Маковецкий Михаил Леонидович: другие произведения.

Как хороши, как свежи были Розы

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Маковецкий Михаил Леонидович (makovetsky@nm.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 192k. Статистика.
  • Повесть: Израиль
    • Оценка: 4.47*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это первая глава эпохального полотна о быте и нравах русской мафии в Израиле.

    • Как хороши, как свежи были Розы.

    (глава первая)

       В особом отделе Ташкентского высшего военного училища Воздушно-десантных войск считалось, что майор Пятоев женат на таджичке. Он и сам так считал первые полгода после свадьбы. Потом, когда тайна еврейско-бухарского происхождения супруги раскрылась, старший преподаватель кафед­ры общефизической подготовки благоразумно решил это обстоятельство не афишировать. Он и сам был не благополучен с национальной точки зрения. Не до такой степени, но все-таки. Его отец был карел. После обретения Узбе­кистаном долгожданной независимости национальное состояние майора Пятоева не только не улучшилось, но даже еще более усугубилось. К нему стали предъявлять претензии в связи с отсутствием узбекского происхождения. В ходе окончательного решения своего национального вопроса Игорь Алек­сандрович Пятоев, мастер спорта по военному многоборью, участник собы­тий в Афганистане и прочая, и прочая, прибыл на постоянное жительство в государство Израиль вместе с супругой и двумя несовершеннолетними до­черьми. Через четыре месяца после прибытия на новое место жительства Игорь Александрович прекратил посещение ульпана (учебного заведения по изучению языка иврит) и приступил к выполнению обязанностей младшего медбрата в отделении судебно-психиатрической экспертизы психиатрической больницы г. Офакима, обслуживающей неблагополучные с точки зрения кри­миногенной обстановки южные районы Израиля. Здесь он познакомился с Яном Борисовичем Кацем, также выполнявшим в течение последних двух месяцев обязанности младшего медбрата. Их сблизило тяжелоатлетическое прошлое. Ян Борисович работал преподавателем на кафедре борьбы в Мос­ковском областном институте физкультуры, и они были почти ровесники -- обоим заметно за сорок.
       В качестве вводящего в курс дела к Игорю Александровичу был пристав­лен я, Маковецкий Михаил Леонидович, работающий в течение семи лет в этом отделении, в "девичестве" врач-психиатр института судебно-психиатрической экспертизы им. Сербского в городе Москве, столице моей бывшей Родины, а в Израиле уже успевший закончить факультет "АыБус" (сиуд) (что в перево­де означает "уход") Беэр-Шевского университета им. Бен-Гуриона и получив­ший диплом медбрата с первой академической степенью.
       Нам троим предстояла вечерняя смена в пятницу. Проработав неделю в отделении, Игорь задал мне вопрос:
       -- Что я должен делать?
       Внятных разъ­яснений за неделю он так и не получил (устав медсестринской службы еще ут­вержден не был), и новоиспеченный младший медбрат чувствовал себя не­уверенно. Почти полное незнание иврита бодрости тоже не прибавляло. В его понимании я был виднейшим представителем туземного населения, большим знатоком местных наречий и обрядов и страстным поклонником обрезания. Я, как мог, старался его не разочаровывать.
       Даю вводную для лиц, неглубоко владеющих особенностями еврейского летоисчисления. Еврейский календарь не солнечный, как у большинства прогрессивного человечества, а лунный. Вследствие этого новый день начинает­ся не с восхода солнца, а с появлением на небе трёх первых звезд. И, соответ­ственно, вечером следующего дня, при появлении первых трёх звезд, день кончается. Шесть дней евреи работают, а на седьмой -- отдыхают. По этому поводу есть замечательная русская народная шуточная песня:
      
      
       Каждый знает
       Что в субботу
       Мы не ходим
       На работу.
       А суббота у нас
       Каждый день.
       Ля-ля-ля.
      
       В день отдыха работать нельзя, а крайне необходимо заниматься чем-либо приносящим удовольствие. Таким образом, в вечернюю смену в пятницу мы присутствуем при наступлении дня отдыха -- субботы. Суббота в нормальной еврейской семье начинается, естественно, с праздничной трапезы. По старинной традиции с выпивкой. Вся процедура носит высокоидейный характер, направленный как на укрепление института семьи, так и на укрепление религиозных устоев.
       Конкретно в нашем сумасшедшем доме это происходит следующим образом. Все столы сдвигаются в ряд и покрываются скатертями. Кто-то из религиозных обитателей отделения судебной экспертизы благословляет всех присутствующих, в ответ присутствующие выпивают вина и приступают к праздничной трапезе. Пищеблок обычно присылает курятину с жареной картошкой и пряностями. Не­посредственно ход встречи субботы осуществляется силами пациентов. Общее ру­ководство праздничными торжествами легкомысленно было возложено мною на младшего медбрата Пятоева. В дальнейшем, в ходе разбирательства этого вопию­щего случая офицером безопасности психиатрической больницы, выяснилось следующее.
       Личный состав отделения судебно-психиатрической экспертизы был построен по росту вокруг праздничного стола. Разговорчики в строю на любом языке строго пресекались. Благословение перед стро­ем было доверено зачитать одному солидному немолодому хасиду, адвокат которо­го боролся с обвинением его в растлении малолетних, поэтому обвинение в растра­те денег, пожертвованных на строительство синагоги, отошло на задний план.
       Красивый еврейский обычай встречи субботы праздновали: двое туристов из Голландии, отловленных эйлатской полицией с рюкзаком гашиша, три брата-бе­дуина, угонявшие машины в Хеврон, где их разбирали на запчасти. Один из бра­тьев искренне считал, что он пророк Магомет, а двое других, во избежание отсид­ки в офакимской же тюрьме (самой большой в Израиле), утверждали то же самое. Туристка из Белоруссии, активно практиковавшая в качестве уличной проститут­ки на Эйлатском пляже возле гостиницы "Принцесса" и, предчувствуя сердцем не­нужные вопросы о карманных кражах, пребывающая в глубокой депрессии, а так­же ещё человек двадцать с трудной судьбой и непростыми отношениями с поли­цией Южного округа. Личному составу было предложено заслушать благослове­ние по стойке смирно, равняясь на грудь четвертого человека. В связи со слабыми знаниями иврита многими участниками событий команды отдавались жестами. После завершения субботней трапезы благословлявший присутствующих хасид отметил:
       -- ХуАыуЙ япчуЮт ГИувуЙ, пяэ, пучХуЙ, пушэуЙ яИХ вжыХ (русские в вере тверды, но, говорят, едят свинину).
       Случай о встрече субботы, проведённой в строгой и даже, по мнению некоторых, в жёсткой манере, удалось замять только благодаря вмешательству больничного раввина. Мне, как руководителю смены, пустившему всё на самотёк, так же было строго указано.
       -- Слушай, майор, если твой порыв не остановить, следующую субботу будем встречать с боевыми стрельбами, -- прокомментировал субботний инцидент муд­рый физкультурник Ян Борисович Кац. -- Мягче нужно, бережней, как нас в публичном доме учат.
       То, что оба носителя идей физкульт-привета совмещают работу в качестве помощников медбратьев с функциями охранников в публичном доме, я знал, но то, что в публичном доме, как и в сумасшедшем, персонал воспитывался в ат­мосфере гуманизма и общечеловеческих ценностей, меня приятно удивило. О чём я, по своему обыкновению многословно, начал излагать своим подчиненным. Смена кончилась, делать особенно было нечего, хотелось просто поболтать с нор­мальными здоровыми физически и психически мужчинами. Такая возможность мне представлялась только в сумасшедшем доме. В ходе беспредметного трёпа ко мне поступила просьба о помощи и приглашение прийти в гости. Срочно. Дело было вечером, делать было нечего, и я нанес официальный визит семейству Пятоевых.
       После довольно вкусной торжественной части -- подали плов из баранины, который едят только руками, смачивая их в пиале, и запивают зеленым чаем. Традиционная еврейская пища, бухарский вариант, который плавно перешел в традиционно еврейский ужин -- блины с икрой под "Очи черные" в ресторане "Метрополь" города Ашкелона. Далее официальная часть естественным путем перешла в деловую. В теплой (+31®C) и располагающей к откровенности атмосфере ашкелонского пляжа. Кроме меня здесь присутствовали учителя физкультуры Кац и Пятоев, представительный мужчина, назвавшийся Глебом Петровичем, и менее представительный, хотя и очень нехрупкого телосложения, молодой человек. Молчаливый, но изредка и неохотно отзывавшийся на имя Саша. После того как я понял, что мне предлагают, у меня дыхание спёрло не только в зобу, но и в том месте, ко­торым испытывают глубокое внутреннее удовлетворение.
       С военно-воздушной прямотой мне было поведано следующее. Глеб Петро­вич и сопровождающие его лица совершали путешествие по святым местам (посе­лились в эйлатской гостинице "Хилтон" и купались в Красном море). Ничто не предвещало бури, вьюги или снегопада. Но за два дня до возвращения в родную Тулу пришло принеприятнейшее известие. В содержание известия во всем его много­образии я посвящен не был. Но мне сообщили, что Сашу ищут правоохранитель­ные органы Российской Федерации, справедливо полагая, что старший лейтенант запаса Гришин Александр Федорович, 28 лет, русский, выстрелил в голову госпо­дину Петренко Виктору Тарасовичу, 49 лет, гражданину Украины, в результате че­го Виктор Тарасович скоропостижно скончался. Параллельно с этим Сашу Пара­шютиста разыскивала большая, сплоченная общим делом и располагающая серь­езными финансовыми возможностями и тесными неформальными связями с ра­ботниками внутренних дел Черниговской и Тульской областей, группа товари­щей. Разыскивался он в связи с тем, что им был замочен Витя Гарем, активно и ус­пешно занимающийся туризмом девушек в Израиль, как из Черниговской облас­ти независимой Украины, так и Тульской области России. Более того, замочив Витю Гарема, Парашютист изъял адреса девушек в Израиле и адреса их родствен­ников в Черниговской и Тульской областях. Неоценимую помощь в деле мочения Гарема Саша-Парашютист получил от другой сплоченной общим делом группы товарищей, возглавляемой почтенным Глебом Петровичем.
       После всего вышеизложенного Глеб Петрович заявил мне, что положение Александра сложное. Для того чтобы оно не стало безнадежным, Саша Парашю­тист должен быть спрятан, причем спрятан в Израиле и спрятан надежно. При по­явлении в Москве его встретят уже в аэропорту. В случае если он останется в Из­раиле, его также будут искать долго и всерьез. Скорее всего, его уже ищут.
       Кроме того, Глеб Петрович поинтересовался возможностью репатриации его, а также еще одной девушки с трехлетней дочкой, причем на законных основаниях. Легким препятствием к репатриации в Израиль Глеба Петровича и его знакомой девушки служило полное отсутствие у обоих еврейского происхождения. Кроме того, посту­пила просьба выяснить судьбу девушки Оксаны, фамилия которой была Белобородько. Пребывала она в Израиле в качестве туристки, трудилась до недавнего времени в одном из публичных домов Хайфы, пропала оттуда и, по непроверен­ным сведениям, была задержана полицией.
       Выслушав эти сказки тысячи и одной безлунной ночи, я поинтересовался, почему, собственно, обратились за помощью ко мне. На что мне ответили, что ситуация безвыходная и обратиться больше не к кому. Когда-то Глеб Петрович учился в од­ном классе с Яном Борисовичем Кацом и даже ходил с ним в одну секцию борь­бы. Но Ян Борисович жил в Израиле менее года, иврита не знал и в еврейских криминальных реалиях не ориентировался. Я же был представлен как знаток ив­рита, специалист в непростой области получения израильского гражданства и тонкий ценитель израильского уголовно-процессуального права.
       На выполнение боевой задачи мне были предоставлены сутки. Причем рабо­тать мне предлагалось за идею, так как в настоящее время на руках Глеба Петро­вича наличных денег практически не было. Самым трогательным в этой эпопее было то, что Саша Парашютист, в свое время, был курсантом Ташкентского учили­ща ВДВ и майор Пятоев был его преподавателем.
       Почему я согласился на эту авантюру, я сам себе не хотел признаваться. Хо­тя причина была видна невооруженным глазом. Моя жена погибла год назад. Я остался один с Юлечкой и Димочкой, которые были со мной строги и держали меня в ежовых рукавицах. Хозяйство я вёл так, что, несмотря на приличную зар­плату, денег остро не хватало. На этом фоне девушки, которые были согласны по­любить меня, были многословны, нестерпимо высокоморальны и далеки от пионерского возраста. И все, как на подбор, обладали отталкивающей внешностью. Мне же хо­телось спортсменку, комсомолку, впрочем, как раз на этом я не настаивал, да к тому же красавицу. А такую можно было привезти только из России.
       Дело в том, что мудрое израильское законодательст­во ставило иностранную супругу израильтянина в зависимое от супруга положе­ние. В течение пяти лет после свадьбы привезенная издалека супруга (супруг) получает вид на жительство, который прекращается в случае развода. И только после пяти лет, с со­гласия супруга-израильтянина, подается просьба о предоставлении гражданства. Я собирался привезти из России одну барышню и много этим занимался. Но решить этот вопрос мне не удалось, хотя мечта осталась.
       Строго следуя заветам классиков, я стремился чтить уголовный кодекс и, неукоснительно руководствуясь этим принципом, приступил к сотрудничеству с Глебом Петровичем и его умельцами. С его помощью мне хотелось получить гений чистой красоты. Хотя бы лет на пять. Потом еще лет на пять. Ведь есть ещё женщины в русских селениях. Несмотря на коллективизацию. Тем более, что дело было вечером, делать было нечего, и я позвонил Аюбу, пламенному палестинскому­ революционеру и моему хорошему знакомому. Я его любил за буйную общественную активность. Он работал медбратом в отделении судебной экспертизы больницы им. поэта Иегуды Абарбанэля, классика ивритской литературы, писавшего в 14 веке в Испании остроэротические стихи. Абарбанель творил так же на испанском языке и под именем Leon Hebron (Леон Еврей) широко известен любителям испанской словесности. Вне всякого сомнения, творчество Абарбанэля наложило свой отпечаток, как на всю больницу названную его именем, так и на каждого из её работников.
       Судебно-психиатрическое отделение больницы им. Абарбаналя было единственным в Израиле, где проводилась судебно-медицинская экспертиза женщин. Все население Израиля -- семь миллионов человек, и на всех конфликтующих с законом ненормальных женщин одного отделения вполне достаточно.
       Года два назад я учился вместе с Аюбом на курсе медбратьев судебно-экс­пертных отделений. Учеба длилась полгода, и судебно-экспертным премудростям нас обучали в тюрьме "Хчэт" (Рамла), внутри которой находилось психиатрическое отделе­ние. Периодически мы навещали другие тюрьмы. Всегда было немного волни­тельно посещать тюрьму "тчАыту" (Массиягу), в которой тянули срок лучшие люди, соль зем­ли Израильской, избранники народа, его краса и гордость, столпы веры и пример для подрастающего поколения. В тюрьме Массиягу содержались лица до осужде­ния и, зачастую, после него, занимавшие высокое положение в различных сферах общественной жизни. По чистой случайности тюрьма Массиягу находится рядом с единственной в Израиле женской тюрьмой, имеющей многообещающее назва­ние "ЙыХФт" "Тирца" (что в переводе означает "желанная"). Там мы тоже бывали систематически. Иногда нас водили в тель-авивскую тюрьму Абу-Кабир, где находился институт судебно-медицинской экспертизы, и содержались задержанные до суда жители и гости Тель-Авива и его окрестностей. Изредка мы бывали в военной тюрьме 4 в Црифине. Иногда нам читали лекции в учебном центре психиатри­ческой больницы "ИБХ чЮИт" (Шар-Минаше), внутри которой находится особый блок для психбольных, совершивших уголовные преступления. Не избежали мы и посещения единственной в своем роде тюрьмы "Хермон".
       Тюрьма "Хермон" -- это единственная тюрьма в стране, где проходят полный курс лечения лица, совершившие преступления из-за пристрастия к наркотикам или алкоголю. Так сказать израильский аналог Советского ЛТП. Что любопытно, то здесь же пользуют лиц "страдающих склонностью к насилию в семье". Говоря понятным языком, это те, которые бьют родную супругу смертным боем. По мнению израильских перевоспитателей, это занятие так затягивает,
       что самостоятельно от этой пагубного пристрастия избавиться невозможно, и таким людям требуется помощь наркологов в условиях, максимально приближенных к тюремным застенкам. Лечение в "Хермоне" состоит в сеансах психотерапии в разных ее видах, которые не прекращаются с утра до вечера. Далеко не каждый из осужденных выдерживает такую психологическую нагрузку. Многие ничему не могут научиться и раз за разом поддаются на провокации психологов, работников тюрьмы и соратников по борьбе с темными страстями. Именно на такого рода психотерапии сформировался как специалист заведующий подростковым отделением Офакимской психиатрической больницы доктор Керен. Попасть в "Хермон" можно, обратившись с просьбой в Управление тюрем. Причем высокое право быть заключенным тюрьмы "Хермон" заслужить не просто -- далеко не все просьбы о тюремном заключении туда удовлетворяются. А вылететь с "Хермона" достаточно легко -- для этого достаточно, чтобы сплоченный общим делом коллектив перевоспитателей-психотерапевтов принял судьбоносное решение о безуспешности "лечения тюрьмой". Обмануть тюремных психотерапевтов сложно. У них на вооружении стоит анализ мочи. При обнаружении в моче вернувшегося из отпуска арестанта следов принятых накануне наркотиков провинившийся вылетает из тюрьмы в тот же день. Приговор в таком случае выносят окончательный, и обжалованию он не подлежит.
       Однажды, сидя под финиковой пальмой возле спецблока больницы Шар-Минаше, мой соратник по овладеванию тюремными премудростями, Аюб, задал мне вопрос:
       -- Ты, Михаэль, судя по акценту, из России. Толстого читал, однако.
      -- Ну, -- согласился я, не ожидая ничего хорошего.
      -- Я тоже читал, но всего не понял. Ты мне объясни. Вот, Пьер Безухое там, он был большим шейхом, и рабов у него было целые деревни. Правильно?
       -- Ну, -- отреагировал я, не чуя подвоха.
      -- И рабыни в этих деревнях были русские?
    -- Ну, -- не стал спорить я.
      -- Ну, значит, блондинок там много было?
      -- Ну, не без этого, -- я начинал понимать ход его мысли.
      -- Так какого же шайтана он там от любви мучился? Вот пёс, с жира бесился! -- Возмущению Аюба не было предела. Забыть блондинку Оксану, если она была в экспертном отделении Абарбанля, такой человек, конечно, не мог. И Аюб вспомнил все.
       Оксана, с непроизносимой для простого арабского парня фамилией Белобородько, была отловлена хайфской полицией в районе порта в связи с тем, что, бу­дучи одета в вызывающее нижнее белье, пыталась залезть на крышу полицейско­го участка и при задержании вела себя странно. Была возбуждена и агрессивна, контакту недоступна, и на вопросы отвечать отказалась. В связи с чем её доставили в судебно-психиатрическое отделение Абарбанэля, где она находилась две недели. Там признаков каких-либо психических расстройств у Оксаны обна­ружено не было, и она была признана вменяемой. Но общаться с представителями правоохранительных органов она отказывалась. При этом о себе данных она не сообщала, и никаких документов при ней не было. И кроме голословного утверждения, что она Оксана Белобородько, и несвежего нижнего белья, от неё получить ничего не удалось. В результате, до выяснения личности, она была доставлена в тюрьму Тирца, в отделение для задержанных до суда. В этом отделении находится, как правило, человек 30-40. Обычно это были барышни, которые просрочили туристические визы, вступили в конфликтные от­ношения с законом и были отловлены полицией. Они сидели на нелегальном положении и ждали высылки из страны. Если они не давали своих данных, то есть имени, фамилии и страны проживания, то сидеть они могли долго, так как от­правлять их было некуда. Если их личность и страна выяснялись, то полиция за свой счёт оформляла документы, отправляла в страну исхода и заносила их дан­ные в компьютер Министерства внутренних дел в надежде помешать им вновь приехать в Израиль. Так что проблема с Оксаной благополучно разрешилась. Вер­нуть её в Россию или на Украину было делом техники.
       Спрятать Парашютиста то­же несложно. Я сталкивался с тем, что когда кого-то в Израиле ищут, а тот не заинтересо­ван в том, чтобы его нашли, то самое надежное место -- это поселения, как писа­лось в Советской прессе, на оккупированных территориях. Эти поселения распо­ложены в стратегически важных точках, обычно на вершине холмов или на пере­крестках дорог. Состоят они из нескольких десятков или сотен двухэтажных до­мов, расположенных свободно, на больших участках. Поселения эти охраняются, и попасть в них можно, только проехав контрольно-пропускной пункт. Незаметно въехать и выехать оттуда сложно. Дома в поселениях обладали одной особеннос­тью. Они дешево стоили. Двухэтажный дом площадью 180м« с большим участ­ком земли в "пуДГыщ" Офакиме -- это удел людей состоятельных. Такой же дом в поселении "эыяЮт" Ливна, в получасе езды от Офакима, был куплен медсестрой из нашего от­деления, муж которой получал рядовую зарплату. Все отделение неделю назад бы­ло на новоселье.
       Младших медбратьев Каца и Пятоева привез на подержанном автобусе тесть Пятоева, Вениамин Леваев. Это был простой рабочий человек 67 лет, еще доволь­но крепкий физически, но уже со старческой склонностью к нравоучениям. В1953 году, отслужив срочную службу в Советской армии, он устроился на работу в не­большом узбекском городе простым рабочим на мясокомбинат. С первого и по по­следний день трудового пути, а трудился он там до выхода на пенсию, ему ежеднев­но приходилось выносить с работы три килограмма мяса. И в течение всей трудо­вой биографии один килограмм в тот же вечер он приносил жене своего начальни­ка, один отдавал своей супруге, и один килограмм его супруга продавала соседям. Кро­ме этого, каждый месяц он получал зарплату. У них был дом и сад, в саду росли лы­сые абрикосы без шкурки и большие сладкие дыни без селитры. А в доме росли две дочки и сын. Потом старшая уехала в пединститут, в Ташкент. Её поступление да­лось Вениамину ценой большого финансового напряжения. Да и каждый её экза­мен давался ему с трудом. Через несколько лет она сообщила ему, что хочет выйти замуж, вернее, вышла замуж полгода назад и через два месяца у нее будет ребёнок. Муж оказался здоровенным русским офицером.
       А вот средняя дочь его порадова­ла. Она вышла замуж за хорошего еврейского парня из почтенного семейства Боруховых, но, как только в девяностом году открыли выезд, все Боруховы уехали в Израиль, и письма оттуда постепенно стали приходить все реже и реже.
       Сын Миша, умнейший мальчик, занялся коммерцией, постоянно ездил куда-то в Сибирь, привозил хорошие день­ги, но однажды привез оттуда высокую, но совсем молоденькую девушку с жел­тыми волосами и синими глазами. Как-то сразу она забеременела.
       -- Плохо конечно, что она не еврейка, но красивая какая. Пусть Мишенька хо­тя бы удовольствие получит, -- думал Вениамин, глядя на неё.
       Постепенно в городе, где он жил, почти не осталось евреев, да и вообще лю­дей, с которыми он раньше общался. После смерти жены Вениамин остался один и перестал следить за собой. Начал опускаться. Он думал об отъезде в Израиль, но боялся бросать дом, да и просто боялся неизвестности. Вопрос об отъезде в Из­раиль решили дети.
