Саша Аргов. Песня с вариациями

Саша Аргов. Песня с вариациями и рассказами

Часть первая

Пролог

"На мою долю выпало огромное счастье прожить жизнь с таким человеком, как Саша", - говорит Нюша Аргов задумчиво, неторопливо, соредоточенно глядя в пространство. И я чувствую попадание в цель, потому что ожидала услышать от нее именно эту фразу. Затем она переводит взгляд на коробочку с домашним печеньем и улыбается: "Он ужасно любил сладкое. Поэтому я здорово наловчилась печь. Ему всегда непременно хотелось, чтобы в доме было что-нибудь "к чаю". Очень русский обычай".

Мой первый телефонный разговор с Нюшей меня ошарашил. Набрав номер, я приготовилась услышать медленную речь пожилой женщины и, когда в трубке раздался голос молодой девушки, попросила "Нюшу". "Да, это я!", - прозвучал кокетливый отклик. И тут у меня от растерянности вырвалось: "А я думала, это молодая девушка" - "Конечно, молодая, а как же!" - отвечала Нюша. Шаловливое "шалом" в конце беседы было сказано интонацией и голосом Пнины Дворин, которая вела на 10-м канале единственную сильную программу "Слабое звено". Нюша выглядит и держится молодой особой, только непонятно откуда взявшиеся морщинки мелкой сеточкой окружают живые, веселые глаза. Задорно вздернутый нос, лукавая улыбка и легкое польское кокетство. Но я знаю, что она будет недовольна - ведь эта статья о Саше Аргове, почему же я так много времени уделяю персоне его жены?..

Что ж, тогда прежде оглядимся по сторонам. Стены квартиры Арговых в Рамат-Авиве не перегружены картинами, как это нередко бывает в израильских домах. Здесь акцент сделан на качестве: несколько картин принадлежат кисти известного художника и театрального режиссера Шмуэля Бунима, друга семьи. Вот фотография Саши с Ахиноам Нини. Маленькая чувствительная деталь: полтора года назад Ноа выступила на концерте памяти Саши, и было это спустя месяц после того, как она родила дочь. На входной двери квартиры Арговых масса наклеек, среди них, конечно, лозунги самой левой партии "Мерец", разные призывы к "шалому" и непременные марки от благотворительных сборов. Даже в то недолгое время, что я пробыла гостьей Нюши Арговой, сюда забежали - чуть не сказала "пионеры" - школьники-"цофим", собирающие пожертвования. И они, естественно, ушли не с пустыми руками.

И до нашей с Нюшей встречи, и после нее, в процессе написания статьи, я проделала обычную исследовательскую работу: собирала общую информацию, говорила с артистами, музыкантами, знавшими Сашу, вычитывала сведения о нем из газет, журналов, отсматривала видеозаписи, переводила на русский. И так сложился портрет не просто замечательного музыканта, но очень интеллигентного, удивительно скромного, чувствительного, доброго человека, каким был Саша Аргов.

От Абрамовича к Аргову. Тема

Александр Абрамович родился в 1914 году в Москве, в благополучной еврейской семье: отец - преуспевающий зубной врач, мать - известная пианистка. В доме бывали все знаменитости музыкального мира Москвы: певцы, исполнители, композиторы. Из воспоминаний Александра Абрамовича:

- С самого своего рождения я постоянно слышал музыку. С трех с половиной лет помню себя возле рояля, играю сразу двумя руками и всеми пальцами. Мне даже в голову не приходило настукивать одним пальцем по клавишам, как свойственно нормальному ребенку. Нет, я сразу инстинктивно начал играть гармонию вместе с мелодией. Для меня с самого начала гармония была неотделима от мелодии, я просто слышу музыку гармонически. Я не был вундеркиндом, но был весьма одарен. Не терпел упражения, потому что мгновенно схватывал текст наизусть, дальше мне становилось неинтересно, и я прекращал работу над пьесой. Поэтому и не стал пианистом.

