Молодой мужчина, довольно подтянутый, в легких летних брюках и клетчатой рубашке с короткими рукавами идет по тенистой аллее парка. За его руку держится мальчик с белыми кудрявыми локонами, одетый в шорты и легкую рубашку. На голове у него желтая шапочка с козырьком. Малыш заглядывает в лицо отцу своими большими голубыми глазами и что-то спрашивает.
Они общаются на странном языке. А так как говорят вслух, то редкие прохожие оглядываются. Некоторые в недоумении, другие ускоряют шаг. Но для обоих не существует остальной мир: ни голубое, глубокое небо с плывущими барашками облаков, ни тяжелая, дремлющая в полуденном зное листва деревьев, ни щебет и порхание птиц. Им сейчас важен только их разговор - общение отца с сыном...
Это было в приднепровском городке Речица, который когда-то был "идише штейтеле", а к тому времени, хотя еще и оставались там жить еврейские семьи, все было перезабыто. Обрусевшие или обелорусившиеся евреи очень старались во всем походить на гоев. И говорили по-гойски.
Вероятно, старшее поколение еще пыталось говорить по-еврейски (на идиш) между собою, когда старались что-то скрыть от своих детей. Именно по этой причине я и знал немного идиш, т. е. многое понимал, не умея разговаривать.
В Ленинграде и от этих крох "маме лошен" (материнского языка) мы тоже были изолированы. Став на путь стремления выехать в Израиль, после рождения нашего первенца Давида, которому мы тайно сделали обрезание (Брит Мила), хотелось восстановить те крупицы знаний еврейского языка, которые сохранились на полочках памяти.
Вспоминал слова (часто перевранные), записывал их на стене большими русскими буквами. Один из эпизодов в ОВИРе я описывал в рассказе "Я говорю вам русским языком", когда маленький Додик "прижал к стенке" большого и усатого капитана милиции.
На лето я приезжал на каникулы в родной городок. Он находился в 40 километрах от Гомеля. Когда-то Речица славилась еврейскими невестами, а Гомель - женихами, а может быть, и наоборот. Одними из знаменитостей Речицы считались актер ленинградского театра им. Горького Ефим Копелян (в прошлом, кажется, Каплин), да один из изобретателей судна на подводных крыльях... Речица утопала в садах, вокруг сосновые леса, полные грибов и ягод, но самой большой примечательностью был Днепр.
О, Днепр моего детства! Левый берег - заливные луга, раскинувшиеся на многие километры, правый - крутые обрывы. Ширина реки достигала полутора километров. Посередине был прекраснейший песчаный пляж, где проходило наше детство, а потом и студенческая юность. Утренние зори, которые мы встречали на рыбалке, первые проплытые метры, когда научился держаться на поверхности. Потом первый заплыв с остановкой на мели... Я думал, что недотяну (ведь мне было 10-11 лет), казалось, что вот-вот утону. Но все-таки доплыл обратно до берега, без сил выбрался из воды и увидел лицо и глаза моей мамы.
Мамеле, прости меня за все, что я причинил тебе в жизни!..
В бурные дни мы перевозили желающих на снятой напрокат лодке. Или же плыли по течению на плотике или в лодке, заваленной сеном с заливного берега. Облака над Днепром, бездонные звезды по ночам, всплески рыбин (как нас пугали, старых двухпудовых сомов, которые могли затащить человека на дно или содрать кожу с ноги), музыка с обрыва над Днепром...
Однажды Додик шел вдоль берега со своей тринадцатилетней тетей Беллой. Она с кем-то говорила, а может быть, просто загляделась...
Повернулась и видит: Додик исчез...
Это было просто личное наблюдение Небес. Она каким-то интуитивным чувством поняла, что ребеночек упал в воду. А там, прямо у берега, был крутой обрыв в воде - дно сразу же резко опускалось на два-три метра вниз. Бедная Белочка... Но, слава Б-гу, она каким-то чудом обернулась и, не обнаружив его на берегу, бросилась к реке и успела увидеть ребенка, камнем уходящего на дно. Не помнит и не понимает, каким образом сумела схватить его за волосы, упав на край обрывчика, и выловила почти утонувшего ребенка.
