Аннотация: Биография, песенные тексты, и просто разговоры
СОЗВЕЗДИЕ ЛЬВА. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОТ "ПЛАСТИЛИНЫ" ДО "МУСКАТА"
Арье Айнштейн родился 3 января 1939 года в северном Тель-Авиве, в доме на улице Гордон. Единственный сын Дворы и Яакова. Друг семьи Авраам Халфи, актер и поэт милостью Божией, был страшно рад событию ("Ай да Двора, ай да Яаков! Такое дело провернули!") и назвал младенца Ариком. Что звучит вполне по-русски. Ведь Халфи и был "русским". Арик смотрит перед собой, погружен в воспоминания:
- У меня было удивительное, прекрасное детство (и повторяет задумчиво: "дивное детство"). Я вырос за кулисами театра, ребенком ползал под ногами актеров. Отец, актер театра "Охэл", приехал в Палестину из Польши в девятнадцатилетнем возрасте, а мать и того раньше. Я родился здесь, на соседней улице, мы часто перезжали с места на место, но все в пределах квадратного километра. Многие из выпускников нашей школы "Гордон" стали известными людьми. Атмосфера в школе была демократическая, учителей называли по имени, а в других школах такого не было, там вставали по струнке при входе учителя.
Арик в подробностях рассказывает о межпартийной борьбе прошлых лет, свидетелем которой он был. А у меня аж голова кругом идет от всех этих названий, разных течений, мелких стычек:
- У меня до сих пор социалистическая ориентация сохранилась. Я так хочу быть правым, но какой-то магнит постоянно тянет меня влево. Магнит, понимаешь? Может быть, это влияние детства - "Ха-поэль", школа "Гордон", кто знает? Когда я учился, мы занимались по лассалевской системе. Во всем давали нам полную волю, учителей мы называли по именам. А. Б. Гордон к нам часто приходил, каркал по-русски: "Работа, работа!" Был один день в неделю, когда мы не учились, а занимались сельскохозяйственными работами. Вот была возможность повалять дурака! Кидались морковками, редисками друг в друга. Англичан вообще не видели, где там, четверти англичанина не видели.
-Как получилось, что Вы стали певцом?
- В армии я участвовал в ансамбле на второстепенных ролях. Затем постепенно стал больше и больше петь, в том числе и в мюзикле "Ирма Ла-Дус", поставленном на сцене "Габимы". Играл в театре сатиры "Самбатион", затем в "Бацаль ярок" ("Зеленая луковица"). Армейский ансамбль, я считаю, и был моей школой. Там я понял, что хочу быть певцом, актером. Знаешь, есть, конечно, специальные театральные школы, постановка голоса. У меня все это получилось в армии. И не только у меня, артисты старшего поколения - Ури Зоар, Хаим Тополь, Йоси Банай, Нехама Гендель - тоже получили свою первую сцену в армии. Да и те, кто младше меня - Гиди Гов, Шалом Ханох. Я немного играл на гитаре, но после автомобильной аварии пальцы левой руки плохо слушаются. О, а в детстве моя "идише маме", конечно же, заставляла меня учиться на скрипке! Потом я не выдержал и бросил. Все равно такой скрипач, как Давид Ойстрах, из меня бы не вышел.
Уже в армии Арик пел в ансамбле "Лаакат ха-нахаль" вместе с Йорамом Гаоном, затем Йорам Гаон, Бени Амдурски и Арик Айнштейн составили трио "Гешер ха-Яркон". Спустя год Йорам Гаон ушел полностью в кино, и на его место стал Исраэль Гурион, напарник Бени Амдурского по дуэту "Дудаим". Исраэль Гурион со свойственным ему юмором вспоминает, как удивлялась публика, видя третьего - Айнштейна: мол, что этот длинный делает между участниками дуэта. А затем к Арику пришла популярность. Настолько, что он стал от нее уставать:
- Однажды мы были в Париже. Вошли в какой-то знаменитый ресторан, все сидят, жуют сосредоточенно. Я стал посреди зала и кричу: "Шалом, я Арик Айнштейн, знаменитый певец из Израиля!" Ноль внимания. Я был страшно доволен.
