Аннотация: Незамысловатый рассказ о старой деве, учительнице физики и математики...
Никто бы и никогда о ней так и не узнал...
Добрая память Софье Захаровне Плоткиной.
ТЕТЯ СОНЯ
Бабушка Лея осталась вдовою. Дедушка Зхарье (Захар), имевший свою переплетную мастерскую, вышел на первомайскую демонстрацию, простудился и скоропостижно скончался, оставив неутешную вдову с пятью сиротинками. Они один за другим рожались ровно через два года. Младшей Мере (Мирьям, Мария) - моей матери тогда было два года.
Соня была второй вслед за старшей сестрой. При рождении ей дали двойное имя Сара-Хая. Хая - живая, от слова хаим - жизнь.
Комсомольская безумная юность, когда хотелось бежать за новым, светлым, счастливым, задрав подол... Учеба в школе, затем на учительских курсах. И вот уже - молодая учительница, несущая новое и светлое детям...
Она работала где-то в деревне под Речицей. Все в семье, и это тоже, было покрыто туманной тайной. О еврействе говорить было не принято, да и - стыдно. Про любовь - страшно и неприлично... Кажется, она была там в кого-то влюблена. Первая платоническая любовь - на всю жизнь...
Началась война. Страшная, жестокая, смертоносная война...
В моих воспоминаниях об отце имеются и эпизоды, связанные с тетей Соней. И на барже вниз по Днепру, и буханка хлеба у нее на хлебозаводе в Казани...
В каждой семье всегда имеются "любимцы". Это понятие очень сложное и необъяснимое. Например, бабушка безумно, без критики и рассуждений любила Зину. Та была всегда права в ее глазах. Мама также до потери рассудка была привязана к сыну моей сестры Ани, которому прощалось все, оправдывались любые действия, находилась прелесть и большой ум в любом самом глупом проступке... Тетя Соня любила меня. Даже тогда, когда я "давал ей прикурить", как бы мстя за раннюю смерть отца.
"Любовь зла, полюбишь и козла..."
Видимо, она была однолюбом. Та старая романтическая история сельской учительницы никогда не забылась, хотя о ней ни разу нам не рассказывала.
Тетя Соня до конца жизни осталась старой девой. Она была красива, интеллигентна, с хорошей и престижной профессией. К ней сватались многие, но она сохранила свою невинность до конца. Сегодня она для меня пример еврейской верности, целомудренности и чистоты, а тогда это вызывало недоумение, неприятие, казалось странным...
Война. Казань, голод, холод, потери близких, разруха, кровь...
И опять вернулась в Речицу над Днепром в 40 километрах от Гомеля...
Заочно ездила в Минск, окончила физмат, стала учительницей математики в старших классах средней школы 4 им. Короленко.
Софья Захаровна Плоткина.
Мой старый учитель, человек острейшего ума и неповторимого, неподражаемого юмора, Наум Матвеевич (УЧИТЕЛЬ КОМИССАРОВ) при нашей встрече "через вечность" в Израиле образно сказал:
--
О, Софья Захаровна была великим математиком... Она даже знала, что дважды два = четырем...
Всю себя она отдавала своей матери, нашей бабушке, нам, детям ее младшей сестры. Да еще был огород и цветник. Ее согнутая над грядками сухонькая фигурка ярким пятнышком осталась на пленке памяти. И ничем ее не сотрешь. Она любила раненько утром, когда еще все спят, ухаживать, лелеять, растить своих любимцев, каждый росток, любой стебелек, отдавая им все нерастраченное...Как она старательно колдовала над каждым цветочком, окапывала, окучивала каждое растеньице, любовно поправляя его стволик или привязывая к тычке. Это была настоящая чувственная любовь...
***
Где-то в девятом классе я однажды пошел с тетей Соней в плодовый питомник. Мы шли по Карла Маркса до самого края города, мечтая вслух о нашем саде. Теперь никому уже не придется лазить через заборы за яблоками, никто не будет ловить детей, стыдить и унижать. У нас будет свой сад. Фантазируя, мы прошли мимо старого еврейского кладбища, где в вечном покое пребывали наши предки. (Я никогда в жизни туда так и не зашел.) Свернули на дорогу, ведущую через поля, покрытые колышущимся морем созревше ржи, набирающими силу колосьями пшеницы, в наш лес...
Тетя Соня очень любила природу, могла по-настоящему наслаждаться близостью к ней. Мы часто с нею ходили в лес: то по землянику, то просто набрать букеты цветов с роскошных полян среди густого сосняка, то - по грибы... Но это - отдельный рассказ...
