосисками, чтобы, если он ее увидит, пусть бы передал от меня записку. Я сказала ему, что хочу ей помочь, и он согласился. В записке я попросила ее придти и напомнила свой адрес.
В тот же вечер, вернее, в двенадцатом часу ночи, раздается звонок в дверь. Таня ввалилась веселая, бросила сумки на пороге и стала восхищаться моей служебной квартиркой из двух комнат.
- Как у тебя красиво! Как давно я не была в человеческом жилье! Слушай, я принесла для тебя хорошие вещи, - и она полезла в сумки и стала там что-то искать.
Я испугалась. Неужели она ворует!?
- Какие вещи, ничего мне не нужно, у меня все есть!, - я чувствовала себя непростительно богатой.
- Да ты не бойся, я их на специальном складе беру, нам в шелтере дают талоны, ваучеры называются, там все только новые вещи и часто модные и дорогие.
- Почему же ты сама их не носишь?
- Да их лучше продать: потеряешь, или украдут.
- Нет-нет, мне ничего не нужно, продашь их после. Давай, ты примешь душ, а потом я тебе дам борща?
- Борща! Вот это да! Как я давно не ела ничего русского!, - мыться она отказалась, заявив, что мылась пару часов тому назад.
Я наливаю ей горячий борщ. Она вскакивает и бежит на пожарную лестницу курить. Я спрашиваю:
- Ты не можешь покурить после?
- Да я сейчас вернусь, борщ не успеет остыть.
Ее не было минут пятнадцать. Я выглянула на лестницу. За матовым стеклом виден был ее силуэт, подсвеченный уличным фонарем. Она шарила по карманам, чертыхаясь, падало что-то стеклянное и железное. Потом она вернулась, сьела две ложки борща, вскочил и сказала, что ей нужно срочно найти каких-то людей и забрать у них деньги.
- Какие деньги! Час ночи! Я твой борщ уже второй раз грею, завтра найдешь своих людей!
- Нет, мне очень нужно, - и ушла.
Я безрадостно посматривала на часы и пыталась подавить тошноту. Запах, который Таня принесла с собой, был ужасен.
Часа через полтора она вернулась. Ее ожидала чистая постель в отдельной квартире, маленький стол с лампой, шоколад, орехи, кока кола. Но она стала требовать борща. Я проявила твердость и пообещала, что завтра выдам ей его по первому же требованию, а сейчас пора спать.
На следующий день, часа в два дня я зашла к ней. Квартира была прокурена, вещи разбросаны, штук двадцать кексов с изюмом валялись в углу, она спала.
- Таня, не хочешь ли встать, привести себя в порядок? Я покормлю тебя горячим завтраком и мы поедем в клинику.
- Нет, пожалуйста, дай мне поспать! Пожалуйста, я только одного прошу, еще немного поспать!
Вечером я позвонила подруге-доктору.
- Сколько спит? Восемнадцать часов? Ну, твоя подруга на наркотиках! А вошек не боишься? (Я вспомнила заметную танину привычку наклонять голову и, наверное для пышности, взлохмачивать свои волосы).
- Да. Я побаиваюсь, - ответила я.
- Ну, это твои проблемы, - засмеялась моя подруга.
Проснулась я следующей ночью от телефонного звонка. Звонил жилец из соседней квартиры.
- Там что-то ужасное делается! Кто-то кричит, стонет, бьется головой об стену! Полицию вызывать?
- Нет-нет, я сейчас разберусь, пожалуйста, не нужно полиции!
Я помчалась на четвертый этаж, открыла дверь и увидела Таню, мечущуюся в темноте, стонущую, в бреду! Кругом был страшный беспорядок, прожженные постельные принадлежности, пассатижи, сломанные стеклянные трубки. Я закричала:
- Таня, что с тобой, говори, что случилось? Как тебе помочь?!
Она металась, кричала, ее рвало! Я испугалась, что меня уволят за все это, быстро собрала вещи и притащила ее в свою квартиру. В конце концов она сказала, что у нее просто болит голова, продолжая громко стонать от непереносимой боли.
- Давай я вызову скорую помощь!
- Нет, ни какой скорой помощи, мне ничем не смогут помочь!
Через несколько минут опять крик, выражение страшной муки на лице.
- Я не хочу, чтобы ты умерла у меня на глазах, - сказала я, - я пошла вызывать скорую. Только не бойся, они помогут тебе, потом направят тебя куда нужно.
- Не надо. Я сказала: не надо, - она вскочила, стала собирать свои сумки, одеваться, никак не попадая в рукава.
- Прошу тебя, не уходи, послушайся меня, давай, ты поедешь в госпиталь!
Она молча шла к выходу.
- Пожалуйста, вернись, ты можешь умереть, - я бежала за ней босиком, в халате, на улицу.
- В какую сторону вокзал?
- В ту. Напрасно ты так, ты можешь умереть, - но она решительно пошла в ту сторону.
Через два дня она пришла снова поздно вечером.
- Дай денег, - тон ее был теперь совсем другой, вроде того, что терять ей больше нечего - теперь ведь все про нее известно.
- Денег не дам, - ответила я, - моя подруга-врач сказала, что это только ускорит твою смерть.