В 22 года Арик Айнштейн снялся в фильме "Нинни". Я напоминаю, что недавно видела трансляцию фильма по телевидению, прошу пояснить насчет цензурных ограничений. Арик:
- Ой, это такой наивный фильм! Но зато роль отца моего персонажа в нем играет мой отец. Да, были какие-то препоны, ведь там в основе сюжета - любовь еврея и арабки, но это быстро разрешилось.
Затем была рок-группа "Халонот гвуим" ("Высокие окна"): певица Джози Кац, жена (в то время) Шмулика Крауса, автора музыки к песням, которые тоже некоторое время находились под запретом, и лишь в 1973 году, после войны Судного дня, вышли из "подполья". Одна из них, "Шоколадный солдатик" на слова Ханоха Левина, не утеряла своей актуальности и поныне. И неудивительно:
Под цветами на могилах люди все равны.
Грохот пушек, плач детишек - радости войны.
Левой, правой, правой, левой, взвод идет вперед.
Жить так сложно, зато смерть вмиг тебя возьмет.
В 1967 году Арику Айнштейну 28 лет, он уже кумир публики, известный актер, снимается в кино, играет в театре, в том числе в "Габиме". На одной из тусовок в тель-авивском клубе "Халонот гвуим" ("The High Windows") появился молодой начинающий композитор и певец Шалом Ханох. Его попросили спеть, он вышел на сцену с гитарой, спел несколько песен и направился к двери. Тут его остановил Арик Айнштейн: "Куда это ты, интересно, собрался?". "Да это же пятый битл!", - провозгласил Арик Айнштейн. Так начался их первый, наиболее плодотворный период сотрудничества, который формально длился всего три года, но очень сильно повлиял на пути развития израильского рока. За эти три года были созданы четыре альбома: "Пузи", "Пластилина", "Ясмин" и "Шаблуль" ("Улитка"). Оба они выросли в артистических семьях: отец Арика Айнштейна был артистом театра "Охэл", большим любителем классической музыки, обладателем густого баса "в русской манере". Отец Шалома Ханоха, выходец из Латвии, писал стихи, играл в театре. Наряду с отцом Меира Ариэля, выходца из Белоруссии, отец Ханоха был в числе основателей киббуца Мишмарот.
Некоторые подробности детства и юности Арика Айнштейна во многом напоминают наши советские социалистические реалии. Вот несколько историй. Семья жила в Тель-Авиве, в самом центре города, время от времени меняли квартиру, и какой-то период они проживали в самой обычной коммуналке. Арик был единственным сыном, и можно представить себе, как над ним тряслись, особенно мать, "идише маме". Это слышно и в некоторых песнях, нередко в текстах проявляется такая неуверенность в себе, свойственная детям, выросшим под заботливым, но тяжелым материнским крылом. В детстве он играл в игру под названием "станга" - да это же наш знакомый "штандер!".
Дружба Арика и Шалома не прерывалась никогда, однако в творчестве каждый из них шел своим путем. После трех лет сотворчества они продолжали пульсациями выступать, но в целом Шалом Ханох пошел своим путем. Он побывал в Англии, попытался укорениться, но безрезультатно (песня "Кама тов, ше бата ха-байта", Мики Габриэлов и Яаков Ротблит, написана специально для него), исполняет в основном свои песни, к многим из них пишет и стихи. Арик поет песни Шем-Това Леви (первой стала "Шир ахарей ха-мильхама"), затем знакомится с "Черчиллями": Мики Габриэлов, Ицхак Клептер, и подымается на рок-сцену. Он постоянно сотрудничает с блестящими композиторами, музыкантами. Помимо вышеназванных это Йони Рехтер, позже Йегуда Поликер, Миха Шитрит, Аркадий Духин, Бэри Сахарофф, - все известные и самостоятельные авторы и исполнители, и другие. Он не исполнитель, а практически соавтор. С его исключительным музыкальным чутьем, тонким слухом (различает четверть тона, по собственному признанию), огромным творческим и жизненным опытом - Арик сотрудничает с своими авторами в процессе студийной работы. К тому же он пишет много текстов. Йони Рехтер отзывается о нем с огромным уважением, признается, что Арик дал ему чрезвычайно много.