Такое гармоническое, объемное слышание музыки - редкий дар. Настолько редкий, что преподаватель фортепиано запретил Саше изучать гармонию в формальных рамках, сказав, что мальчик знает все и даже больше, чем нужно. В пять лет он сознательно играл любую музыку с гармонией. В шесть лет Саша оказался автором двух нотных тетрадок собственной музыки, которые записала его мать. Жажда выразить себя, свои чувства в музыке проявилась уже в раннем детстве. Он страдал, если не мог в данный момент сыграть, исполнить звуками переполнявшие его чувства. Музыка была для него более естественным способом выражения эмоций, чем речь. Один эпизод остался надолго в его памяти, многие слышали от него этот рассказ:

- Помню, мы жили в большом доме, посредине которого находился характерный для "доходных домов" двор-колодец. Там была настоящая арена событий, особенно для нас, для детей. Однажды маленькая девочка выпала из окна второго этажа. Все соседи, взрослые и дети, сбежались на место происшествия, а я помчался, как бешеный, к роялю и начал воспроизводить на клавишах нечто грустное и жалостливое.

Но розовое детство длилось недолго. Произошла революция, которую мы в течение 70 лет называли, ничтоже сумняшеся, "Великой октябрьской", началась рубка леса, полетели щепки. Семья Абрамовичей стала одной из таких щепок. У отца-стоматолога немедленно экспроприировали клинику, у матери-пианистки несколько раз конфисковывали, а затем возвращали рояль. Семья подпала под "сокращение", и вредные буржуазные привычки, как-то: нормальные жилищные условия, велено было изжить. В этот период подросток, сын представителей гнилой интеллигенции, кушает полной мерой все возможные обиды от молодой советской власти. Кухаркины дети рвутся к власти и в университеты, а ему не удалось поступить даже в рядовую музыкальную школу.

Обучение в высшем музыкальном учебном заведении Александру Абрамовичу тоже не светило - он же не был сыном рабочего и колхозницы. Однако молодая советская власть проявила гуманность и предоставила ему возможность поступить в Консерваторию при условии, если он три года перед этим проработает рабочим на стройке. Так что неформальное музыкальное образование он получил частным образом. И все то положительное, что он мог унаследовать от своего русского происхождения, съеживается, как шагреневая кожа, сходит на нет под гнетом обид и притеснений. Такие чувства испытывал к оставленной им "русскости" молодой Александр Абрамович, но совсем иной оказалась действительность, которую прожил Саша Аргов. Поменяв страну, став евреем на своей исторической родине, он сохранил "русскую душу" не только в музыке. Он говорил о том, что его "русскость" замешана на сентиментальности в сочетании с романтикой и мечтательностью.

Следующим этапом в жизни Александра Абрамовича стало прибытие со всей семьей в 1934 году в Эрец-Исраэль. Спустя некоторое время он стал Сашей Арговым. Фамилию выбрал и по созвучию, и по географическому признаку. Преподаватели фортепиано в Тель-Авиве состязались между собой, кому из них выпадет честь его обучать, среди них были профессора Шор, Шварцман, Сима Розенфельд. Но экономическая ситуация в семье была тяжелой, отец не сумел устроиться по специальности, надо было помогать родителям. Сашу Аргова по сильной протекции устроили на работу в банк на должность клерка. Он видел в этом сущее наказание: "По правде сказать, мне было бы лучше работать ассенизатором, чем в банке". Долгие годы он сидел в "Промышленном банке" на улице Монтефиори, однако в полдень, когда заканчивал работу и уходил домой, то садился за фортепиано и до следующего утра забывал, где находится банк.

В это время Аргов знакомится с преподавателем школы, который предложил ему написать музыку для детских школьных спектаклей. Аргов согласился, и однажды к нему домой заявился небрежно одетый, грузный кибуцник в рубашке с закатанными рукавами, который представился режиссером Гершоном Плоткиным. Так на ловца набежал зверь: Гершон мечтал ставить спектакли, а Саша мечтал писать для них музыку. Они работали рука об руку. После окончания трудового дня в банке Саша садился в автобус и уезжал к Гершону в кибуц Хацор. Плоткин ставил спектакль, Аргов сочинял музыку. Он оставался ночевать в кибуце, а в шесть утра уезжал и возвращался в Тель-Авив, к окошечку банка. Там, в кибуце, он приобрел неоценимый опыт в музыке и в общении с людьми. В этот период раскрылись незаурядные творческие способности Аргова в создании театральной музыки:

- Я люблю сцену, живу и дышу театром, театральностью. Говорят, что многие мои песни звучат как маленькие театральные спектакли. Я чувствую не только текст, но и сценическое движение, и все это отражается в моей музыке.