       -- Вениамин Мордыхаевич, -- позвонил ему русский офицер, -- я уволился из рядов вооруженных сил, и мы с Розой решили уехать в Израиль на постоянное место жительства. Я прошу вас к нам присоединиться.
       Мишенькина жена одна уже не могла выйти на улицу. Почти все русские уехали из города, понаехали какие-то дикие узбеки-колхозники, которые при виде её белой кожи теряли всякий стыд. Мишин бизнес шёл довольно успешно, но Настя просила уехать к маме в Омск или, еще лучше, в Израиль.
       -- Еще одна пламенная сионистка выискалась, -- подумал Вениамин и стал собирать документы. Он чувствовал, что той страны, в которой они жили, уже нет, а в той, в которой они живут сейчас, им тоже места нет.
       По приезде в Израиль все сняли одну большую квартиру. Почти сразу нача­лись скандалы, внуки вели себя плохо, к Вениамину все относились без почтения. Очень угнетало отсутствие сада с абрикосами и дынями. Миша купил подержан­ный микроавтобус, крутился день и ночь, но прилично не зарабатывал.
       Как-то Вениамин привез на автобусе Игоря с Розой и его друга Яна с женой к кому-то на новоселье, в поселение Ливна. Зайдя в дом, он был потрясен. Дом стоял на вершине холма, покрытого хвойным лесом, из окон открывался вид на много километров. К своему удивлению, Вениамин увидел, что стоянка машин была у входа на второй этаж. Здание стояло на крутом склоне, задняя часть его опиралась на бетонные столбы, и все было приготовлено к строительству первого этажа с выходом оттуда в огромный, но пока пустой и замусоренный сад. Хозяева водили гостей, показывая дом, и Вениамин залазил в каждый угол. Закончив ос­мотр, Вениамин Леваев отвел меня в сторону для серьезной беседы. Он был хоро­шего мнения о моих познаниях о положении на жилищном рынке. Выяснилось, что цена дома совсем невысока.
       Жаркая беседа с Мишей и Пятоевым продолжалась всю ночь. Для уточнения деталей мне тактично позвонили в полночь, потом в 2 часа ночи и в 5 часов утра. Утром усталые, но довольные, -- я в качестве переводчика и многонациональный клан Леваевых, -- прибыли в контору по продаже.
       Было решено, что ссуда на покупку жилья, положенная Мишенькиному семейству, плюс ссуда, положенная Вениамину, плюс приемлемая коммерческая ссуда под небольшой процент и плюс подарок от государства, положенный тем, кто покупает в районах развития, покрывают стоимость дома. Два дня заняла бе­готня по оформлению документов. После короткого, но напряженного раздумья был выбран крайний дом, у которого был самый большой участок. Пятоев финансово в покупке не участвовал, но провел осмотр местности и отметил, что место выбра­но удачно. Поселение полностью контролирует господствующую высоту, а куп­ленный дом, если грамотно поставить два пулемета, можно эффективно оборо­нять длительный промежуток времени. Необходимо отметить, что те люди, кото­рые принимали решения об основании поселения Ливна, рассуждали так же.
       Вместе с семейством Леваевых выехал и рыжебородый, в здоровенных зеле­ных солнцезащитных очках, парень. Одет он был в широкий комбинезон. Через 40 минут в поселении Ливна знали, что рыжего мужика с бородой зовут Саня, и он страдает коньюктивитом, поэтому солнечные очки не снимает. Выяснилось также, что он является родственником Насти Леваевой, сидит в Израиле на нелегале и старается заработать на квартиру в Омске, где живут его жена и ребёнок.
       Саша-Парашютист был надёжно спрятан под рыжим париком и накладной, того же цвета бородой в пасторальной атмосфере постоянно охраняемого тремя солдатами поселения Ливна.
       Процесс законного получения Глебом Петровичем израильского гражданст­ва был изложен со свойственным мне тактом и тонким пониманием его граждан­ского статуса. Ему предложено было найти женщину еврейской национальности лет 45 -- 50, у которой имеется неженатый сын. С почтенной дамой Глебу Петро­вичу и предстояло вступить в законный брак, а его юная подруга без труда оболь­стит молодого человека, в результате чего все семейство получит законное право репатриироваться на свою историческую родину в Израиль.
       Через несколько дней после переезда в Ливна я обратился к Парашютисту с невинной просьбой. Мою принцессу Юлечку в школе терроризировала какая-то мразь. Она почти перестала ходить туда, и через её подружек я узнал, что какая-то великовозрастная шпана пристает к ней. Зная израильские законы, сам я разбираться не мог. По моему мнению, Парашютист мог решить вопрос быстро и действенно. Саша поручение воспринял как должное. С учетом израильских реа­лий мой вопрос с алиби был решен самым радикальным образом.
       В 8 часов утра, когда соседский мальчик Коля рассказывал случайному прохожему с большими мускулами, как выглядят пацаны, цепляющие Юлю Маковецкую, я появился в полицейском участке города Офакима. В результате моего появления там сильно запахло чесноком. Я попросил бланк, долго его заполнял, после чего с большим достоинством предъявил его дежурному офицеру. В моей жалобе было указано, что у сосе­дей проживает собака по кличке Фиби, которая своим лаем беспокоит меня во время послеобеденного сна. Я настоя­тельно требовал принять самые строгие меры незамедлительно. Что мне обещано не было. Я высказал пожелание встретиться с самым большим начальником.
       У дежурного офицера воровато забегали глазки, и мне было предложено подождать. Вероятно, долго. С большим сочувствием было сообщено, что большой начальник сегодня может не прибыть вообще.
       В силу важности и неотложности моего дела я был настроен ждать. Далее я переводил жалобу свежеприехавшей в Израиль бабушки о пропаже у неё в аэро­порту им. Бен-Гуриона чемодана. В Израиле принято присваивать чему угодно имена Рабина или Бен-Гуриона. И если относительно Бен-Гуриона это ещё понять можно, он был первым премьер-министром Израиля, оставался на своем посту 12 лет и его заслуги неоспоримы, то с Рабином всё гораздо сложнее. Ицхак Рабин был премьер-министром дважды. Первый раз ему пришлось покинуть свой высокий пост из-за финансовых злоупотреблений. Во время второго пребывания на посту премьер-министра своей деятельностью на благо мира он вызвал такую волну арабского террора, которую не могут сбить и по настоящее время. С тех пор в Израиле и повелось называть всё, что движется и не движется именами самого удачного и самого неудачного главы государства. Именами Давида Бен-Гуриона и Ицхака Рабина. Но оставим на какое-то время в покое премьер-министров и вернёмся к бабушке и её чемодану.
       Бабушке было предложено обратиться в отдел находок вышеупомянутого аэропорта. Был предоставлен телефон. Звонил я. Минут двадцать я описывал чемо­дан. При этом я неоднократно взывал к небесам и предлагал Богу быть свидетелем. Служащий бюро находок, а также руководитель этого учреждения меня не поняли. После чего мне пришлось помогать бабушке выражать её возмущение. Телефон к тому времени у меня уже был отобран. Мною, за подписью бабушки, была написана жалоба на имя министра полиции. В связи с чем у дежурного офицера мне пришлось уточ­нить, как правильно пишется на иврите выражения "ветеран сцены", "злобные антисемиты" и "бесценный груз". После чего мною не был найден туалет в помещении оружей­ного склада.
       Время шло. Часам к девяти в полицейском участке началась какая-то стран­ная активность. Я продолжал бесчинствовать. Но с каждой минутой мне было все трудней и трудней привлечь к себе внимание. Людей в полицейском участке ста­новилось все больше, и погоны их были все весомее. Исполнение мною песни "Ой, мороз, мороз" внимание не привлекло. Наконец прибыло телевидение. Моя попытка дать интервью позорно провалилась. Оказалось, что телевиде­ние -- это не полиция. Меня послали по матушке без всяких сантиментов.
       Солнце катилось к закату. Я заметно устал и почти исчерпал свой репертуар. Меня как-то буднично попросили пройти в какую-то малоприметную комнату. Там сидели два человека.
       -- Здравствуйте, господин Михаэль, -- сказал тот, что постарше. -- Меня зовут Итамар. Представляю я аналитический отдел израильской полиции.
       Выглядел он как вечный студент-двоечник. Был кудряв и непричесан, но его во­лосы были хорошо промыты, и пахло от него дорогим одеколоном. Душой анали­тик был, конечно, молод, но лет пятьдесят ему уже точно исполнилось. Разводил­ся он раза четыре, но детям помогал материально наверняка.
       Его напарник был стрижен коротко, причесан аккуратно, роста был невысо­кого, но в плечах широк.
       -- Хаим Марциано, -- представился он, -- старший следователь отдела по борьбе с международной преступностью Южного округа.
       -- Маковецкий Михаэль -- медбрат, Офакимский сумасшедший дом, -- отрапортовался я.
       Беседу продолжил Итамар. Ощущалось, что возможность поговорить он не пропускал.
       -- Вы что-то знаете о нашем отделе?
       -- Нет, у вас же всё засекречено.
    Итамар улыбнулся.
       -- Наш отдел самый открытый во всей системе полиции. Есть информация, которая закрывается из-за дешёвых политических игр, нам это только мешает. Наш отдел оперативной работой не занимается, и работают в нем в основном социологи,­ а также психологи, демографы, этнографы, специалисты по статистическому анализу и, конечно, экономисты. Мы анализируем израильское общество в целом. Стараемся определить группы населения, в которых статистически более часто встречаются определенные виды преступлений. Их экономическое положение, демографический статус, страну исхода, место жительства, состояние здоровья, тайные пороки, музыкальные пристрастия, рост, вес и т.д. Рассматриваются любые факторы. Дело в том, что в нашем распоряжении есть информация только о поведении человека, о его поступках, в данном случае о преступлениях. Но поведение­ определяется тремя принципиально разными факторами.
       Допустим, я убил человека. Возможно, я считаю, что убитый травит меня лучами и крадёт мои мысли. Другими словами, у меня есть психическое расстройство, мой мозг болен, как может болеть любой другой орган, например сердце или легкие. Я нуждаюсь в медицинском вмешательстве. В лечении врача-психиатра.
       Возможно, я совершил убийство своей жены в порыве гнева. В этом случае у меня, вероятно, существует проблема психологического характера. Психология изучает взаимоотношения между людьми. Общие закономерности этих взаимоот­ношений. Разницу между психологией и психиатрией можно пояснить на приме­ре. Человек сидит в машине, хочет её завести, но машина не заводится. Возмож­но, что машина неисправна и нужен автомеханик, возможно, что водитель просто не умеет заводить машину. Он не знает, как это делается. В этом случае нужен учи­тель вождения. В обоих случаях мы видим один результат -- машина не заводится, но если мы будем ремонтировать мотор, когда водитель не умеет его завести, или будем учить водителя, когда мотор неисправен, то результата мы не получим.
       Теперь представим, что учитель вождения -- это психолог, автомеханик -- это психиатр­. И представим себе, что и водитель может завести машину, и мотор исправен, но машина, тем не менее, не заводится. Необходим еще один фактор, не зависящий­ ни от учителя вождения, ни от автомеханика. Причина того, что машина не заводится, -- отсутствие бензина, и нужен работник автоколонки, который зальёт вышеупомянутый бензин. То же самое и в нашем случае.
       Я убил человека потому, что я бедуин и этот человек лишил девичьей чести мою сестру. И поэтому я обязан его убить, чтобы сохранить честь семьи. На меня действуют социальные факторы, то есть я являюсь членом определенной группы людей и обязан действовать в интересах этой группы, подлинных или мнимых -- это уже другое дело. У группы людей есть свои интересы и свои взаимоотношения с другими группами людей. Эти отношения групп изучает социология. Это третий фактор, действующий­
    на поведение человека, в нашем случае на криминальное поведение.
       Израильское общество, как и любое другое, все время меняется. Какие-то группы людей исчезают, какие-то группы появляются, отношения между группами меняются. Соответственно, меняется и влияние на криминальное поведение. Какие-то виды преступлений прекращают совершать, появляются какие-то новые виды преступлений. Изменения в статистике преступности происходит в ос­новном из-за социологических факторов.
       Психиатрические факторы почти стабильны. Например, шизофренией и 100 и 1000 лет назад болел один процент населения. И сейчас болеет один процент. Психологические факторы тоже достаточно стабильны. И 100 и 1000 лет назад лю­ди влюблялись, ненавидели, заботились о детях, завидовали из-за одних и тех же причин. Это следствие того, что межличностные отношения определяются ин­стинктами, их удовлетворение или неудовлетворение проявляется эмоциями. А инстинкты вещь стабильная, поэтому преступления, совершаемые под влияни­ем эмоций, остаются одни и те же.
       И только группы внутри общества всегда меняются. Наш отдел анализирует появление новых общественных групп, выявляет их появление, людей, которые к ним принадлежат, и прогнозирует криминальное поведение членов этих новых групп. Я понятно излагаю?
       Итамар наверняка пришел в полицию с университетской кафедры. Чувство­вался навык в чтении лекций.
      -- Скажи, а почему ты рассказываешь это мне, простому маленькому 120-и килограммовому медбрату? -- уходя от прямого ответа на поставленный вопрос, спросил я.
      -- А вот этого я не знаю. Это чисто оперативное решение, работниками нашего отдела оперативные решения не принимаются. Это решение принял господин Хаим Марциано, у него и спрашивай. В оперативную часть беседы мне вникать не положено, поэтому я ухожу, но мы ещё неоднократно встретимся. Я уверен, что наше сотрудничество будет плодотворным для обеих сторон.
       Последнее утверждение было мне непонятно, но Итамар встал и раскла­нялся. Спасибо, что ручку не поцеловал. Служба в полиции на его профессор­ские манеры не повлияла. После его ухода, Марциано, загадочно улыбаясь, вы­тащил из стола два свертка и аккуратно развернул их. Это оказались две шуармы, ещё теплые. Когда он успел их купить? Я даже не заметил, что он выходил. Из холодильника он вынул бутылку колы, из какого-то ящика вытащил вазу с фруктами.
       -- Можешь поесть, ты же тут с 8 часов проказничаешь, -- он сделал паузу и, с выражением глубокой задумчивости на лице, достал из кармана сигареты.
       -- Куришь? -- спросил Марциано, и протянул мне пачку "Kent".
       -- Сам кури, мне мама не разрешает, -- было ему ответом.
       Сотрудник отдела по борьбе с международной преступностью шутку принял и перешел к делу:
       -- Ты пока меня прослушай, а потом, что непонятно, спросишь. Кокос был убит в 8 часов 47 минут, а к 11.30 мы на тебя уже вышли. К 14.00 получили санкцию на твою разработку. А теперь поподробнее. Ты же здесь целый день прыгаешь, подробностей не знаешь, а от любопытства, я думаю, умираешь.
       Он выдержал драматическую паузу и посмотрел на меня сурово. Я, как сумел, сделал морду кирпичом. Приёмчики начинающего оперативника у меня вызыва­ли умиление. Марциано это понял и в дальнейшем к ним не возвращался.
       -- Как было дело, я тебе расскажу точно, свидетелей было много.
       И из его рассказа я понял следующее. Кокос стоял возле входа в школу с Офером Хададом и Ниром Бузагло. В 8.40 прозвенел звонок. На перемену, как обычно, несколько десятков подростков вышло за ворота школы. К Кокосу подо­шел Ахмед Алузаел, и они о чем-то начали беседовать. Почти одновременно с Ах­медом к ним подошел неизвестный. Он был одет в черные джинсы и майку с над­писью кириллицей "ВОЕННО-ВОЗДУШНЫЕ СИЛЫ", голубые буквы на белом фоне. Роста неизвестный был выше среднего, телосложения атлетического. Незагорелый блондин, наверняка русский. Это отметили двое детей, независимо друг от друга, оба в Израиле совсем недавно. Вряд ли они ошиблись. Он сказал Кокосу что-то, максимум две-три фразы. Хадад, Бузагло и Кокос почти одновре­менно попробовали его ударить, но все трое отлетели в разные стороны. У Бузаг­ло, кстати, сломана ключица. Ахмед в драке не участвовал. Просто стоял и смот­рел. Кокос упал, но тут же вскочил на ноги, отошел на пару шагов назад и выстре­лил в неизвестного. Но не попал. Неизвестный, несомненно, имеет навыки уличного боя. Он прыгнул вправо к стене, потом неожиданно оттолкнулся от стены школы и прыгнул влево и вперед. Пуля попала в стену, в то место, где он должен был бы быть, если бы не совершил вто­рой прыжок. Кокос замешкался от неожиданности со вторым выстрелом. Неизве­стный, лежа на земле перед Кокосом, ударил его ногой по передней поверхности голени. Сильно ударил, Кокос взвыл от боли. Место это очень болезненное. От сильного удара человек может впасть в шок. После чего неизвестный в прыж­ке встал на ноги и сразу ударил ногой Кокоса в голову. Кокос снова выстрелил, но пуля ушла вверх. После чего Кокос упал и, через несколько минут, скончался. Второй выстрел он произвел, уже будучи смертельно раненным. Неизвестный схватил с земли пистолет и скрылся.
       В 8.53 поступает первый звонок с сотового телефона в полицию. Оперативно-розыскные мероприятия начались быстро и масштабно. Стрельба в школе была расценена как теракт. В первых сообщениях говорилось, что неизвестный открыл стрельбу по школьникам. БАШАК четко среагировал. Беседа Ахмеда со следователем началась в 9.35. Они вели следствие параллельно с нами. Ахмед держался бодро и был полон оптимизма. Но когда ему сообщили, что интересует он не полицию, а БАШАК, как-то сразу сник и погрустнел. И в не­формальной беседе поведал следующее.
       Встречался он с Кокосом возле ворот школы во время перемены, место и время очень удобное, бегает много подрост­ков, появление Кокоса и Ахмеда, оба чуть старше 20-ти, внимания не привлекали. Ахмед подходил, естественно, без наркотиков, перебрасывался несколькими фразами с Кокосом, после чего Кокос подходил к машине, где сидели братья Ах­меда, брал наугад пакетик с героином и вводил себе дозу. Таким образом он про­верял качество товара, после чего звонил по сотовому телефону своим помощни­кам, Ниру или Оферу, и те передавали деньги Ахмеду. Ахмед звонил братьям, и те разрешали Кокосу выйти из машины. Клан Алузаел и Кокос сотоварищи друг дру­гу не доверяли и правильно делали. Продавались наркотики 2-3 раза в неделю.
       Игры с наркотиками следователей БАШАКа не интересовали. Ахмеду было предложено активнее включиться в общественно-политическую жизнь, в частно­сти в борьбу с сионистским врагом. Ахмед отказался, сославшись на занятость. Ахмеду были представлены пакетики с героином, которые выбросили его братья из машины, когда началась стрельба. Было также разъяснено, что на пакетиках имеются чьи-то отпечатки пальцев. И, в случае, если члены клана Алузаел не найдут достаточно времени и сил для борьбы с сионистским врагом, то эти отпечатки придется сравнивать с отпечатка­ми пальцев членов уважаемого клана. А сотрудникам БАШАКа этого бы делать не хотелось. Как бы между прочим господин Алузаел был поставлен в известность, что израильский уголовный кодекс предусматривает в качестве наказания за незаконный оборот наркотических препаратов 20 (двадцать) лет тюремного заключения.
       В ответ Ахмед сообщил сотрудникам БАШАКа, что такого рода знания ему не к чему, так как в Офакиме и окрестностях нет человека более далекого от торговли наркотиками, чем Ахмед Алузаел. Вместе с тем, он счел доводы сотрудников БАШАКа убедительными и изъявил готовность с головой оку­нуться в политическую борьбу за права палестинского народа с сионистским врагом. При этом он намеревался держать следова­телей БАШАКа в курсе всех перипетий этой борьбы. На этом они и расстались к взаимному удовлетворению. БАШАК потерял интерес к происшествию, и дело оканчательно перешло к полиции.
       В вечерних новостях выражалось глубочайшее возмущение бездействием полиции в связи со стрельбой на школьном дворе, но следствие умирало быстро, и должно было завершиться ничем в самом ближайшем будущем. Действия убий­цы, несомненно, были в пределах необходимой самообороны. В случае его поим­ки дело явно не имело судебной перспективы, а поэтому и искать его смысла не было. Он, вроде бы, подобрал пистолет убитого, но это было в состоянии аффекта, в целях самообороны и т.д. и т.п., и, вне всякого сомнения, пистолет уже выброшен. Из-за пистолета израильская полиция в любом случае напрягать себя не станет. По израильским законам незаконное владение оружием является административным правонарушением и наказывается штрафом. На этом этапе дело попадает на стол к начальнику Южного округа. После того как председатель комиссии по образо­ванию сделал запрос министру полиции, тот попросил начальника Южного окру­га приложить максимум усилий, обещал помощь. Мэр Офакима, человек, как правило, здравомыслящий, но патологический детектив-любитель, в личной бе­седе выразил мнение, что дело не обошлось без русской мафии и что делом дол­жен заняться отдел по борьбе с международной преступностью. Мнением мэра пренебрегать начальник полиции не мог, так как через полгода уходил на пенсию и собирался баллотироваться в мэрию по списку партии, которую возглавлял мэр. Начальник отдела по борьбе с международной преступностью подключил к след­ствию все силы, так как его начальник уходил через полгода на пенсию и на его место мог встать начальник отдела по борьбе с международной преступностью. Если своей кровью докажет профессионализм и принципиальность в деле, полу­чившем столь большой отклик в прессе. Как профессионалы все прекрасно понимали, что дело, в сущности, закончилось. Мелкие торговцы наркотиками конфликтовали между собой, и один замочил другого. И Кокос и Ахмед были в полицей­ской картотеке, причем Кокос наглел день ото дня, сам употреблял героин и, по логике вещей, должен был или сесть, или погибнуть в блатных разборках. Что, соб­ственно, и произошло.
       Группа Марциано встретила появление этого дела зубов­ным скрежетом, но деваться им было некуда. Обладающая большими возможностями, группа начала расследование по го­рячим следам. Тут же возникла первая неприятность. БАШАК закрыл всю ин­формацию в центральном полицейском компьютере о клане Алузаел. На допрос Ахмеда теперь нужно было получить согласие БАШАКа. Но по мере продвижения следствия интерес к Ахмеду упал. Получить разрешение на его допрос большой проблемы не представляло, но Марциано почти сразу понял, что тот к делу не причастен. То, что предумышленного убийства не было, было очевидно с самого начала. Первоначальная версия была такова -- между командой Кокоса, которая контролировала поставку наркотиков в Офаким, и какой-то другой группой (вероят­но, это вновь образовавшаяся команда выходцев из России, на которую пока нет данных в полицейской картотеке) возник конфликт. С Кокосом просто хотели поговорить. Русские вычислили встречу, и один из них пытался начать беседу, возможно, чем-то угрожал Кокосу, тот схватился за пистолет, но к этому были го­товы.
       Но, по мере того как информация поступала к Марциано, картина теряла ясность. Прежде всего, не было никакой русской команды, если бы она была, то ее бы нашли, хотя бы какие-то ее следы. Но их не было. Потом началась какая-то фантастика. Кокос принимал наркотики, и последнее время вел себя как психопат. На встречу с Ахмедом он приходил взвинченный, так как героин перед встречей не принимал, а кололся в машине братьев Алузаел. Так он проверял качество то­вара. В тот день Ахмед запаздывал, и Кокос просто рассвирепел. Когда Алузаел на­конец появился, к Кокосу вдруг подошел русский и несколько раз повторил странную фразу: "Отстань от Юлии".