К сожалению, некоторые другие соавторы Айнштейна ухитряются лягать его - причем из-за угла. Но Арик ни-ког-да и ни о ком не сказал дурного слова. За два часа, что я пробыла дома у Арика Айнштейна, не услышала от него ни звука, ни слова отрицательной критики в адрес кого бы то ни было. Перечитывая статьи о нем, увидела, что вся его реакция в случае недовольства темой или человеком выражалась в словах: "Я не хочу об этом говорить". Так было, когда я попыталась узнать его мнение о телешоу рава Ури Зоара. Много лет назад была история, когда какая-то журналистка что-то переврала в своей статье, и это нанесло удар по дочери Арика от первого брака. Все, что он сделал в ответ - написал яростную песню на музыку Мики Габриэлова "Итонай катан" ("Мелкий газетчик"), в которой выплеснул свой гнев на журналистов, роющихся в грязном белье. Затем произошел разрыв в отношениях с Мики Габриэловым, и та же реакция: "Не хочу об этом говорить". Не знаю, может ли быть что-нибудь подобное в мире искусства. Не удивительно, что такой человек притягивает к себе сердца многих и многих, независимо от возраста и пола. Зато в похвалах он не знает удержу. С огромным восторгом и уважением отзывается о признанном мэтре израильской песни Саше Аргове, даже пародирует - с любовью - его тяжелый русский акцент (пародия - это отдельный разговор):
- Это был гигант, настоящий мэтр. Когда мы, юнцы, должны были идти на репетицию, все волновались, подтягивались.
Все, все, кого бы он не называл, заслуживают у него доброго слова. Аркадий Духин - талант; особая любовь - это Йони Рехтер. Да нет, напрасно я стараюсь, всех не перечислишь. Такие разные творческие личности, участвуя в совместных записях, составляют один ансамбль, один букет. И Арик этот букет держит в своих руках, у самого сердца. И нет исполнителя лучше его. Шалом Ханох считает, что исполнитель в процессе создания песни играет не меньшую роль, чем композитор или поэт:
- Исполнитель, если он не понимает песню или не понимает тебя, может увести ее совсем в другом направлении.
Плодотворный творческий период был у Арика Айнштейна вместе с Мики Габриэловым, назову только две эпохальные песни: "Уф, гозаль" ("Лети, птенец") на слова Айнштейна и "Ахнисини тахат кнафех" ("Под сенью крыл меня сокрой") на стихи Бялика. Множество прекрасных песен создал для Арика талантливый композитор Йони Рехтер - от детских, звучащих в альбоме "Арье и Йона" ("Лев и голубка"), в названии которого обыгрываются имена их обоих, до сложных, с глубоким философским подтекстом, песен на слова Авраама Халфи. Одна из них, "Йона ба-халони" ("В моем окне голубка"), напоминает своим музыкальным оформлением балладу Франца Шуберта "Лесной царь".
Йона ба-халони (О голубке за моим окном)
Голубка у окна
По-голубиному нежна.
Свет за моим окном
Бывает не виден порой.
Было вчера первым днем,
Нынче второй.
Не глумись над тем, кто убог,
Черен он или бел как снег.
И в бессильном есть Бог,
И бедняк - человек.
Венцом увенчан король,
Держава в его руках,
Но малых детей поражает боль,
На улицу гонит их страх.
Видать, в поднебесье рай,
Красота в небесах, видать.
А ну-ка, сойди, небеса, в наш край,
С детьми тут, внизу, присядь!
Кто это возле меня?
Не узнаю никого.
Неужто до смерти жить буду, кляня?
Кого?
Арика постоянно удручает и беспокоит социальная несправедливость, царящая в нашем обществе, жестокость, насилие, пренебрежение к личности. Все это отражается в текстах песен, написанных Шаломом и Ариком даже к альбому "Мускат", хотя основной акцент в нем, по признанию Шалома, сделан на любви. Невзирая на то, что оба отрицают какие-либо политические аспекты в своем искусстве, в их подаче альтруизм, любовь к ближнему не менее политична, чем упоминание каких-либо конкретных современных реалий. У обоих совесть - не абстрактное понятие, а орган, такой же, как рука, или сердце, орган, который болит, который можно ощутить физически.