Сильное влияние на него в тот период оказала театральная музыка Курта Вайля. Однако, в отличие от краткости и определенной схематичности музыки Вайля, мелодика Аргова певуча, насквозь кантиленна. Примером тому могут послужить выбранные произвольно песни "Шир эрец" ("Страна, пожирающая своих обитателей") на слова Натана Альтермана, "Мешаамем" ("Так скучно"), песня "Ха-симла ха-сгула" ("Сиреневое платье"), одетая в тонкие хроматические вальсовые кружева, обе на слова Хаима Хефера, и множество других. Характерна история песни "Шир эрец": мелодия была написана в начале 60-х годов, а спустя несколько лет поэт Натан Йонатан написал к ней слова, актуальность которых не утрачена и доныне. И остается открытым вопрос: доколе?

Рассказывает Нюша Аргов

- Мы познакомились в 1945 году и спустя год поженились. Было это в период окончания второй мировой войны. Наша первая встреча состоялась у него дома. Я ужасно любила играть на фортепиано и хотела продолжать занятия музыкой и после приезда в страну. Если бы не война и соответствующие сложности, то я, возможно, стала бы музыкантом, педагогом. Дом, в котором жил Саша, всегда был открыт для друзей. Однажды я зашла в его квартиру, увидела пианино и просто приросла к нему, попросила у него разрешения и начала играть. Спустя несколько дней он дал мне ключи, чтобы я могла приходить заниматься в любое время. Саша был человек во всех отношениях потрясающий: деликатный, воспитанный, обаятельный, приятный. В конце года мы и поженились. Денег, понятное дело, не было ни у него, ни у меня. Причем я долгое время, даже после свадьбы, не знала, что он пишет музыку, что он композитор. Для меня он оставался служащим банка. Так что я вышла замуж за обычного человека.

Вообще-то он был таким банковским служащим, как я балерина! Работу в банке Саша оставил лишь спустя десять лет после начала нашей совместной жизни. Настали времена, когда он стал зарабатывать достаточно, чтобы полностью отдаться музыке. Но он считал для себя невозможным жить только одним сочинением музыки. Он еще подрабатывал тапером в балетной студии. А в кибуцах Саша уже был известен как композитор. Его приглашали сочинять музыку не только для спектаклей, но и по самым различным поводам. Например, кибуц приобрел новую корову - значит, надо устроить праздник с музыкой. Саша тут же сочинял музыку и приезжал ее исполнять. Для него это было жизненной потребностью, он горел и дышал музыкой. И все это, понятно, без денег. Спустя несколько лет кибуцный совет захотел заплатить ему, но он страшно обиделся. 12 лет Саша проработал в кибуцах, где приобрел незаменимый опыт.

Саша Аргов. Вариация первая

Важную роль в жизни Саши Аргова сыграла встреча с режиссером и художником Шмуэлем Бунимом, который работал во многих театрах. Это был прекрасный человек, впоминает Нюша. Настал 1948 год, время войны за Независимость Израиля. Саша Аргов был призван в армию и попал в отдел культуры. Однажды его встретил на улице Шмуэль Буним и спросил: "Как же так, ты такой способный парень и до сих пор не работаешь с "Чизбатроном"? Тотчас же Саша получил от него текст песни "Пальмахник ищет свое завтра" и начал усердно его изучать. Он рассказывал:

- Текст Хаима Хефера показался мне слишком сложным, и я попросил поэта изменить только одно слово. Ох, как он разбушевался! Три дня корпел я над песней и с трепетом представил ее на худсовет. В комнате, где проходило прослушивание, находились Хаим Хефер, Шмуэль Буним и аккордеонист Эльякум Шапира (впоследствии стал известным дирижером оркестра в США). Играю им песню, все молчат. Ни звука, ни слова. Шапира говорит: "Ну-ка, сыграй еще раз". Когда я сыграл вторично, Шапира провозгласил: "Вот это песня! Наконец-то у нас есть настоящая песня!". И остальные что-то бормотали сочувственно. А потом Хефер поделился со мной своими впечатлениями: "Я услышал какую-то дикую, ненормальную музыку и не знал, что сказать".

