Человек проводит во сне минимум треть жизни, если не считать ранних детских лет, когда большую часть суток он спит. Без пищи человек может жить около месяца, без воды - несколько дней. Без сна не обойтись более двух суток. Если бы обыкновенный человек знал, сколько существует проблем, связанных со сном, то он бы несколько раз в день благодарил В-вышнего, дающего ему нормальный сон. Трудности засыпания; беспокойный ночной сон (крики, разговор, скрежет зубами, ночной храп); внезапные пробуждения со страхом, сердцебиением и холодным потом; кошмарные сны; невозможность вновь заснуть; тяжелое, затяжное пробуждение и еще десятки иных расстройств...
Есть мнение, что ночью во время сна наша душа покидает тело. Где и как она путешествует, никто не знает. По утрам при пробуждении, еще до омовения рук, говорим "Моде ани...", благодаря В-вышнего за то, что он вернул душу в его тело.
Известно, что лучше, если не будешь придавать значения снам. И в то же время, если человек должен поститься в субботу (как правило, в субботу нельзя поститься), то одно из исключений - по причине снов.
Причина моих воспоминаний - сны, связанные с отцом.
Уже не помню, когда он мне приснился в первый раз, а может, и примерещился в одном из частых посещений могилы с безудержными рыданиями в кладбищенском одиночестве. А может быть, и позже...
Он явился бледный, обескровленный, серый, без цвета живого человека. Тусклые печальные глаза, кажется, заглядывают в самую душу, хотя он не смотрит на меня пристально, а как бы ускользает взглядом. Одет серо, в поношенное. Такое ощущение, будто до прихода он перенес много страданий, мучений, выглядел просто избитым. Худой, изможденный, небритый... Он и позже являлся мне во снах всегда в таком же виде, не произнося НИ СЛОВА, ни звука.
ДОЛГИЕ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ГОДА
Раньше отец приходил ко мне во сне почти еженедельно, часто и несколько раз в неделю. Когда мы стали религиозными, и я провел первый день поминовения (ёр-цайт) отца, он стал приходить во сне реже. После каждого ёр-цайта отец стал являться во сне все реже и реже. Но по-прежнему он был "бесцветный", больной и измученный, не произносящий ни слова.
Отец не может исправить душу умершего ребенка. Дети же - могут. Если сын идет по правильному пути, соблюдает мицвот, учит Тору, то каждый Судный день (Рош Ашана), когда происходит суд и над живыми, и над мертвыми, душа умершего может подниматься все выше. И, не дай Б-г, наоборот, когда грехи сына могут опускать душу усопшего все глубже в адские страдания. Благословлен, оставивший после себя верных детей!
Чарами зелени манит природа,
Землю окутав зеленым плащом.
Слиться с травою зеленой охота
Или - растаять дождём.
Вот в стороне грациозно берёзка
Ствол изгибает в кудрях,
И ветерок, тихо лапою скользкой
Кудри пригладив, обмяк.
Ты не притронешься к шелковой коже
В крапинках черных полос,
Ветер весенний тебя не встревожит,
Радость рассвет не принес...
Нет ни весны без тебя, ни веселья,
Горестный душит комок.
Ты на руках у меня, на постели
В шорохе-вздохе умолк.
Я только твой, и какие бы бури
Не сотрясали весь мир,
Память тебе фимиам вечно курит
- Тателе, кум же цу мир.
...Он всегда молчал. Молчал, хотя во сне я постоянно обращался к нему, говорил с ним, убеждал перестать "бродить", остаться у нас. Он всегда молчал, не произнося ни слова. Только глаза смотрели так, как будто желали что-то сказать. Я обнимал его, ласкал, но - безответно. Я очень любил встречаться с ним во сне, хотя знал, что это только сон, который прервётся.
Обычно он приходил перед каким-нибудь событием, вроде бы своим приходом предупреждая о том, что должно было случиться. Родные уже утром по выражению моего лица знали, что вновь приснился отец.
***
Как эти сны стали сниться реже, а затем вовсе прекратились?.. Эта история крайне поучительна и в смысле "жизни после смерти", и в плане того, как сын после смерти может исправить душу отца. Но все это я понял только тогда, когда вернулся к Истокам.
А в то время я был типичный "гомо советикус", молодой человек, вскормленный и воспитанный советской властью, абсолютно ничего не знающий и не догадывающийся ни о загробном мире, ни о вечной душе, ни о Правителе Мира...
Когда я стал делать ежегодные Поминки по усопшему, он стал появляться все реже и реже.
Окончательно он ушел из снов только тогда, когда я "случайно" носил траур по дяде Леве. В конце года обнаружил, что дядя умер или в тот же день или днем разница с моим отцом. Когда я поминал, то все время думал об отце.
Вся жизнь и смерть (детей у него не было, Дуся сожгла его в крематории Ленинграда) дяди Левы были нужны только для того, чтобы я смог целый год поминать отца...
После этого он пришел ко мне только три раза. Говорил короткими фразами, был "живой и цветной".
Трагедия на перекрестке Атлит
Этот сон приснился накануне страшных событий. За день мы все,
включая Зину, Беллу с семьей, приехавших из Иерусалима, отдыхали на берегу Средиземного моря неподалеку от Хайфы в Атлите.
Вероятно, отец хотел, чтобы в семье были еще мальчики, которые смогли бы продолжить имя Мендельсон. Во всяком случае, во время беременности матери последней дочерью, я даже имя придумал - Феликс (возрожденный из пламени), но родилась третья дочь, которую назвали в честь нашей прабабушки, праведницы Бейли Пугач, Беллой.