ПЕСНЯ, У КОТОРОЙ НЕТ КОНЦА
Заголовок этот я тоже получила в подарок от Арика. Те, кто слушают музыкальные радиопередачи на иврите, замечают, что почти каждый час звучит в эфире голос этого человека, поющего свою песню. Впрочем, не свою, а написанную другим автором - сам он музыку не сочиняет, о чем многие слушатели и не догадываются. Тем более, что дикторы, как правило, объявляют "песня Арика Айнштейна". Потому что каждая песня в его исполнении приобретает свое лицо и неповторимый вкус. В чем секрет Арика Айнштейна? Он не столько себя выражает в искусстве, сколько пропускает песню через себя, ею живет и дышит. Поэтому он так правдив и искренен. Поэтому его исполнение - штучный товар. Каждое песенное создание - миниспектакль одного актера, и главный герой в нем - не сам актер, а песенный образ. Он творит по принципу "искусство во мне", а не "я в искусстве".
В нескольких песнях разных авторов на библейскую тематику ("Шуламит", "Колодец в поле", "Рахель") Арик Айнштейн при помощи голоса - вместе с ансамблем музыкантов, конечно - создает четкий визуальный ряд, рисующий содержание. И вот из глубины веков древней Иудеи возникает и приближается к тебе, идет на тебя наплывом, как в кино, сильный воин, путник, царь, пастух, в просторных одеждах, в сандалиях с ремешками, оплетающими икры мощных, тяжело ступающих ног. Смуглое лицо под шапкой смоляных кудрей, властно-застенчивый прищур синих глаз. Хрипловатый, задыхающийся от сдержанной страсти, напряженный, как мужская сила, голос, завораживающий ритм. Орлиный клекот иврита, почти непонятные архаичные формы слов. И словно чувствуешь нестерпимо обжигающий желтый жар пустыни, по которой он проходит, ведя свое кудрявое, мохнатое, терпко пахнущее, позвякивающее колокольцами стадо.
"Шуламит". Натан Альтерман, Шемтов Леви.
Облака ползут с горы Гильбоа, полыхают молнии огнем.
Кличет сокол в небе надо мною, Шуламит, нам хорошо вдвоем.
Шуламит, прекрасен стан твой гибкий, Шуламит, стройна ты как газель,
Шуламит, яви свою улыбку, твои очи - Эрец-Исраэль.
Тот любви великой недостоин, если с поля брани он бежит.
Если против сотен бьется воин - значит, дал он клятву Шуламит.
Если бедняку любовь подаришь, королей богаче станет он.
Эй, эй, песни пой, песни пой, стихи слагай,
Ветер, ветер, ты не вой, наши горы, дол и гай.
Эй, эй, песни пой, песни про любимый край.
В чистом поле мы с тобой, на родной земле нам рай.
Вот мы подошли к вратам надежды и на них повесили щиты.
Вновь услышим звуки песни прежней, Шуламит, мы вместе - я и ты.
Ты придешь, пленив своей красою, и твой танец головы вскружит.
Поклянемся мы горой Гильбоа: будем ждать тебя, о Шуламит!
Текст песни "Быть может, еще время не пришло" Арик Айнштейн написал после того, как пострадал в автомобильной катастрофе (автор музыки - блестящий композитор и гитарист Ицхак Клептер). С этой песней у меня связано личное переживание. Мой отец, страдавший болезнью Альцхаймера, попал в больницу. Муж, сын и я по очереди дежурили возле него круглые сутки, нельзя было ни на минуту оставить отца одного. Я была просто опустошена в тот период, чувств не осталось никаких, все казалось таким беспросветным. Чтобы как-то скрасить ситуацию, купила альбом с созвучным моему настроению названием "Шавир" ("Хрупкий"). Сидя возле постели отца, засунула в уши наушники:
"Быть может, еще время не пришло". Айнштейн, Клептер.
Ну а жизнь не возвратилась в берега,
И еще не исцелились раны.
Быть может, так останется всегда.
Быть может, еще время не пришло,
О грядущем думать рано,
Быть может, еще время не пришло.
Жизнь...
Дневной светила ход постоянен, как часы,
И дожди идут прилежно, проливаются порой,
Как надо, мир себя ведет, неспешно вожделеет.
Но из сердца, изнутри взывает к небесам моленье.
Ну а жизнь не возвратилась в берега...
Жизнь...
Как-то раз мы видим свет, сияет где-то в глубине,
Огонек вдали трепещет, разгорается сильней.
Приближаемся тихонько, уняв сомнение в душе,
Ангелы стоят пред нами, поют: "Кто верует, блажен".
Ну а жизнь не возвратилась в берега...