Только лет через двадцать пять она в страшном волнении рассказала мне...
Наш парк над Днепром.
Это отдельная эпопея ... На обрыве, над широкой гладью Днепра, с панорамой на бесконечные заливные луга с парящим в дымке на горизонте дальним лесом, с великолепным видом на пляж. Додик, тогда еще малыш, и то помнит и пляж, где он был единственным обрезанным еврейским ребенком, и зеленый парк над Днепром, где по вечерам звучала с танцевальной площадки незабываемая музыка легендарного духового оркестра...
Мы гуляли с малышом по городу моего детства. Зашли в один парк, в котором были могилы погибших за освобождение города, стояла старая пушка, а раньше возвышался гранитный памятник всемогущему тирану, на который даже дикие голуби не осмеливались опорожняться.
Я пытался с сынишкой говорить на нашем идише-инвалидише.
Было пустынно в полуденное летнее время, и только птицы щебетали в густой листве. Тишина. Покой. Ностальгия. Мы медленно перешли через улицу, и пошли по аллеям старого парка над Днепром. Я не прекращал упражнений на идиш и специально делал это достаточно громко. Кто-то странно оглянулся, а потом, как мне показалось, даже какое-то время следовал за нами, иногда оглядываясь вокруг. Ведь на еврейском языке "современным" людям было неприлично разговаривать, тем более в общественном месте и публично.
Такое в Речице не было принятым...
Затем мы пошли по центральной улице Советской и по дороге заглянули к нашим родственникам Левиным. Таня - двоюродная сестра мамы, а ее муж Миша был учителем математики и неплохим художником, рисовавшим рекламы для кино и большим любителем "выпить".
Пьющий еврей не был фигурой ординарной.
А теперь перенесемся в Израиль, в Иерусалим, где-то 1993-4 г. У нас в гостях родственники из Речицы. Много воды утекло. Там нашли нефть, а с нею понаехало всякой дряни со всех концов России. Затем был чернобыльский взрыв, заразивший и Речицу, и Днепр. Все оставшиеся родственники сгорели от радиации. Умер и Миша, последние годы прикованный к постели. Сгорела от последствий облучения Таня.
Их дочь Белла (названная в честь нашей прабабушки-праведницы Бейли) вышла замуж за Володю. У них уже взрослые дети.
Старший сын недавно женился здесь в Израиле, и к нему приехал отец Володя, заплативший почками за Чернобыль.
И они у нас в гостях. Володя приехал прощупать почву для приезда всей семьи. Он сидит у меня за столом, вспоминает прошлое, юность, Речицу. И вот его рассказ.
"Был я молодым парнем. Помню, как-то летом возвращался с работы. Решил пройтись. Вижу, переходит улицу какой-то незнакомый молодой, стройный мужчина с маленьким мальчиком за руку. И вдруг мне показалось, что он вроде бы говорит на идиш с ребенком. Меня это страшно удивило. Ведь никто публично давно уже не говорил на речицких улицах на идиш, тем более, молодой человек, да еще говорить с ребенком! Я оглянулся вокруг и решил последовать за ними, проверить, не почудилось ли мне...
Он действительно говорил на каком-то странном идише со своим прелестным малышом. Мальчик - блондинчик и на еврея-то не похож. А тот ему громко отвечает. Помню страшное выражение "шисен гоим" (стрелять врагов), подкрепленное жестом, будто он стреляет из автомата. Я, как зачарованный, шел за этой странной парой, как бы пришедшей из другого мира. Я следовал за ними, шел и шел. Они подошли к большому дому на Советской. Я последовал за ними в подъезд и засек, в какую дверь они вошли...
Потом я вновь разыскал тот дом, подъезд и квартиру, постучался. И это оказалось моим концом, вернее, концом моей свободной жизни. Там жила твоя родственница - Белла, сегодня моя долголетняя супруга..."
Вот до чего может привести любопытство и испорченный идиш.