       Телохранитель Кокоса, здоровенный Офир Ходад, хотел дать незнакомцу по шее, но тут же отлетел в сторону. Кокос совсем сбесился и схватился за пушку. Дальнейшее известно. Юлией оказалась 13-летняя Юлия Маковецкая, к которой Кокос грубо приставал на школьном дворе на глазах многих школьников.
       К 15 часам группа собралась на первое совещание в полицейском участке Офакима. Начальство требовало результатов. Срочно. К выпуску новостей в 20 ча­сов. Кроме работников телевидения притащился даже сотрудник аналитического отдела, хотя они вообще оперативной работой не занимались. Все присутствую­щие собрались в актовом зале полицейского участка. Прокурор Южного округа попросил всеобщего внимания. Все расселись и почти замолчали. В актовом зале явственно была слышна песня "Ой мороз, мороз". Исполнение было громким, но ужасающим. Через какое-то время в актовый зал ввалился высокий, полный, довольно запущенный мужчина лет сорока пяти. Громким голосом с явными скандальными интонациями он потребовал самого главного начальника. В по­пытке его остановить начальник Офакимской полиции грозно поинтересовался, с кем он имеет дело.
       -- Маковецкий Михаэль -- было ему ответом.
       В актовом зале стало так тихо, что было слышно, как летают мухи. Прокурор Южного округа, показывая пример чуткого отношения к жалобам населения, лично удалился с Михаэлем в кабинет с предварительно включенным магнитофо­ном, с целью выслушать его, Михаэля, жалобы и, возможно, пожелания. А в это время вся группа Марциано включила компьютеры, горя желанием познакомить­ся поближе с Михаэлем Маковецким.
       Израиль страна демократическая, не о какой слежке за свободными гражда­нами не может быть и речи, всяких авторитарных фокусов типа прописки или трудовой книжки, конечно, нет и быть не может. И, тем не менее, какие-то крохи ин­формации о Маковецком добыты были.
       В частности, из центрального компьютера налогового управления получе­на информация, что Михаэль платит налоги с зарплаты, получаемой от Минис­терства здравоохранения. Компьютер Минздрава сообщил, что Маковецкий ра­ботает в Офакимской психбольнице медбратом, закончил отделение ухода Беэр-Шевского университета и курсы судебной экспертизы и что зарплата ему пере­числяется в банк "ытя" (Яав). Компьютер банка "Яав", немного посмущавшись, но, после введения соответствующего кода, поведал следующее.
       Михаэль, несмотря на приличную зарплату, свой бюджет не контролирует, набрал ссуд и влез в минус, а несколько раз ему даже закрывали счёт и забирали кредитную карточку.
       Боль­ничная касса "чшяы" (Макаби) сообщила, что Маковецкий Михаэль страдает сахарным диабетом.
       Транспортный отдел полиции поведал о наличии у Михаэля автомобиля "Тойота Королла", телефонная компания представила все номера телефонов, время звонков и длительность разговоров, то же сообщила компания сотовой связи "Оранж". Данные компании "Исракарт" позволили установить: где, когда, что и за сколько было куплено Маковецким Михаэлем с помощью кредитной кар­точки. Вследствие чего можно было бы выяснить, куда он ездил и почему, например, он дважды заправлялся на бензозаправке на перекрестке Шокад, на до­роге, которая ведёт, в частности, в поселения Шкоа и Ливна. Естественно, было выяснено, что Михаэль вдовец, супруга, согласно данным компьютера похорон­ной компании вяХт ГсыИт"Хевра Кадиша", похоронена 28 апреля 1998 года на беэр-шевском кладбище, и проживает Михаэль в настоящее время с дочерью Маковецкой Юлией 13 лет и сыном Дмитрием 16 лет.
       Возникло предложение, что Маковец­кий Михаэль присутствовал на памятной встрече с Ахмедом Алузаелем и покой­ным Кокосом. Но, со слов дежурного офицера и многочисленных работников полиции, господин Маковецкий с 8 утра находился в полицейском участке, вел себя демонстративно, стараясь постоянно находиться в центре внимания. Марциано отдал распоряжение проверить все звонки, поступившие в течение дня на сотовый телефон Михаэля. Звонков не было. С этого момента старший следова­тель Хаим Марциано ощутил себя готовым к беседе с медбратом отделения судебно-психиатрической экспертизы Маковецким Михаэлем.
       Руководитель группы аналитического отдела систематизировал динамику преступности в среде репатриантов из бывшего СССР. Поэтому Итамар Каплан с разрешения Хаима Марциано и присоединился к беседе. Маковецкий был приглашен в кабинет  6, который был оборудован кинокамерой. Сотрудники отдела по борьбе с меж­дународной преступностью пожелали в спокойной обстановке, в присутствии психолога просмотреть и прослушать беседу.
       В то время как Итамар общался с Маковецким в характерной для всех работников аналитического отдела занудливо-академической манере, Хаим наблюдал за Михаэлем, размышляя, с кем, собственно, он имеет дело.
       -- Держит он себя уверенно, да и навык беседы с работниками правоохранительных органов у него есть. Отвечает односложно, лишнего не скажет, спокоен очень. Тема беседы как будто интересует его умеренно. По роду работы имеет много знакомых в уголовном мире, в общих чертах знает, как работает по­лиция. У меня ничего против него нет, совсем ничего. Дело практически закрыто. Ужимки прессы и прыжки высокого начальства ничего не изменят. Какой, кста­ти, у него иврит хороший, набор слов богатый, говорит как телеведущий, хотя русский акцент очень выражен. Вероятно, он подолгу смотрит телевизор, часами смотрит, в основном 33-й канал, прямую трансляцию заседаний Кнессета днем. Ночью и вече­ром он часто работает. Но с людьми общается мало. По крайней мере, на иврите. С ним можно найти контакт. Полезный контакт.
       Марциано отключил кинокамеру. Свидетелей беседы быть не должно. Во­прос был крайне щепетилен.
       -- Господин Маковецкий, что произошло, я вам рассказал. Предъявить вам, как вы прекрасно понимаете, мне нечего. Человека, которого вы послали разбираться с Кокосом, конечно, вы не сдадите. Эта тема закрыта. Я хочу предложить вам сотрудничество. Согласно прогнозам аналитического отдела, в ближайшее время банды выходцев из СССР должны попытаться взять под свой контроль всю индустрию проституции в Израиле. Через какое-то время, чуть раньше, чуть позже, им это удается. Я вам предлагаю включиться в эту борьбу. С нашей помощью и под нашим руководством.
       -- Почему именно мне? И почему именно проституцию, а не торговлю наркотиками, например, -- я был озадачен, но польщен.
       -- Наркотики поступают из соседних стран, что-то потребляется в Израиле, основная масса поставляется в Европу. Русской мафии здесь не влезть. Проститутки поставляются из славянских республик, Молдавии и Прибалтики. Привозят их русские банды. Какую-то часть доходов уходит на оплату услуг бедуинов, переправляющих девушек через границу. Здесь русским тоже не влезть. Хотя бы потому, что взаимоотношения государства Израиль со своими гражданами бедуинского происхождения -- дело тонкое. Далее посредники в самом Израиле забирают большую часть доходов. Вот их то функции с легкостью может взять русская мафия с помощью недавних выходцев из СССР. Всё это вопрос времени. Теперь, почему вы. Вы хорошо знаете израильские реалии вообще и криминальные реалии в частности. Из России вы уехали в возрасте 36 лет. Так что тамошняя действительность тоже вам тоже хорошо известна. Быт и нравы российского уголовного мира вы, несомненно, знаете. Да и связи, вероятно, там остались. Алиби с помощью полиции -- это свежо и неординарно. Безвременная кончина Кокоса доказывает мне, что с кадрами вы работать умеете. На этом наша беседа принципиально закончена. Теперь маленькая техническая деталь. Ваш сотовый телефон имеет сбоку кнопку. Как вы знаете, она предназначена для записи беседы на магнитофон. Теперь, кому бы вы ни звонили, если эта кнопка нажимается дважды, то разговор записывается в нашем отделе и воспринимается как ваше сообщение или просьба, которую мы постараемся выполнить. До свидания.
       В восемь вечера я выполз с полицейского участка усталый как собака, а в 23 часа у меня началась ночная смена.
       Через несколько дней я с детьми поехал в гос­ти к Пятоеву на шашлык. Порыжевший в Израиле Парашютист встретил меня как будто ничего не слу­чилось. Мне было неудобно смотреть ему в глаза. Не из-за смерти Кокоса. Туда ему и дорога. После высылки Оксаны Белобородым Парашютист стал разговор­чивее и рассказал мне следующее.
       Старший лейтенант Александр Гришин, после того как его уволили из рядов вооруженных сил, вместе с женой и трехлетним сыном переехал из Узбекистана в Чернигов к родителям жены. У них был большой дом возле музея-усадьбы укра­инского писателя Михаила Кацюбинского. Естественно, на улице Кацюбинского. Было где жить, а чем заняться -- видно будет. Но в душе Саша мечтал купить свое жилье. Он даже присмотрел себе дом на соседей с улицей Кацюбинского улице Попудренко. С целью скорейшего приобретения своего жилья отставной старший лейтенант Гришин довольно быстро прибился к гайдамакам Вити Гарема и получил кличку Парашютист.
       В дальнейшем Пара­шютист самостоятельно (время такое -- Украинская государственность только нарождалась) начал контактировать с Глебом Петрови­чем. Когда это дошло до Гарема, он был очень недоволен. Жене Парашютиста бы­ло предложено проветриться и немного заработать. Она приехала как туристка на неделю в Израиль и зашла по адресу: улица Шпринцак, 12 в городе Хайфа с целью передать пакет, выданный ей лично Гаремом. Пакет у нее взяли, забрали также до­кументы и избивали её, пока она не начала трудиться в качестве проститутки в публичном доме "Экстаза", расположенном, естественно, в городе Хайфа, по улице Шпринцак, 12. Оттуда её не выпускали, но один русскоязычный клиент дал ей позвонить со своего сотового телефона маме в Чернигов.
       Парашютист, которого Гарем, проявив преступную халатность, к этому вре­мени еще не замочил, таким обращением со своей супругой был крайне недово­лен и обратился за помощью к Глебу Петровичу. В результате помощи Глеба Петровича Виктор Тарасович очень скоропостижно скончался. Что может случиться с каждым, если ему выстрелят в голову. Ничего удивительного в этом нет. Родители Оксаны Гришиной, в девичестве Белобородько, срочно покинули расположенный на живописном берегу Десны город Чернигов и, вместе с внуком, срочно перебрались на жительство в г. Тулу. Там же Пара­шютист приступил к работе у Глеба Петровича в качестве верного боевого това­рища. Мечте о покупке дома по улице Попудренко не суждено было сбыться.
       Остальное, в общем, известно. Меня немного спутало только то, что Оксана приехала в Израиль по старому заграничному паспорту, выданному на девичью фамилию. Пе­ред отъездом Оксаны на родину супруги имели продолжительные телефонные бе­седы. После чего бывшие военнослужащие Гришин и Пятоев долго рисовали зда­ние на Шприпцак, 12 в разных проекциях, с указанием, где какой вход и выход и кто где сидит, стоит, лежит или ходит. После чего Ян Борисович Кац в поисках утех посетил публичный дом "Экстаза", где просил встречи с полненькой блондинкой Валей. При этом он краснел, потирал потные ладони и утверждал, что полон воспоминаний. Уединившись с полненькой блондинкой, Ян Борисович плотскими утехами пренебрег. Вместо этого он обратился к ней уважительно, по имени-отчеству, передал привет от подруги Оксаны, а также диктофон с кассетами и номер моего сотового телефона. Со слов Хаима Марциано выходило, что этого сотового телефона как бы и нет, ни­какой информации о нем получить невозможно, и, соответственно, счета на него не приходят.
       Парашютист, вероятно вследствие молодости, хотел навестить "Экстазу" как можно быстрее. Но мною, как избранным народом руководителем, окончатель­ного решения пока принято не было. Решение вопроса затягивалось из-за отсут­ствия Рони, хозяина учреждения, о котором Оксана и Валя поведали много забав­ного и поучительного. Я хотел с ним побеседовать. Но Парашютист настоял. При­шлось Кацу привезти его в Хайфу, когда Рони наконец вернулся. Сладкая пароч­ка (Кац и Парашютист) решили отобедать в русском ресторане "Яр", широко из­вестном скульптурой "Девушка с веслом", стоявшей у входа в зал.
       Ресторан расположен на улице Шпринцак в доме 16. Ян Борисович и осо­бенно Александр вели себя шумно. Парашютист тряс рыжими кудрями, щекотал дам ры­жей же бородой, но перебрал, был препровожден Яном Борисовичем в туалет, где шумно и вульгарно рыгал. Яну Борисовичу приходилось извиняться, просить поло­тенце у официанток и вновь извиняться за пьяные выкрики. Кто бы мог подумать, что выкрики предварительно были записаны на магнитофон. Кацу пришлось лично вставить себе два пальца в рот, для того, чтобы полотенца были запачканы натуральными рвотными массами. Организаторы операции справедливо рассудили, что официанток русского ресторана на мякине не проведешь.
       А тем временем в соседнем здании, на улице Шпринцак, 12 (здания за номером 14 почему-то на этой улице не было), в комнате со спрятанным в стене сейфом, возле которого си­дел владелец публичного дома "Экстаза", Рони Абукасис, появился атлетического сложения молодой мужчина, из кармана которого свисали рыжие кудри. Атлет и ударил Рони ногой по голове, в результате че­го Абукасис скончался. Парашютист достал из кармана покойного ключи, изъял содержимое сейфа, какие-то бумаги и видеокассеты, а также 150 тысяч израиль­ских шекелей наличными деньгами, что, по курсу, составляло примерно 40 тысяч долларов США. После чего он обыскал труп, забрал пистолет, а это уже становилось уже дурной традицией, пнул бездыханное тело ногой и грубо выругался по-русски.
       Через несколько минут, надев рыжие кудри, Парашютист мирно рыгал в мужском туалете ресторана "Яр". В дальнейшем неугомонный Александр пытался пригласить на танец девуш­ку с веслом, а также сыграть на ударных инструментах "В лесу родилась елочка". И то и другое ему не удалось. Ресторан они покинули под утро.
       Было бы не лишним упомянуть, что пока Кац и Гришин развлекались в ресторане, я и Пятоев трудились в вечерней смене, на благо офакимских сумасшедших. У меня болезненная склонность к железному алиби, привезенная мною еще из Советского Союза. Прослушав все записи Вали (она иврита не понимала, но я-то понимал), а также просмотрев записи, хранившиеся в сейфе Рони, я позвонил младшему медбрату Кацу, утешил его в связи с неприятностями на работе, после чего нажал два раза на заветную кнопку на своем сотовом телефоне и внятным голосом сообщил Яну Борисовичу, что Дорон Гуревич, сотрудник отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков Северного округа, сотрудничает с группой торговцев наркотиками, поставляющих героин из Ливана в Австрию. Кац поинтересовал­ся, все ли у меня в порядке с головой, откуда я об этом знаю и почему я ему об этом рассказываю.
       -- Да так, сам с собой рассуждаю, -- рассеяно отозвался я и продолжил бесе­ду о неприятностях Каца на работе.
       Хайфская полиция приступила к следствию по поводу убийства Абукасиса. Убийца, несомненно, был вхож в публичный дом "Экстаза", знал, где хранятся деньги, и что в этот день в сейфе находится большая сумма. В результате чего ста­ли отрабатываться многочисленные и многообразные связи Абукасиса. Тем вре­менем публичный дом "Экстаза", оставшись без мудрого руководства, быстро, буквально за несколько дней, захирел. Прежде относящаяся к "Экстазе" по-до­брому полиция стала свирепствовать, конкуренты переманили заслуженных, пользующихся хорошей репутацией работников. Через неделю, когда учрежде­ние, потеряв ведущих сотрудников, вступило в стадию откровенной агонии, блондинка Валя собрала вещички и, сообщив последним оставшимся, что её и Мирьям пригласили на работу в Эйлат, покинула захиревшую "Экстазу". Возле Хайфской центральной автобусной станции они сели в попутный микроавтобус, следующий в Тель-Авив. Сидевшему за рулем Вениамину Леваеву бы­ло всё равно, но я был потрясен тем обстоятельством, что смело одетая Валя по­явилась в сопровождении с какой-то, судя по одежде и физиономии, арабкой из Галилеи. Валя Рожкова безошибочно определила во мне руководителя проекта.
       -- Если её не возьмете, я тоже не поеду, -- не терпящим возражений тоном юной пионерки заявила Валентина.
       -- Это твоя учительница арабского? -- без всякой надежды на благополучный исход спросил я.
       -- Это Мирьям, мы вместе работали в "Экстазе". Ей некуда уезжать, её братья ищут, -- со слезой в голосе продолжила Рожкова. После короткой паузы она добавила:
       -- Постоянные клиенты называют ее графиней Кадохес.
       Я оценил серьезность демарша. Ради сохранения чести семьи любящие бра­тишки из палестинского города Туль-Карем замочат графиню Кадохес без всяких сантиментов. Таким образом, к нашему интернациональному коллективу присоединилась блудная дочь палестинского народа Мирьям Абуркаек. К вечеру мы прибыли в поселение Ливна, где создавалась первая независи­мая палестинская киностудия "Антисар", что в переводе с арабского означает "Победа".
       К идее становления палестинского кинематографа я пришел не сразу. Дело в том, что когда пожилая пара театральных критиков вместе с детьми переезжает в Израиль с Арбата, а потом получает без детей государственную квартиру в Офакиме, это событие, безусловно, волнительно само по себе. Но жизнь дарила старикам-театралам переживания и поглубже.
       На пятый день Офакимского периода жизни и творчества супругов Борщевских им представилась возможность побывать за пять шекелей на встрече в акто­вом зале музыкальной школы с их старинным знакомцем Марком Захаровым. Здесь Борщевские познакомились с недавно приехавшей в Офаким Варварой Исааковной, которая многие годы отдала служению театру. Среди прочего Ва­ренька рассказала презабавную историю о том, как у неё пропал чемодан, и она об­ратилась в полицию, где в ней принял участие милейший молодой человек и, кстати, интересующийся театром.
       Возвращались домой супруги Борщевские уже затемно, в прекрасном настроении. В подъезде свет не горел. Вячеслав Борисович открыл дверь кварти­ры, которая почему-то не была заперта. Как обычно он пропустил вперед Ольгу Викторовну и включил свет. Из квартиры куда-то исчезла мебель, но это было не самое уди­вительное. В прихожей на огромном матрасе совершали половой акт пол­ный негр с маленькой, но обладающей огромной задницей немолодой негри­тянкой.
       Появление супругов Борщевских не только не помешало паре афро-израильтян, но даже обрадовало их. Немедленно прервав свое занятие, они вско­чили на ноги, радостно сказали "Иэущ" (в данном контексте "здравствуйте"), после чего прикрылись белыми одеж­дами. Но все равно было ясно, что свое занятие негры собирались закончить вне зависимости от появления четы Борщевских. Ольге Викторовне стало дурно. У Вячеслава Борисовича как-то сразу заболело сердце.
       Затем началась какая-то фантасмагория. Рано утром появился прилично одетый молодой негр и, дрожащим от возмущения голосом, через переводчика, заявил, что община евреев, выходцев из Эфиопии, не потерпит расистских вы­падов неизвестно кого, приехавших неизвестно откуда и не имеющих к еврейст­ву никакого отношения. Объяснения супругов Борщевских, что они случайно ошиблись этажом, не пытались представиться работниками министерства аб­сорбции, которые привезли мебель, и что вообще в их действиях не было злого умысла, приняты не были.
       После чего Вячеслав Борисович, как говорят китай­цы, потерял лицо. Он кричал, что его дедушка был раввином в городе Городня Черниговской губернии, отец был репрессирован в годы борьбы с космополи­тизмом, а Ольга Викторовна, хотя действительно не еврейка, но происходит из старой артистической фамилии. Что её бабушка, находясь на содержании у вид­нейшего российского мецената Саввы Морозова, сделала блистательную теат­ральную карьеру, а её матушка в знаковом фильме "Доярка и пастух" исполня­ла роль свинарки.
       Разразился безобразный скандал. У Вячеслава Борисовича подскочило давление. Добрейшая Варенька бросилась за помощью к молодому человеку, с которым познакомилась в полиции. Он прибыл на микроавтобусе в сопровождении совершенно разбойного вида мужчины, назвавшегося Пятоевым Игорем Александровичем. Они направлялись что-то праздновать в каком-то поселении на территориях. Молодого человека звали Миша Маковецкий, и он уговорил супругов Борщевских и Варвару Исааковну присоединиться к ним. В дороге Миша просил их забыть о неприятном эпизоде с эфиопами и со­общил, что собирается с их помощью поставить эротический фильм на араб­скую тематику. Поселение Ливна их очаровало. Собрались чудесные люди, простые и жиз­нерадостные. Много смеялись, говорили об эротическом кино, об арабском фоль­клоре. Мише позвонил какой-то Ахмед Алузаел, предложил сотрудничество. Миша Маковецкий явно не понял, кто с ним говорит, но предложил звонившему, в качестве проверки его деловых качеств, сняться для начала в фильме о любви и дал домашний телефон Леваевых. Поздно вечером ему позвонили с работы, попросили срочно приехать. Он извинился, попросил присутствующих закончить фильм максимум за две недели и уехал.
       Две недели пролетели как сон. Я и думать забыл о нескольких милых стари­ках и тем более о своем хамском розыгрыше относительно эротического фильма на арабскую тематику. Но, как говорил один политический деятель, процесс по­шел. Через две недели и три дня мне позвонил Вячеслав Борисович и потребовал встречи незамедлительно. С трудом вспомнив, кто такой Вячеслав Борисович, я поинтересовался в чем, собственно, дело. Борщевский по телефону объясняться отказался и вновь потребовал встречи незамедлительно в Ливна. Там я давно не был, делать мне было нечего, я взял детей и поехал в гости к Пятоеву. Там же открылось следующее.
       В течение двух недель был не только создан фильм "Палестинская пленни­ца", но рядом с домом Леваевых поселилось еще два семейства. Борщевские купи­ли дом на причитающуюся им ссуду для покупки жилья, но им пришлось добавить довольно крупную сумму денег. Пришлось отдать почти всё, что еще оставалось от Саввы Морозова. Варвара Исааковна Бух-Поволжская сложила свою ссуду со ссу­дой своей дочери, матери-одиночки с двумя детьми по имени Элеонора Баргузин. Та получила достаточно, для того чтобы приобрести дом.
       Но все это меркло по сравнению с тем, что произошло в духовной сфере. Фильм "Палестинская пленница", несмотря на малобюджетность (на него ушли деньги, честно заработанные при ограблении публичного дома "Экстаза"), был выполнен в добротной манере мелодраматического соцреализма и отличался богатством и выразительностью батальных и постельных сцен. Сюжет был прост, но плените­лен. Мерзкий израильский офицер, его роль блистательно сыграл Саша Парашю­тист, гнусно лишил девичьей чести чистую, невинную, мечтательную палестинку. Её роль в строгой, но выразительной манере сыграла Мирьям Абуркаек, бывшая ударница труда из "Экстазы". На этом заканчивалась первая серия. Во второй серии события разворачивались еще более стремительно. Юный палестинский боец (кинематографический дебют молодого Ахмеда Алузаела) настигает и совершает справедливый акт мести с женой мерзкого израильского офицера (неординарная работа начинающей, но, несомненно, одаренной актрисы Валентины Рожковой).