Эта первая песня стала для Саши Аргова проверкой на прочность. Он написал множество песен для "Чизбатрона", все на слова Хефера. Их союз после первой размолвки оказался еще прочней, ведь на тексты Хаима Хефера написана большая часть песен Саши. Отсюда можно начать отсчет появления новой израильской песни, которую отличает подлинное, глубокое чувство, без излишней патетики, без нарочитости, без малейшей позы или слащавости. Песни Саши Аргова вступили в жестокую конкуренцию с тогдашними салонными мелодиями, плоскими гармониями. Его песни были простыми и понятными, но не упрощенными, к тому же он явился непревзойденным мастером гармонии. Так начал складываться стиль национальной песенной культуры. Саша был одинаково хорош в разных жанрах: патетический патриотический марш "Реут" ("Дружба") на слова Хаима Гури, разудалый солдатский марш "Шир ахава хейли" ("Солдатская песня любви"), задорный припляс калипсо в "Адони ха-шофет" ("Господин судья"), обе на слова Хефера. Последнюю песню, стоящую особняком в творчестве Аргова, впервые исполнил и записал Ури Зоар, а за ним Арик Айнштейн, от которого я слышала много восторженных слов о Саше. С исполнением песни "Реут" связано имя Шошаны Дамари, выдающейся "йеменской" певицы старшего поколения. Она придала этому маршу широкое гимническое звучание.

После окончания войны за Независимость Саша начал принимать участие в различных постановках театральных спектаклей. Театр был его большим увлечением, его очень привлекала театральность в музыке. Первым спектаклем, который стал пользоваться огромным успехом, был "Царь Шломо и сапожник Шломи" на текст Натана Альтермана. И первая же пластинка Саши Аргова, вышедшая в свет, содержала песни из этого спектакля в исполнении Эдны Горен и Коби Рехта. В песенной и театральной музыке Аргова по праву считают и отцом стиля, и подражателем самому себе. С уверенностью можно сказать, что Саша Аргов более всех других израильских композиторов повлиял на развитие израильской песни во второй половине 20-го века, о чем свидетельствует простое перечисление ведущих композиторов-песенников следующего поколения: Мати Каспи, Йони Рехтер, Мики Габриэлов, Шалом Ханох, Шломо Идов, Шем-Тов Леви, Дани Сандерсон, Авнер Кенер и другие. Даже если многие из них затем выбрали иные пути, другие средства музыкальной выразительности, все равно их основа, если поскрести, окажется скрывающейся там, у Саши Аргова.

Рассказывает Арик Айнштейн:

- Я попал в "Лаакат ха-нахаль", когда мне было 18 лет, в 1957 году. Сашу любили все, особенно артисты ансамбля. Когда мы должны были идти на репетицию с ним, все очень волновались, а настроение поднималось. Я вовсе не оригинален в своем преклонении перед ним, а только присоединяюсь к хору славословий. Он совершенно уникальный, особенный человек, и музыка его неповторима, ни на что не похожа. В использовании своих музыкальных средств он был сложен, неоднозначен, и прекрасно понимал это. К тому же Саша отличался особой чувствительностью к тексту, к слову. Ему невозможно подражать. Он повлиял на очень многих, все наши авторы вышли из него - и Шалом (Ханох - М. Я.), и многие другие. Я, конечно, не могу проанализировать его музыку, да и не нужно. Она естественная и удивительная. Он отмечен дыханием вечности, он просто велик.

Саша Аргов. Вариация вторая

Следующий важный этап в творчестве Саши Аргова - работа с ансамблями "Лаакат ха-нахаль" (армейский) и "Тарнеголим" ("Петушки"). Ансамбль "Тарнеголим" напрямую связан с именем его основательницы Наоми Полани, которая обладала сильнейшим зарядом энергии. Она улавливала в песнях Саши Аргова самые мельчайшие нюансы, умела распознать в них потенциал для сценического движения. Саша вспоминал с улыбкой:

- Однажды она пришла ко мне с текстом "Ха-им, ха-им, ха-им амру лах паам?" ("Да разве, разве тебе когда-нибудь сказали?"). Я только что зашел домой и хотел немного отдохнуть перед следующей сменой. Но она уселась возле меня и не оставила в покое до тех пор, пока я не закончил песню. В результате я вернулся в банк, не отдохнув, а она ушла с новой песней.

