3
Дом старика состоял из трёх комнат "Васитсу"*. Лишь на кухне обычный пол, крытый линолеумом тёмно-коричневого цвета, газовая плита, холодильник и длинный стол из нержавеющей стали с огромной раковиной. Кухня вполне тянула на современную, со вкусом и грамотно заставленную мебелью и электроприборами. Как то не вписывался этот маленький старичок в такую "кухонную" композицию. Комната, где меня оставил хозяин после того как мы вошли, состояла из двенадцати татами*. Здесь почти отсутствовала мебель, да и какую мебель можно увидеть в настоящем Васитсу? В не глубокой нише я увидел Камидана*, дерево которого уже давно почернело от времени. Там было всё необходимое - и рис, и маленькая чашечка сакэ, ветки Сакаки и даже фрукты, аккуратно выложенные на небольшом подносе. Почти под самым потолком на деревянных стенах висели фотопортреты умерших родственников. Их было восемь, все в деревянных рамах цвета чая, под небольшим углом склонённые вперёд для удобного просмотра. Лишь два последних портрета были цветными. На чёрно-белых фото - мужчины в строгом кимоно, на каждом из которых вышит семейный герб, со строгими лицами без намёка на дежурную портретную улыбку. И женщины, такие же не улыбчивые, но в их взгляде читалось куда больше теплоты и нежности. Наверное просто от того, что это были женщины. Это женщины из прошлого, но от того их женственность была ещё более таинстванна и непознана для меня. Меня всегда одолевают совершенно противоположные чувства, когда смотрю на семейные фото и особенно на пожелтевшие от времени фото японских женщин прошлого. С одной стороны тут же представляю заботливых матерей, которые тащат на своих хрупких спинах малолетних детей, работают с ними же на рисовых полях чуть ли ни по колено в жидкой грязи, собственноручно вышивают детские кимоно и рассказывают детям сказки и легенды. Они же терпеливо ждут своих мужчин и покорно прощают им всё - и грубость, и измену и даже готовы в нужный момент уйти из этой жизни вместе со своим супругом, не на секунду ни усомнившись в правильности принятого решения.
Васитсу*-комната в японском стиле
*В Японии до сих часто измеряют
площадь комнат в татами
Камидана*-домашний синт.алтарь
И в тоже время, задумываясь обо всём этом, тут же всплывают в памяти жуткие рассказы моей бабушки и матери о том, как в Маньчжурии перед тем как туда вошли советские солдаты женщины собственными руками душили своих детей, одетых в те самые кимоно... Те же кто не успел сделать это - закрылись в здании школы вместе с детьми и долго ни кто не решался войти туда. Когда же солдаты решились взломать двери, то перед ними лежали трупы детей и покончиших с собой их матерей. А перед этим, эти же дети, повязав Хачимаки* , вооружившись обычными палками выбегали на улицу на свою первую и последнюю войну с чужаками. Часть из них так и погибла с палками в руках. Они делали так, как научила их школа, как требовало от них общество, как предписывал долг. И матери, эти маленькие хрупкие женщины, которые родили их, выростили и которые мечтали лишь о счастье, ни на минуту, ни на один миг не позволили им усомниться в своём выборе, не попытались остановить своих детей.
Пока старик готовил чай, я с интересом продолжал рассматривать старые фото на стене и вообще хотелось получше разглядеть жильё хоязина. Конечно, кроме портретов и Камидана тут был и телевизор, и даже тюнер спутниковой антены и видиомагнитафон. Возле телефонного аппарата, который висел на стене, большой календарь с красивейшими видами Кирисима* и тут же рядом стандартный лист бумаги с записанными на нём крупным почерком телефонами, фамилиями, названиями больниц и прочей информацией. Слева от стеклянной двери, которая выходила во внутренний сад, стоял не высокий комод. На нём коробка, которая напомнила мне шахматную доску, так как в ней было множество ячеек. Подойдя ближе, я увидел в каждой ячейке таблетки, пакетики с порошками. Ряды и каждая ячейка были аккуратно подписаны. Там были разложены лекарства по дням и по часам. Конечно, нельзя было не заметить пожелелтевшее от времени полотно шириной около пятидесяти сантиметров и длиной не менее метра, которое висело на стене справа от Камидана. Это было полотно с искуссно исполненным настоящим каллиграфическим произведением.Сэй Мэй* - одно из любимых изречений Мисима Юкио, последнего самурая... Хотя, конечно это был не оригинал, но всё ж прекрасно исполненный. Вокруг не большого стола в центре комнаты разложены дзабутон* тёмно синего цвета с вышитыми в них цветами, но не очень яркими. С каждой стороны стола по одному дзабутону. На столе ваза с фруктами, рядом коробка салфеток, пепельница с зажигалкой и газета с программой передач на эту неделю. Что то в этой програмке было подчёркнуто обычным карандашом, что то выделено жёлтым маркером.