Дикий пляж на фоне развалин римской крепости или замка крестоносцев, где находилась военная база подводников. Мы выбрали этот пустынный берег, т. к. на общий пляж мы уже давно не ходили.
До этого мы все заразились чесоткой, и бедная мама, никуда не выходя, занималась санитарной обработкой Ани. Мама была какая-то синевато- бледная, вопреки прежнему загару.
Я неудачно пошутил, что она выглядит "как мертвец".
Этих слов я не могу ни забыть, ни простить себе.
Мама купалась в море, занималась маленькими детьми Беллы, так как та была на седьмом месяце беременности.
Ночью мне приснился отец. Он был в военной израильской форме, живой, деловой, напряженный, очень взволнованный чем-то. Я сидел в какой-то машине с кем-то из родных, чтобы куда-то ехать.
Отец вышел из военной машины и на расстоянии предупредительно сказал мне очень серьезным тоном: "Ты должен торопиться. Спеши! Быстрее!" И это - все.
Я не придал значения этому сну, отец уже давно не снился.
С утра мы торопились вновь на пляж в Атлит. Белла с Иосифом, который вел машину, и с тремя детьми ехали на их новой машине, недавно купленной взамен украденной "Субару".
Я просил мать поехать с нами в нашем "Ситроене", где со мною были Зина и моя дочь Михаль. И я, и Зина, и Михаль долго упрашивали её ехать с нами, но она захотела быть с малышами Беллы.
Почему-то мне очень хотелось, чтобы мать ехала с нами...
Они выехали первыми.
До Атлита было 16-18 километров.
Скоростное приморское шоссе Хайфа - Тель-Авив было пустынным.
Мы мчались на пляж с приличной скоростью. Во время езды я вдруг вспомнил сон с отцом, но никому не рассказал.
Свернув направо к морю, мы приближались к железнодорожному перекрестку. Было тихо, вдоль дороги в кустах свиристели птички. Тишина и покой. Когда мы приблизились к железнодорожному переезду, то я еще издали заметил там что-то необычное. Хотя оба шлагбаума были подняты, собрались люди, на противоположной стороне стоял военный амбуланс, все суетились, бегали...
Сердце у меня защемило от предчувствия беды. Остановив машину в десяти метрах от шлагбаума, я выскочил, побежал к перекрестку. На другой стороне путей кто-то лежал на земле, а вокруг суетились военные.
Я увидел Беллу и остолбенел. На ней не было лица, поддерживая большой живот, она беспорядочно бегала и что-то кричала. И это моя Белла - выдержанная женщина, серьезный врач.
Приблизившись, я услышал стонущий крик-стенание:
"Мама... Мамочка моя..."
Ничего еще не понимая, боковым зрением я увидел их машину, вернее, то, что можно было распознать в перекрученном комке металла. Я бросился к лежащей на земле женщине, вокруг которой неумело суетились молодые военные, не сумевшие даже поставить внутривенную капельницу.
Я узнал в этой женщине без признаков жизни, мою мать.
В-вышний устроил так всех в нашей семье, что мы в критические минуты не теряем присутствия духа, и делаем именно то, что нужно делать.
Я отогнал суетившихся военных медиков, заявив, что я врач скорой помощи (более 17лет я был полковым врачом). Каким-то чудом мне удалось ввести иглу (катетер) в спавшуюся вену. Стали делать искусственное дыхание и массаж сердца. Мама вдруг открыла глаза, узнала меня и спросила: "Что случилось? Что со мною? Почему меня не вывели из машины? Что с детьми?"
Со слезами радости на глазах, что мама жива, я старался успокоить ее словами. Мы перенесли ее в амбуланс и быстро поехали в хайфскую больницу "РАМБАМ".
Что было с Зиной, Михалью я не знал, так как весь был с матерью.
По дороге она жаловалась на страшную боль и повторяла те же вопросы.
Мне безумно тяжело вспоминать подробности, как мать еще неделю мучалась в отделении реанимации, как потом, с трубкой искусственного дыхания в горле, была раздута воздухом, поступавшим под кожу через прорванное легкое ...
В посвящении маме к моей книге "Метод Мендельсона" есть несколько скупых слов об этом, точнее пока я выразить не могу.
Только помню, как в бессонные ночи дежурства возле ее палаты я иногда выходил на балкон и призывал, молил В-вышнего спасти жизнь моей мамы. В красных, тревожных небесах мне чудилось разное. Как врач, понимая ее тяжелейшее состояние (разбитое тело, внутренности, бездействующая рука, автомат искусственного дыхания), я все же ни на минуту не допускал мысли о ее смерти.
Мы всей семьей были возле нее.
Когда она еще могла говорить, то все просила, чтобы наш Додик, который был военным санитаром и имел опыт ухода за тяжелыми больными, поворачивал ее, массировал ей ноги. Ведь он был первым внуком мужского пола, да еще и носил имя покойного мужа.
Только в самом конце, когда она металась в бредовом жару, я сорвался в больничном коридоре...
Выбежав на балкон, я не мог остановить безудержных рыданий...
Мать ушла от нас в лучший мир. Зихрона ливраха! Она - первая из семьи Мендельсон, похороненная в Святой земле Израиля.
На ее могильном памятнике написаны и слова о нашем отце.
Это был второй "цветной" сон после возвышения души отца.
Он и после смерти не оставил, пришел предупредить. Но кто мог знать?