Аннотация: Наши родители, наши дети, родные... у всех то же самое, и у всех все разное. Ну, не цитировать же Льва Николаевича
ЧТОНАШАЖИЗНЬ?ИГРА
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
РОДИТЕЛИ - МЫ САМИ
Смею думать, что родители мы приемлемые. Так сложилось, что Толик получился мой, а Ленчик - Мишин. Толика я воспитывала по книжкам, старалась придерживаться режима, кормила по часам, на руках держала мало. Да особенно и времени не было - я ведь училась на 3-м курсе Консерватории. Ленчик сам начал нас воспитывать. Ведь он родился, когда Толик был в первом классе, и надо было обеспечивать старшему ребенку тишину по ночам. А младенец был беспокойным, за ночь приходилось вставать к нему чуть ли не каждый час. Поэтому Толика мы перевели спать на кухню. Закрывали обе двери, отключали газ. Скоро - примерно через полгода - я сломалась. Просто перестала вставать, когда Ленечка плакал. Вставал Миша. И первое слово, которое Ленчик произнес отчетливо и осмысленно, было: "папа". Вот уж его-то мы не держали на режиме. Наооборот, он сам построил нам определенный режим. В этом они различны, наши дети. Лишь с рождением младшего я поняла, что такое ребенок. Толик был чрезвычайно удобен, покладист, положителен. Ленчик - нервен, порывист, самостиен. Отталкиваясь от опыта и примера своих родителей, я была полной им противоположностью и стремилась предоставлять своим детям больше самостоятельности.
ДЕТИ: ТОЛИК
Однажды, когда нашему сыну Толику было 6 лет, а мне 28, мы с ним гуляли в Серебке, думаю, даже искупались. Тут к нам подошел какой-то мужик и начал заигрывать с Толиком: "Какая у тебя симпатичная сестра", и далее в таком же духе. Я отогнала слишком ретивого ухажера, а Толик тихонько спросил: "Он что, хотел на тебе жениться?".
Ну, тут мне надо просто открыть свои дневники, которые привез нам мой брат на землю обетованную, и перепечатать многое из них. Что я уже и сделала - все о детях. А пока... часто в моей здешней жизни мне приходится рассказывать местным людям об антисемитизме. Тем, кто родился здесь, эта тема почти непонятна. А я вот что помню. Толика мы начали обучать музыке как обычно, с семи лет. Я водила его на занятия со скрипочкой домой к Татьяне Либеровой - она жила недалеко от нашего дома на Мориса Тореза. Потом он ходил сам, а тут мы и переехали на Ржевку. Он был классе в шестом, когда ему сломали руку. Произошло это в школе, точнее - на школьном крыльце. Какой-то одноклассник привязался к нему именно из-за скрипки и еврейства. Он был очень агрессивен, начал размахивать кулаками, и ногой в спортивной бутсе нацелился в пах. Толик инстинктивно закрылся левой рукой, на которую и пришелся удар. Домой он пришел с ужасно распухшей кистью, мы побежали в больницу, там оказалось, что сломана кость. Музыкальную школу по классу скрипки он окончил, но скрипку больше в руки не брал. Впрочем, я не думаю, что это повлияло на его выбор. Потом он учился на альтушке - чтобы облегчить службу в армии, а на пианино всегда любил играть.
Как только мы приехали в Израиль, первым делом - не более чем через два месяца - купили ему электроорган, из самых прогрессивных по тем временам. Он начал с огромным удовольствием играть, подбирает он вообще с головокружительной легкостью, мне там делать нечего, со всем моим верхним образованием. В самые тяжелые моменты его жизни, а у него бывали такие, он садился за инструмент и приукрашивал музыкой действительность. Однажды он сказал мне слова, которые я вырезала в уголках глаз:
- Мама, я вам, родители, очень благодарен за то, что вы заставляли меня заниматься музыкой.
Совсем недавно он повторил это и расширил:
- Кроме того, я вам чрезвычайно благодарен за то, что вы не заставляли меня стать профессиональным музыкантом.
Ну, слава Богу! Этого еще не хватало! Достаточно и двух нищих в семье.
НОВЫЙ ДОМ
В 1963 году родители купили кооперативную квартиру на проспекте Мориса Тореза (бывший Старопарголовский), на краю города - по тем временам, внизу в доме располагался знаменитый мебельный магазин. Школу мне пришлось оставить, я перешла в другую, возле нового дома. Был восьмой класс. Долго страдала по Пашке Калинину, иногда приезжала на Кирочную и нечаянно стремилась его увидеть. Квартира была очень неплохой, даже не распашонка - три комнаты. Одну отдали мне, родители поселились в проходной - гостиной, спали на раскладном диване. Бабуся и Сашка жили в одной комнате. Уже много лет спустя я стала понимать, как это тяжело и неудобно, несмотря на всю ее любовь. Но она была ведь пожилым человеком, не здоровым. Одеться-раздеться и все прочее...
МОЯ БАБУСЯ
Страшно больно и обидно мне было за бабусю, когда мой отец насмехался над ней, передразнивал ее акцент, специфические выражения. Она была человеком исключительной доброты. Смею надеяться, что многое - гораздо больше, чем от мамы - я унаследовала от нее. В нашем доме любого человека принимали как желанного гостя - даже если это был обыкновенный сантехник или, как тогда говорили, водопроводчик. Бабуся непременно приглашала его к столу после работы. О Симе, Симочке Качуриной я пишу отдельный рассказ. Ее прибаутки, ее доброта, хлопотливость, теплое окружение, которое она создавала в доме.
СЕМЕЙНЫЕ ПРАЗДНИКИ
Мы обычно отмечали главные праздники: дни рождения, годовщины свадеб, конечно же, Новый год и Восьмое марта. Поскольку семья была большой и разветвленной, то и встреч было много. В нашей коммунальной квартире на Кирочной собирались тетки, дядьки, друзья. Помню, как отдельные кадры, такие зарисовки. Я лежу на широкой тахте, привалившись к стенке, за спиной у кого-нибудь из взрослых, в полудреме, и слышу разные рассказы. Один из них, повидимому, повторялся чаще всего, и он запечатлелся в памяти больше других. Это рассказ дяди Лелика (Леонида Лившица) о том, как он воевал, попал в плен и из плена бежал.
В некоторых случаях, наверное, когда отмечалось что-то особо веселое, наши мужики переодевались женщинами. Дядя Лелик, меланхоличный, спокойный, добрый красавец (все Лившицы хороши, но он был - особенно), снимал рубашку, накидывал через плечо, как тогу, шелковое покрывало, лежавшее на постели, и так выходил в большую комнату. А там уже дамы бились в судорогах от хохота.
ЛЕЛИК
Потом, когда моя бабуся умерла - а после нее осталась только тетя Соня из того, старшего поколения семьи Лившицев - встречаться стали все реже. Лелик умер от рака легких. Он знал об этом, я помню его растерянную улыбку в одну из моих последних с ним встреч. Он умер 8 февраля 1980 года, а было ему всего 60 лет. Недавно, летом 2005 года, умерла жена Лелика, тетя Зина. Его судьба была особенно нелегкой. Как назло, у него были две тещи - мать жены и ее сестра. Жили они все, с двумя детьми, фактически в одной длинной, как вагон, комнате коммуналки на улице Рубинштейна, возле Пяти углов. Иногда мы шли к ним в гости пешком по зимнему Ленинграду. Потом они повесили в этом вагоне занавеску, которая отделила от основной части некий предбанник. Ой, да кто ж тогда жил в других условиях?! Таких счастливцев в нашем кругу было мало. Наш Ленечка родился ровно через год после смерти Лелика, 7 февраля 1981 года. Мы назвали Ленечку в память дяди Лелика, Леонида Лившица.
КОММУНАЛКИ
Наша жизнь в коммуналке была еще ничего себе. Другие жили куда в более страшных условиях. Правда, были среди нас и немногие счастливцы, уже в 50-е годы обладавшие отдельными квартирами. Но это - редкий случай. Родители Миши и Гриши жили вчетвером в 12-метровой комнате на Лиговке, мальчишки занимались музыкой по очереди. Таня Павлова - Жердина - вместе с мамой и бабушкой жила в доме 24 на Кирочной (а мы в 22-м), там в их распоряжении была одна комната, в которой они выгородили угол для Тани. В старых домах были высокие потолки, поэтому часть жизни протекала по вертикали, вверх: антресоли, высокие шкафы, на которые надо было залезать по приставной шатучей лестнице. Некоторые, как я слышала, ухитрялись поделить комнату по высоте: если высота потолков достигала 4-х метров, можно было внутри устроить нечто вроде мезонина. Кстати, такие случае известны мне и в Израиле.
ДЕТИ: ЛЕНЯ
Только когда родился наш Ленечка, мы поняли, какой курорт имели с Толиком. Но все это мелочи. Если Толик похож на меня, то Ленчик - вылитый отец. На ранних фотках у него хитрая плутоватая улыбка, которой он прикрывал свою застенчивость. Не знаю, насколько повлияло на его здоровье то, что он родился восьмимесячным, но совесть меня мучает ну чуть ли не до сих пор. Когда ему было два годика, врач Гусев определил ферментопатию, дискинезию желчновыводящих путей, и в поисках ферментов и лекарств Миша мотался по всему городу. Ленчик был совсем худышка. Когда мы пришли с ним из роддома и уложили в кроватку, я поглядела в угол, где спал семилетний Толик, и он показался мне таким огромным...
Обучения музыке Ленчик счастливо избежал. Там. Но не избежал здесь. В 17 лет он взял в руки гитару и спустя двое суток (ел, пил, спал с ней) уже играл аккорды. Сейчас он непостижимым для меня образом компонирует незаурядные гармонии, сочиняет мелодии, а тексты по-английски (при поддержке Толика), с ребятами составил рок-квартет, они пишут, выступают. Он чрезвычайно самостоятелен, независим. Был период в нашей жизни, когда он что-то свое, неуложившееся, несложившееся, срывал на нас. Ну а кто же ближе родителей?! Сейчас - гармония. И с братом отношения теснейшие - раньше так и вообще они были ближе.
ДЕТИ: МИЛА
Ну не буду разводить тут идиллию. Я просто знаю изначально: поскольку я столько натерпелась в первые 10 лет своей супружеской жизни (и два без малого года до того) от маминых претензий, то от меня такого не дождетесь! А может быть, и не так. Может быть, так: если моему ребенку хорошо, то и мне - отлично. Женевьева - ведь она была совсем чужим человеком. Но мы тоже сразу нашли общий язык (увы, не английский, но это не важно). И все же это не мое дело, это его дело.
Словом, с Милочкой у нас, как мне кажется, сразу сложилась дружба. Вскоре после того, как они поселились вместе с Толиком. Мы с ней разок съездили в Тель-Авив, прошвырнулись по тряпочкам. Ходили вместе - втроем - на несколько концертов. Совсем из области чудесных совпадений - что наши дни рождения в один день. И для полного понимания друг друга нам достаточно полуслова. А теперь у них есть Лялечка.
ДЯДЯ БОРЯ КАЧУРИН
Мы с Мишей поженились 30 августа 1972 года, вопреки желанию моей мамы, с благословения моей бабушки. Специально подогнали день свадьбы под родительскую годовщину - у них 1 сентября. Зимой 1972-73, когда я уже была беременна Толиком, в свои новогодние студенческие каникулы нам вдруг взбрело в голову поехать в Москву. Дело в том, что нам не пришлось изведать свадебного путешествия: медовый месяц, как, впрочем, и следующие, мы провели дома, в учебе. Жили еще в квартире моих родителей. Собрались мы в Москву в течение часа-двух. Был у меня адрес дяди Бори, известного долгожителя (ему тогда было уже 93 года). Бабуся была категорически против, она, видимо, знала его гораздо лучше меня. Он к тому времени овдовел (в 86 лет, после 50 лет совместной жизни с тетей Олей и при наличии отсутствия детей), и вскоре женился вторично на тетке, которая была моложе его на 30 лет.
Какие-то неизвестные мне истории были с наследством, произошло тяжелое выяснение отношений между мамой и Майей. У дяди Бори была дочь (не от тети Оли) во Франции. Короче, в результате всей этой катавасии Майе досталось старинное пианино в барельефах, совершенно не державшее строй. Сегодня я понимаю, что оно не представляло собой даже музейную ценность. А мама получила серебряные сахарницу и молочницу. Сегодня я понимаю, что они не представляли собой даже материальной ценности. Все мы здесь, а весь этот антиквариат - там. Наверное, сгорел или расплавлен.
Итак, мы с Мишей, с рюкзачками на спине, собираемся выйти из дому, бабуся кричит вслед что-то вроде - "ненормальные", но на бегу записывает мне телефон своей старинной гимназической подруги. Имени ее не помню. Мы приехали в Москву, добрались до дяди Бори. Он жил в чудовищной коммуналке, наверое, там было 25 семей. Две уборные, расписание по часам, вонь затхлости, дешевой еды, длинный бесконечный коридор. Нам открыла его жена. Мы прошли в комнату. Он сидел за огромным письменным столом-антиком в каком-то архалуке. Разговаривал не спеша, плавно, временами задремывал, будто зиц-председатель Фунт. И вот что он сказал нам: "Вы пойдите ночью гулять по Москве, утром возвращайтесь, я вам много чего расскажу, может быть, даже выйду с вами". Ночью... зимой. Я на пятом месяце... Я позвонила бабусиной подруге. Она схватилась: "Тут же приезжайте, вы сумасшедшие!". Поместила нас на раскладушке - она тоже жила в коммуналке, да еще в одной комнате. Не родственница вовсе... Ночь мы провели нежно и томно, в обнимку - из-за тесноты. Живот посредине.
МОЙ БРАТ САША
Старшая сестра (на 9.5 лет), естественным образом я попала к брату в няньки. Чему была премного довольна. Ведь это в большой степени благодаря мне он появился на свет. Когда я немного подросла, поняла, что мне не хочется быть одной, и стала канючить: родите мне сестру или брата. Родители отговаривались. Но все же родили. Семейная легенда гласит: однажды мою маму сильно пугнула наша всеобщая тетка Миля, сказав ей: а что, мол, ты будешь делать, если Мариночка, не дай Бог... И сколько положено месяцев спустя на свет появился Саша Глозман. До полугода он был блондином ангельской красоты, с наивным херувимским личиком. Впрочем, хорош собою он и по сей день, только к блондину близится с другой стороны - сильно седой.
Нянчила и мамчила я его с удовольствием. Он был очень послушным, искренне пугался моих страшилок, которые я любила рассказывать. Потом, лет в шесть, я стала его первой учительницей музыки. Особых способностей он не проявлял, но заниматься любил, а его природной постановкой рук восторгались все, начиная от нашей общей учительницы Розы Генриховны.
Саша окончил Ленинградский медицинский институт по общей специальности, специализировался по кардиологии. Когда он еще был студентом, я была беременна младшим сыном Леней. Рожать собиралась в марте, но по собственной неосмотрительности вызвала преждевременные роды. Схватки начались, когда я прибежала домой. Дома же были одни мужики: отец, муж, Саша и старший сын Толик, которому было 7.5 лет. Саша с трепетом начал готовиться к приему новорожденного, но тут вмешалась - по телефону - наша тетя Мая и погнала меня в роддом. Так Сашке не удалось стать акушером.
После смерти мамы в 1983 году Саша стал готовиться к отъезду из СССР. Еще в период своей учебы в институте он вгрызался в английский язык - думаю, что еще крепче, чем я потом в иврит, хотя бы потому, что ему было труднее. В это время он познакомился с Ирмой, финкой, и вскоре они поженились. Он уехал в Финляндию, освоил там финский язык, подтвердил свой медицинский диплом и начал работать медбратом. Года через два они разошлись, он уехал в Штаты.
В США Саша устроился работать по специальности - врачом, расширив свой профессиональный профиль. Он - врач-психиатр. До 2001 года Саша жил с семьей в Нью-Йорке, в Бруклине, как и другие родственники. После 11 сентября он взял жену Катю и двух сыновей - Феликса и Томаса - в охапку и перебрался в маленький тихий городок Саратога-Спрингс. Там он работает в находящейся неподалеку психиатрической клинике. Катя - социальный работник, но она много времени уделяет детям. Оба мальчика с моей легкой руки начали учиться играть на фортепиано, после моего отъезда (я побывала у них летом 2007 года) родители купили им навороченное электро-пиано. Играют на профессиональном уровне в настольный теннис, Томас два года назад стал бронзовым призером США в своей возрастной группе. Их дом с обширной лужайкой - типичный дом среднего американца, знакомый нам по кино. Я про себя называю их "Фелек и Томек" - герои "Короля Матиуша".