Аннотация: Это было в 1968 году.
"На наших знаменах написано слово "ПОБЕДА".
Так являлось, так и писалось...
КАК Я БЫЛ РЕЖИССЕРОМ
Этот рассказ тоже связан с судьбой моего отца, который прошел всю 2-ю мировую войну почти до Берлина. Пролил кровь, отдал лучшие молодые годы и потерял всех родных. И его часть находится в победе над немецким зверем. И его кровью окрашено победное знамя.
Это началось еще до того, как начали борьбу за право выезда на родину.
Я работал врачом, и заочно учился на режиссерском факультете Ленинградского государственного института театра, кино и музыки. Руководителем факультета был главный режиссер Ленинградского большого драматического театра им. Горького Георгий Товстоногов, а мастером курса Марк Львович Рехельс.
Как тогда выражался мой мастер, я "подавал надежды".
В Тосненском доме культуры три выпускницы Ленинградского института Культуры должны были срочно сделать дипломную музыкально-драматическую постановку.
Разыскали меня в больнице и попросили помочь поставить спектакль к дню победы над фашистской Германией. Инсценировка носила звучное название:
"На наших знаменах начертано слово "Победа"
Только год тому назад на бело-голубых знаменах Израиля было начертано слово "Победа". Естественно, что я об этом боялся "громко" подумать.
Меня же интересовало то, что во время Второй Мировой войны было уничтожено 6000000 евреев. Я поставил условие, что в постановке получу полную свободу действия. Согласились, выразив обеспокоенность только тем, что не успею переделать спектакль и поставить его за такой срок...
Когда мы остались с Людмилой наедине, я ей сказал напрямик, что хочу ввести в действие эпизоды гибели 6-ти миллионов евреев, и что для этого имеется благодатная почва в истории концлагерей, гетто и пр. Она со всеми доводами согласилась подозрительно быстро.
В конце она сказала, что, не глядя на то, что по отцу в паспорте она записана русской, мать ее еврейка...
Это было приятной неожиданностью. В дальнейшем я познакомился с очень милой еврейской матерью Люды, и отчим оказался тоже евреем. Ее братишка по матери позже сыграл у нас мальчика из Белостока.
В новой инсценировке использовал эпизоды из "Братской ГЭС" Е. Евтушенко, его же запрещенный, "Бабий Яр", стихи Маяковского "Жид", "Еврей", "Товарищам из Озетта". И главное, официальные материалы из Нюрнбергского процесса над фашистскими преступниками.
Еще "сырую" постановку на ночном прогоне должен был просмотреть ответственный товарищ, женщина из райкома. Я сказал артистам, что спектакль отработан, а прогон используем лишь для закрепления слабых мест.
Убрал почти все "скользкие места" и большую часть моего микрофонного текста.
И был прогон, и "товарищу" из райкома все понравилось, и она даже прослезилась- так ярко напомнило времена прошлой войны.
Она сожалела, что не сможет быть на завтрашней премьере...
Если б она знала, как была приятна эта новость для начинающего режиссера!..
***
Зрители поздравляли нас после премьеры, и представители из института Культуры не заметили "сионистской направленности" спектакля.
Зрители - простые русские люди, плакали от жалости к судьбе невинно замученных, убитых, сожженных, затравленных собаками, задушенных в газовых камерах...
***
Чтобы играть на сцене немцев-гитлеровцев, кроме костюмов, которые мы с большим трудом раздобыли в костюмерной театра, нужно было оружие, или его макеты. Немецких автоматов раздобыть, конечно, не могли, но спас "неслучайный" случай.
Когда в тосненском военкомате я рассказывал о предстоящей постановке, посвященной дню Победы, то подполковник комиссар сказал, что он постарается выделить учебные автоматы "калашников".
При разговоре присутствовал пожилой кадровый старшина. Старшина - еще из тех старшин, даже при буденовских усах, выправке и с зычным голосом.
Короче, выделили нам шесть "калашниковых", так похожих на немецкие. Более того, сам старшина вызвался охранять "боевое" оружие во время спектакля.
Он был идеальным старшиной советской армии, но вот только любил выпить, хотя и эта особенность характерна для кадрового военного...
Идет премьера спектакля "На наших знаменах написано слово ПОБЕДА". Переполненный зрительный зал большого дома культуры. На сцене Люда (эссесовка из "Бабьего яра") в немецкой форме с галифе, в блестящих хромовых сапожках, с хлыстом в руке, гоняет по кругу рыжего еврейского мальчика из Белостока.
Тревожная музыка записи плывет через мощные репродукторы.
Голос из-за кулис - это я говорю в микрофон. После выдержек из текста Нюрнбергского процесса идут слова:
-Их погибло 6000000. Шесть миллионов невинных людей: старики и старухи, матери и беременные женщины, подростки и дети, грудные младенцы, которых отрывали от материнской груди и на глазах обезумевших матерей, разбивали их головки о стены здания или о булыжник мостовой...
Шесть миллионов сожженных, задушенных газами, погибших от голода и болезней, - экспериментальных животных "прогрессивной" медицины...
Представители райкома и райисполкома стали настороженно перешептываться, кто-то срочно вышел.
