Аннотация: Наши дети.
Как нелегко дается вырастить их людьми...
А потом все забывается, как будто бы они всегда были взрослыми. Проходит. И вот они - уже сами отцы, и только глядя на подрастающих внуков, вспоминаешь, как нелегко растить сыновей...
Менингит
Второй сын родился в пограничном с Иорданией кибуце "Ашдот-Яаков" ровно через 9 месяцев после нашего прибытия в Израиль.
Авик, как и его следующий брат, Яша, родились в кибуце, с пеленок жили в детских домиках, изредка навещая нас, родителей.
Авик, не глядя на небольшой для его возраста рост, был ведущим и в своем домике, и в группе детского сада. Руководитель.
К тому же, он тогда изумительно бисерно рисовал, а в 4,5 года был до безумия влюблен в черноокую воспитательницу.
В полдень он пришел из домика к нам. Новорожденная Михаль спала, и, чтобы не шуметь, мы собрались в другой комнате с аквариумом с рыбками. Авик, как обычно, был жизнерадостен, что-то рисовал, наклеивал ракушки на фанерку.
Было жарко. Мы прилегли отдохнуть. На одной кровати устроился Авик, на другой я с Яшей. Михалинька в колыске в соседней комнате...
Задремали. Полуденная жара, духота, летние мухи бьются о мелкую металлическую сетку, закрывающую окна дома, в листве большущего дерева, растущего у входа, пронзительно щебечут и ссорятся пичужки. Во дворе деловито жужжат пчелы, перелетая с цветка на цветок на грядке с клубникой, растущей под окном, и на молодом дереве "шесек" (русского названия не знаю), которое мы с детьми посадили у дома.
Был конец жаркого израильского лета Верхней Галилеи. Яшенька похрапывал возле моего уха, рыбки изредка всплескивали в аквариуме...
Мне приснился отец. Обычно он снился мне только по ночам. Как всегда, он был изможденный, осунувшийся, какой-то бесцветно серый, будто где-то долго и тяжело страдал.
Он не произносил ни слова, но был чем-то очень встревожен, глядел на меня и вроде бы о чем-то предупреждая. Я всегда был рад видеть отца, даже и в таком виде. Хотел приблизиться к нему, обнять, сказать несколько добрых слов. Мне всегда так не хватало отцовского тепла, его голоса, его до боли родного запаха...
И вдруг я резко проснулся от показавшегося мне страшным стука, удара, звона разбитого стекла. В первую секунду я не понял, где я, что со мною, решив, что это армейский эпизод, но потом увидел упавший со стены портрет отца и разбитое на мелкие куски стекло портретной рамки, рассыпанное по полу. Не знаю почему, но я бросился к кровати Авика, встревоженный сном и внезапным пробуждением.
До сих пор не пойму, почему именно к нему. Ведь естественно было посмотреть на новорожденную Михаль или на младшего Яшеньку.
Авик пришел домой бодрый, возбужденный событиями детского сада так, что трудно было уговорить отдохнуть. Сейчас его личико горело румянцем, лобик пылал, он что-то бормотал со сна и неспокойно вертелся в кровати.
Я осторожно разбудил его, поставил градусник и стал обследовать. Выявил напряжение мышц затылка - признак воспаления мозговых оболочек.
Немедленно повез его в ближайшую больницу в Цфат.
Обнаружили признаки менингита и срочно госпитализировали...
Ну, кто мне может объяснить этот полуденный сон и падение со стены только что вставленного в рамку портрета.
Я остался с сыном в больнице, где пробыли 40 долгих суток.
Не стану рассказывать, как многократно пытались сделать ему люмбальную пункцию огромной иглой, или по нескольку раз в день из шейной вены добывали кровь для анализов. Не буду говорить и о моих мучениях и переживаниях, когда всю ночь напролет я медленно делал ему капельницу с антибиотиком, который оказался очень болезненным, или как часами кормил с ложечки истощенное болезнью дите.
Новорожденная доченька осталась в кибуце с Леей. За все 40 дней никто не посетил нас в больнице, хотя многие члены кибуца были обязаны мне и жизнью.
Однажды, оставив сына на попечении персонала, все же решил навестить их в кибуце... По дороге взял двух тремписток-солдаток. Они о чем-то весело щебетали на заднем сиденьи, я вел машину по крутому серпантину горной дороги, беспрерывно думая то об оставленном больном сыночке, то о доченьке, которую так и не обнимал, не целовал, не баловал, не радовался ее первым дням жизни...
И вдруг машина на крутчайшем повороте стала скользить в пропасть... Видимо у кото-то пролилось моторное масло... Бездна приближалась, солдатки застыли с открытыми ртами, я бешенно пытался что-то делать, мысленно уже рисуя страшный полет с кручи... И вдруг мой тяжелый "Опель-рекорд-стейшн" нерешительно замер у края обрыва... Девушки так и не успели заверещать, разорвать воздух страшным криком... Только какие-то булькающие хрипы-всхлипывания спазмами вырывались из раскрытых ртов...
Так я и не сумел увидеть Михалиньку.
Как я уже говорил, Авик родился и вырос в детском домике, где жил, питался, играл и спал. Он был одним из ведущих и любимых детей коллектива. Его считали врожденным руководителем, всегда могущим постоять за себя и других. С ним у персонала не было никаких проблем.
В последний день перед выпиской Авик вдруг заявляет:
-Папа, я хочу остаться здесь, я не хочу ехать в кибуц.
Я подумал, что что-то произошло у него из-за менингита. Как это ребенок желает остаться в таком страшном, одиноком месте, где он перенес столько страданий?
-Авиле, что с тобой? Тебя же ждет мама, братья и маленькая сестричка, твои друзья, которые так соскучились без тебя.
-Нет, я хочу быть здесь... Я хочу быть с тобой...
-Но я ведь и в кибуце с тобой? Я - твой отец, так тебя люблю...
-Я хочу быть только с тобой. Я не хочу в домик.
Так открылась нам истина прославленного кибуцного коммунального воспитания, вернее, социально-коммунистического эксперимента, жертвой которого оказались и наши дети.