       Из ролей второго плана хотелось бы особо отметить роль глухонемой матери палестинского бойца -- традиционно блистательной Бух-Поволжской. Фильм закончился трагически -- враги открыли огонь из пулемета по арабскому герою с крутого бе­рега реки Иордан, и боец скрылся в его бурных водах.
       После просмотра фильма у меня состоялась беседа с Мишей Леваевым, ко­торый руководил экономической частью проекта. С его слов, все члены клана Алузаел мобилизованы на продажу кассет "Палестинской пленницы". Если в пер­вый день торговля шла вяло, то с утра второго дня начался ажиотаж во всех городах и селах, где проживала хотя бы одна арабская семья. По словам Миши Леваева, который торговал видеокассетами в течение десяти лет, основной доход мож­но получить в течение первых десяти дней, потом прибыль резко снизится из-за пиратских копий и насыщения рынка. Жизнь доказала его правоту. В течение де­сяти дней мы получили 100 тысяч шекелей чистой прибыли.
       Более тяжелой была беседа с руководителем творческого коллектива Вячеславом Борисовичем. Он заявил мне, что в Израиль он прибыл не для того, чтобы халтурить, а для того, чтобы творить. В его возрасте компромиссы в искусстве уже недопустимы. Если я хочу, чтобы киностудия "Антисар" не снижала своих высо­ких стандартов, нам в первую очередь необходимы добротные литературные пер­воисточники, нужны профессиональные музыканты, крайне необходима декора­ционная база. Аппаратура для съемок, которую арендовал Миша Леваев, ниже всякой критики. Единственное утешение, которое видел Вячеслав Борисович, -- это творческий коллектив, который работал практически на голом энтузиазме и вкладывал в работу всю душу.
       Но все это было ничто по сравнению с тем, что я услышал от сотрудника от­дела по борьбе с международной преступностью Хаима Марциано. Беседа состоялась через две недели после выхода "Палестинской пленницы" на видеоэкраны. Хаим поведал мне следующее. Внештатный сотрудник БАШАКа, Ахмед Алузаел, сообщал, что один из самых жестоких главарей русской мафии в Израиле, Миха­эль Маковецкий, по приказу которого был зверски убит торговец наркотиками Ко­кос, и с которым Алузаел активно стремился войти в контакт с целью продажи ему наркотиков, организовал подпольную киностудию с далеко идущей целью рас­тлить подрастающее поколение палестинской молодежи.
       С этой целью в Израиль были привезены ведущие деятели советского кинематографа: общепризнанные теоретики советского театра и кино -- супруги Борщевские, любимица советского зрителя Варвара Бух-Поволжская, популярный актер по имени Александр, который для сохранения инкогнито носит парик и накладную бороду. То, что Парашютист лично замочил Кокоса, Ахмед сообщать побоялся. Особенно опасной Алузаел считал актрису неслыханного таланта и невиданной красоты Валентину Рожкову.
       Первоначальное донесение Алузаела должного отклика не встретило. Но неслыханный успех "Палестинской пленницы" расставил все по свои местам. БАШАК начал собирать информацию о Михаэле Маковецком, с упором на его мафиозную деятельность. Почти ничего не было найдено, но выяснилось, что он сотрудничает с отделом "гимел" (борьба с международной преступностью). Результатом этого бы­ла еще одна встреча с Хаимом Марциано и знакомство с Даном Зильбертом.
       Протеже Марциано быстро и гармонично влился в коллектив киностудии "Антисар" в качестве кинооператора. Шестидесятилетний пенсионер БАШАКа пришел со своей аппаратурой и проявил себя крепким профессионалом. Под ру­ководством Ахмеда Алузаела и Миши Леваева была приглашена бригада строите­лей из Хеврона, за две недели превратившая первый этаж дома Борщевских в точ­ную копию парадного входа в гарем дворца Сулеймана Великолепного, турецкого султана, властителя Передней Азии в конце XV века. Таким образом, проблема де­кораций была решена радикально. Неожиданно просто был решён и вопрос о до­бротном народном первоисточнике. Аюб, страстный поклонник блондинок, ин­тересующийся творчеством Льва Толстого, взял на себя эту тяжкую ношу. Он же взялся обеспечить киностудию серьезной арабской музыкой. Следующий фильм был поставлен по мотивам рассказов классика палестинской литературы Тофика Ас-Заяда. Старый шейх, хранитель народных традиций, в исполнении Вячеслава Борисовича, проживал со своей молодой красавицей женой, роль которой по праву досталась Ольге Викторовне. (Мирьям Абуркаек и Валентина Рожкова в один голос заговорили об интригах и предлагали мне любовь. Из чего я сде­лал вывод, что на киностудии "Ангисар" царит здоровая творческая атмосфера.) Ахмед развил тему юного палестинского героя-любовника. Мирьям и Валентина так­же являлись женами уважаемого шейха. На широкие плечи Парашютиста легли непростые функции главного евнуха и руководителя гарема. В качестве верных рядовых ев­нухов снялся я, Игорь Пятоев, Ян Кац и Вениамин Леваев. Фильм был выполнен в добротной манере сентиментального неореализма. В гареме старого шейха враждовали между собой, и в целом атмосфера была нерабочая. Начальник гаре­ма на протяжении двух серий не выпускал из рук, а иногда держал и ногами млад­шую жену -- смуглянку Фатиму.
       Друг семьи -- юный палестинский герой -- из гарема не вылазил и имел бур­ный роман со средней женой, блондинкой Женевьевой. Евнухи при этом вели себя странно, хихикали в кулак и читали газеты. Старшая жена в конце первой серии устроила страшный скандал шейху, а всю вторую серию не выходила из туалета. В целом фильм воссоздал тонкую, пронзительную атмосферу английско­го мандата, чему немало способствовала обстановка первого этажа дома Борщевских, где и развивалось все действие фильма, когда государства Израиль не было и в помине, мы были молодыми, а ослы покладисты. Но подразумевалось, что пасторальная атмосфера гарема старого шейха скоро будет разрушена вар­варским вторжением сионистского врага. Это первый эротический палестин­ский фильм, который был интересен не только молодым, но и нашел дорогу к сердцам старшего поколения. Атмосфера их юности была также тонко переда­на бесподобным пением ливанской певицы Аль-Куссум, чрезвычайно популярной в странах Востока в 60-е годы ХХ века. Успех фильма "Когда барашки были молодые" был оглушительным. Мне стало ясно, что дело становления палестинского эротического кине­матографа в надежных руках. И я, на время, прервал свою кинематографическую карьеру и с головой оку­нулся в интриги, сотрясавшие отделение судебно-психиатрической экспертизы Офакимской психиатрической больницы.
       Утром, заведующий отделением, доктор Лапша, полный творческих планов и шустрый как вошь на гребешке, прибыл в отделение и как-то буднично сообщил, что, мол, господа, к нам едет ревизор из Иерусалима, из Министерства здравоохранения. Ревизор нам представлялся со­лидным крупным мужчиной, прогуливающийся по сумасшедшему дому в сопро­вождении притихшей свиты. Ошиблись мы фатально.
       День начался суматошно. Утром я пошел в старческое отделение, где по случаю приезда ревизора готовились к конкурсу красоты среди больных, и был из­бран членом жюри. Другой член жюри, работник приёмного покоя, попросил ме­ня забрать Мустафу, который вновь поступил в наше отделение. Это был извест­ный всей больнице малюсенького роста бедуин с мужскими прелестями циклопи­ческих размеров. Легкая олигофрения, которой он страдал, не мешала ему пасти овец и верблюдов, но особенно он любил ослов и ишаков. Мустафа был молод, полноценно питался, к существу женского пола любого возраста приблизится ближе, чем на пятнадцать метров возможности у него не было, мужское естество, составлявшее процентов двадцать его тела, рвалось в решительный бой.
       Когда выяснилось, что жертвой его большой любви пал ишак, Мустафу поместили в психбольницу. В силу юного возраста Мустафа был госпитализирован тогда в подростковое отделение. Впервые попав на новое место, Мустафа возбудился. Его привязали к кровати и сделали укол. Вскоре безумные подростки радостно доложили задремавшему было медперсоналу, что в связанном состоянии новый пациент много и удивительно плодотворно онанирует. Его имя сразу стало нарицательным. Полное психологическое обследова­ние, проведенное руководителем подросткового отделения Офакимской психиатрической больницы, доктором Кереном, показало, что "ид" Мустафы преобладает над "суперэго". Гипноз и индивиду­альная психотерапия привели к кратковременному улучшению. Его показывали студентам, изучающим детскую психиатрию и урологию, лечили витаминами и антиде­прессантами и через месяц выписывали в связи со значительным улучшением со­стояния. Таких госпитализаций у него было несколько. Но последний случай был из рада вон выходящий. В результате его ласки ишак погиб. Владельцы ишака об­ратились в суд за возмещением морального и материального ущерба с уче­том упущенной выгоды. Мустафу направили на судебно-психиатрическую экспертизу.
       Ничего никому не сказав, я забрал Мустафу из приемного покоя, привел в отделение и, как это было заведено, выдав ему пижаму и полотенце, направил в душ. Тем временем медсестра приёмного покоя позвонила в отделение и сооб­щила, что к нам направлен больной. Привести его попросили Яна Каца. Встретив в приёмном покое какую-то нарядно одетую женщину, из-за незнания иврита он понял только то, что её необходимо доставить в наше отделение. Пока он сопровождал женщину в отделение, та была спокойна, улыбалась и даже пыталась заговорить с младшим медбратом. Придя в отделение, Ян подвел её к душу, выдал пижаму, полотенце, стаканчик с шампунем и жестом пригласил в душ. Женщина почему-то заупрямилась, к предложенному шампуню отнеслась с пренебрежением, брать пижаму и заходить в душ не захотела. Необходимо отме­тить, нравы в отделении судебной психиатрии всегда были суровыми. Ян сунул ей в руку пижаму, вылил шампунь на голову, втолкнул в душ и запер за ней дверь. Атмосфера в отделении была суматошная, готовились к приходу ревизора и о том, что в душе оставили нового больного, вспомнили только через полчаса. Открыв дверь душа, мы увидели, как мокрый голый Мустафа что-то горячо доказывал застывшей в неудобной позе на­рядно одетой женщине. Не смотря на стекающий по ее лицу шампунь, глаза её, как, впрочем, и рот, были широко раскрыты и, не моргая, смотрели на мужские прелести Мустафы в рабочем состоянии. Моргать ревизор начала минут через сорок, тогда же она смыла с лица шампунь, а окончательно пришла в себя только вечером.
       Доктор Лапша требовал гнать Каца из сумасшедшего дома поганой метлой, хотя последний дерзко утверждал, что Мустафа своей духовной красотой спасёт мир. По мнению заведующего судебно-психиатрического отделения, этот случай мог нарушить хрупкое психическое равновесие, в по­следнее время установившееся в голове Мустафы под влиянием его, доктора Лап­ши, индивидуального психотерапевтического лечения в условиях поликлиники. В отличие от него, ревизор отнеслась ко всему происшедшему с пониманием и да­же дважды навещала Мустафу, приносила ему цветы и конфеты и о чем-то долго с ним говорила. Но это не помогло. Каца с треском выгнали с работы. От обиды он купил дом в Ливне и пригласил все отделение, в том числе доктора Лапшу, на новоселье. Новоселье, естественно, сделали в доме Борщевских.
       Приемная гарема дворца Сулеймана Великолепного на доктора Лапшу про­извела неизгладимое впечатление. Кац был отомщен. Без Яна наше отделение чувствовало себя осиротевшим, а Кац без отделения ощущал себя возмужавшим. Отделение русской мафии, занимающееся выпуском палестинских фильмов в из­раильском поселении Ливна, наконец, обзавелось новым микроавтобусом, и Кац выполнял функции его водителя.
       Следующий фильм был поставлен на основе исторического материала. Аюб проделал большую работу, собрал ранее не публикуемые в открытой прессе материалы, систематизировал воспоминания очевидцев, и киностудия "Антисар" при­ступила к работе над фильмом о юношеских годах Арафата. Роль юного Ясира бы­ла кинематографическим дебютом Мустафы, который недавно был в очередной раз выписан из офакимской психбольницы. Перед началом съемок у меня состоялся тяжелый разговор с Вячеславом Борисовичем.
       -- Я буду с вами откровенен, Михаил. Мы приступаем к работе над фильмом на историческом материале. Такие фильмы требуют особого такта. Кроме этого, я чувствую ответственность за людей, которые трудятся, нет, которые творят под моим началом. Будем предельно прямы. Нас здесь никто не слышит. Пусть это будет стоить мне жизни, но я не могу не поставить точки над i. Меня крайне беспокоят ваши подручные Кац и Пятоев. Я не знаю всех деталей и, говоря откро­венно, не хочу знать, но то, что их руки в крови по локоть, впрочем, как и ваши, мне известно. Чего стоит ваша подпольная тюрьма, которую вы называете псих­больницей. После того как этот садист, за особую изощренность прозванный док­тором, побывал в моем доме, во время так называемого новоселья, моя супруга Оленька до сих пор не может прийти в себя. Ей постоянно что-то мерещится по ночам. И не перебивайте меня! Мустафа нам всё рассказал! Несчастный молодой человек с тонкой душевной организацией вышел из вашего острога надломленным и душевно и физически! Варенька принимает в нем большое участие и, даже приютила его в своем доме. Он играет роль Ясира в нашем новом фильме "Чело­век без ружья".
       Теперь о нашем операторе. Для меня защита Родины -- святое. Но методы, методы... Они изготовили два бюстгальтера, кружева на которых были выполнены в виде карты Хевронского нагорья. Правый сосок Мирьям изображал высоту 712, а большой палец Александра показывал маршрут, по которому должен проехать руководитель хевронского Хамаса. Ныне, понятное дело, покойный. Белый бюст­гальтер символизировал день, а черный, соответственно, ночь. Вздохи Мирьям отсчитывали часы, а заключителный стон означал время покушения. И все это в одной из самых трогательных сцен фильма! И потом... Они повесили абстрактную кар­тину в гареме старого шейха. Ровно на 21-й минуте фильма они заменили её инструкцией по пользованию взрывным устройством. При монтаже фильма она видна на экране менее одной секунды. Её можно увидеть, только остановив про­смотр фильма в строго определенный промежуток времени. Простой зритель инструкцию увидеть не может, но мы присутствуем при становлении палестинского кинемато­графа. Критики будущего просмотрят каждый кадр, и тогда все раскроется. Моим правнукам и вашим, Миша, внукам будет неудобно, уж поверьте мне, старику.
       А этот мерзкий Леваев! Он просто мешает актерам сосредоточиться своими бесконечными указаниями во время съемки особо лирических сцен. Мне ли вам объяснять, что съемка остроэротической сцены требует полной концентрации. Я ему прямо сказал: "Вениамин Мордыхаевич, голубчик, да на вас креста нет". Но это мало помогло.
       Далее. Я не могу обойти и чисто моральные моменты. Меня крайне беспоко­ит то дурное влияние, которое Кац и Пятоев могут оказать на Александра и Ахме­да Алузаела. За Мустафу я спокоен, застенки его закалили, но Саша и Ахмед еще молоды. Люди искусства так впечатлительны....
       Разглагольствования Борщевского меня стали раздражать, тем более, что возразить было нечего. Леваев каждую субботу ходил в синагогу, и креста на нём, понятное дело, не было. Пришлось объяснить старику, что у нас длинные руки, что из мафии можно выйти только кривыми ножками вперед и что он получает блатную кличку Мамонт. Главному режиссеру его кличка понравилась, и в благо­желательной манере мы перешли к нашим творческим планам.
       Главная идея "Человека без ружья" заключалась в том, что юный Ясир отказался от житейских утех ради борьбы за палестинскую родину. Фильм строился на контрасте. Палестинская родина была образом романтическим, в ненавязчивой манере созданным незабвенной Варварой Бух-Поволжской. Саша же и Мирьям, и Ахмед с Валентиной в сочном реалистическом стиле изображали житейские утехи. Современники не понимали душевных порывов Арафата и объясняли его поведение отсутствием у него оружия мужчины, за что и прозвали романтика-парнишку "человек без ружья". В заключительной сцене постижения Ясиром палестинской родины становилось особенно ясно, насколько современники заблуждались. Для воплощения сценарной идеи в плоть был вызван Аюб.
       Следующим на очереди был Миша Леваев с финансовым отчетом, но беседу с ним пришлось отменить. Пред моими очами предстал Кац, гордый и радостный, и показал газеты "Гуэ тсХущ" (Голос Юга), на первой странице которой был изображён человек, очень похожего на Каца. Ян Борисович просил перевести на русский язык то, что о нем пишут. Из статьи под заголовком "выДуИ" (разыскивается) явствовало, что у Каца действительно есть повод для гор­дости. "Голос Юга" сообщал, что в Офакимской психбольнице произошел беспре­дельный случай "тЙБээуЙ Бэ руДт" (надругательства над телом покойного) и в настоящее время поли­ция разыскивает злоумышленника. Словесный портрет прилагался. Дан Зильберт любезно соглашался сопроводить Каца до Хайфы, где тот погостит у сына Дана -- Моше Зильберта. Я же попытался ненавязчиво выяснить подробности героичес­кого поступка Яна Борисовича.
       Работники отделения судебно-психиатрической экспертизы поведали мне душераздирающую историю. Три дня назад Кац приехал в отделение, ведомый желанием после окончания смены забрать Пятоева и поехать вместе с ним в Ливна. За полчаса до окончания вечерней смены позвонили девочки из старческого отделения и сообщили, что у них умерла больная, и её тело нужно доставить в холо­дильник, а делать это в темноте им жутковато. Просьба девушек была полна кокетства, и Игорь Александрович Пятоев га­лантно согласился им помочь. От нечего делать за ним увязался Ян Борисович Кац.
       Тело бабушки, завернутое в простыню, уже лежало на специальной каталке, будучи готовым к переезду в холодильник. Худая марокканка в прозрачном как бокал халате с большим чувством что-то долго рассказывала Пятоеву на иврите. Из её страстной речи и плавных жестов он понял, что холодильник находится в здании, где нет отделений для больных. С поджидавшим его на выходе из отделения Кацем они выкатили каталку в больничный двор и остановились, вопросительно уставившись друг на друга. Ещё раз подтвердилось, что язык пророков Пятоев почти не понимал.
       -- Ерунда, -- сказал Кац на правах ветерана психиатрии. Он знал на иврите на несколько слов больше, чем Пятоев. -- Я знаю, где находится здание без отделе­ний, а там спросим у туземцев.
       При входе в искомое здание оказались ступеньки. Кац бодро шел впереди, не обращая внимания на крики: "Пробитое тело наземь сползло!".
       Когда Ян Борисович понял, что это не метафора, было уже поздно. Покойница лежала в пышной тропической зелени клумбы возле лестницы, кокетливо высунув синюю ногу из-под простыни. Воровато озираясь, они быстро вернули тело на похоронную колесницу.
       -- За сегодняшний день она уже дважды откинула ноги, -- бормотал отстав­ной десантник, заталкивая непослушную конечность под простыню, -- Вот где бардак, так это в нашем сумасшедшем доме. Наворотили здесь ступенек, человека провожаешь в последний путь, а все равно споткнуться должен.
       А в это время Кац зашел в помещение с благородной целью узнать, где нахо­дится холодильник. Там он встретил симпатичную, но крайне курносую блондин­ку. Справедливо рассудив, что человек с такой внешностью не может не говорить по-русски, он довольно развязно поинтересовался, где находится холодильник. Не поднимая головы от бумаг, блондинка махнула пухлой рукой в сторону солид­ной двери. За дверью действительно стоял новый огромный холодиль­ник. Кац вернулся к входу, кликнул Пятоева, и процессия решительно двинулась к солидной двери.
       В принципе, прибытие двух атлетически сложенных мужчин и одной полуприкрытой простыней мертвой женщины в кабинет главного врача больницы в одиннадцать часов вечера было явлением неординарным, но прошло незамечен­ным. С юных лет приученные к тому, что приказы командиров лишены здравого смысла, а потому не обсуждаются, атлетически сложенные мужчины посадили покойную внутрь только что приве­зенного и ещё не подключенного холодильника.
       Утром, в присутствии секретарши главного врача, техник подключил холодильник к электричеству. Подключенный холодильник мелко затрясся, и из-за неприкрытой дверцы к ногам секретарши упала бабушка. Быстро выяснилось, что старушка была мертва.
       В тот же день главный врач, целуя в шею свою верную секретаршу, обратил внимание на то, что у девушки появились седые пряди на висках. Полицейский следователь, зная быт и нравы Офакимской психбольницы, уголовное дело открыл и для того, чтобы его закрыть, опублико­вал в местной прессе словесный портрет злоумышленника, составленный по по­казаниям секретарши. Тело покойной следователь забрать категорически отказался, заявив, что вещественным доказательством оно являться не может, и потребо­вал перенести тело в холодильник морга. В полиции решили, что все это де­ло рук сумасшедших, даже если найти, кто сделал, его все равно признают невме­няемым. Искать не стали, а дело закрыли.
       Коллективу киностудии "Антисар" было доложено, что прятать трупы в холодильник -- старинный обычай русской мафии. Прозрачный намек на то, что бабушка умерла не своей смертью, а для секретарши случай с холодильником был последним предупреждением, был понят. По моему мнению, этот случай дол­жен послужить хорошим уроком для всех нас и его разбор будет способствовать повышению трудовой дисциплины среди работников киностудии. Меня горячо поддержал Дан Зильберт. По его мнению, трудовая дисциплина у нас давно хро­мает на обе трясущиеся ноги, и от лица всего коллектива обещал подтянуться.
       Необходимо отметить, что киномеханик пользовался всеобщим уважением. Не так давно он продал свою квартиру в Хайфе, купил со вторых рук дом в Ливна и привез свою супругу Рахиль Моисеевну. Кроме иврита оба хорошо говорили по-русски, а когда им хотелось быть непонятными, они говорили на языке европей­ских евреев -- идише. У него был немного запущенный большой сад, по которому бегала беспородная, но крепкая собака по кличке Тобик. Сад окружала живая из­городь малины, росло большое ореховое дерево и экзотические цветы: ири­сы, калы, пионы и кусты чайных роз с большими желтыми бутонами. В центре сада произ­растала клубника, на яблонях созревали яблоки невиданных сортов, на каждой ветке другой сорт: от раннего белого налива и до осенней огромной антоновки.
       Дан Зильберт питал к Кацу отеческие чувства и пытался ему всячески по­мочь. Это объяснялось тем, что Ян Борисович прошел в Израиле славный боевой и трудовой путь.
       В русскую мафию он пришел из израильской политики. А в изра­ильскую политику Кац прибыл из самой народной гущи с презервативом на голо­ве. Главным движущим фактором его блистательной карьеры была супруга Яна Борисовича, которая ехать в Израиль отказалась категорически. Кац рассердился, с завистью подумал о жёнах декабристов и прибыл на историческую родину один, в 8.00 по местному времени. В тот же день к вечеру он понял, что совершил страшную ошибку и что по жене и детям он скучает.
       Ещё через несколько дней Кац приступил к уборке офакимских улиц, треть зарплаты посылая жене и детям. Находясь в состоянии душевного расстройства, Ян Борисович перестал следить за соей внешностью. Через два месяца после начала трудового пути на исторической родине Каца отвёл в сторону его начальник с целью задушевно с ним побеседовать.
       -- Ты третий день не моешься, Ян. Так нельзя опускаться.