Жизнь...
И тут что-то прорвалось во мне, слезы хлынули потоком, и час, наверное, я не могла прийти в себя. Глядела на отца, разум которого уже был далеко, и вспоминала свое детство. Потом, вечером, позвонила Арику, рассказала ему эту историю. Ему было очень приятно - так он сказал - что его песня помогла мне справиться с тяжелым душевным состоянием.
Вместо того, чтобы морализировать, поучать, воспитывать, Арик Айнштейн очень ненавязчиво вводит в тексты своих песен нравственный посыл, направленный в основном молодежи, но подходящий для всех. Его кредо - песня-автопортрет "Летафтеф типа" ("Чуточку покапать на мозги") на музыку Мики Габриэлова. В этих словах он весь, его человеческая сущность: "Не хотел воспитывать, не пытался поучать, не искал командовать и не старался выделиться. Не хотел ударять, не пытался нападать, не искал обвинять, да и льстить не пробовал. Всего лишь хотел я чуточку капнуть (на мозги), потому что капля за каплей и еще капля - будет море. Не хотел я обновлять, не стремился разрушать, не собирался освящать и не искал быть боссом..."
Влияние творческой личности на народ, особенно при помощи такого демократического жанра, как песня, огромно. В его песнях звучит гражданская боль, патриотизм высокой, подлинной пробы, который в нашей стране зовется сионизмом: "Эрец Исраэль, как же я люблю тебя. Эрец Исраэль, почему же мне так грустно?" Арик Айнштейн не считает себя особенно заполитизированным, однако отзывается на все, что происходит внутри и снаружи. Так, участвуя в Фестивале израильской песни в 1967-м году, он выбрал для исполнения песню "Прага", написанную Шаломом Ханохом по следам вторжения в Прагу Советской армии. Песня с треском провалилась, заняв восьмое место. По формальной причине: текст не имел отношения к израильской действительности. "Прага", безусловно, опередила свое время и вышла за общепринятые песенные рамки. К появлению актуальной политической тематики израильская песенная культура тогда еще не была готова. А сейчас?.. Арику свойственна повышенная социальная чувствительность, он живет с оголенными нервами. Он любит быть дома, но его интересует и затрагивает все, что происходит вокруг. Он с болью говорит:
- Я получаю информацию из газет, по телевидению, по радио. И часто нас самих не понимаю. Разве есть другой такой народ на свете, как наш? Когда только что родилось у нас свое государство, тут же начались свары, сведение счетов! Ты только, Марина, не подумай, что я рисую черную картину. Так много в нашей стране хороших людей, я в это верю. Это то самое тихое большинство. Наша действительность тяжела, сложна. Мы, мало того, что живем на пороховой бочке, мы ведь не знаем, что нас ждет завтра. Однако для окружающих стараемся строить из себя мини-Америку. Мы не имеем права равняться на другие страны. Ведь мы же не обычное государство, какая-нибудь там Швеция или Швейцария. У нас такая огромная социальная пропасть между разными группами. Для чего же мы государство создали? Что это, дама какая-то? Нет, это ты да я да каждый из нас. Мне так хочется подействовать, что-то сделать, чтобы изменить обстановку в нашем обществе. У меня есть ощущение, что эти проблемы - бомба замедленного действия, и социальный взрыв - просто вопрос времени. Вот аварии на дорогах - сколько говорят об этом, предостерегают, артисты, музыканты борются за безопасность на дорогах, постоянно выступают против насилия в его разных проявлениях. А воз и ныне там. Ну что я могу сделать конкретно? Часто нас, авторов, упрекают: мол, "где же высказывание?" Я стремлюсь к тому, чтобы мои тексты были предельно просты, чтобы они могли дойти, достучаться до каждого. Чтобы тот, кому мои слова направлены, задумался. Я так хочу, чтобы результаты проявились немедленно...
В альбоме Арика Айнштейна и Шалома Ханоха "Мускат" одна из песен, обращенная к молодому поколению, "Шмор аль ацмеха" ("Береги себя"), пронизана отцовской тревогой, любовью, заботой. Причем в тексте Арик, чтобы "не спугнуть", сына-то как раз и не упоминает, использует обращение "братишка", чтоб поменьше дидактики. В общем, "поучайте лучше ваших паучат!"
Береги себя
Ну как же мне не знать эту историю?