Хачимаки*-налобная повязка
Кирисима*-живописный р-он в преф.Кагосима
Сэй Мэй*-с наступлением весны всё обновляется,
наступает период светлых чувств(трактовка и перевод
авт.)
Дзабутон*-плоская подушка для сидения на полу
В общем то, это было обычное жилище обычного одинокого старика. Я бы хотел посмотреть и другие комнаты, но хозяин задвинул лёгкие двери только мы вошли в дом. Необычным было только одно - идеальная частота. Ни одной пылинки, ни одной мусоринки ни на скудной мебели, ни на татами. Для одинокого старика это было очень даже не обычным. Даже пепельница, старая медная пепельница, какие можно увидеть только в антикварных магазинах, блестела как начищенный судовой колокол.
- Я очень люблю сам заваривать чай, - как всегда тихо и не ожиданно появился старик.
- И хорошо у вас это получается? - решил я подшутить.
- Вообще то думаю, что да, - старик поставил передо мной чашку, накрытую крышкой.
Открыв крышку, я тут же почувствовал необычный аромат свеже заваренного зелённого чая. Я сделал несколько глотков. Чай действительно был вкусным.
- Можно у вас курить?
- Конечно, пепельница перед вами на столе. Вам понравился чай?
- Да очень вкусно. Такой необычный вкус чая я почувствовал впервые, - я не лукавил и не льстил. Это была правда: такой вкус чая я не встречал. Старики вообще хорошо разбираются в сортах настоящего японского чая. Это мы, молодые, избалованные изобилием и разнообразием так запросто стали забывать своё, настоящее, возделанное на нашей земле и нашими руками. А старики знают где, в какое время и какой сорт чая надо покупать...
- Спасибо, - старик, не скрывая удовольствия, улыбнулся.
Он так же закурил и сделав несколько затяжек обратился ко мне:
- Вы знаете, наверное как то не совсем обычно всё это, но..., но я бы хотел, чтоб вы выполнили мою просьбу. Знаете, бывают такие вот капризы у стариков: взбредёт что то в голову и ни как не избавишься от этого, - старик попытался улыбнуться, но глухой кашель прервал его. Он выдернул сразу несколько салфеток из коробки, отвернулся и сплюнул в них, после чего выкинул всё в стоящее неподалёку пластмассовое ведёрко.
Откровенно говоря, я не много забеспокоился услышав это вступление. Удивление и беспокойство старик сразу же прочёл на моём лице.
- Да нет, вы не беспокойтесь, ни чего такого, что могло бы вам доставить беспокойство. Уверяю вас. Просто я бы хотел что б вы для начала выслушали меня.
Я посмотрел на старика, вновь обратил внимание на его прекрасную осанку. Даже сейчас, сидя за столом на татами, он старался держать свою спину прямо, ни делать лишних движений и лишь медленно подносил к губам сигарету, затягивался и так же медленно выпускал дым. Глаза его были опущены и смотрели в какую-то пустоту передо мной, мне даже показалось, что он просто рассматривает зажигалку на столе. В конце концов почему бы и не выслушать его?
- Конечно, я с радостью выслушаю вас и помогу, если это в моих силах конечно...
- Да нет, помощи от вас мне не надо... Просто хотелось бы рассказать вам кое-что... Спасибо, что согласились. Я сейчас принесу сэмбэй* и кое-что из сладостей, - старик с трудом поднялся с пола, выпрямился и, слегка покачиваясь, пошёл на кухню. Я, пребывая в некотором замешательстве, хотел включить телевизор, но не нашёл дистанционного пульта. Его не было ни на телевизоре, ни на столе, ни на комоде. Через пару минут старик вернулся:
- Так вы готовы послушать меня? Мой рассказ не будет коротким, но мне надо рассказать кому то всё это..., - старик замолчал и поднял свой взгляд на портреты, - кто то должен знать...
- Извините, но вы уверены, что я и есть тот человек, которому вы можете поведать что то такое?
- Не беспокойтесь, просто эта история, которую я должен рассказать... История и ни чего больше. Вы праве отказаться и не слушать меня...
- Да нет, что вы, с удовольствием послушаю, - уж очень не хотелось мне обижать этого старика. Я достал сигарету, закурил и приготовился. Старик ещё с минуту молчал и наконец собравшись с мыслями начал:
Сэмбэй*-рисовое печенье
- Я рад, что вы согласились стать моим слушателем. Почему то с той первой встречи я так и думал, что вы согласитесь. Знаете, жизнь одинокого человека всегда отличается от той жизнью какой живут люди семейные, имеющие кучу детей и родственников. Тем более если такой человек живёт слишком долго. Скажите, вы местный? Точнее, вы где родились?
- Я родился в Фукока.
