Им все позволено. После всех методов воспитания они нашли приют в психиатрической больнице. Недоросли 14-17 лет, это были зрелые мужики, прошедшие огни и воды на воле и в заключениях. Им хотелось только наслаждений, доступных в этом закрытом с запираемыми дверями заведении. И они их получали любой ценой. То порция кодеина, то отобранная у больного еда, то удовлетворение похабной страсти с незащищенными дебилами...
Но самое большое наслаждение им доставляло издевательство над "вольными", работниками психички. Хотя, какими "вольными" были те невольники, вынужденные работать среди этой мрази? Подкараулив пожилую нянечку, выносящую посуду с испражнениями лежачего больного, ловким ударом ноги выбивали посудину, забрызгав все вокруг. Та же нянечка после должна будет все это убирать.
И начиналось веселье. Пятеро или шестеро "лбов" боксировали по телу несчастной женщины, перебрасывая ударами ее от одного к другому. Били до тех пор, пока избитая вся в слезах не падала тяжелым комом на пол. Но и этого им было мало.
Они продолжали издеваться над упавшей, пока кто-нибудь из санитаров не выручал ее...
Почти все студенческие годы мне пришлось подрабатывать, ибо тех крох, которые присылали родители, отрывая от себя, совершенно не хватало. Чистил трамвайные рельсы, работал грузчиком, разносил почту...
После третьего курса работал санитаром в детской психиатрической больнице. Она располагалась напротив нашего общежития прямо через Черную речку чуть в стороне от моста. Работа была не из легких, в основном ночные дежурства, после которых надо было через весь город на трамвае 14 ехать на учебу в больницу имени Мечникова, чтобы в амфитеатре лекционного зала незаметно задремать, облокотившись на знаменитый студенческий чемоданчик.
Однажды ко мне подошел профессор общей хирургии Тальман, который прошел весь путь до профессуры, начиная с санитара. Своим специфичным монотонным голосом он более четверти часа произносил спич над моей спящей на чемоданчике головушкой под одобрительный смех переполненной аудитории...
В другой раз меня внезапно разбудили, заклеив очки кусочками газетной бумаги: "Пожар..." Я вскочил, не понимая, где я. Не видя через залепленные стекла очков, бросился вперед и полетел кувырком вниз, измеряя боками расстояние между ступенями амфитеатра аудитории. Этот эпизод памятен многим сокурсникам медицинского института...
***
Итак, я работал санитаром в детской психбольнице. Это было заведение для особых подростков 11-18 лет. Было и немного настоящих психических больных, но в основном был контингент ребят, которых невозможно было перевоспитать: ни дом, ни школа, ни милиция, ни тюрьма. Они были убеждены, что им на свете все позволено, тем более, что они уже в психичке. Одним из ежедневных их развлечений было поймать пожилую нянечку и боксировать ее всей группой. Особенно отличались несколько 14-17-тилетних парней. Никто не мог их остановить. Мне тогда было 20 лет. В свое время я много занимался разными видами спорта. Чтобы отвлечь их от безобразий в свои ночные дежурства, я стал обучать их элементам классической борьбы, что они делали с большим энтузиазмом. И они были заняты, и время проходило спокойнее. Я, как и отец, не мог выносить, когда сильный обижал слабого. Не всегда удавалось помочь. Я постоянно мешал этим распущенным подросткам издеваться над пожилой нянечкой во время моего дежурства. С одной стороны они меня уважали как "тренера" по борьбе, но с другой - я лишал их огромного удовольствия "боксировать".
Это случилось поздним вечером, после раздачи лекарств, уборки помещений больницы, где круглые сутки горел довольно сильный синий свет. Подростки на сей раз были подозрительно спокойны. Как я им обещал в награду, мы стали проводить тренировку посередине большой палаты. Я встал в "партер" (на четвереньки), а они должны были на мне отрабатывать прием, как перевести на лопатки.
И вдруг все завертелось, как в ускоренной киносъемке. Один барахтался на мне, а трое принесли старую простыню и связали ею мои руки, упертые в пол. Я вначале ничего не сообразил. С меня сбили очки, и невооруженным глазом я увидел, как ко мне приближается наиболее активный из них с огромным гвоздем в руке.
Двое, придерживающие меня в партере, подбадривали его:
-Чего медлишь? Воткни ему в шею, все равно не будем отвечать, ведь мы - сумасшедшие. А этот гад больше не будет мешать бить Нюрку...
Передо мною ясно вырисовалась картина, как огромный гвоздь пронзает кожу, мышцы, проникает в трахею, рвет кровеносные сосуды...
Бывают минуты в жизни, когда мы обнаруживаем в себе необычные возможности. В такие моменты силы сверхъестественны. Не знаю как, но мои руки разорвали простынь. Я видел, как напряглись мышцы, вздулись, покрылись сетью напряженных вен, изношенная простыня вошла в клубок мышц. И вдруг в эти ужасные секунды она стала расползаться под нечеловеческим усилием связанных ею рук и - разорвалась...
Правой рукой я нанес удар по лицу нападающего с гвоздем. Тот упал на пол. Левой же рукой сбросил с себя держащих меня. Пациенты заверещали. Я лишь успел подобрать треснувшие очки, разорванную простынь и тот огромный гвоздь...
Оказалось, что я сломал ему нос...
Был суд и подготовка к нему в течение года ужасного ожидания.
Я ни слова не сказал родным. Мать узнала об этом случае только в Израиле.
Меня судили. Все свидетели, включая злочастную тетю Нюру, были за меня, как и сами судьи.
Но за нарушение мне присудили "условный" год, который пришлось пережить.