Минут через десять мы свернули направо в лесо-плодовый питомник. Там мы с нею выбирали, ощупывали, отбирали, распрашивая обо все у служителя, деревья для нашего будущего сада...
Весь будущий сад я притащил на своем плече. Это был трудный путь с многочисленными остановками, с натертыми волдырями на плечах, с ручьями пота, пропитавшими мою одежду и обильно пролитыми на пыльную дорогу. Но я так и не дал тете возможности хоть чем-то помочь мне.
Я сам принес наш сад...
***
Уже намного позже, и когда я приезжал из Ленинграда на летние каникулы, и когда с женой и нашим первенцем отдыхали под развесистыми кронами деревьев, и когда мы собирали груши-гливы, упавшие под своей созревшей налитостью и расползавшиеся от избытка соков по земле или когда налитые яблоки хрустели под молодыми крепкими зубами - всем трудно было поверить в легенду, когда всю эту роскошь, богатство и разлив сочных плодов я смог принести на неокрепших плечах подростка...
О вишнях, черешнях, сливах, крыжовнике и смородине, наполнявших наши домашние бутыли в рассказе "Наше вино"...
***
Многое было в жизни. Но самое страшное, что я никогда не забуду это то, когда родные, близкие, добрые, милосердные люди стали делить наследство... Старый дом, который построил еще дедушка Зхарье, а после войны из развалин восстановил мой отец... Страшнее ничего не придумаешь...
Потом всю жизнь я оберегал моих сестер, убеждаю моих детей не повторять этой роковой ошибки. Любой ценой.
***
Отец у меня на руках скончался в лениградской больнице им. Боткина.
"Сквозь дымку снов-воспоминаний"...
Мы из Лениграда уехали в Израиль после Первого и Второго антиеврейских процессов. "Самолетное дело"...
Мама продала свою часть дома и с двумя дочерьми уехала в Казань... Потом после мучений восьмидневной голодовки у Стены плача во время визита Никсона в Москву мне удалось забрать ее в Израиль...
...Никого не осталось. Только горе, боль, дух раскола и распада после кончины праведной бабушки Леи с разделом имущества продолжал витать над старым семейным домом...
***
Тетя Соня осталась одна. Старая, больная, одинокая бывшая учительница математики...Я ее приглашал переехать к нам, простив то, что невольно и она была участницей раздора. Она, видимо, не могла ни решать, ни действовать...
***
Дочь ее племянницы (дочери старшей сестры Лены) Ира интуитивно приехала из Ленинграда в Речицу, долго не получая никаких вестей оттуда...
Речица попала в радиус поражения Чернобыля. Многие наши родные и знакомые сгорели там. Некоторые - догорали уже здесь в Израиле...
Ира приблизилась к старому деревянному дому, где так часто проводила незабываемые летние каникулы, где жили и ее прабабушка, и ее бабушка, где жили остатки когда-то большого клана Пугачей и Плоткиных. Покосившийся старый забор, построенный еще дядей Додиком, когда-то крепкие ворота, через которые с шестом сигал дядя Эрик, изображая Тарзана...
Долгий стук в закрытые двери сенец. Безответно. Приглашенные соседи (не те старые, добрые соседи, а - новые) взломали дверь в сени, а потом - и в дом...
Страшная картина открылась перед ней. Запущенный, захламленный, покрытый испражнениями пол. Тьма от закрытых ставень. Зажгла свет и обнаружила на полу в каких-то отрепьях странное маленькое, иссохшее существо, которое еле слышно верещало в страхе...
Это оказалась тетя Соня. Она в постели перенесла два инфаркта миокарда. Каким-то чудом сползла с кровати, неизвестно чем питалась эти ужасные два месяца...
Никто не приходил... В этом городке жили десятки и десятки бывших учеников старой заслуженной, всеми любимой учительницы Софьи Захаровны Плоткиной...
Такой конец раздоров...
Никто уже не остался в этом страшном очаге злобы, больных слов, обмана и наговоров, а проклятие - продолжало действовать...
Ирочка забрала тетю Соню в Ленинград. Она прожила там еще несколько лет. Отошла, пришла в себя, была в полном сознании.
Ее останки похоронили на том же ленинградском кладбище.
Жаль, что не осталось ни одного письма, заполненного ее красивым, четким, ровным почерком учительницы.
***
Никто никогда так бы и не узнал об этой трагедии, о судьбе по сути очень доброй, чистой, бессребрянной души, отдававшей всю себя другим...
А вот сегодня ее племянник в день поминовения (ёр-цайт) читает Кадиш для возвышения ее души, устроил поминальную трапезу с изучением Торы в честь умершей и пишет эти незамысловатые строки...