- Понятно. А я местный, тут родился и тут же вырос, отсюда уезжал и сюда же вернулся. И теперь уже уверен - тут я и умру. Я и сейчас не привык говорить Кагосима, мне привычней и приятней называть наши места Сацума, Сацума Гун*... Когда я говорю вам, что я одинок - это не совсем так. Вы знаете, я долго размышлял об одиночестве и пришёл к интересным выводам. Вот послушайте: когда говорят "Этот молодой человек одинок..." - то ведь это вовсе не означает, что у него нет друзей. Наверное ему просто одиноко в кругу своих друзей, не с кем поделиться своим сокровенным, даже с собственной девушкой. Но если вам скажут "одинокий старик", то тут же предстваляется старик вроде меня, который один сидит в своём старом полуистлевшем доме и не кому его навестить, ни кто ему не позвонит... Я прав?
- Наверное не совсем так..., - я попытался что то выдумать, но ни чего не приходило в голову, - Хотя..., хотя скорее правы.
- Так вот, я как тот одинокий человек, хотя и старый и сижу в этих стенах один..., - что-то слишком сложно начал этот старик, хотя в его возрасте настолько сохранить способности рассуждать...
- Как я вам уже сказал, я тут родился и вырос. У нас была большая семья. Хотя большая по нынешним временам, но тогда это была обычная семья. Мои родители много работали и не жалели себя. Ведь нас, братьев и сестёр было шесть человек. Старше меня было три брата, я самый младший среди братьев. Потом следовали мои сёстра. Не помню я уже сейчас на сколько в детстве мы были дружны между собой, но ни каких серъёзных ссор не вспоминается. Хотя конечно не без этого наверное было. Отец и мать много работали, особенно отец. У нас было много земли, которая передовалась по наследству из поколения в поколение, но ведь всю эту землю надо было обрабатывать, за ней нужен был уход. Эта земля и всё что выращивалось на ней, всё что взращивалось руками отца и матери, нас и кормила.
Сацума Гун*-уезд Сацума(преф.Кагосима)
К слову сказать, когда то наши предки принадлежали к одному из древних самурайских сословий и отец постоянно напаминал нам об этом. Об этом невозможно было забыть ни на минуту. С раннего утра и до позднего вечера, за обедом и перед сном постоянно и везде отец говорил нам о наших корнях. О долге перед императором, о семейном долге ни мне ни моим братьям не позволялось забывать, запрещалось не думать. От того наверное отец и был строг с нами. Несмотря на свою безграмотность - он умел лишь не много писать и так же не много считать, отец был человеком дальновидным и проницательным. Прекрасно понимая, что времена приходят иные, что кроме искусства владения мечом необходимы и знания, он заставлял нас учиться. Мы учились читать, часами прописывали иероглифы, без устали щёлкали косточками на счётах соробан*. Кроме всего этого, он периодически лично проверял есть ли у нас за ушами грязь, лично подстригал ногти и чистил уши, подстригал наши волосы. Часто было больно, но ответ был всегда один - терпи. Чистоплотность и гигиена были важны в нашей семье и почитались с самого рождения. Иначе и не могло быть. Мать наша так же была строга, но всё же она не упускала момента, чтоб побаловать нас в чём то, чтоб пожалеть, приласкать. Отец конечно видел это, но никогда не запрещал ей быть с нами доброй и нежной. За столом, перед обедом отец обводил всех своим строгим взглядом и лишь убедившись, что всё соответствует его правилам, произносил айсацу* и мы начинали кушать. Он и тут следил за нашей осанкой, за тем как мы управляемся палочками. Если что то было ни так, то следовал удар палочками по голове. Конечно, это было не так больно, но это уже было наказанием...
Нда, похоже старику не с кем поделиться своими воспаминиями и он выбрал меня. Не заметно для него, украдкой я взглянул на часы. На какой то промежуток я будто вылетел из его рассказа. Я вроде и слушал, кивал в ответ головой и произносил "Да, да...", но меня не было тут. Ведь часто мы так поступаем: просто делаем вид что внимательны, что увлечены нашим собеседником, но на самом же деле начинаем уже отсчитывать время, которое отчего то так замедлилось не кстати. А если и пытаемся вникнуть в рассказ собеседника, то лишь для того, чтоб понять когда же наступит финал... Мне конечно интересно было бы пообщаться с ним, но ведь я ни как не думал, что это будут обычные воспаминания одинокого и похоже больного старика. В его рассказе я не заметил ни чего не обычного для себя, но прервать в самом начале я не решился.
Соробан*-японские счёты
Айсацу*-приветствие,деж.фразы перед
едой,перед сном и т.п.
Я достал очередную сигарету, закурил её, глубоко втянув в себя ядовитый дым и с таким же удовольствием выпустил его остатки в наружу Что ж, придётся выслушать бедного старика до конца.
7