       К моменту исторической беседы Кац выделялся неопрятным внешним видом даже среди уборщиков офакимских улиц. Но то, что он ходил с использованным презервативом, запутавшимся в его пышной шевелюре (из России Ян расчёску не привёз, а в Израиле так и не купил), это было уже чересчур. Мамаши взрослых дочек из религиозного района, где убирал мусор Ян Кац, сочли это вопиющим вызовом общественной нравственности и пожаловались мэру города. Мэр пообещал родительскому комитету религиозной школы для девочек "Путь к Сиону", что вопрос будет постоянно находится под его личным контролем.
       В ответном слове глава родительского комитета религиозной школы для девочек пуХв пэ Фыуъ (Путь к Сиону) сочла необходимым особо отметить, что если уборщик не прекратит издевательства над девушками, (а это был уже второй случай -- до этого Ян три недели подряд убирал территорию возле школы в жёлто-красных шортах, из-под которых была хорошо видна мошонка, когда он наклонялся), -- то будут приняты самые строгие меры. В свою очередь мэр заверил собравшихся, что Израиль является единственной демократией на Ближнем Востоке, и именно поэтому, по мнению мэра, политические демонстрации, направленные против традиционных ценностей, которые еврейский народ хранил в течение двух тысяч лет изгнания, абсолютно недопустимы.
       После долгожданного расставания с членами родительского комитета религиозной школы для девочек мэр спустил вопрос с презервативом по инстанциям. Начальнику офакимских мусорщиков было предложено разобраться, незамедлительно принять самые строгие меры, после чего доложить. Близились муниципальные выборы, и мэр очень рассчитывал на религиозных избирателей. Весь город был завешен плакатами с его простым еврейским лицом. Еврейского лица такой степени простоты в живой природе вообще не встречается, но мэру портреты нравились.
       -- Ян, когда ты переворачиваешь мусорный бак в машину, ветер метёт мусор на голову. Видимо, тогда тебе и попал на голову презерватив, с которым ты уже ходишь четвёртый день, -- Константин Будницкий, руководитель службы муниципалитета по уборке мусора, старался объяснить Яну ситуацию, не обидев его. -- А этот дурацкий случай с мошонкой? Мэр сказал, что это могли бы раздуть до такой степени, что он бы имел судебную перспективу.
       Ян вспомнил, что недавно два рабочих-араба, в знак протеста против сионисткой экспансии, забросили во двор религиозной школы для девочек половые органы верблюда, надув их предварительно автомобильным насосом. Ян пришлось самому тащить этот натюрморт к мусорному баку.
       -- Да это вообще была не моя мошонка, я её сам же и убрал, -- начал кипятиться Ян.
       -- Оставь. Это была мошонка принцессы Дианы -- этот случай мы уже проехали, -- напирал Костик. -- Я понимаю, от тебя ушла жена, и тебе нужно встряхнуться. У меня к тебе серьёзный разговор.
       -- Судя по морщинам, не принцессы Дианы, а монахини Терезы, -- вяло возразил Кац, но с интересом выслушал предложение руководства.
       -- Завтра я на пол дня еду в Беэр-Шеву за... э... -- Костик замялся. -- Короче. Помойся, с вечера чеснок не ешь. Зубы почисть. Магазины ещё открыты, купи зубную щетку и пасту, возьми с собой 150 шекелей, мы едем в публичный дом.
      -- Зачем? -- задал ненужный вопрос Кац.
      -- Там из окон открывается чудный вид на синагогу, -- закончил беспредельную беседу глава офакимских мусорщиков.
       Над кассой очага сексуального отдуха висел грозный плакат "А ты надел свой презерватив?!" на английском "And you put on the condom?!", французском "Mays toy le lot le preservative?!" арабском, русском языках и, естественно, на иврите.
       -- Учреждение имеет международное признание, -- с удовлетворением отметил про себя Кац. Над рабочими комнатами надписи были менее строгими. В отделе группового секса, который гордые офакимчане отверг­ли из-за дороговизны, было начертано "Как хороши, как свежи были Розы".
       Ян посетил кабинет с надписью "Абрам лежал под Грушей, широко раскинув руки", большого удовольствия не получил, но ощутил себя мужчиной. В дальней­шем презервативы на голове он больше не носил, зубы чистить продолжил и чеснок есть прекратил, ушел с головой в политическую борьбу и на ближайших выборах был избран по партийному списку прогрессивно-религиозной партии в Офакимский горсовет. Победу ему принесли женские голоса.
       После выборов соратники по партии уговорили Яна Борисовича отказаться от своего места в горсовете в пользу следующего за ним по списку, может быть, не столь любимого народом, но отдающего весь пыл своей души делу прогрессив­но-религиозного воспитания трудящихся, заслуженного ветерана партии. Кацу предложили довольно крупную сумму денег наличными и хорошую работу по профессии. В случае несогласия Яна Борисовича отказаться от своего места в горсовете неизбежно были бы преданы огласке подробности его гнусных, развратных действий в отношении учениц школы "Путь к Сиону".
       Кац согласился на закулисную сделку. Ему долго жали руку и хлопали по спине. Называли единомышленником и товарищем по борьбе. Половину обещан­ных денег всё-таки отдали. В качестве хорошей работы по профессии первона­чально предполагалась должность тренера по борьбе команды медиков больницы им. Вороны. Ян Борисович прибыл по указанному адресу и своими расспросами до смерти напугал больных онкологического отделения. Спортзала по этому адре­су никогда не было. Религиозные сторонники прогресса удивились тому, что Кац их неправильно понял, и что имелась в виду должность помощника медбрата в офакимской психбольнице. Тем более, что это работа по профессии, и без бор­цовских навыков там никак.
       На эту работу Ян Борисовича действительно взяли. Вдобавок нежданно прилетела жена с детьми. Ян уже начал привыкать жить один, но детям был очень рад, да и жена выглядела похорошевшей. Люда рассказывала, что очень за ним скуча­ла и по многу раз перечитывала его письма.
       Особенно её потрясли два письма. Первое, в котором Ян описывал поездку на экскурсию, где на страусиной ферме страус клюнул его в руку, в домике скор­пионов скорпион ужалил его в ногу, и растерзанного дикими зверями Яна отвезли в медпункт, где солдатка-эфиопка делала ему уколы.
       -- Вот где экзотика, -- подумала тогда Люда. -- Страусы, эфиопки, скорпионы, а у меня здесь в Томилино тоска, грязь, пьянь, телевизор не работает -- телебашня сгорела, вечером скучно, да и подводная лодка "Курск" утонула.
       Но последней каплей, подтолкнувшей Людмилу Кац-Сыроежкину к отъезду в Израиль, было драматическое описание покупки по дешёвке сорока килограм­мов фруктов.
       Ян Борисович долго вспоминал этот эпизод с содроганием. Воспи­танный на быте и нравах средней полосы России, Кац не знал, что у евреев выходной день начинался в пятницу вечером и, соответственно, вечером прекращают ходить автобусы. Соседка сказала ему, что в пятницу после обеда фрукты на база­ре всегда дешевеют. Это была истинная правда: то, что не продано в пятницу, сгнивает и выбрасывается в субботу. Кац приехал на базар под вечер с огромным рюкзаком и плотно набил его дарами израильских полей и огородов. Все было очень дешево, но когда Ян Борисович очнулся, оказалось, что последний автобус уже ушёл, а на такси денег нет. Пришлось идти пешком. Кац плутал по Офакиму часа три с тяжелейшим рюкзаком, съел килограммов десять грязных персиков, груш и винограда. К счастью, понос открылся ближе к полуночи, когда Ян Бори­сович был уже дома.
       -- Если он на свою зарплату уборщика позволяет себе рюкзак фруктов купить, то какого чёрта я сижу в Томилино? -- справедливо рассудила Людмила Иванов­на, прекратила преподавать физкультуру в томилинской средней школе и отбыла на постоянное место жительства в государство Израиль.
       И в Израиле она сразу устроилась продавщицей в магазин. Хозяином магази­на был маленький весёлый старикашка. Проработала она полдня. Во время обе­денного перерыва Люда ощутила своей левой ягодицей чье-то ласковое прикос­новение. Госпожа Кац была женщиной аппетитной, но не хрупкой. В молодости она то ли метала ядро, то ли толкала копье, училась в Московском областном ин­ституте физкультуры, где и обольстилась юным преподавателем Яном Борисови­чем. Прикосновения к своей ягодице, тем более ласкового, она как-то не ждала. Вздрогнув от неожи­данности, она махнула рукой и смела юного сердцем владельца торговой точки из-под прилавка куда-то в угол. Рентген показал, что кроме ушибов есть и перелом ре­бра. Люду уволили.
       Сын хозяина, известная офакимская шпана Нир Бузагло, с несколькими товарищами пришел под вечер разбираться. В гостях у семейства Кац находился младший медбрат Пятоев и прибывающий нелегально на территории Израиля Саша Парашютист. В полиции пострадавшим пояснили, что, несмотря на полученные ими травмы, уголовное дело возбуждаться не будет, так как Бузагло, Хазан и товарищи проникли в чужой дом без разрешения хозяев. Стуча гипсом и сотрясая повязками, молодые люди удалились ни с чем.
       Назавтра прибежал Костик, бывший начальник Каца, и радостно сообщил, что в среде уборщиков офакимских улиц только об этом случае и говорят, очень тепло отзываются о Яне Борисовиче и Игоре Александровиче и сочувствуют Саше парашютисту. Кроме того, все сошлись во мнении, что наконец-то русская мафия приступила к захвату власти в городе, что марокканская шпана, притихшая было после того как русская мафия грохнула Кокоса, снова поднимает голову и что пора их поставить на место. Со своей сто­роны офакимские уборщики обещали помочь, чем могут и преподнесли бронзо­вый бюст Сергея Валерьяновича Куйбышева, найденного на офакимской город­ской свалке.
       Был накрыт стол, и состоялась непринужденная беседа. Костик фильтровал базар совершенно конкретно. Конечной целью было избрание Костика мэром Офакима. Кац подтвердил, что без мафии занятие политикой для интеллигентно­го человека вещь бесперспективная. По крайней мере, в демократической стране. Захватом почты и телеграфа Костик пренебрегал, но контроль над общественны­ми туалетами Офакима виделся ему задачей архиважной и осуществимой. Конеч­но, с помощью русской мафии, которую лично он, Костик, высоко ценит. Но са­мой актуальной задачей, стоящей перед прогрессивными политическими силами Офакима, возглавляемыми лично Костиком, была справедливая распродажа домиков в новом районе суя эяъ (Белый медведь), которая начиналась завтра утром. Костик очень-очень-очень надеялся на доброе сердце русских мафиози.
       Утро красило нежным светом стены новых домиков, которые почти даром продавались семьям репатриантов в новом микрорайоне "Белый медведь". Редкая птица долетит до конторы по продаже, если она не дежурила там всю ночь в очереди. Марокканская бригада покойного Кокоса залечивала свежие раны, и очередь дер­жала санкт-петербургская команда Хаима Крещёного.
       Первым в очереди стоял Станислав Оффенбах, который провел у дверей кон­торы по продаже три дня. Вид у него был совершенно безумный, и Крещёный дал команду с ним не связываться.
       По приезде в Израиль Оффенбах дешево, но, как показала жизнь, легкомысленно, снял трехкомнатную квартиру в эфиопском рай­оне. Семейство Оффенбахов включало Ксению, супругу Станислава, натураль­ную блондинку, с которой Оффенбах не развелся в России, чтобы вывезти детей в Израиль, белокожую, в маму, дочку шестнадцати лет, за которой толпой ходили урожен­цы Эфиопии, утверждая, что все мы евреи, и требовали дружбы, четырнадцати­летнего сына, недавно впервые познавшего радость онанизма, маму, простую по­жилую еврейскую женщину, изматывающую окружающих своей высокой интеллигентностью, и сенбернара Гнома, перекормленную, но подвижную собаку ве­сом килограммов восемьдесят. Подписав все бумаги, Оффенбах на месте получил ключи. Он выбрал ближайший от конторы домик, до дальних он просто бы не до­шёл, и упал без чувств на пороге своего жилища. Придя в чувство, он увидел, как его мать и его супруга, которые долгие годы не подходили друг к другу ближе, чем на пять метров, со счастливыми, одухотворенными лицами прикрепляли к дому пла­кат: "Во дворе злая на негров собака". Скупые мужские слезы бурным потоком хлынули из глаз Станислава.
       Следующей в очереди была удивительно крупная женщина с характерной еврейской внешностью. На сей раз петербуржцы были начеку. Женщину оттеснили, и пош­ли по списку те, которые заплатили Крещеному.
       -- Но я сейчас по очереди, -- неожиданно заокала по-вологодски крупная женщина, -- я тут с сыночком стояла, мы ходили воды купить, а вы нас выбросили из очереди.
       Она заметно волновалась. Одета окающая женщина была в обтягивающие белые штаны, которые украшала сцена пожирания папуасами капитана Кука. Вели­кий мореплаватель был еще почти цел, присыпан пряностями и дан в натураль­ную величину. Над папуасами, на фоне облаков, по-русски и на иврите было на­писано: "Деликатесные продукты -- кибуц Мизра". От волнения крупная женщина обильно потела. Белые облака на её штанах быстро посерели, стали похожи на грозовые тучи, и казалось, что на недоеденного капитана и пря­ности хлынет ливень.
       -- Ну, водички попили, а теперь иди, предложи сыночку деликатесы, -- ядо­вито среагировали парни Хаима Крещеного. Кац и Пятоев сидели, сжав зубы, и ждали моей команды. Я опасался скандала. Петербуржцев было много, и наст­роены они были решительно. Костик смотрел на меня с недоумением. Мой авто­ритет в его глазах стремительно падал.
       Тетка посмотрела на своих мучителей как-то невесело и вышла. Через мину­ту она вернулась с сыночком. Шварценеггер был сыночком против того сыночка. Первым опомнился Кац:
      -- Мы тебя тут все ждем, а ты где-то бродишь, подходи и подписывай.
       Слышь, Вологда, а тут твою маманьку какие-то клоуны обижают, -- Костик был неподражаем. -- Без очереди пролезть хотят.
      -- Которые? -- растягивая, как и его мать, букву "о", спросил Сынок.
      -- Кончайте, мужики, я лично прослежу за очередью, -- засуетился Костик. -- Как вы считаете, Михаил Леонидович?
       Я забросил ногу за ногу и одобрительно пошевелил грязными пальцами ле­вой ноги.
       -- Ну, вот видите, все в порядке, -- Костик брал инициативу в свои руки, -- подходите господа в порядке живой очереди, без балагана.
       Константин Аркадьевич Будницкий грамотно работал с электоратом, и его шансы быть избранным на следующих выборах мэром Офакима росли с каждым проданным домиком.
       Вдруг я заметил, как рассвирепевший Хаим Крещеный направился в мою сторону. У меня от волнения засосало в животе, и, неожиданно для самого себя, я громко пукнул. Это разбудило Пятоева. Пятоев разбудил Каца. Костик вообще реагировал мгновенно:
       -- Слышь, Вологда, ты Михаила Леонидовича поблагодари, поблагодари. Он тебя в люди выведет.
       Через пару минут выяснилось, что сыночка зовут Вова, и что он принят в русскую мафию под моим началом на должность младшего разводящего.
       Через пару недель Кац, покинув Офаким и сумасшедший дом, поселился в Ливна, где почти полностью посвятил себя палестинскому кинематографу.
       В Офакиме главным представителем русской мафии был единодушно избран Костик, который быстро стал забываться, но, по моей просьбе, Вова-Сынок восстановил субординацию. Пристыженный Костик многословно извинялся, зачем-то обещал есть землю, быть гадом и поджать хвост. В свою очередь я его великодушно про­стил и даже обещал посильную помощь в политической борьбе. Будущий народ­ный избранник чуть не рассыпался в благодарностях.
       Кац и Пятоев осудили кон­такты с Костиком. По их мнению, русская мафия -- это добровольно-принуди­тельное объединение людей относительно порядочных. Костик же шпана подза­борная, около которого просто неприятно находиться.
       Я просил их не быть снобами и читать работы классиков. А, по мнению основоположников, работы которых я конспектировал многие годы, никакая мафия не может трудиться на благо всех членов общества, которых она объединяет, без плодотворных контактов с народными избранниками, вышедшими из самой народ­ной гущи.
       Кац поинтересовался, почему народная гуща должна находится возле помойки. Я повторно разъяснил, что Костик создан для политической борьбы самой природой, так как он гармонично сочетает в себе кипучую энергию, блистательную наглость и, главное, Костик абсолютно чужд морали. И какая у нас есть альтернатива? Экс­тремист Славик Оффенбах, за которым стоит Хаим Крещёный? Эти политиканы просто опасны для общества. Чего стоит только такой пункт их программы, как требование к правительству Украины переименовать город Белая Церковь в город Черная Синагога и полностью восстановить там еврейскую общину путем пересе­ления эфиопского еврейства. По сравнению с ними Костик политик умеренный.
       Общеполитическую дискуссию прервал сам умеренный политик. Костик пришел с просьбой пристроить паренька. Паренька никуда не брали на работу из опасения, что он может убить работодателя. Костик решил, что, быть может, мальчон­ка в русской мафии на что-нибудь сгодится. Постановка вопроса в целом была верная, да и паренек с напевной фамилией Гельфенбейн был хорошо мне знаком по отделению судебно-психиатрической экспертизы.
       Гельфенбейн убил старушку из самых благих побуждений. Гуманист -- он и в белой горячке гуманист. Казацко-еврейское семейство Гельфенбейнов прибы­ло на постоянное место жительства в Офаким в промежутке между Яблочным спа­сом и Днем независимости Израиля. Еврейскую часть семейства олицетворял со­бой сам Михаил Маркович Гельфенбейн, человек трудной судьбы и большого дарования. Уже в школе юный Миша обратил на себя внимание картинами высокого патри­отического звучания. Он одинаково хорошо владел всеми жанрами изобразитель­ного искусства. Однако, даже глядя на невинный натюрморт в его исполнении, хотелось рвать и метать врагов и добиваться новых трудовых успехов. Карьера его складывалась блистательно, несмотря на напевность фамилии. Заслуженным художником Кабардино-Балкарии он стал в 30 лет. Однако банальное, могучее, все­поглощающее пьянство привело его к тому, что свое тридцатипятилетние он встре­тил в качестве грузчика магазина в столице Еврейской автономной области, горо­де Биробиджане. Его жена, владелица магазина, серьезная женщина зрелого воз­раста, из уссурийских казаков, одна воспитывающая пятнадцатилетнего сына и давно собиравшаяся поменять берега полноводного Амура на Америку, Герма­нию или, на худой и обрезанный конец, Израиль. И этот худой конец предприимчивая казачка увидела в еврейском грузчике. Была сыграна шумная свадьба, и на­чались суровые будни фиктивного брака.
       Светлана Андреевна действовала энергично, но процесс пошёл с трудом. Выяснилось, что прежде чем выпустят, нужно прожить в браке не менее двух лет. С каждым днем хотелось в Израиль всё сильнее. Светлане Андреевне снился Ие­русалим. В качестве доказательства не фиктивности брака Светлана Андреевна с трудом забеременела.
       По приезде в Израиль токсикоз только усилился. На удивление всем, Гельфенбейн завязал, удачно продавал картины на пешеходной улице в Офакиме и даже получил один серьезный заказ во время выборов в мэры. Кли­ент остался доволен гельфенбейновой работой. Но после рождения девочки Ми­хаил вновь тяжело запил. После трех недель более чем интенсивной алкоголиза­ции, в течение последних пяти дней не сопровождавшейся закусыванием, с быв­шим заслуженным художником Кабардино-Балкарии случился эпилептический припадок, что и привело его в неврологическое отделение больницы им. Вороны.
       К вечеру того же дня Гельфенбейн ощутил сильную тревогу. Ни о каком сне не могло быть и речи. К полуночи его худшие ожидания подтвердились. Через прозрачную перегородку Гельфенбейн увидел какие-то маленькие уродливые су­щества, которые при ближайшем рассмотрении оказались чудовищами с полотен испанского художника Гойи. Уродцы прыгали вокруг старухи и зловеще хихикали. В старухе Гельфенбейн с удивлением узнал боярыню Морозову.
       -- Как она постаре­ла за эти годы, -- подумал пьющий художник. -- И как она могла попасть в Изра­иль? За еврея, наверное, замуж вышла, а как еще.
       Но его праздные размышления были прерваны быстро развивающимися трагическими событиями. Из старушечьего рта торчал шланг, подключенный к работающему компрессору. Старуха дышала тяжело и с хрипом. Она явно задыхалась.
       -- Это черти, -- понял Гельфенбейн, -- они подключили ее к канализации и накачивают говном. Ни минуты не раздумывая, бывший заслуженный художник Кабардино-Балкарии прошёл со страшным звоном через стеклянную стену и приступил к вытаскиванию трубки изо рта старухи. Чудовище, рожденное сном разума, попыталось удержать трубку на месте. Другая, редкого уродства маленькая женщина за­крывала собой компрессор и орала благим матом на иврите: "!яъ жуЮт", "ИэчуЙт!" и т.д. и т.п. Остальные уродцы, в общем, не были против намерения Гельфенбейна отключить старушку от канали­зации, поэтому шланг изо рта был вырван. Боярыня Морозова перестала тяжело дышать и затихла. И только чудовище, рожденное сном разума, вырвало шланг из рук Гельфенбейна и даже пыталось втолкнуть его обратно старухе в рот.
       Истинный художник вынести этого не мог. Гельфенбейн нанес сильный и удивительно точный для человека, страдающего белой горячкой, удар в чудо­вищный нос и вырвал шланг из чудовищных рук.
       Первоначально дело Гельфенбейна выглядело очевидно. Находясь в состоя­нии делирия, с характерными для него яркими зрительными устрашающими галлюцинациями, он отсоединил аппарат искусственного дыхания, что и послужило причиной смерти Луизы Хаджби, 73 лет, находящейся в бессознательном состоя­нии после кровоизлияния в мозг. Но постепенно всё стало усложняться. Следст­вие ставило под сомнение наличие галлюцинаций. Все маленькие безобразные чудовища существовали в действительности, были членами семьи покойной и де­журили у постели умирающей родственницы. Вопрос с наследством не был решен окончательно, и та часть почтенного семейства, которая надеялась, что завещание будет переписано, вступила с Гельфенбейном в последний и решительный бой.
       Предприимчивая казачка, госпожа Гельфенбейн, быстро нашла адвоката, который помогал новым репатриантам бесплатно. Был подан иск на возмещение морального и материального ущерба к больнице им. Вороны. Бесплатный адвокат утверждал, что его клиент, страдая белой горячкой, не был привязан к кровати. Это возмутительное проявление врачебной халатности вызвало цепь трагических недоразумений, в результате чего его безвинному клиенту предъявлены нелепые обвинения. Далее бесплатный адвокат требовал немедленного снятия обвинения с его клиента, а также выплаты вышеуказанному клиенту компенсации за причи­ненные неудобства и моральный ущерб. А также за нанесение урона репутации.
       В свою очередь адвокаты больницы им. Вороны утверждали, что галлюцина­ции были, так как Гельфенбейн субъективно воспринимал членов семьи как ска­зочных чудовищ.
