Ну что это такое... ведь Боб ко мне пришёл! Выгнать бы их всех, хотя бы на кухню. Выгонишь их, как же...
Боб - скрипач, небольшой, ладный, блестит очками и помахивает бородкой.
- Работать, работать! Нет, сначала - ужинать. Здесь кто-нибудь ел?
Дом заёрзал и проглотил слюну. Все сползаются на кухню, пока Боб готовит ужин, приплясывает и поучает.
- Смотрите, дети, это - мясо, его едят, прекрати хихикать, люди и собаки. Да, а что Клёма? Или кто-то уже бросил курить?
- Ну, вы скажете... Да, у нас радость: в доме родилась штрафная банка!
Банка подробно рассматривается. Там наглый текст:
* Курение - штраф 15 шек.
* Выпасть из окна - 40 шек.
* Наезды на ближних - 50 шек.
- И что, ему понравилось?
- Ещё бы. Обещал не вопить и попросил выключать бойлер. Чтобы не было пожара...
А - вот и он, наш некурящий друг, сосед и "мужчина в доме", Клёма (сокращённо от "клемма").
- Ну, что у нас плохого? Боб, ты опять их кормишь? Смотри, может, готовить научатся...
- Нет, какая наглость! - Галка раздувается, как кобра. - Этот человек забыл, как я его кормила!
- А как ты меня кормила? И где сырники?
- Славочка, деточка, люди сырников не едят!
- Подумаешь, неедяки...
Клёма (в хорошую минуту - Славка) сбежал из киббуца, не вынеся радостей свободного коллектива. А я болталась между небом и землёй Израиля в поисках комнаты. Мы сняли квартиру, огромную, как аэродром, в районе старой автостанции. Прежний жилец оставил гору одежды и продукты в холодильнике. Ему больше ничего не было нужно: он умер. Его дети оставили вещи лежать аккуратными стопками на грязном ковровом полу и выключили холодильник. Месяц квартира жила сама по себе.
В первый же вечер мы занялись вещами. Мусорка стояла точно под нашими окнами. Обрывки чужой жизни выпархивали с балкона и падали. Не все, правда, точно в мусорку. Убирать под окнами мы не стали и правильно сделали: к ночи приехали серьезные люди на машинах и загрузили багажник.
Я поменяла мезузу на входной двери. Не очень понимая, зачем, просто знала: свой дом - своя мезуза. Мы вымыли квартиру, особенно холодильник. Иначе, чем подвигом, это не назовёшь: холодильник врос в пол и обдавал вонью кухонный угол.
Это усилие нас истощило. Где-то с месяц каждый расслабленно обживал свою комнату, обморочно выползая в длиннющий коридор за бытовыми подробностями.
За окном синел неоновый отблеск, заливая лучами потолок новой жизни. Дрожание воздуха притягивало ветер. Такое впечатление, что норд-вест (или как его там) пролетал сквозь мою комнату старинным индийским (ближневосточным) путём.
...У Клёмы золотые руки, и эти руки не дают ему покоя. Когда он починил свою территорию, он перешёл на мою. Честно говоря, я не умею просить о помощи, и почему бы самой не заткнуть дыру в окошке? Но нет. Оказывается, у нас теперь есть "мужчина в доме", и "чтобы я прекратила нарушать", а то он нервничает.
Особенно замучил Славку мой обогреватель, у которого передняя стенка оторвалась навсегда. Славка орал, как больной бегемот. Он считал, что мы с обогревателем устроим пожар, особенно я. Он чувствовал, что, когда я молчу, возможны взрывы бытовых предметов. Когда обстановка накалилась так, что бойлер мог взорваться сам по себе, в доме стали оседать люди. Пришли бездомные друзья и защитили обогреватель.
Боб заходил отдохнуть. А заодно убедить меня, что профессия уличного музыканта не хуже любой другой. Я долго собиралась с отмороженным духом, и, наконец, решилась. В последний вечер перед началом трудовой деятельности я молчала, как утюг, вызывая у Славки подозрения насчёт взрыва обогревателя...
Утро. В Рамат-Гане тихие улочки шелестят ногами - люди идут на работу. Это что, вот так прямо и петь?!
- Да, вот так и петь. И старайся поменьше пауз.
Ставлю на пюпитр списочек-программку. И сборник каких-то нот - декорация, словом. Раскрытый футляр от гитары, и - шекель для зачина. Поехали.
Песня скукоживается в моём горле, застревает утренним сипом. А мы её - на подтексте. Старый дом, разбитая мусорка и свет в окошке, прямо напротив спальни. Он всегда горел, этот свет. "Может, пьют вино, может, так сидят..." - это поэзия притягивает жизнь, или жизнь рифмуется, как ей нравится?..
Воздух переливается волной между домами, "пока ещё ярок свет...".
Особенно ярок с утра и расплёскивается к полудню. Перекур. Хозяйка аптеки выносит мне чай и булочку, за труды, - новичкам везёт.
- Ну что, моя девочка, устала? - Боб, как хороший поезд, появляется точно по расписанию.
Идём к нему на дневной перекус. Ой, какой он дома правильный! Брюки в складочку. Деньги нужно считать вовремя. И воду - пить, пить, мы на Востоке, здесь жарко...
...Ещё три часа песен, уже привычнее, и люди останавливаются, и продавец напротив выдвигается из магазинчика - послушать. Это успех...
Через месяц я уже носилась между Алленби, Рамат-Ганом и старым Яффо, разгребая гитарой жаркий воздух. Улица меня приняла. Музыканты здоровались, тель-авивские бездельники зазывали на чашечку кофе. "На работе не пью", - твёрдо отвечала я...
В старом Яффо народ рассаживался кружком, подставляя души родным мотивам. Бедные мои... Я не хочу ронять вчерашние слёзы, это сейчас цветут магнолии, и пахнет морем, но слушатели плачут, отходят воды... Человек рождается из памяти и надежды.
Олимы слушать слушают, но платить - ещё чего. А мимо проносятся грубые израильтяне, ухом не ведут, нагло бросая шекели в мой гитарный футляр.
...Синий вечерний свет, тёплый дом (когда не дует из дыры за телевизором), куча народу (шестеро), вечерний Боб укладывает скрипочку на стул. Вечерний трёп.
- Ну, что у нас плохого? Уже объявили Тель-Авив вольным городом?..
- Ты всё перепутал, это Стамбул... Народ, мы в Турции!
- Спасибо, что не в Туркмении...
- Пожалуйста. Хотя тебе бы понравилось - колючки, сколопендры, саксаулы...
- Не ругайся. А теперь спой что-нибудь хорошее... - Затаённое ехидство этой фразы всегда радует. Обычно она звучит сразу же после песни.
- Радость моя, пой, пока не удавили...
- Старые грымзы, отвалите! Боб, скажи им...
"Старые грымзы", каждой не больше двадцати пяти, делают вид, что смутились. Боб жизнерадостен. Он достаёт из футляра скрипочку, завёрнутую в платок, откашливается, настраивается на безалаберные наши души...
И вот он вышивает на скрипочке, и нет большего чуда на земле, чем этот "Чардаш" Монти! Синий отблеск мечется по потолку, ветер звенит под перепляс терций. Наш корабль неутомимо пробирается по тяжёлой воде, матросы танцуют на вантах, поднять паруса! Прямо руля! Чайки проносятся над нашими головами, уходя в зенит. Тель-Авив, холст, масло...
...Медленно-медленно проступает весна. Она просачивается лёгкими ветерками и опять прячется. Когда же? Когда кончится этот невыносимый дождь? В доме сыро, все простужены, надо менять газовый баллон, платить по счетам, денег нет, в такой холод на улице не попоёшь... И всё-таки Боб рядом, мороженое в холодильнике. Февраль.
...Очередное утро было странным. Тонкий запах весенней свежести, небо под крышей... Или весна? Сердце подозрительно задрожало, в том числе голова. Окна раздвинули стены... что со мной, где крыша, где потолок?! Вдруг раздался звонок.
- Да?
- Привет. Это я. Я приехал.
Ты?.. Никто никого не ждёт, конечно...
- Привет! Кажется, сегодня таки весна... Ты насовсем приехал?
- Насовсем.
В тот же день мы встретились. Весна распахивает крылья, дома разбегаются в стороны, караул, он же финиш, приехали...
Ты сидишь в кафе под тентом, встаёшь, подходишь, рубашка в клеточку...
- Ну, ты как?..
- А ты - как?..
...Ледяной ветер, мы брели по Москве, ты говорил без перерыва, ходячий джаз... твой голос заглушал шоссейные трели... Нет, не о любви, - ты вспоминал своего деда.
- А ты - как?...
Другой воздух, по нему летят слова, звучит похоже... Мне не хватает ледяного ветра? За этим дело не станет... Ты уезжаешь недалеко, в Хулон. А я отправляюсь работать.
...Рамат Ган, как обычно, идёт мимо, но петь не мешает. Мы наполняем музыкой улицы, мы убогие, нас держат земля и небо...
Вдруг раздался вопль:
- Ты уберёшься в свою вонючую Россию?!
Так не бывает. То есть - со мной такого не случается. Мне показалось.
- Куда?..
Он повторил и развил тему... Ребенку двенадцать лет, у него недержание свободы слова.
Я так растерялась, что молча спросила у неба: "Разве с нами так можно?.. с юродивыми... людьми..."
В одну секунду, хотите - верьте, хотите - нет, возникла толпа израильтян. Одни взяли подростка в кольцо и стали объяснять ему, громко и внятно, как нужно себя вести; другие говорили мне: "не волнуйся... не бери к сердцу..."
Домой я вернулась пришибленная. Квартира молчала, друзья с перевёрнутыми лицами прятались по углам. Клёма сжал мне плечо:
- Ты, главное, не волнуйся. Боб заболел.
- Где он?
Боб лежит на матраце и... икает. Раз в три секунды. Он весь сотрясается, пытается улыбнуться, и - опять.
- Знаешь, я ведь никогда не болею. Это же кость (стучит по голове) - чему тут болеть...
Час, другой, третий... Икота не прекращается. Мы всё перепробовали - задерживать дыхание, прыгать, пить воду... Всем страшно. Наутро едем в больницу. Знакомый врач сказал, что нужно колоть в нерв. И что ещё несколько дней, и сердце может не выдержать. В больнице отказываются колоть в нерв - это опасно. Колют успокаивающее. Боб засыпает на пару часов. Во сне не икает. Просыпается - и опять. На другой день едем к экстрасенсу. Боб как ребёнок - "А куда идти? А как мы домой вернёмся?"
Экстрасенс не помог. Сказал: "Ждите". Ждём. Вечерами старательно веселимся, изо всех сил, у кого они есть. Галка вытаскивает меня на лестницу покурить. Хорошо сидеть на ступеньках, главное - тихо. Каменный пол равнодушно отражает звуки:
- Не квартира, а икающий лес...
- Пора вешать объявление и брать плату за вход...
В разгар веселья приходит он - Он... Недоуменно оглядывается - зачем так много людей в одной квартире?.. Белый костюм, далёкий взгляд...
Боб агрессивно икает, курсируя между кухней и комнатой.
- А давайте жарить картошку! Народ любит жареную картошку! - умница Галка. Что бы я без неё делала...
- Народ любит с маслом, и чтобы крупно нарезать. - Боб отвлёкся, но это ненадолго.
- Вот так мы и живём...
- А ты что ему - нянька? Уже большой мальчик...
- Да, вот сейчас - нянька.
- Я позвоню?
- Попробуй...
...Уже пять дней длится "икающий лес". Ночью вылезаю на балкон и молюсь, как умею. Я кричу Ему: "что Тебе старый уличный музыкант! Он всю жизнь молился Тебе на своей скрипочке!.. помоги, помоги, у меня никого нет, кроме Тебя..."
На шестой день приехала жена Боба - отвезти его домой. Да, Боб у нас человек семейный, у них большой дом на территориях, это здесь - "улица для скрипки". Через пару дней позвонила тёща, благодарила, они там впятером чуть не слегли от ужаса... Назавтра икота прошла, как и не было.
...Наш корабль (я помню, он был, с белым парусом!) остановился, тихо превращаясь в лодки, плоты и брёвна. Вскоре все разъехались по городам и странам. Боб иногда звонил. Потом перестал.