-Шесть миллионов! Это - целый народ, это - целые нации и государства...
И идет перечисление стран с количеством населения, меньшее количества замученных: Финляндия, Норвегия, Сирия, Иордания...
Мой голос торжественно звучал в полной тишине, усиленный мощными громкоговорителями.
Кто-то из зрителей уже утирал слезы, кто-то тихо всхлипывал.
Затем полилось из мощных динамиков торжественное пение "Бухенвальдского набата" в прекрасном исполнении хора, наши артисты со сцены тоже подпевали.
Представители властей, которых я видел через отверстие в моей будке, где я сидел у микрофона, демонстративно стали покидать зрительный зал...
***
А за кулисами происходило следующее.
Мой служака-старшина из военкомата лично решил охранять выделенные нам автоматы, заявив, что и муха не пролетит за кулисы, где был запасной выход.
Перед торжественным выступлением он хорошо "зарядился" водкой и был во всеоружии, - все же - 9 мая, день Победы над фашисткой Германией!
Когда властьпредержащие послали своих представителей прекратить выступление, но на их пути оказался боевой старшина при форме и с пистолетом в кобуре. Никому не удалось проникнуть за кулисы. И вызванных на помощь из райкома не пропустил рьяный служака.
-Там боевое оружие. Я ответственен за него. Ни одна живая душа не попадет на сцену. Только через мой труп. И расстегнул кобуру пистолета...
Спектакль закончился грандиозным успехом у зрителей, родных и знакомых наших актеров и представителей института Культуры.
В финале после "Бабьего Яра" Евтушенко стал нарастать хор "Люди мира, на минуту встаньте..." в исполнении всех участников спектакля...
***
И стали меня таскать по разным "штатским".
Говорили всякое, обвиняя в том, что моя деятельность не соответствует облику и идеологии "советского врача". В полемике спора, что весь материал был цензурный, и что ничего антисоветского я и в мыслях не держал, кегебист в штатском заявил мне, что этой постановкой я "лью воду на колеса сионисткой мельницы и дую в агрессивные паруса некого разбойничьего государства".
Когда я ему возразил, что эта постановка касается только судьбы погибших евреев, в том числе и евреев СССР, то он сказал мне: "А кто иной, как не недобитки, находятся сейчас у власти в Израиле?.."
Моя рука автоматически потянулась к тяжелому пресспапье на столе...
Тот хладнокровно вытащил из ящика письменного стола пистолет, положил его дулом ко мне: "Спокойнее, спокойнее, молодой человек... Но мы все равно их добьем"...
Эти несколько месяцев "бесед и проработок" явились хорошей подготовкой для встреч в ОВИРе после изъявления нами желания выехать в Израиль.
***
И вот я приглашен на дом к мастеру курса Марку Львовичу Рехельсу.
Я захватил с собой текст инсценировки.
Уважаемый режиссер, мой педагог, кстати, очень честный и добросовестный художник, талантливый режиссер, которому не давали дороги из-за его неарийского происхождения, не стал вникать в художественную и постановочную часть инсценировки. Он журил меня за то, что я "подвел" наш институт, и в частности, его самого. "Лбом стену не пробьешь".
И когда я стал доказывать, что гибель 6000000 невинных евреев не моя фантазия, а историческая реальность, факт, который умалчивают, то он сказал мне, что он и сам еврей, и ему тоже не безразлична трагическая судьба многострадального народа, но во всем есть политика...
Марк Львович! Вы нам порой рассказывали "еврейские анекдоты", изредка ставили еврейских авторов и любили талантливых еврейских писателей. И хотя с восхищением смотрели, как двое одесситов, студентов нашего курса, исполняли на студенческой вечеринке еврейские песни и танцы в ответ на песни азербайджанцев, вы не нашли в себе мужества выстоять.
Хотя в те времена очень трудно было кого-то обвинить, пока ты сам не стал на его место.
От имени Г.А. Товстоногова предложили мне самому оставить курс. Как тяжело было вам смотреть мне в глаза (да, вы и не смотрели!)...
***
Это написано сразу же по прибытию в Израиль в кибуце "Ашдот-Яаков". Эпизод со старшиной дописан недавно. Тогда я бы не посмел писать такое. По приезде в страну мы по-прежнему боялись даже произносить слово "еврей".
Помню, когда мы уже летели в самолете "Аэрофлота" в Вену, возле меня сидел какой-то гражданин в кепочке. Я держал на руках больного Додика. И вот гражданин, не отрываясь от газеты, не повернувшись ко мне, произнес:
-Ну, гражданин Мендельсон, вы думаете, что уже улетели? Думаете, что ушли от нас? Рано радуетесь... Мы, если пожелаем, найдем вас и в вашем Израиле. Не забывайте этого... И о сыночке вашем подумайте, ведь он чуть было не остался без вас у нас...
Неподдельный ужас объял меня, хотя я старался не подать и вида: "Неужели они найдут меня повсюду, даже в моем Израиле?"
Стоит понять тот период, когда писалась эта статья.
Слава Б-гу, мы - на родине. Да и они уже не те. Развалилась скрипучая телега. Остались лишь воспоминания.