       Была произведена искусствоведческая экспертиза, которая уста­новила, что трое членов семьи чудовищами однозначно не являются, двое, в силу особенности своей внешности, попадают под это определение, и относительно еще двоих мнения экспертов разошлись. Основываясь на данных судебно-психиатрической и искусствоведческой экспертизы, Гельфенбейн был признан невме­няемым и выпущен на свободу с чистой совестью. В удовлетворении материаль­ных претензий ему было отказано. Светлана Андреевна Гельфенбейн очень сокру­шалась, что не обратилась к более авторитетному адвокату, пусть даже за деньги.
       Упустить такого парня было бы расточительством. По моему мнению, назрела необходимость в посещении коллективом офакимского филиала русской мафии центральной штаб-квартиры в поселении Ливна. Это способствовало бы передаче бесценного опыта, который собирался по крупицам, и приобщению к славным традициям боевой и трудовой славы. Под знамена были призваны Гельфенбейн с супругой, Вова Сынок с мамой и перспективный политик Костик.
       Будущий народ­ный избранник почему-то считал, что в поселении живут мирные селяне. На встре­чу с новобранцами лично прибыл Вячеслав Борисович Борщевский. Костик друже­ски похлопал его по плечу и поинтересовался: "Ну что, старик, как надои?"
       Главный режиссер высокомерно не заметил хама и поздравил всех с прибыти­ем в поселение Ливна, признанный центр палестинской кинематографии. После обильного обеда и осмотра достопримечательностей состоялось общее собрание.
       С политическим докладом о текущем моменте выступил Костик. По его сло­вам, Движение за Освобождение Эфиопского Еврейства, сокращенно ДОЭЕ, что в пе­реводе с языка амхари означает "победа", возглавляется Славиком Оффенбахом. За ис­текший период ДОЭЕ окрепла организационно, стоит на твердых позициях борь­бы с расизмом и в защиту законных прав сексуальных меньшинств и, что самое неприятное, обладает прочной финансовой базой. Хаим Крещёный, не занимаю­щий официальных постов в ДОЭЕ, вступил в контакт с серьезными исламскими финансовыми учреждениями и ознакомил их с основными направлениями спра­ведливой борьбы массового общественно-политического объединения эфиопско­го еврейства. Была особо отмечена общность позиций в борьбе с расизмом и в борьбе за справедливый мир. На пресс-конференции Хаим Крещёный заявил, что встреча оказалась очень плодотворной, хотя слухи о принятии им ислама он считает преждевременными. Исламские партнеры приняли решение о финансо­вой помощи ДОЭЕ, считая, что движение сделает весомый вклад в борьбу с сио­нистским врагом.
       Таким образом, вся петербургская команда Хаима Крещёного была обеспе­чена деньгами всерьез и надолго. Что никак нельзя было сказать о борющемся за национальные ценности и тяготеющем к традиционной сексуальной ориентации Русском Национальном Еврейском Фронте, возглавляемом Костиком. В политсо­вет РНЕФ вошли, помимо Константина Аркадьевича Будницкого; опытный по­литик, недавно вышедший из рядов прогрессивно-религиозной партии, Ян Кац; ветеран правоохранительных органов, внесший неоценимый вклад в составление программных документов партии, Дан Зильберт; а также известный филантроп, отдающий весь пыл души своей делу лечения психических больных, Михаил Маковецкий.
       Следующим пунктом программы был вопрос о покупке семейством Гельфенбейнов домика в Ливна. Гуляя по Ливна, Светлана Андреевна Гельфенбейн рас­плакалась и рассказала, что по приезде в Израиль их обманули со съемом квартиры. Платят они много, вся сантехника в доме не работает, а у неё на руках грудной ребенок и нервы все измотаны этой историей, случившейся с Мишей. Этот зве­рюга, доктор Лапша, сказал ей, когда она навешала мужа в отделении судебно-психиатрической экспертизы, что Гельфенбейна могут посадить в тюрьму за убий­ство. А без Миши Светлана Андреевна тоже жить не будет.
       По решению политсо­вета РНЕФ, семейству Гельфенбейнов была оказана финансовая помощь, кото­рая, в дополнение к льготной ссуде, позволила приобрести новый домик. В кон­торе по продаже им были рады. В округе распространились слухи, что в Ливна свирепствует русская мафия, и домики никто не покупал. Гельфенбейн поклялся мамой, ныне покойной, что деньги отработает, а пить не будет. Тем более что в Ливна и магазина нет. Его жена проверяла.
       Поздно вечером, уже смутно помню почему, в политсовет РНЕФ по моей инициативе была кооптирована Валентина Рожкова. Я давно не был в Ливна, где в мое отсутствие работа кипела полным ходом. "Человек без ружья" скоро должен был выйти на экраны. Кроме этого, по заказу Глеба Петровича, о котором я начал за­бывать, была снята садомазохистская киноновелла "Значок ГТО на груди у нее". Это работа не была рассчитана на массового зрителя, но отзывы знатоков и ис­тинных ценителей были самыми положительными.
       Мирьям, так и не понявшая, что такое ГГО, создала незабываемый образ любящей роковой женщины со знач­ком ГТО на красивой груди. Из под значка текла алая кровь... На презентации фильма я начал понимать, почему её называют графиня Кадохес.
       Большую помощь в создании ряда сюжетных ходов была оказана ветераном правоохранительных органов Даном Зильбертом.
       Саша Парашютист исполнил свою роль на одном дыхании, вложив в создание образа все свое недюжинное дарование.
       Усилиями коммерческого директора киностудии Миши Леваева семейство Гельфенбейнов стало владельцем домика в Ливна в течение одного дня. В тот же день бывший видный деятель Кабардино-Балкарской культуры получил большой заказ.
       Дочь Варвары Исааковны давно жаловалась, что Мустафа бросается на де­тей. Расставаться с Мустафой Бух-Поволжская не хотела, она к нему прикипела всем сердцем. Да и для всей киностудии уход столь яркого, характерного актера был бы большой потерей. Частенько дивными вечерами Варенька принимала в саду супругов Борщевских, и они подолгу засиживались с чашкой чая в тени­стой беседке. Мустафа резвился рядом. Варвара Исааковна опасалась, что он вы­бежит за ограду сада. Иногда это случалось, а отношения с соседями портить не хотелось, и поэтому обычно она сажала его на цепь, привязанную к скамейке. Дочь Варвары Исааковны вела активный образ жизни матери-одиночки, и в не­большом домике было тесновато. Работа на киностудии приносила приличный доход, и Бух-Поволжские построили второй этаж. Но новый большой дом был не­уютен. В нем не было того, что несло в себе традицию, память. По дому не бродили тени забытых предков.
       Решить эту непростую творческую задачу взялся Гельфенбейн. В короткий период времени на стене салона им была создана многофигурная композиция "La Cavalerie Kotovsky libХre la maison publique dans Odessa" (Конница Котовского освобождает публичный дом в Одессе). Михаил Маркович не гнался за воссозданием мелких исторических деталей. Он стремился передать сам дух эпохи, её настроение. На кителе военачальника сияла звезда Героя социа­листического труда. Искаженные злобой лица врагов народа, счастливые лица ос­вобожденных женщин, бросающих колосья пшеницы к ногам наступающих крас­ноармейцев, бутылки "Столичной" на столах, смятый пионерский галстук, забы­тый в суматохе на простыне, повестка из кожно-венерического диспансера на по­лу, все это воссоздавало неповторимый дух России, которую мы потеряли.
       Необходимо отметить, что белая горячка дала мощный толчок творчеству маститого живописца. Штаб-квартиру РНЕФ украсили портреты членов его политсовета. Портрет Рожковой, повторявший портрет Андропова почти полностью, тем не менее, тонко передавал загадочную улыбку Валентины. По заказу горсовета был на­писан большой парадный портрет офакимских мусорщиков. Солидные мужчины в костюмах, галстуках, с метлами в руках, строго, как бы кого-то осуждая, смотре­ли с картины. Полотно получило название "Профукали Россию, кус има шелахем". "шуА пычп Иэтщ" (Кус има шелахем) -- это любимое народом ругательство, и в переводе с иврита оз­начает "половой орган, принадлежащий их матери". Картина украсила собой каби­нет руководителя отдела по уборке улиц офакимского горсовета.
       Лично мне живописец преподнес портрет, выполненный, на мой взгляд, в необычной манере. Я был изображен в бурке и папахе, с автоматом АКМ в ру­ках, на лыжах и на фоне заснеженных вершин. Я смотрел вдаль через прибор ноч­ного видения. Картина называлась "The field commander on a nickname the Drummer" (Полевой командир по кличке Барабанщик). На мои расспросы Гельфенбейн хитро улыбался, хихикал и похлопывал меня по плечу. У меня закрались подозрения, что Михаил Маркович обнаружил и употре­бил спиртное. На работе я был встречен странно. Пятоев не смотрел в мою сторо­ну и отвечал на вопросы односложно.
       Я попытался разрядить обстановку фразой "Между мной и твоей Розой поч­ти ничего не было", но Пятоев молча вышел. Русскоязычные пациенты и работ­ники Офакимской психиатрической больницы, глядя на меня, хитро улыбались, хихикали и хлопали меня по плечу.
       "Да у меня брюки расстегнуты", -- ужаснулся я, но брюки были в порядке. Неожиданно меня попросили зайти к доктору Лапше. В кабинете сидели главный врач, главный медбрат, офицер безопасности и доктор Лапша.
       -- Михаил, или как вас там, -- сказал Лапша, -- я не счел возможным скрывать от компетентных органов всю правду.
       -- Ну и правильно, -- не стал спорить я.
       Лапша развел руками, символизируя, что он их умывает, и сел на стул. В бе­седу вступил офицер безопасности:
       -- Мы все понимаем. Более того, лично я даже сочувственно отношусь к борьбе вашего народа, но и вы должны нас понять...
       То, что офицер безопасности, которого зовут Израиль Фельдман, не являет­ся евреем, было для меня большим сюрпризом. Даже с учётом того, что он отно­сится к борьбе моего народа с сочувствием. О какой, собственно, борьбе идет речь, мне тоже было непонятно.
       -- Я вижу, что вы растеряны. Вам, видимо, казалось, что вас никогда не обнаружат? -- офицер безопасности вёл допрос в динамичной манере, стараясь воспользоваться фактором неожиданности. -- Вы, надеюсь, не будете отрицать, что умеете играть на барабане?
       -- Не буду, на барабане я играю с детства, а откуда вы об этом знаете?
    Израиль Фельдман тонко улыбнулся и напомнил, что вопросы здесь задает он. Меня удивила реакция главного врача. Он смотрел на меня, как подросток на кинозвезду. На его лице восторг сменялся восхищением.
       -- Меня радует, что вы прекратили запираться. Откровенные ответы на мои прямые вопросы несколько облегчат ваше положение, -- офицер безопасности чувствовал себя если не на коне, то на резвом пони.
      -- Жду прямых вопросов с большим нетерпением, а еще лучше скажите прямо, о чем идет речь, -- я был настолько заинтригован, что чуть чистосердечно не признался в чем-то мне пока неведомом.
      -- Вы снова утверждаете, что не являетесь чеченским полевым командиром по кличке Барабанщик? -- укоризненно затянул Фельдман.
      -- Мне стало весело.
       -- Вы что, отравляющих веществ надышались? Какой чеченский полевой командир! Я главарь русской мафии.
       -- Вот ты все поясничаешь, а тебя, людоеда, лет на двадцать посадят или вообще России выдадут, -- не сдержался доктор Лапша.
       -- А Россия обо мне уже хлопочет? -- я был явно польщен вниманием бывшей родины к моей скромной персоне. Быстро выяснилось, что блудных своих сыновей Рос­сия, как обычно, не вспоминает.
       Но Фельдман не унывал: -- Так что же, будем признаваться, или как? Улики-то у нас железные.
       Улика у него была одна. Но какая! Это был фильм, показанный по российскому телевидению, где человек, удивительно похожий на меня, расстреливал связанного солдата.
       -- Когда началась война в Чечне? -- поинтересовался я. Офицер безопаснос­ти беспомощно посмотрел на Лапшу.
       -- В девяносто шестом году, -- ответил Лапша упавшим голосом.
       -- А я приехал в Израиль в девяностом, -- как бы не к кому не обращаясь сообщил я. У Фельдмана задрожали губы.
       -- Да ладно, Изя, не расстраивайся. Я же не нарочно, -- я чувствовал себя виноватым. Главный врач решительно закрыл рот, и в его взгляде исчезли восторг и восхищение.
       Поняв, что допрос закончен, я раскланялся, но руки никому не пожал. С Пятоевым я был безжалостен.
       -- Скажи мне, Игорек, -- начал я, -- тебе медаль дали за взятие Грозного или за его оборону?
       -- Медаль мне дали за проявленный героизм и мужество, -- ответил смущенный Пятоев.
       -- А надо было за здравый смысл награждать, может, тогда бы войну выиграли. Как ты мог подумать, что я связанного человека убью? Мы же с тобой вместе уколы делать ходили.
       Игорю Александровичу стало стыдно.
       -- Ещё раз про меня такое подумаешь, -- выгоню из русской мафии к чёртовой матери. Пойдешь к Оффенбаху защищать права эфиопов на село Белополье Казатинского района Винницкой области. Они сейчас демонстрацию готовят у посольства Украины. Ты им пригодишься.
       За разговорами злоба из меня вышла, как воздух с проткнутого шарика, и мне стало весело. Пятоев сразу почувствовал перемену настроения.
       -- Ну, извини, Барабанщик, ошибочка вышла. Мы тебя посмертно реабилитируем, -- Пятоеву было самому смешно за его подозрения.
       Инцидент закончился, но кличка Барабанщик осталась. Впрочем, супругов Борщевских переубеждать я не стал.
       -- Вам кровавые мальчики не снятся? -- как-то спросила меня Ольга Викторовна.
       -- Да мне всё больше снятся грудастые девочки, -- пришлось ответить мне несколько грубовато.
       Среди жителей Ливна мое участие в чеченской кампании оставалось вопро­сом открытым. Варвара Исааковна Бух-Поволжская, просматривая мой семей­ный альбом, нашла мою фотографию в возрасте 6 лет в матросском костюмчике и с барабаном в руках. В свое время, как и во всех еврейских семьях, мои родите­ли вели жестокую борьбу за получение мной музыкального образования. От музы­кальной школы меня спасла только выдающаяся бездарность. На пятьдесят мест претендовало сорок девять несчастных детей. Ворота музыкальной школы захлоп­нулись за сорока восемью. Я был единственный, кто остался на свободе, к боль­шому неудовольствию моих родителей. Фотография испуганного ребенка с бара­баном -- это грозное предостережение, которое осталось мне о том тяжелом вре­мени.
       -- Скажите, Михаил, а почему вы на фотографии в морской форме? -- спросила Варвара Исааковна.
       -- Родители мечтали, что я буду первым адмиралом на флоте независимой Ичкерии, -- ответил я дрожащим голосом. Мой ответ её полностью удовлетворил.
       Вслед за присвоением мне высокого звания чеченского полевого командира произошло еще одно знаменательное событие. К нам приехал Глеб Петрович до­рогой.
       По возращении из Израиля Глеб Петрович проводил активную, наступатель­ную политику, целью которой было не только жениться самому, но и выдать замуж свою супругу. Его усилия не пропали даром. После напряженных поисков, а необходимо отметить, что работники паспортного стола Ленинского района города Ту­лы не спали дней и ночей, была найдена замечательная еврейская семья.
       Светлана Аркадьевна Капустина преподавала словесность в средней школе. Замуж она никогда не выходила, русскую словесность любила беззаветно, и сама растила двух сыновей, Владимира и Ярополка. Глеб Петрович навестил её без бу­кета цветов и предложил вступить в законный брак. Светлана Аркадьевна поинтересовалась, что, кроме молодости и красоты, прельстило в ней Глеба Петровича, и немного зарделась. Последний раз предложение вступить с ней в брак, естест­венно, в шутливой форме, поступило двадцать четыре года назад, что совпало по времени с рожде­нием Владимира. Глеб Петрович не стал касаться темы молодости и красоты, а с мужской прямотой сообщил, что на его предложение вступить в законный брак ему ещё никогда не отказывал. И что Светлане Аркадьевне это делать он тоже не рекомендует. Наличие детей его не только не останавливает, но наобо­рот. Он, Глеб Петрович, собирался не только жениться на Капустиной Светлане Аркадьевне, но готов лично связать узами Гименея Владимира и Ярополка.
       Свет­лана Капустина почувствовала себя плохо и на минуту забыла о творчестве Фета. Пользуясь ее минутной слабостью, Глеб Петрович женился на Светлане Капустиной, а бра­тьев Ярополка и Владимира женил, соответственно, на Оксане Белобородько и Дине Тарасовой. Причем если Ярополку доверили усыновление сына Саши Парашютиста, то Владимир удостоился высокой чести удочерить дочь Глеба Петровича.
       В результате всего вышесказанного в поселении Ливна были куплены сразу три домика. В домиках поселились Глеб Петрович с супругой Светланой Аркадьевной, Владимир с женой Диной и юный Ярополк, также с супругой. После оформления необходимых документов, связанных с получением гражданства и покупкой до­миков, Глеб Петрович с Диной Тарасовой отбыли обратно в город оружейников Тулу.
       В домик к Оксане Белобородько на правах подпольного супруга катапультировался Парашютист, а Владимир с Ярополком перебрались в дом своей матушки Светланы Аркадьевны. Её дом был гонораром за причиненные семье Капустиных неудобства. Дина Тарасова сдала свой домик под штаб-квартиру РНЕФ. И все новобрачные зажили вдали друг от друга к взаимному удовлетворению.
       Рост численности рядов русской мафии в поселении Ливна нанес серьезный удар по палестинскому кинематографу. Саша Парашютист, переселившись к законной супруге, начал избегать артистической тусовки, и, по словам Вячеслова Борисовича, в его творчестве наметился явный кризис. Парашютисту было указано, что поведение примадонны недопустимо для офицера десанта, но помогло это мало. Яркий характерный актер Мустафа снова сорвался с цепи, и нашли его только на следующий день в доме Капустиных. Между замечательной актрисой Варенькой Бух-Поволжской и скромной учительницей русской литературы Светланой Капустиной состоялся тяжелый разговор, переросший в драку. Супруги Борщевские смогли остановить скандал только угрозой сдать Мустафу в зоопарк.
       Ярополк Капустин, неожиданно для всех, организовал Союз еврейских родственников Глеба Петровича, вступил в РНЕФ в качестве коллективного члена и потребовал от центрального руководства Фронта субсидии на организационные нужды союза родственников. Костик шумно возмущался, прибегал ко мне жало­ваться, обещал навести порядок, но не бросил молодое дарование на произвол судьбы и ввёл Ярополка Капустина в политсовет Русского национального еврей­ского фронта. Председатель СЕРГП (Союза еврейских родственников Глеба Пет­ровича) был брошен на одно из важнейших направлений политической борьбы -- отдел по работе с молодежью. В тот же день на приём к нему, поговорить о своём, о наболевшем, записались Варенька Бух-Поволжская и Оленька Борщевская.
       Вскоре после приезда скоропостижно вступившего в брак семейства Капус­тиных неожиданно получила продолжение моя карьера чеченского полевого ко­мандира. Меня навестил Аюб, долго жал руку, сказал, что ему все известно, и со­вершил несмелую попытку поцелуя. С его слов, палестинский народ, ведущий священную войну с сионистским врагом, и чеченский народ, ведущий не менее священную войну с русскими оккупантами, являются близнецами-братьями.
      
       Грозный -- Аль-Кудс -- дружба навек!
       Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!
       Три девицы под окном пряли поздно вечерком!
      
       Далее были обсуждены конкретные формы борьбы за законные права. Аюб создал хор девочек-бедуиночек, которые, по его мнению, своим пе­нием и танцами (а при хоре была танцевальная группа) должны звать к борьбе, под зелёные знамена газавата. Плодотворное сотрудничество этого музыкального коллектива с киностудией "Антисар", по мнению Аюба, явилось бы определяю­щим фактором в развитии всей палестинской культуры.
       Исполнение гимна независимой Ичкерии хором девочек-бедуиночек трога­ло за душу. Самая юная хористка торжественно преподнесла мне барабан. Я расчувствовался, позволил себе несколько напутственных слов для девочек-бедуиночек, которые плавно перешли в воспоминания о пройденном боевом пути. Беду­инские девочки слушали меня, затаив дыхание. Что-то мешало мне остановится. Я представил своих боевых товарищей, майора Пятоева, руководителя шариат­ской безопасности Октябрьского района города Грозный, и мусульманского пара­шютиста Александра Гришина, которого я почему-то называл то Бубон Папопов, то Папоп Бубонов.
       Следующим выступал ветеран службы шариатской безопасности. Пятоев за­явил, что во время боевых действий он попал в лапы известного садиста доктора Лапши и только горячее сердце полюбившей его Розы, секретарши Лапши, помогло ему спастись.
       Я отметил для себя, что необходимо запретить отставному майору смотреть фильмы студии "Антисар" из-за его чрезмерной впечатлительности.
       Последним обратился к девочкам-бедуиночкам мусульманский парашютист. С его слов, он также подвергся пыткам со стороны доктора Лапши, в результате чего забыл чеченский язык. Услышав это нерадостное известие Оксана Белобородько-Капустина громко зарыдала.
       "Борщевский слишком строг к Парашютисту, -- подумал я, -- если это творческий кризис, то что, по его мнению, творческий взлет".
       Каца от воспоминаний об участии в священной войне чеченского народа за святую свободу спасла зубная боль, из-за которой он не пришел на встречу с хором.
       Костик подготовил доклад "Мои встречи с Джахаром Дудаевым", но высту­пать я ему запретил.
       Поток высокохудожественных воспоминаний иссяк далеко за полночь. Внимательно прослушав поток воспоминаний своего зятя, Вениамин Леваев после окончания встречи с девочками-бедуиночками попросил Пятоева покинуть его дом. По словам Леваева, жить под одной крышей с работниками органов безопас­ности любой страны он не в состоянии. Пятоев вспылил и купил дом на другом конце улицы, забрав туда Розу с дочками.
       А в это время фильм "Человек без ружья" вышел на экраны и был тепло встречен и публикой и критикой. На презентации фильма с программной речью выступил Вячеслав Борисович Борщевский. По его словам, киностудия "Анти­сар" должна выйти на новый этап своего развития. Мы не должны замыкаться на голой эротике, а обязаны искать новые изобразительные формы. За истекший пе­риод вырос творческий потенциал коллектива, материальная база киностудии. В наш коллектив влилась хоровая капелла девочек-бедуиночек. Вместе с тем мы воспитали своего зрителя, мудрого и взыскательного.
       -- С чувством глубокого внутреннего удовлетворения должен прямо заявить, что процесс пошёл, -- закончил Борщевский, -- и на сегодняшний день нашему творческому коллективу по плечу любые жанры, кроме циркового.
       Эта фраза меня задела за живое, и я поинтересовался, почему нам не по пле­чу высокое искусство цирка. Бух-Поволжская, например, добилась видимых успе­хов в дрессуре.
       -- Все дело в том, Михаил, что фирменным знаком нашей киностудии является неразрывная связь между пафосом и порнографией, а ни то ни другое в принципе невозможно в цирке. Если на театральной сцене актриса держит в руках красный флаг и доит корову, то в этой сцене есть и пафос и порнография. В широ­ком понимании этого слова. А канатоходец, который стоя на канате, держит в руках флаг, пусть даже независимой Палестины, и доит корову, остается канатоходцем. И нет здесь ни пафоса, ни порно­графии.
