- Окаа сан, не надо, мне холодно, открой дверь...! - вдруг стали доносится детские крики. Холодный ветер разносил эту мольбу ребёнка между стандартными пятиэтажными данти и разбивал её об глухо запечатанные стеклянные двери. Ни кто не слышал этого режущего сердце стона, а скорее не хотел ни кто слышать. Так уж отчего то повелось - чужая семья, сами разберуться. Потом, как часто сейчас уже бывает, по всем новостным каналам месяцами будут крутить сюжет о том, как молодая мама забила до смерти своего маленького сына. Просто он мешал ей своими криками, не слушал её, или ещё там что-то выдумает в своё оправдание мамаша-убийца. Но задолго до этого все слышали крики ребёнка, все на утро видели лицо того ребёнка в ссадинах и синяках, все понимали что происходит, но все молчали. "Почему?" - часто задаю я себе вопрос и тут же отвечаю: "А просто потому, что это чужая семья." Сам себе отвечаю и сам себе не нравлюсь за свой же ответ. Нет, не ненравлюсь, а ненавижу себя за этот ответ. Я просто отвечаю так, как отвечают все, все кто слышал, кто видел и понимал, что по сути на их глазах происходит убийство. Я так отвечаю, потому что это вполне удобная формулировка, устраивающая всех - и окружающих меня соседей и сослуживцев, и родственников, и убийц, и полицию и судей. В общем-то такой ответ устраивает всех, всё общество. Но боль, которая сидит где-то глубоко в моём сердце не даёт мне покоя.
Вот и в этот раз, я как всегда после просмотра последнего новостного блока NHK вышел на балкон перекурить и услышал снизу всё тот же крик:
- Окаа сан, не надо, мне холодно, открой дверь... - уставший, измученный голос просил о пощаде, просил впустить в тёплую нагретую керосинкой квартиру собственную мать. Было уже почти два часа ночи. А завтра бедной девочке опять в школу. Её звать Айко, Айко чан. Ведь и смысл иероглифов у её имени - "Любимый ребёнок". Вот действительно злая ирония. Тут же на балкон вышла моя жена и сонным голосом спросила:
- Что , опять избивают?
- Как же нам помочь этой девочке? - сказал я и стал пытаться заглянуть на этаж ниже. Как ни пытался я перегнуться через перила, как ни силился заглянуть на соседний балкон, но кроме теней на асфальте снизу ни чего не было видно.
- Пойдём сходим к ним, - предложила жена, - Правда уже два часа ночи и не принято в такое время стучаться в двери к соседям, но ведь и случай не простой. А вдруг она так и замёрзнет?
Окаа сан - Мама
Данти - жилой микрорайон
Не раздумывая и не обсуждая, мы тут же зашли назад в комнату, одели поверх тёплых пижам куртки и уже через минуту стояли у железных дверей на площадке этажом ниже. После наших стуков в дверь через несколько секунд раздалось дежурное - "Да, кто это?"
- Извините, - начала жена вежливо и на отработанной ноте "Ми" , - но мы услышали что ваш ребёнок плачет... Понимаем что уже поздно, но мы с мужем подумали, может у вас какие-то проблемы, может вам нужна помощь?
Дверь тут же открылась и нас окутала вырванная на свободу затхлая, спёртая вонь запущенной квартиры, которая была перемешана со спиртным перегаром. С той стороны порога сквозь лохматые длинные волосы, которые закрывали половину лица, на нас смотрели пъяные глаза матери бедной Айко чан. В какой то миг мне даже показалось, что большого скандала всё ж не избежать, но женщина напротив вдруг резко изменилась. Привычными и быстрыми движениями она убрала волосы, глаза её обрели более осмысленный взгляд, на губах появилась дежурная японская улыбка. Она слегка наклонилась и нежным, даже наверное приятным на слух голосом начала:
- Ах, извините, наша Айко чан такая не послушная в последнее время, ну ни как не хочеть выполнять домашнее задание... Очень прошу вас, извините меня за то, что этот непослушный ребёнок своими криками доставил вам беспокойство. Ведь вы же сами родители, понимаете как порой не легко справиться с детьми...
- Извините, возможно это и не наше дело, - не дал договорить я ей, - но нам кажется, что держать ребёнка на балконе ночью, да ещё в такой холод... Нам кажется что это даже жестоко...
И это было моей ошибкой - я осмелился ночью постучать в дверь чужих людей и давать собственную оценку их действиям, их методам воспитания детей. Надо было сказать по другому. Ну, например, - извините, это конечно не наше дело, но ночью всем надо отдыхать, т.к. утром рано взрослым вставать на работу, детям в школу. Потому мы бы вас попросили не шуметь, конечно если наша просьба вас не затруднит. - Вот это было бы всем привычно, обычно и понятно. Но я осмелился влезти со своими советами в чужую семью, да ещё среди ночи. После моих слов лицо женщины из милого японского личика с рекламного ролика о Японии тут же вернулось в своё прежнее состояние. Пъяные, озлобленные глаза, волосы как по команде тут же взлохматились и накрыли половину лица, губы вместо улыбки скривили некую гримасу. Её поза стала напаминать позу кошки перед броском за добычей и только сейчас я вдруг заметил что в руках у неё банка пива. Возможно, что в начале беседы она прятала её у себя за спиной. Сейчас же ей не к чему одевать маску вежливости и можно показать себя такой, какая она есть на самом деле. Я первый нарушил правило, вторгшись в жизнь её семьи, теперь все последствия сказанных мною слов будут на моей вине.
- Извините, Хамада сан, но то как я и мой муж воспитываем своих детей не ваше дело. Если мы вам доставили шумом неприятности - извините нас, но прошу вас не указывать какими методами нам воспитывать своих детей. Спокойной ночи, Хамада сан. Ещё раз прошу вас извинить за неудобства, которые мы вам причинили.
Дверь захлопнулась. Через пару минут я с женой опять стояли на балконе. Я курил сигарету, жена просто стояла рядом и молчала. Мы оба молчали. Просто нам хотелось понять не ошиблись ли мы? Девочку конечно же впустили в дом, но криков меньше не стало. Просто их не так стало слышно снаружи. Бедная Айко чан.
Ведь она ровесница моего младшего сына, посещает ту же начальную школу нашего района, но учится в параллельном классе. Как то я спросил у сына об этой девочке, есть ли у неё друзья, как она учится? Сын сказал, что друзей у неё, как ему показалось, нет. На переменах она ходит одна, ни с кем не играет, лицо её всегда грустное.
Каждое утро дети нашей начальной школы выходят в одно время из своих домов и их красные шапочки как цветы осыпают улицу, которая ведёт до школы. Они идут, смеются, играют, что-то рассказывают друг другу. На каждом перекрёстке стоят родители, чья очередь дежурить, и размахивая жёлтыми флажками обеспечивают для детей безопасный переход дорог. Но мне не разу не довелось увидеть среди всей этой шумной детворы Айко чан. Она обычно идёт сзади. Глаза её опухшие от слёз и недосыпания, форма мятая и давно не стиранная. Наши дети, которых мы стараемя воспитать честными, добрыми и порядочными, на самом деле живут своей жизнью. Они нас слушают, соглашаются с нами, но всё ж у них, у наших детей, свой мир. В этот мир нам не войти. Скорее всего мы не сможем войти туда, потому что там мы будем не понятыми, там мы будем лишними. Вот так и Айко чан. Не её вина, что одета она не опрятно, что волосы её не расчесаны, но наши дети не хотят играть с ней. Она для них как изгой, изгой в добром, нежном мире детей. В мире наших детей. Вот и скажите теперь, хотим ли мы чтоб наши дети были такими жестокими? Нет, не хотим. А можем ли что то изменить? Можем ли мы заставить наших детей относится к Айко чан так же как ко всем другим детям? И это вряд ли мы сможем. Мир наших детей на самом деле жесток. Ведь всё чаще и чаще мы слышим такую фразу- "Детская жестокость". Это всё равно что сказать "холодный кипяток", - ведь одно с другим не вяжется, одно понятие своим смыслом исключает другое. Как это жестокость и детская? Но если каждый день смотреть новости, читать газеты, если внимательно понаблюдаем за жизнью наших детей в школе и вне школы, то сразу же станет понятно, что "Детская жестокость" это не просто обранённая кем-то случайная фраза. Это на самом деле - детская жестокость.
Айко чан каждое утро тащит на себе ранец красного цвета, её растрёпанные волосы, не умытое лицо и мятая форма ни кого не удивляет. Она так ходит с первого класса. Сейчас она уже в третьем. Пробегающие мимо дети могут толкнуть её и не извиниться. Она уже и не обращает внимания на такие мелочи. Как то жена возвращалась с работы и увидела её сидящую на обочине дороги. Айко чан сидела прямо на бетонном бордюре и разлажила вокруг себя тетради, ручки и карандаши. Жена села рядом:
- Добрый день, Айко чан!
- Здравствуйте, Хамада сан! - Айко чан слегка улыбнулась. Но тут же уткнулась в свою тетрадь, которая лежала у неё на коленях.
- Как у тебя дела? Как школа?
- Нормально, - не отрываясь от своих занятий ответила девочка.
- Делаешь домашнее задание?
- Да.
- Наверное не просто учится в школе? Наверное много уроков задают? - жена наклонилась пониже чтоб заглянуть девочке в лицо. Айко чан ни как не отреагировала на это и лишь тихо ответила:
- Учится не так тяжело...
- А почему ты домашнее задание делаешь тут, а не дома?
- Дома? - таким же тихим голосом переспросила Айко чан, - Мне здесь, на улице удобнее...
- Но ведь дома можно удобно сесть за стол, разложить перед собой все свои принадлежности и тогда даже красивее будут выходить твои иероглифы...
- Нет, Хамада сан, мне тут лучше. Мне вообще домой не хочется..., - это была последняя фраза девочки. Как не пыталась жена поговорить с ней, но после этой фразы Айко чан закрылась. Дальше вход в сложный и трудный мир детства Айко чан был запечатан огромной массивной дверью. Вот если бы войти за эту дверь, так может быть и помочь, хоть не много помочь этой девочке можно было бы. Но дверь эта всегда была наглухо запечатанной и каждый день её жизни только делал эту дверь всё тяжелее, замки становились всё хитрее. Чем больше Айко чан начинает осмысливать происходящее вокруг, происходящее не только с ней, а вообще всё что она видит, тем меньше шансов проникнуть за эту дверь. Душа этого маленького создания может так и остаться за мощными засовами. Это было единственное место, где она была сама собой. Там нет её матери и отца, для которых она помеха в их жизни. Нет там и одноклассников, которые не упустят момента чтоб подразнить её. Там есть только она сама, со своими мыслями, со своими мечтами и со своими переживаниями. И благодаря этой двери ни кто её там не достанет и ни кто ни в чём не упрекнёт.
Жене ни чего не оставалось как уйти. Она просто потрепала её по голове и пожелала удачи.
Мать и отец Айко чан перестали с нами здороваться. Мы и сами не стремились напрашиваться к ним друзья, но если раньше наши холодные взаимотношения были скрыты фальшивым налётом вежливости, то сейчас всё было у всех на виду. Соседи тоже заметили это. Мать постоянно переговаривалась с кем-нибудь из соседей и показывала пальцем в нашу сторону. Появились соседи, которые приняли сторону родителей Айко чан, но всё ж большая часть соседей выражали нам свою поддержку в этой только начавшейся холодной войне между нашими семьями. Жена на вопросы соседей что случилось между нашими семьями отвечала просто: "А вы разве не знаете? Вы разве не слышите и ни чего не видите?" Конечно, все всё видели и всё понимали. Но так не охото брать на себя этот лишний груз... Да, именно брать лишний груз. Пусть всё идет так как идёт. В конце концов таких семей не мало и не принято вмешиваться в жизнь чужой семьи.