В те годы в официальном песенном музыкальном языке властвовала тенденция использования восточных, в частности арабских, ладов и нюансов в музыке и фрагментов из ТАНАХа в текстах. К тому же в тот период всякое уклонение в сторону "арабской" музыки рассматривалось как супер-национальное, всякое подражание бедуинским напевам и ритмам принималось "на ура". До появления Саши Аргова основная масса песен была "Песнями родины", воспевающими сионистские, иудейские, еврейские ценности, праздники. Тем не менее, даже на заре становления государства начали появляться первые ростки естественного, органичного, не заказного творчества. Такими авторами были композиторы Едидья Агмон (Горохов), Даниэль Самборский, Нахум Нарди (Народецкий), Давид Зехави, Мордехай Зеира (Митя Гребень), Моше Виленски - все "русские", лишь Самборский родом из Германии, да и он тоже, с такой-то фамилией... И к этому почетному ряду присоединился Саша Аргов, став продолжателем этого стиля. Доказательством тому может служить широкая плясовая, в народном духе песня "Ла мидбар" ("В пустыню") на слова Хефера. По мнению Наоми Шемер, удачно сочинить песню значит сотворить чудо. Таких чудес полна коробушка Саши Аргова. Аргов не следовал моде и не гнался за славой, не изменял ни себе, ни своей манере, что постоянно подчеркивал:

- Я никогда не ставил самоцелью подражание фольклору, да это и невозможно. Сочинение музыки - процесс эволюционный, а не революционный. Музыка, которую я сочиняю в Израиле, впитывает все, что звучит вокруг меня, и так образуется моя музыкальная основа. Мне кажется, что все моя музыка имеет израильский вкус и цвет, даже если я пишу русскую песню или музыку к спектаклю на индийский сюжет. Потому что я-то присутствую именно здесь и в это время, и все окружающее проходит через мое личное восприятие.

Ряду лирических песен Саши Аргова свойственен золотистый, с бликами, оттенок, оранжевая, апельсиновая спелость, чувственность мелодики и гармонического оформления. Таковы песни "Ха-коль захав" ("Все золотое"), "Ху ло яда эт шма" ("Он имени ее не знал"), нежный лирический романс "Им тирци" ("Если захочешь") на слова Хефера: "Если захочешь золотое яблоко, пойду засветло работать в апельсиновый сад".

Рассказывает Мати Каспи

- Я с детства рос на музыке Саши, слушал и пел его песни, еще не зная, кто их автор, просто был ими зачарован. Затем появилась мечта, которую мне посчастливилось воплотить в действительность: мы сделали с Сашей Арговым совместную пластинку "Александр и Матитьягу". Мы встречались в процессе работы над записью, и каждое утро начиналось с разминки: завтрак, шутки, и лишь затем он садился за фортепиано, а я пел. Мы и на сцене выступали, я каждый раз уговаривал его петь, а он отказывался. Предлагал ему: "Петь не хочешь, так хоть скажи что-нибудь". И уговорил: "Колыбельная песня" была написана к пуримскому спектаклю "Эстер ха-малка", в ней клоун - по действию - пытается усыпить Ахашвероша. Саша аккомпанирует мне и так мило вставляет реплики. Был выпущен диск, записанный с концерта, и два студийных альбома. До сих пор я жажду исполнять его песни. Ей-Богу, как-нибудь заберусь в его архив, вытащу неизвестные песни и сделаю еще альбом!

Окончание следует

Комментарии: 1, последний от 16/02/2022. © Copyright Яновская Марина (yanovski_marina@yahoo.com) Обновлено: 28/06/2014. 21k. Статистика. Статья: Израиль Иллюстрации: 3 штук.		Оценка: *7.003** Ваша оценка:
Аннотация: Саша Аргов, выдающийся израильский композитор-песенник, оставил после себя не только сотни любимых песен, но и жажду к поиску. В числе его поклонников (как мне недавно посчастливилось узнать) - супруги Владимир Красноштанов и Светлана Цветкова. Москвичи, русские, они выучили иврит по его песням. Их история поразительна. Но об этом позже. А пока - сам Саша Аргов.

Яновская Марина: другие произведения.

Саша Аргов. Песня с вариациями