       После презентации состоялись переговоры между администрацией киносту­дии "Антисар", представленной Борщевским и мной, и отделом мусульманской культуры Независимой Палестины, представленным Аюбом и руководительни­цей хора девочек-бедуиночек, закутанной с ног до головы в простыню. В пресс-релизе, выпу­щенном после окончания переговоров, по соглашению между высокими догова­ривающимися сторонами было заявлено следующее.
       "В целях дальнейшей священной мусульманской борьбы за неотъемлемые права братских палестинского и чеченского народов решено создать большое ис­торическое полотно, художественно-историческую эпопею о победе мусульман­ского оружия над кознями жидомасонов и американского империализма. Фильм расскажет о победоносной войне Салаха Эд-Дина (Саладина) над крестоносцами, под надуманным предлогом сохранения Гроба Господня захватившими ридну неньку Палестину в 12-14 веках и создавших там марионе­точное государство Le royaume de JИrusalem (Иерусалимское королевство). Сценарий решено издать сов­местными усилиями Аюба и Борщевского, при активном содействии Светланы Капустиной. В работе над фильмом творческий коллектив будет руководствовать­ся бессмертными идеями шейха Мустафы, который сказал: "Кинематограф явля­ется не только коллективным пропагандистом, но коллективным организатором. Аллах Акбар!"
       К созданию беспримерного полотна приступили немедля. Батальные сцены снимались в Хевроне и были многолюдны. Горячее хевронское юношество было задействовано в съемках целиком. Средства, выделенные правящей саудоаравийской династией и поступающие в Израиль через l'organisation franГaise pacifiste luttant pour la protection de l'environnement (французскую пацифистскую ор­ганизацию, борющуюся за охрану окружающей среды), почти полностью уходили на оплату актеров второго плана, и на развитие чеченского флота мало что остава­лось. Организация Хамас являла собой наступающие войска Саладина. Все участ­ники требовали показать себя крупным планом, но кинооператор Зильберт был непреклонен и снимал крупным планом только лица командиров и тех, кто дока­зал это право в борьбе с сионистским врагом. На съемках актеры сжигали макеты автобусов и стреляли из автоматов в воздух. По словам Борщевского, шейх Мустафа сказал, что "по воле Аллаха мы пойдем другим путем" и батальные сцены бу­дут сниматься без стрелкового оружия. В ролях пособников американского империализма -- жидомасонствующих крестоносцев сниматься жители Хеврона не захо­тели, справедливо опасаясь излишнего внимания со стороны сотрудников служ­бы безопасности борющейся Палестины, и поэтому их роли исполняли члены русской мафии. Только проверенные чеченские бойцы, Пятоев, Парашютист и славный полевой командир Барабанщик, были удостоены высокой чести участ­вовать в справедливой борьбе армии Саладина.
       Фильм получился очень музыкальным. Творчество хора девочек-бедуиночек было отмечено главной премией "Гуантанамо" на международном Гаванском кинофестивале, на открытии которого президент острова Свободы Фидель Кастро Рус говорил шесть с половиной часов. Все силы безопасности были брошены на поддержание праздничной обстановки на кинофестивале, и паре тысяч работни­ков села, занятых на уборке сахарного тростника, удалось на плотах доплыть до Флориды.
       Но и этот удар американского империализма не смог помешать плодотвор­ной работе кинофорума. В кулуарах кинофестиваля было много пересудов о сау­довском принце, инкогнито снявшемся в фильме в роли Саладина и получившем приз за лучшую мужскую роль. Приз за лучшую роль второго плана получил Ян Кац, сыгравший роль главаря крестоносцев, ставленника американского империализма, Ричарда Львиное Сердце. Кац создал выпуклый, запоминающийся образ коварного жидомасона, тщетные потуги которого завершились закономерным провалом.
       Выдающийся фильм был рекомендован для обязательного просмотра во всех кинотеатрах борющейся Палестины. Возвращаясь с кинофорума на родину, простуженный Борщевский спросил меня:
       -- Как вы считаете, милейший Барабанщик, что общего между носом сопли­вого еврея и искусством соцреализма?
       -- И то и другое ждет тёмное будущее, -- отозвался я, не желая вступать в искусствоведческую дискуссию.
       -- Вы мизантроп и не хотите думать, -- Борщевский, когда хотел, был безжалостен, -- С такими настроениями чеченский флот нам не построить. Сопливый еврейский нос и искусство социалистического реализма объединяет национальная форма и социалистическое содержание, -- с достоинством поучал меня маститый палестинский кинорежиссер старинными советскими остротами.
       По возвращении на родину я приступил к дележу бюджета чеченского фло­та. Первой бросилась в ножки Настя Леваева. С её слов, старик Вениамин стал не­стерпим, креста на нем нет. Ходит по дому и клянётся хлебом, пристает с расска­зами, воспевающими высокую нравственность, дает указания, требует роли в новом фильме, неряшлив при приеме пищи и может ущипнуть за задницу. Житья от него нет. Пятоевых из дому выгнал.
       В связи с вышеизложенным, за большие заслуги семейства Леваевых в деле становления русской мафии и в ознаменовании Дня военно-морского флота Республики Ичкерия, старейший член русской мафии, почетный председатель РНЕФ, главный консультант киностудии "Антисар", виднейший специалист по разделке мясных продуктов, Леваев Вениамин Мордыхаевич награждается средствами для строительства второго этажа своего дома и картиной Гельфенбейна "Вениамин Мордыхаевич, кушающий лысый персик в окружении благодарного семейства".
       Старик был очень тронут. В ответной речи поклялся хлебом, сказал, что кре­ста на нем нет и не будет, и прослезился.
       Следующим был руководитель Русского национального еврейского фронта Костик. С его слов, работа с народом пущена на самотек. Для консолидации сил необходима газета. Политические враги бес­чинствуют, а Оффенбах что-то замышляет.
       На текущем пленуме РНЕФ было принято историческое решение о создании печатного органа РНЕФ, газеты национально-либерального направления под на­званием "Голая правда". Главным редактором была единодушно избрана Капусти­на Светлана Аркадьевна. Членами редколлегии -- Маковецкий Михаил Леонидо­вич, чеченская кличка Барабанщик, собственный корреспондент "Голой правды" в сумасшедшем доме; Зильберт Дан Григорьевич -- ответственный за связь с компе­тентными органами; Пятоев Игорь Александрович, майор многочисленных армий -- ответственный за спорт и во­енно-патриотическое воспитание; Будницкий Константин Аркадьевич, извест­ный в народе как Костик, -- отдел писем и публицистика, Валентина Рожкова -- вести с публичных домов и женский раздел, Кац Ян Борисович -- анекдоты, проблем­ные репортажи, Мирьям Абуркаек (графиня Кадохес) -- представительница на­циональных меньшинств, Мустафа -- шейх и носитель мусульманской народной мудрости. Главным художником и карикатуристом был назначен Гельфенбейн Михаил Маркович, заслуженный художник Кабардино-Балкарии. Работу в молодежном отделе, несмотря на большую загруженность, согласился взять на себя председатель Союза еврейских родственников Глеба Петровича, член политсовета РНЕФ Ярополк Капустин.
       Редакционная политика газеты строилась на непримиримой борьбе с низкопробной газетой "Черный передел", печатным органом Движения за освобождение эфиопского еврейства (ДОЭЕ). "Черный передел" в своих последних номерах опубликовал серию статей, полных злобных инсинуаций как в адрес достойней­шего Вячеслава Борисовича Борщевского, так и в адрес киностудии "Антисар" в целом. Их главный разоблачитель и грязекопатель, Гидеон Чучундра, в своих статьях писал, что супруги Борщевские, известные в Офакиме эфиопоненавистники и извращенцы, под видом работников сохнута, обманом проникли в дом уважаемого эфиопского семейства во время субботней молитвы. Трудно вообразить, что бы могло произойти, если бы не подоспевшая помощь в лице мужествен­ного Гидеона Чучундры, грудью вставшего в защиту чести и достоинства всех ев­реев, выходцев из Эфиопии. Преступный клан Борщевских с позором был изгнан из Офакима возмущенными жителями и нашел приют в поселении Ливна под крылом обосновавшейся там русской мафии. Но и в далеком Ливна Борщевские не унимаются и продолжают вынашивать планы реванша. Русская мафия пригре­ла их на киностудии "Антисар", известной своей низкопробной продукцией, хлы­нувшей на наши экраны и направленной на возбуждение самых низких инстинк­тов. "Палестинская пленница" -- образчик убожества и дурного вкуса, энциклопе­дия убогих режиссерских ужимок. Мелодрама, выжимающая слезу из глаз неиску­шенного зрителя, грязная, расистская подделка, пародия на настоящую драматур­гию. Трудно переоценить ущерб, нанесенный нашему подрастающему поколению этим гнусным поклёпом на чистые, доброжелательные отношения между борю­щимся за свободу и независимость палестинским народом и лагерем мира в Изра­иле. Гнуснейшим глумлением над самыми высокими идеалами, над всем, что есть в человеке чистого и высокого, является фильм "Когда барашки были молодыми". Традиционные обращения к самым тёмным сторонам человеческой психики -- основа профессиональной деятельности изувера и похотливого растлителя, чело­века извращенного ума -- Михаэля Маковецкого. Этого палача, чья роль в сдаче г. Грозного русским солдатам заслуживает отдельного разговора, этого предателя, за свое стукачество заслуживающего кличку Барабанщик, этого лжефлотоводца, погубившего флагман чеченского флота, подводную лодку "Курск".
       Фильм "Че­ловек без ружья" -- это грязная политическая провокация, гармонично соединяющая в себе гнусные измышления и бесстыдную клевету в адрес признанного международным сообществом лидера и полную расистских выпадов инсинуацию на народные устои.
       Га­зета "Черный передел" сообщала также своим читателям, что известный как грязный интриган и помоечник Костик, рвется к власти и не брезгует при этом никакими методами, включая самые оголтелые. Противопоставляя себя истинному предста­вителю народа, пламенному борцу с расизмом, защитнику законных прав сексуальных меньшинств, пламенному борцу за дружбу между еврейскими народами Вячеславу Оффенбаху, Константин Будницкий поставил себя вне общества, превратился в отщепенца, место которому только в русской мафии.
       Статья Чучундры взывала дать достойный отпор, но долгожданный первый номер "Голой правды" поверг меня в изумление:
       -- Господин Гельфенбейн, награждать газеты правительственными наградами, вероятно, старинный кабардино-балкарский народный обычай. Но у нас, в русской мафии, нравы простые и строгие, -- Обратился я к создателю дивной правительственной награды, которой неизвестно кто удостоил печатный орган Русского Еврейского Национального Фронта. -- Нам очень хотелось бы услышать объяснения относительно того дивного ордена, который вы изобразили под названием газеты.
       -- Я полностью отдаю себе отчет в содеянном, -- начал оправдываться дрожа­щим голосом живописец, -- но, по моему убеждению, любая уважающая себя га­зета, если она называется "Правда", какой бы голой она не была, должна быть на­граждена правительственными наградами. Я также глубоко убежден, что орден Трудового Бело-Голубого знамени, которым удостоена газета "Голая правда" в связи с выходом в свет её первого номера, будет воспринят широкой общественностью с чувством глубокого внутреннего удовлетворения.
       Оправдания Гельфенбейна меня в целом удовлетворили, но оставалось уточ­нить некоторые детали. Орден являл собой израильский флаг в обрамлении коло­сьев. На фоне флага была изображена обнаженная Мирьям Абуркаек (графиня Кадохес) с гроздью винограда в руке, сидящая на круглом, с зелеными полосами унитазе. По моему мнению, символика ордена требовала некоторых разъяснений.
       Из объяснений Гельфенбейна явствовало, что бело-голубой флаг Израиля на ордене присутствует, эти цвета и дали название награде. Колосья являются традиционным дополнением к названию "Правда". Эти аксессуары создают стиль. Обнаженная фигура, с одной стороны, символизирует свободную прессу, а с другой -- акцентируют внимание на понятии "голая", присутствующем в названии газе­ты. Виноград в руке и арбуз, на котором сидит обнаженная фигура, символизиру­ют собой стремление к благосостоянию, которое неизбежно должно наступить в случае из­брания Костика мэром.
       Политсовет РНЕФ на своем внеочередном заседании на ашкелонском пляже одобрил как учреждение ордена Трудового Бело-го­лубого знамени, так и факт награждения этим орденом газеты "Голая правда".
       В первом номере печатного органа РНЕФ был опубликован репортаж спец­кора "Голой правды" в офакимской психбольнице. Публикация называлась "Го­лубь мира в сумасшедшем доме".
       В первом же номере газеты-орденоносца ее военный обозреватель Игорь Пятоев поведал подлинную историю гибели подводной лодки "Курск". Оказывается, экипаж подводной лодки в полном со­ставе принял ислам, на находящемся в надводном положении судне были подня­ты зеленые знамена газавата -- священной войны с неверными, и "Курск", к тому времени переименованный в "Эль-Кудс", взял курс к берегам Ичкерии. Но, в конеч­ном счёте, подводная лодка была потоплена ракетой, пущенной с корабля "Петр Великий".
       Константин Будницкий рассказал читателю о непростой работе офакимских мусорщиков в эти тревожные дни, когда Движение за Освобождение Эфиопского Еврейства совершенно распоясалось. Приводились примеры безобразного поведения сторонников Оффенбаха во время демонстрации у посольства Украины, когда вся площадь перед представительством этого государства была завалена га­зетами "Черный передел" и плакатами с требованием создания еврейско-эфиопско-крымско-татарской автономии со столицей в Бахчисарае, и переименования площади у бахчисарайского фонтана в площадь имени Хаима Синдбада. Имя Синдбад Хаим Крещеный принял после перехода в ислам. Чрезвычайно приятно осознавать, что в первом номере "Голой правды" нашлось место не только для публици­стики. Воспоминания Мирьям Абуркаек о её жизни и творчестве во время пре­бывания в Хайфе вызвали поток писем в редакцию. Публикация называлась "Поэма "Экстаза" и поведала заинтересованному читателю о жизни публичного дома "Экстаза" во время захода кораблей шестого американского флота в Хайфу на отдых.
       "Чуден Хайфский залив при тихой погоде, -- писала графиня Кадохес, -- ког­да вольно и плавно входит в него флагманский корабль 6-го флота США авианосец "Enterprise", с шестью тысячами че­ловек на борту (экипаж корабля, летный и технический состав). Призывно трубит горн. Публичный дом "Экстаза" в праздничном убранстве..."
       В романтической манере Абуркаек описывала работу публичных домов пор­тового района Хайфы во время посещения их американскими моряками и мор­скими пехотинцами. "They Suffice! They are women!" -- the boatswain has cried (Хватайте их! Это женщины!" -- кричал боцман), -- Писала Мирьям Абуркаек, демонстрируя глубокое проникновение в духовный мир своих героев.
       В связи с появлением на газетном рынке "Голой правды" "Черный передел" разразился серией клеветнических статей. Гидеон Чучундра писал, что полевой командир Барабанщик оставил поле боя и дезертировал со своим отрядом в посе­ление Ливна. В результате одно из самых боеспособных подразделений чеченской армии, спецгруппа мусульманских парашютистов под командованием братьев Папона Бубонова и Бубона Папонова была лишена возможности сражаться за правое дело.
       Но самым удивительным во всей этой истории было прибытие в Ливна Глеба Петровича в сопровождении Аюба. При их посредничестве состоялась встреча между нефтедобывающим принцем, исполнившим роль Саладина в последнем фильме киностудии "Антисар", и мной. Передача мне рюкзака с деньгами в качестве задатка создала доброжелательную и непринужденную атмосферу. Мне было предложено объединить свои усилия с Глебом Петровичем и провести переход в ислам экипа­жа подводной лодки типа "Курск". За ценой вышестоящая персона обещала не постоять. Выяснилось, что мимолетная встреча между Аюбом и Глебом Петрови­чем во время его прошлого приезда в Ливна не прошла даром и для российской по­литики.
       По возвращении на родину новоиспеченный израильский гражданин организовал политическое движение с целью перехода славянских народов в ислам. По его мнению, принятие в 998 году Киевской Русью христианства в результате интриг тайного жидомасона князя Владимира Красное Солнышко было трагической ошибкой, приведшей страну, а имелась в виду Российская Федерация, к нынешнему тупику. И только переход в ислам может дать новый импульс национальной идее, вывести государство из бездны жидохристианской цивилизации, совершенно не свойственной духу русского народа, а также приве­сти к демографическому расцвету общества. Более подробно с идеологией Русско­го Исламского Фронта, сокращенно РИФ, можно познакомиться в программной книге "Russian moon" (Русский полумесяц), написанной председателем РИФ Глебом Петровичем в соавторстве с видным мусульманским просветителем Хаимом Синдбадом.
       Организация РИФ окончательно оформилась после встречи Глеба Петрови­ча с нефтеносным принцем, который прибыл на Московский кинофестиваль в качестве почетного члена жюри с правом решающего голоса. РИФ открыл филиалы по всей стране и приступил к изданию партийной газеты. Глеб Петрович готовился к выборам в Думу, встречался с Примаковым и другими видными политиками, основал фонд помощи офицерам флота, принявших ислам, много общался со спортсменами и деятелями культуры. Учитывая неоце­нимый боевой опыт братьев Бубона Папонова и Папона Бубонова, нефтедобыва­ющий принц просил перевести братьев под личное, его принца, командование. Всему отряду полевого командира Барабанщика приказано было оставаться на месте, до особых распоряжений. Связь поддерживать только через медбрата из больницы им. Абарбанэля Аюба. Предлагалось активизировать работу хора девочек-бедуиночек, рекомендовано завершить мероприятия по подготовке сборника цитат шейха Мустафы в переводе на русский язык и усилить политико-воспитательную работу с личным со­ставом отряда со стороны майора шариатской безопасности Пятоева. По этому поводу шейх Мустафа заявил, что порох, по воле Аллаха, надо держать сухим в пороховницах. Светлане Капустиной было поручено создание цитатника.
       Вопрос с братьями я хотел спустить на тормозах, но Дан Зильберт сказал, что нужно собираться в дорогу. Ахмед Алузаел, которому предстояло создать образ Папона Бубонова, охотно согласился, но Саша, которому выпала высокая честь сыграть Бубона Папонова, проявил недопустимое для мусульманского парашюти­ста малодушие. Поговорить с ним о моральном долге вызвался ветеран правоохра­нительных органов Дан Зильберт. Он обещал Парашютисту, что в случае гибели его именем будет названа религиозная школа для девочек. Школа имени Моше Бен-Ханаана -- это звучит гордо.
       Гришин Александр Федорович выразил сомне­ние в том, что его зовут Моше Бен-Ханаан. Но Дан Зильберт был непреклонен. По его словам, Родина не забудет своего нелегального сына. Он напомнил о гор­дой участи нелегала, рассказал о своей комсомольской юности, о том, как он иг­рал на кларнете в оркестре Киевского военного округа, напомнил о глубоких кор­нях, пущенных Сашей Парашютистом в израильскую почву. После принятия присяги Бубону Папопову было сделано обрезание в знак его принадлежности к мусульманству. И только его непосредственный начальник, полковник БАШАКа Дан Зильберт, знал, что это был знак принадлежности к еврейству. Полковник лич­но возил братьев Папонова и Бубонова на учебную базу БАШАКа "ЮЙыяуЙ" ("Нетивот"), от­куда исламские парашютисты приезжали затемно.
       Папопу Бубонову долго не уда­валось выучить название города Гудермеса, в окрестностях которого он выполнял свой интернациональный долг, но, в конце концов, и это препятствие было преодо­лено. В один из дней Саша Парашютист и Ахмед Алузаел не вернулись с учебной базы "Нетивот", а вместо них в распоряжение его нефтяного величества принца поступили ветераны священной воины в Чечне братья Папон Бубонов и Бубон Папонов.
       Через несколько дней Оксана Белобородько получила магнитную карточку, где было указано, что она является супругой сотрудника правоохранительных ор­ганов Моше Бен-Ханаана, и она, Оксана (Инбар) Бен-Ханаан, и также ее сын Дрор могут пользоваться всеми вытекающими из этого льготами и привилегиями. Это сблизило её с супругой Дана Зильберта, Рахиль Моисеевной. Инбар Бен-Ха­наан стала строже одеваться, сдержанней выражаться и скупее рассказывать о спецзадании, которое она выполняла в публичном доме "Экстаза". Потеря двух ведущих актеров было сильным ударом для киностудии "Антисар", но трудовой коллектив студии с честью преодолел возникшие трудности.
       И тут неожиданно взбунтовался Ярополк. Он заявил, что не желает знать никакую Инбар Бен-Ханаан, что состоит в счастливом браке с Оксаной Белобородько и требует немедленно предоставить ему возможность выполнять супружеский долг. Его пригласили на профилактическую беседу, где мудрый Дан Зильберт разъяснил юному Ярополку, что расставание тяжело, но неизбежно, и что развод с гражданкой Белобородько он должен воспринимать не только как почетную обязанность, но и как выполнение своего гражданского долга. В заключение беседы Дан Зильберт выразил уверенность, что Ярополк Капустин и Инбар Бен-Ханаан останутся друзьями.
       После расставания с Ахмедом Алузаелем Валентина Рожкова начала бегать по утрам с изменившимся лицом к пруду, объясняя это необходимостью поддержания хорошей спортивной формы. Варвара Исааковна Бух-Поволжская записалась на прием к Дану Зильберту и в беседе с ним утверждала, что их Мустафа является очень впечатлительным юношей с тонкой душевной организацией и просила не отправлять его на фронт. При этом она не сдержалась и расплакалась.
       Старый вояка Зильберт утешил её как мог.
       Светлана Аркадьевна Капустина также попала на прием к Дану Зильберту и просила помощи. Ее сын, Владимир Капустин, промышлял традиционной еврейской забавой -- схваткой с крокодилом. Схватки происходили на специальном стадионе кибуца Хамат Гедер при большом стечении публики. В кибуце была большая крокодиловая ферма. Крокодилов выращивали ради их кожи, которая шла на производство кошельков, а схватка с сытым и потому вялым крокодилом была дополнительным промыслом. Светлана Аркадьевна считала, что такая работа Владимира ожесточит и может поколебать заложенные в нем с детства гуманистические идеалы. Зильберт рекомендовал Светлане Аркадьевне обратиться в психиатрическую больницу.
       Капустина бросилась ко мне, и я обещал взять это под свой личный кон­троль. В результате моих усилий было начато производство портфелей из кроко­диловой кожи с портретами русских писателей, тепло отзывавшихся о мире исла­ма. Портфели закупал Русский Исламский Фронт, и Глеб Петрович лично вручал их наиболее видным деятелям российской культуры. Наибольшей популярностью пользовались портфели с портретами авторов "Хаджи-Мурата" и "Кавказского пленника".
       Заслуженный художник Кабардино-Балкарии Гельфенбейн создал памятный знак "Офицер шариатской безопасности" и наградил им майора Пятоева и брать­ев Папопа Бубонова и Бубопа Папонова. В отсутствие братьев Пятоеву я вручил знак лично. В своей речи на торжественном митинге, посвященном передаче на хранение в штаб-квартиру РНЕФ памятных знаков Бубонова и Папопова, Дан Зильберт выразил уверенность, что награды найдут своих героев.
       Пятоев своим памятным знаком очень гордился и снимал его, только когда ему было нужно выйти с территории психиатрической больницы. Выпускать его за территорию больницы с памятным знаком на груди больничная охрана отказывалась категорически.