Ровно через неделю история повторилась. Вообще то я уверен, что издевательства над ребёнком не прекращались. Но после нашего визита в эту квартиру, снаружи криков и плача слышно не было ровно неделю. И вот однажды крики стали слышны вновь. Была уже глубокая ночь. Даже сквозь закрытые двери было слышно как девочка кричит, плачет и просит о пощаде. Сил терпеть подобное у нас уже не было. Не много посовещавшись, мы решили вызвать полицию. Надо отдать должное - уже через несколько минут приехал полицейский на мотоцикле. Первым делом он поднялся в нашу квартиру:
- Здравствуйте, вы Хамада сан? - вежливо обратился полицеский в каске и сапогах. Меня всегда удивляет, почему они такие вежливые и почему обязательно в сапогах и каске? Конечно, их чрезмерная вежливость и тщательно взвешенные вопросы, тщательно подобранное каждое слово могут говорить об их ответственности, об их уважительном отношении к гражданам. Но ведь не да такой же степени! Я ж по телефону уже всё объяснил им и вот сейчас опять надо объяснять. Но ведь сам же всё слышит, зачем же он у меня всё переспрашивает? И зачем он в каске и сапогах? Почему в такой униформе? Ведь я вызвал его не для разгона антивоенной демонстрации, а утихомирить и наконец разобраться с этой семейкой садистов. Но создавалось впечатление, что полицейский не очень то и торопится. Он всё задавал вопросы, на которые обязательно хотел получить ответа. " Давно вы это замечаете? Были ли у вас раньше какие-нибудь неприятные разговоры? Есть у вас личная неприязнь...?" Нет, это уже вообще я не смогу перенести. Может действительно и не стоило их вызывать. Девочка кричит, а он продолжает задавать мне свои глупые вопросы.
- Извините, господин полицеский, но ведь вы же всё и сами слышите, так может спуститься в квартиру снизу и продолжить разговор там? - сказал я ему, но уже более настойчиво. И в этот же миг у него затрезвонил сотовый. Переговорив минуту по нему он как-будто наконец вспомнил для чего его вызывали сюда.
- Хамада сан, я понимаю вашу тревогу. И действительно, для Японии сейчас это одна из важных проблем - жестокое обращение с детьми. Но наши законы не дают нам полной свободы действий. Мы не сможем войти в эту квартиру пока у нас нет доказательств, что там совершенно убийство или же какое другое преступление.
- Подождите, выходит, что вам нужны доказательства что девочка уже убита, мертва? И только тогда вы сможете войти туда?
- Не совсем так. Я бы не стал именно так говорить...
- Но тогда скажите так как вы хотели бы сказать, - мой терпение уже было на пределе.
- Хорошо, Хамада сан, только что позвонил мой коллега. Он сейчас стоит возле дверей ваших соседей. Давайте спустимся туда и посмотрим что выйдет из всего этого.
Я и полицейский спустились на этаж ниже. Там действительно стоял ещё один полицейский, но на много моложе первого. Он так же по телефону с кем то разговаривал. Почему то мне показалось, что он с кем то советуется. Неужели это и есть наша полиция? А могут ли они вообще действовать в экстремальных условиях? Или может они действительно скованны какими-то сложными инструкциями, которые приучили их не принимать решения самостоятельно. Как бы то ни было, но всё происходящее начало уже раздражать и меня и мою жену. Уверен, они оба видели наше раздражение, но в глазах у них была полная нерешительность, скорее похожая на страх. Да, наверное это был страх. Неужели страх получить взбучку от своего руководства выше, ценнее и важнее того, что там терпит бедная Айко чан? Я не как не мог поверить в происходящее.
Оба полицейских в который раз о чём тихо переговорили после чего молодой постучал в дверь. За дверью стало тише и через несколько секунд она отворилась.
Прошло ещё несколько недель. После визита полицейских приходили ещё люди из мэрии, ещё откуда то. Все интересовались, спрашивали. Беседовали они и с родителями Айко чан, и с самой Айко чан. Девочка же перестала здороваться с нами, увидев нас на улице перебегала на другую сторону. Примерно через месяц всё затихло. Вдруг перестали интересоваться судьбой девочки полицейские, забыли о ней и о нас с женой и чиновники из мэрии. Ночью всё так же были слышны крики, которые всё так же будили нас. Примерно через месяц её семья куда то переехала.
7