Юный человек в себе уверен, ничего не будет с ним.
Ну как же мне не знать эту иронию: мол, "оставь меня", "перестань",
"ну что ты понимаешь", "ну почему со мной"?
Береги себя, ошибок избегай, вся жизнь еще перед тобою.
Береги себя, и с тобой наша любовь, и только о тебе забота.
Улыбнись, мой сын, смелей - я пою тебе.
А слова просты, ведь хочу я, чтоб услышал, чтобы до тебя дошло.
Береги себя, героя не играй, вся жизнь еще перед тобою.
Береги себя, и помни, не забудь, что только о тебе забота.
...Ну как же мне не знать эту историю?
Он болеет за то, что происходит сейчас, в нашей стране. Я слышу в его речи те же нотки тревоги и озабоченности, которые звучат в текстах песен, даже в написанных другими авторами. Ведь он их через себя пропускает. Этот человек живет с открытым сердцем, его гнетет и тревожит то, что происходит сегодня в израильском обществе:
- Содом и Гоморра, я все время повторяю эти слова, не могу об этом не думать! Такая ситуация, такая напряженность, разрыв между разными слоями общества не может не закончиться социальным взрывом. Нет, ты только подумай, ни в одном развитом государстве нет такой огромной разницы между богатыми и бедными. 700 тысяч человек живут ниже черты бедности! (несколько раз повторяет с волнением это число, которое ох как увеличилось с тех пор! - М. Я.). Второе тысячелетие на дворе, а наши старики роются в отбросах! Приехала ваша алия, такие прекрасные люди, такое богатство для страны, ну почему вы должны так страдать! Пусть говорят, что каждая алия должна пройти через муки абсорбции - я с этим абсолютно не согласен. Я не принимаю это выражение "ийе беседер"!
Пытаюсь уменьшить напряжение:
-Что делать, нас ведь много, страна не готова была к такой массовой алие. Все же мы потихоньку устраиваемся, почти каждый находит свое место. "Ийе беседер".
- Хорошо, что ты это говоришь. Надо же, именно ты! Я озабочен, а ты же меня и успокаиваешь (смеется). Что-то есть такое в нашем народе... Я всегда думаю, может быть, в других странах тоже тяжело, но ведь у нас этого не должно быть, мы должны стремиться к справедливости. Это банально, но я верю, что у нас много хороших людей. Очень много. Они не лезут в глаза, но это, знаешь, тихое большинство. Нам надо стараться видеть пусть хотя бы четверть стакана, но полного.
-По-моему, Ваши песни имеют большое влияние на умы. Именно так, капают потихоньку.
- Ты думаешь? Ты об этом писала в одной из своих статей. Что ты имеешь в виду, слова или музыку?
-И то, и другое. По-моему, слова, положенные на музыку, становятся ближе, понятнее каждому.
- Однако музыка скорей приукрашивает то, что ты хочешь выразить, сглаживает острые углы своей гармонией. Тем не менее, когда мы говорим о любви вообще, что-то срабатывает.
-Арик, как Вы относитесь к своему возрасту?
- Да уж... Мне год назад исполнилось 60, что весьма немало. С одной стороны, вроде ничего не изменилось: те же люди, тот же город. С другой стороны, возникает вопрос: а сколько там еще осталось? Однако, что ж? - со всем тем житейским грузом и грязью не отказался бы от еще сотенки.
"Так много деревьев есть на свете. Как же можно узнать, под каким деревом сесть, чтобы вся тень упала на меня, и будет мне хорошо?
Так много морей есть на свете. Так скажи, в каком море плыть, чтобы берег был всегда близко, и будет мне хорошо?
Так много слов есть на свете. Как же узнаю, о чем ты думаешь? Так много "быть может", так много "но". Мы так похожи в этом мире.
Так много дорог есть на свете. Как же смогу я выбрать путь, по которому пойду себе до конца, и будет мне хорошо?"
Текст одной из наиболее известных песен "Уф, гозаль" (мелодия Мики Габриэлова) включен в сборник "Пятьдесят избранных стихотворений", вышедший в честь 50-летия государства Израиль. Нет, трудно назвать тексты песен, которые сочиняет Арик, стихами. Это иногда обращения, иногда размышления, зарисовки. Но всегда, так же, как и он сам, искренние и простые. Слова, идущие от сердца.
"Лети, птенец"
Мои птенцы уже забыли гнездо, простерли крылья в полете.
Ну а я гляжу на деток издалека, и надеюсь я, что все будет спокойно.
Я знаю, что придет тот день и час, когда расстанемся с тобой.
Но вот внезапно этот день наступил - не удивляйся, что так сердце щемит.
Ввысь, птенец, крылами небо меряй, ты лети себе, лети.
Но не забудь - гроза неподалеку, знай лети.
Остались мы одни с тобою в гнезде, однако все же мы вместе.
Прильну к тебе, мой друг, с тобою вдвоем
Нам рядом стариться покойно и светло. Я знаю - это неизбежно и вечно, все покидают отчий дом. Но вот сейчас уходят дети, я пою, а в горле ком, пою, а в горле ком...
- Сочинять стихи для меня - родовые муки. Сижу, кручу слова то так, то эдак. И вдруг, глядь - что-то получилось. Если бы мне пришлось начать снова, уверен, что я бы не смог. Ну, думаю, вроде складно звучит: "Я знаю: так устроено природой, все покидают отчий дом". И тут я, как ребенок, нашедший игрушку: а? как это? что-то вышло? Неужели это я придумал? Ну что ж, совсем не так уж и плохо, Аринька!
Эта статья была написана и опубликована в 1999 году. Нынче на дворе год 2008-й. Арик Айнштейн выпустил еще несколько дисков в сотрудничестве с разными авторами. А я, следуя совету знаменитого композитора-песенника Нахче Хеймана, выпустила не менее 17 статей и заметок о знаменитом певце. И перевела еще несколько его песен. В частности, две песни из альбома "Две гитары, бас, ударник".
"Ане ве ана" ("Так или эдак").
Слова: Арик Айнштейн. Музыка: Бэри Сахаров.
Так или эдак, будто в клетке лев,
Так или эдак, извечный припев.
Сижу у окна, орешки грызя.
Ястребы, голуби, так жить нельзя.
О Боже мой, снова все невпопад.
Снова не знаю, где рай, а где ад.
Самую суть я пытаюсь понять.
Скажи мне, что взять, скажи, что отдать.
Так или эдак, уносит волна.
Ну, обними покрепче, жена!
Не покидай меня, не оставляй.
Слово "любимый" ты мне повторяй.
Так или эдак, вдоль моря бреду.
Море прекрасно - да мне на беду.
Закат пламенеет и солнце садится.
Что же осталось? Забыть и забыться.
"BUENOSNOCHES". Слова Арика Айнштейна, музыка Бэри Сахарова
Мы устали все тот же вопрос задавать
И устали все тот же ответ получать.
Надоело бесцельно сидеть, ожидать
И знать, что все это - обман.
Мы устали карабкаться тщетно на пик,
Сострадать и страдать, слыша горестный крик.
Мы устали в напрасной борьбе за светлый миг,
А вокруг навис одиночества туман.
Так доброй ночи, желайте нам приятных снов,
Мы встанем, когда штопать дырку в озоне мессия будет готов.
И с овечкой волк помирится, и козленка не слопает тигр.
Будто взаправду мир воцарится под гроздьями хмеля и фиг.
Мы устали мечтать о тех же сладких снах,
И бродить заключенными в четырех стенах.
Надоели проклятия, ненависть и страх
И откладыванье на потом.
Мы устали от желания быть всех сильней,
Ожидать понапрасну любви от всех друзей.
Мы устали от тягучих, долгих и печальных дней,
И этому списку конца-краю нет...
Так доброй нам ночи, желайте приятных снов,
Мы встанем, когда штопать дырку в озоне мессия будет готов.
И с овечкой волк помирится, и козленка не слопает тигр.
Будто взаправду мир воцарится под гроздьями хмеля и фиг.
В 2008 году, в честь 60-летия государства Израиль, Управление телевидения и радиовещания провело конкурс на избрание самой любимой израильской песни. Таковой стала "Золотой Иерусалим" Наоми Шемер. Песня же "Ани ве ата" ("Я и ты - мы с тобой изменим этот мир") Арика Айнштейна и Мики Габриэлова была признана самой любимой жителями Хайфы. В Израиле она вышла на пятое место. Зато Арик Айнштейн был выбран израильтянами самым любимым певцом.