       Борщевский заказал Аюбу написать сценарий о мусульманских парашюти­стах. Написанный вскоре сценарий изобиловал сценами с участием хора девочек-бедуиночек. Не оставалась в стороне от этого важнейшего события в жизни общества и газета "Голая правда". Простой офакимский парень Вова Сынок по­делился своими воспоминаниями о простом бедуинском парне Ахмеде Алузаеле и простом нелегальном эмигранте Саше Парашютисте. Он писал, что Ахмед Алузаел и Саша Парашютист стояли у истоков русской мафии. Их беззаветная преданность общему делу, их стабильно высокие моральные принципы, по глубокому убеждению Сынка, будут всегда служить живым примером для подрастающего поколения. По мнению Вовы, трагическая потеря братьев Папопа Бубонова и Бубона Папопова является тяжелым ударом, и, в ответ на это, все мы должны сомкнуть ряды и дать должный отпор проискам Славы Оффенбаха. Вова-Сынок последнее время с головой окунулся в большую политику, выполняя ответственную роль простого парня из народа, и публикация в "Голой правде" было его первым публичным выступлением.
       Но жизнь не стояла на месте. К нам ехала сбежавшая от ревизора подруга. Интимную подругу Глеба Петровича и свою законную супругу Владимир Капус­тин встречал в аэропорту имени Бен-Гуриона на грузовике, специально приспособленном для перевозки крокодилов. Другой машины в его распоряжении не было. Дина Тарасова обычно ездила на других машинах, но сейчас была рада и крокодиловозке
       Глеб Петрович был уверен, что деваться ей некуда. О наличии у неё израильского паспорта и законного супруга он не то чтобы забыл, но не вспомнил. Текучка заела. Воспользовавшись потерей бдительности, Дина Тарасова вместе с дочкой улизнула в Израиль. На Земле Обетованной у неё знакомых, кроме законного супруга, не было, и она позвонила Владимиру Капустину из аэропорта. Борец с кро­кодилами прервал репетицию и примчался в аэропорт. Смертельно уставшая Ди­на с капризничающей дочерью через четыре часа после приземления забралась в крокодиловозку. Из багажа у нее была спортивная сумка с купальниками. Тара­сова совершила побег под видом посещения бассейна.
       -- Я тебе не помешаю. Приду в себя и отвалю, -- пообещала Дина законному супругу.
       Внимательно выслушав супругу, любящий муж выплюнул сигарету, смачно сплюнул, остановил машину, силой забрал у Тарасовой российский паспорт и аккуратно сжег его, страницу за страницей. После чего сообщил своей супруге, что в ближайшие десять-пятнадцать лет выезжать из Израиля он ей не разрешает. А если она попытается его ослушаться, то ей придется быть съеденной его любимым крокодилом. Так как Дина нелегалка, то искать ее никто не будет, да и крокодилу будет что вспомнить. Животное заслужило. Жить пока они будут пока в кибуце, где он работает, тем более что кибуцные детские сады считаются хорошими. Работать Дину он берет в свой аттракцион, который так и будет называться: "Пасть у ног женщины". Ему нужна партнерша, ну а когда беременность будет заметна, то она посидит дома. Дина Капустина хотела что-то возразить, но, посмотрев в глаза человека, выходящего один на один против крокодила, поняла, что попала в надежные руки. Кибуц так кибуц. Крокодилы немного смущают, но супруг парень приятный. Как она рань­ше этого не замечала.
       Воссоединение с супругой дало новый толчок творчеству Владимира Капус­тина. Крокодила приручить нельзя. Температура тела крокодила до определенной степени зависит от температуры окружающей среды. На холоде они становятся вялыми и малоподвижными. Поэтому нет их в Неве, Волге и Москве-реке. Голодный, но обогретый крокодил -- это животное стремительное, мощное и далеко не глу­пое. Но накормленный и охлажденный крокодил теряет почти полностью свои морально-волевые качества. На этом и построен аттракцион в крокодилоразводящем кибуце. Разогретый крокодил плотно кушает, после чего охлаждается в хо­лодной воде. После этого он превращается в бумажного тигра и побеждается му­жественным Владимиром Капустиным. Его, Капустина, а не крокодила, супруга Дина, одетая строго, но смело, металась вблизи места схватки и вполне искренне болела за Капустина. Было бы уместно отметить, что и в богатом оружейниками городе-герое Туле Дина издалека привлекала внимание прохожих своей внешностью. В романтической же обстановке схватки с крокодилом, окруженная брызгами, одетая в багровое и в свете прожекторов, она была неотразима. Старинная еврейская забава -- схватка с крокодилом -- переживала свое пер­вое рождение. Захватывающая схватка транслировалась по каналу Евроспорт в разделе "народные виды спорта". Аттракцион начали посещать израильские по­литические деятели, стремящиеся показать свою глубокую связь с народом. Му­жественную чету Капустиных приглашали на популярные телепередачи, брали ав­тографы, обвиняли в связях с русской мафией, снимали в рекламных роликах. Га­зета "Голая правда" опубликовала серию репортажей с отважными крокодилоборцами, чем значительно подняла свой тираж. Аксессуары из крокодиловой кожи с торговой маркой "Dina Kapustin" украшали собой дорогие магазины по всему миру. Появившийся было на горизонте второстепенный российский политик Глеб Петрович, через прислугу был послан далеко-далеко. Желтая пресса опубликовала скандальные высказывания светской львицы, что долго пережевывалось в аристократических салонах. Это была одна из самых блистательных карьер среди репатриантов, приехавших в Израиль в девяностые годы. Чета Капустиных жила на берегу Тивериадского озера на вилле, построенной в стиле средиземноморской го­тики. Владимир был страстным собирателем тульских самоваров, а Дина -- изве­стной меценаткой, много жертвовавшей на помощь репатриантам и сионистское воспитание молодежи. В Туле на свои средства она содержала еврейскую школу, а в Израиле была избрана почетным председателем общества евреев, выходцев из Тулы и Тульской области имени Левши. Их дом в Лиане превратился в место па­ломничества тульского еврейства. Здание было перестроено в форме самовара, и в актовом зале красовалось мозаичное панно работы Гельфенбейна под названи­ем "The Tula Jews write the letter to the secretary general with the request to release them to Israel" (Тульские евреи пишут письмо генеральному секретарю с просьбой отпустить их в Израиль). Общество тульских евреев им. Левши под патронажем Дины Капу­стиной вошло в качестве коллективного члена в РНЕФ, что придало фронту опре­деленный шарм, и его руководство стали пускать в приличные дома, в тех случаях, ког­да руководство было подобающе одето.
       Сценарий фильма "Судьба Барабанщика", над котором работала киностудия "Антисар", претерпел значительные изменения и в него были включены в качест­ве центральной сцены схватки братьев Папона Бубонова и Бубона Папонова с заградительным отрядом доктора Лапши. Бой происходил на территории Грознен­ского зоопарка в отделе аллигаторов и крокодилов. Братьев дублировал сам Вла­димир Капустин, а в роли спасаемой им чеченской красавицы Лейлы блистала Дина Капустина. Бой велся на фоне замечательных песен из американского филь­ма "Тарзан" в исполнении хора девочек-бедуиночек. Роль мужественного мусуль­манского воина Ахмеда Алузаела, честно выполнившего свой интернациональ­ный долг в Ичкерии, в пронзительной манере сыграл известный мастер, лауреат Гаванского кинофестиваля Ян Кац. Актерский дебют Вовы-Сынка в роли Саши-Парашютиста можно назвать блистательным. Вова-Сынок создал эпический об­раз былинного чеченского богатыря, оберегавшего родные очаги от орд алчных завоевателей. Но подлинным кинематографическим открытием, событием, сде­лавшим фильм "Судьба Барабанщика" знаковым, подлинно эпохальным, была блистательно сыгранная мной фигура чеченского командира Барабанщика, опыт­ной рукой ведущего возглавляемый им отдельный отряд невинных мусульман­ских девушек-снайперов имени шейха Мустафы от победы к победе. Пастораль­ные сцены отдыха невинных девушек-снайперов, а их сыграли такие известные актрисы, как Валентина Рожкова и Варвара Бух-Поволжская, Мирьям Абуркаек и Ольга Борщевская, непрерывно сопровождались пением хора девочек-бедуиночек. Умное, мужественное лицо командира (я снимался без грима), всегда заинте­ресованно смотревшее на своих бойцов, говорило зрителю -- этих девчат нель­зя сломить. Их можно только уговорить. В любой точке мира, от Косова до Филиппин, от Чечни до Танзании, всюду, где рука мусульманского бойца сжимала автомат Калашникова, фильм "Destiny of the Drummer" (Судьба Барабанщика) жёг сердца людей и сжимал в ярости кулаки уставших ко­лоть рук. После выхода "Судьбы Барабанщика" на экраны, даже в маленьких, но независимых прибалтийских государствах фильмы киностудии с замечатель­ным названием "Анти Сара" стали транслироваться по телевидению.
       Во время закрытого просмотра киноэпопеи нефтевладеющий принц вновь припомнил Глебу Петровичу этот отвратительный эпизод с Диной Тарасовой. Принц был сторонником ведения переговоров в располагающей доброжелатель­ной атмосфере "meetings without ties", (встречи без галстуков) а еще лучше "without trousers" (без брюк). На одну из та­ких встреч в этом формате, по просьбе принца, и была приглашена Дина Тарасова. Во время под­готовки к встрече Глеб Петрович обрисовал, в общих чертах, как цели встречи, так и способы, которые, по его мнению, должны были привести к желаемому ре­зультату.
       -- Вы должны понять, -- говорил Глеб Петрович, обращаясь не только к Дине Тарасовой, но и ко всем участницам встречи, -- что политическое движение, не имеющее поддержки извне, способно совершить только дворцовый переворот. По настоящему революционное политическое движение, ставящее своей целью радикальное преобразование общества, до того момента, как оно приходит к вла­сти, всегда является агентом политического влияния другого государства. Это об­щее правило для всех стран. Ленин смог прийти к власти только благодаря под­держке Германии. Хомейни в течение 15 лет до прихода к власти в Иране жил в Ираке и только за год до исламской революции поселился в Париже. Для того чтобы Россия приняла мусульманство, мы обязаны принимать иностранную по­мощь, какими бы болезненными иногда не были её условия.
       При слове "болезненными" соратницы по борьбе напряглись, но не осмелились перебить оратора.
       -- После прихода к власти время все расставит по своим местам и покажет, что именно агенты иностранного влияния оказывались истинными патриотами своей Родины. Так было в России с коммунистами, так же было в Иране с исламскими революционерами и так же будет с общероссийским исламским движением.
       Глеб Петрович кончил, и со­ратницы облегченно вздохнули. Дина Тарасова по натуре была далека от полити­ки, важности принятия Русью ислама не понимала, да и принц был ей противен. Вылет в Израиль был для неё импровизацией, вызванной чисто физиологичес­ким отвращением к их высочеству. Отсутствие Дины на встрече будущий монарх вос­принял очень болезненно. Он выразил сомнение в способности Глеба Петровича возглавить политическое движение и предложил ему уйти на покой и поселиться вместе со своей законной супругой в деревне в Израиле, где его благоверная ре­дактирует какую-то порнографическую газету, кажется, что-то голое. Глеб Петро­вич воспринял предложение о совместном проживании с законной супругой не только как унизительное, но и как неприличное. Большой политик и пламенный мусульманский революционер затаил обиду на представителя реакционной мо­нархии.
       А в это время сгущались тучи в офакимской психбольнице. Как-то в конце ночной смены, когда я с Пятоевым вели неравную борьбу со сном, к нам обратил­ся доктор Лапша. Глава отделения судебно-психиатрической экспертизы, который в ночи крадется на свое рабочее место, вызвал умиление. Последний раз по­добный случай трудового энтузиазма был описан в тридцатые годы в Советском Союзе, когда шахтер Стаханов за одну рабочую смену добыл угля больше, чем его было в шахте. Мне и Пятоеву захотелось встать и рапортовать, но доктор Лапша обратился к нам с неожиданной просьбой рассказать ему о том, что привело нас в медицину. Я честно рассказал, что с детства мечтал стать ветеринаром и даже по­ступил в ветеринарную академию. Учился я прилежно, но когда началась практи­ка, меня обвинили в жестоком обращении с животными и с треском выгнали из академии. После чего мне пришлось пойти в медицинский институт, где моя стро­гость не была так заметна.
       Пятоев по-военному кратко доложил, что в психиатрию он пришел из рядов вооруженных сил, так как по прибытии в Израиль не нашел ничего более прилич­ного. Хотя долго искал. Доктор Лапша выразил свое глубокое удовлетворение тем обстоятельством, что ему довелось работать с людьми столь преданными своей профессии, после чего уныло заявил, что в настоящее время в Израиле сложилось тревожное положение в сфере изнасилований и развратных действий.
       Это была общеизвестная банальность. Рассказы о том, что Иордан впадает в Мертвое море, нас мало интересовали, но каким образом это касалось доктора Лапши, было для нас любопытным. Руководитель судебно-психиатрической экс­пертизы поведал нам следующее. В настоящее время он тяжело конфликтует с главным врачом больницы и поэтому ждет обвинений в свой адрес в изнасило­вании или развратных действиях, возможно, в отношении несовершеннолетних, или в гомосексуальных связях с находящимися в отделении больными. Это обви­нение доктор Лапша готовился встретить во всеоружии. Он в течение полугода принимал лечение одновременно в двух известных клиниках по поводу застаре­лой импотенции, которой якобы страдал, аккуратно собирая документы, под­тверждающие его заболевание. Но полной уверенности в конечной победе у него не было. В связи с чем он утверждал, что является родным дядей братьев Папона Бубонова и Бубона Папонова, что его настоящее имя Бидон Надоев и что в слу­чае, если ему придется перейти на нелегальное положение, чеченская диаспора офакимской психбольницы в лице полевого командира Барабанщика и майора шариатской безопасности Пятоева должна ему помочь. Будущий лжеимпотент Бидон Надоев надеялся затеряться среди бойцов отдельного отряда невинных му­сульманских девушек-снайперов имени шейха Мустафы. Представители чечен­ской диаспоры психбольницы обещали подумать.
       -- У меня однажды парашют не раскрылся, -- прокомментировал произошедшее Пятоев, -- но чтобы так удариться головой...
       В действительности опасения доктора Лапши были не беспочвенными. В те­чение многих лет в израильском Кнессете свирепствовала одна страшненькая на внешность депутатка, которой удавалось периодически проводить законы, на­правленные на борьбу с мужчинами. В её представлении таким образом она защи­щала женщин. Конечной её целью было создание законодательной базы, дающей возможность посадить в тюрьму всех мужчин, уличенных в мыслях или действиях эротического содержания. Поголовному помилованию до суда подлежали только представители сексуальных меньшинств. Но, будучи реальным политиком, к своей цели она шла кривыми дорожками и маленькими шажками. В настоящее время в третьем чтении был принят закон, вводящий уго­ловное наказание за хлопок по ягодице в общественном месте, и был внесен на рассмотрение закон, приравнивающий рассматривание открытых частей тела на теле женщин, например лица или ног, в течение более 45 секунд, к развратным действиям. Создание подобной сексуально-юридической реальности привело к тому, что в случае любого конфликта на любой почве создавалось реальная угро­за уголовного дела по обвинению в сексуальных домогательствах. А так как чему быть, того не миновать, то по стране покатилась волна реальных изнасилований и гнусных сексуальных домогательств.
       Офицер безопасности психбольницы Израиль Фельдман был парень вид­ный, женщины его, как правило, любили, если он их об этом просил. Поэтому пламенного антисексуального бойца из него не получилось. Ему часто удавалось разваливать уголовные дела, построенные на нелепых обвинениях сексуального характера. Тем не менее карьера лжеимпотента Бидона Надоева имела реальные шан­сы состояться. После обсуждения с товарищами по борьбе было принято следую­щее воззвание.
       -- Чеченская диаспора офакимской психбольницы с нескрываемой радостью сообщает, что в её ряды влился видный деятель международного шариатского движения, известный дядя легендарных братьев Бубона Папонова и Папона Бубонова, руководитель шариатской безопасности города Очкуй-Мартын, выпускник Гнесинского училища по классу фортепиано, всеми любимый Бидон Надоев.
       Доктору Лапше было рекомендовано, не прекращая лечение от импотенции, начать заниматься вокалом. В случае неблагоприятного развития событий это поз­волит ему перейти на нелегальное положение и затеряться в хоре девочек-бедуиночек, где он сможет успешно пройти курс молодого бойца, и, будучи отличником боевой и политической подготовки, сможет занять достойное мес­то в отдельном отряде невинных мусульманских девушек-снайперов имени шей­ха Мустафы. В знак вступления в нерушимый союз участников чеченских войн, а также в русскую мафию доктор Лапша подписался на газету "Голая правда", а во избежание обвинений в расизме и предвзятости -- на газету "Чёрный передел".
       В последнее время между этими печатными органами разгорелась острая литературоведческая дискуссия, как обычно, не лишенная политического подтекста. В газете "Голая правда" были опубликованы воспоминания Валентины Рожковой о посещении экипажем линкора "Нью-Джерси", корабля входящего в шестой американский флот, базирующийся в Средиземном море, публичного дома "Экстаза". Публикация имела длинное, но поэтическое название "Белеет penis (пенис) одинокий в тумане моря голубом". Автор задался вопросом: "Что ищет он в стране далекой?".
       Воспоминания были тепло встречены критикой и вызвали живой интерес в читательской массе. "Голая правда" получала множество писем почитателей та­ланта Валентины Рожковой. Окрыленная успехом молодой литератор на основе га­зетной публикации написала повесть под тем же названием. Иллюстрации к оди­нокому, белеющему в тумане пенису нарисовал заслуженный художник Кабарди­но-Балкарии Михаил Маркович Гельфенбейн. Интересно отметить, что позиро­вать ему любезно согласился шейх Мустафа. Автором предисловия был руководи­тель отдела по работе с молодежью Русского национального еврейского фронта Ярополк Капустин.
       "Чёрный передел" откликнулся на выход повести серией острых публицистических статей, подписанных Славиком Оффенбахом. Отмечался общий низкий литературный уровень и обилие банальностей.
       -- Что может быть банальнее "голу­бого моря", а чего стоит замечательная режиссерская находка с бросанием торта в лицо.
       Здесь Оффенбах был неточен. В повести не торт бросали в лицо, а лицо клали на торт. Но главное обвинение заключалось в плохом скрытом расизме.
       -- Почему он белел, -- возмущался Оффенбах, -- почему не чернел или хотя бы коричневел?
       Движение за освобождение эфиопского еврейства призвало своих сторонников бойкотировать книжные магазины, в которых продавалась повесть Валентины Рожковой. Сторонники ДОЭЕ и до пламенного призыва Оффенбаха бойкотировали вооб­ще все книжные магазины, независимо от того, какие книги там продавались, поэто­му и эта никчемная кампания травли свободного слова с позором провалилась. Доктор Лапша воспринял вступление в русскую мафию очень серьезно и по выходным дням прорабатывал пятничный номер "Голой правды" от корки до корки.
       -- Нуте-с, нуте-с, -- говаривал он, разворачивая газету по утрам, -- чем сегодня возмущена прогрессивная мировая общественность?
       В пятничном литературном приложении художник Гельфенбейн опублико­вал любопытную статью "Белая горячка как источник вдохновения большого ма­стера".
       Светлана Капустина вела литературную викторину. На вопрос "Кто первый автор Гаврилиады?" давалось четыре варианта ответа:
      
       а) Ильф и Петров;
       б) Ляпис-Трубецкой;
    в) Лебедев-Кумач;
       г) Пушкин.
      
       Шейх Мустафа поведал миру новую серию бессмертных высказываний.
       Ян Кац опубликовал поэму "Поц".
       Центральное место в номере заняла архиважная статья нефтеносного прин­ца "As to us to reorganize a harem" (Как нам реорганизовать гарем).
       Остропублицистическая публикация Костика (Константина Будницкого) "О национальной гордости великоевреев" напоминала нам о приближающихся выборах.
       В любопытной заметке Дана Зильберта рассказывалось о новой картине Гельфенбейна "Иван Грозный реабилитирует своего сына", к работе над которой маститый художник приступил по заказу ветерана правоохранительных органов.
       Известный израильский социолог Итамар Каплан опубликовал научную ра­боту под названием "Marriage behaviour, the women-emigrant arrived to Israel from Russian Nechernozemia" (Брачное поведение репатрианток, прибывших в Израиль из российского Нечерноземья). Автор на основе большого статического материала убедительно показывал, насколько велики лично его шансы стать предметом брачных притязаний репатрианток из российской глубинки. По крайней мере, ему очень хотелось в это верить.
       В заметках садовода, которую вел Вениамин Леваев, "Голая Правда" писала о bald peach (лысых персиках), который автору статьи удалось вырастить на каменистых почвах Хевронского нагорья.
       Заслуживали внимания и военно-полевые рассказы Игоря Пятоева под об­щим названием "Пуля дура -- das Bajonett der Prachtkerl (а штык молодец)" в которых автор чрезвычайно тепло отзывался об уставе караульной службы узбекской армии.
       Любителей мемуаров порадуют записки Ольги Борщевской "Савва Морозов как зеркало русской революции". Юного же читателя несомненно привлечёт цикл стихов молодой израильской поэтессы Инбар Бен-Ханаан под названием "Как я была Белобородько".
       Братья Папон Бубонов и Бубон Папонов под псевдонимом ЙГуут ДДуят (Тиква Попова) опубликовали любопытные этнографические заметки о нефтедобывающих наро­дах Персидского залива.
       В этом же номере "Голой правды" началась публикация глубоко народного романа Вовы Сыночка "Сила есть".
       Много интересного содержалось в путевых заметках Варвары Бух-Поволжской "Путешествие по Иордану с шейхом Мустафой".
       Несомненно, заслуживает внимание эссе Владимира Капустина "La larme du crocodile" (Слеза крокодила).
       В фундаментальной литературоведческой работе доктора Лапши "Творчест­во Бидона Надоева и его вклад в формирование шариатской идеологии" было приведено множество фактов, не известных ранее широкой публике, был впервые опубликован ряд важнейших документов, отражающих развитие и становление шариатской мысли. "Творчество Бидона Надоева и его вклад в формировании ша­риатской идеологии" стало этапной вехой в исследовании истории такого мощно­го пласта культуры, как идеи шариата, привлекло заинтересованное внимание как исследователей, так и широкого круга философски настроенного читателя, взыс­кательного, но благодарного.
       В рубрике об аномальных явлениях психики Свет­лана Аркадьевна Капустина поведала о странном эпизоде, случившемся с ней бо­лее двадцати лет назад. Тогда она, без всякой видной причины, ощутила себя гра­финей и начала быстро бегать с изменившимся лицом по городской свалке в поисках пру­да. Через сорок минут это явление так же неожиданно прекратилось, как и нача­лось.
       На последней странице "Голой правды" было помещено объявление, сооб­щающее о том, что общество тульских евреев под патронажем Дины Капустиной в очередной раз соберется у самовара для встречи со мной и моей Машей. Я отчи­таюсь перед собравшимися о проделанной работе за истекший период и проде­монстрирую присутствующим свою Машу. Встреча состоится в штаб-квартире Русского Народного Еврейского Фронта (бывший домик Дины Тарасовой). При­глашаются все члены русской мафии. Вход по удостоверениям службы шариат­ской безопасности.
      

    Конец первой части

      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
       - 62 -
      
      
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Маковецкий Михаил Леонидович (makovetsky@nm.ru)
  • Обновлено: 17/02/2009. 192k. Статистика.
  • Повесть: Израиль
    • Оценка: 4.47*8  Ваша оценка:
    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка