1
Ах, эти русские! Едва ли
вы где-нибудь ещё встречали
такой народ, где человек
с такой немыслимой отвагой
в жену ночами брызжет влагой,
а сам, услышав слово "секс",
ну прямо чуть ли не крестится,
а если спросишь про австрийца,
того, что основал фрейдизм,
он не оценит ваш цинизм.
А если обратишься к даме,
спросив про Фрейда прямо, в лоб -
держись! - она вздохнёт, как в драме,
и на пол в обмороке - хлоп!
2
Нет, есть, конечно, исключенья,
когда в порыве увлеченья
вам та же дама скажет: "Дам!",
навстречу вам раздвинет ноги
и, сняв личину недотроги,
доверит свой бесстыдный срам
заботам вашей бурной плоти.
Тогда трудись, бедняга, в поте
яйца, пока блаженный муж,
объевшись недозрелых груш,
над диссертацией потеет.
Лень оторваться от наук!
Поэтому в себе лелеет
он рвущийся на волю пук.
3
Надеюсь, вы меня простили,
что я в таком высоком стиле
вдруг вставил грубое словцо.
Наверное, и муж учёный,
поев черёмухи толчёной,
уж догадался про "лицо".
В конце концов, мы все потеем,
предавшись хлопотным затеям,
и от затейных от хлопот
потеют грудь, спина, живот
и всё, что ниже. Так что всё же
я прав. Пусть груб, но всё же прав!
Ну, а теперь, друзья, продолжим
про русский сексуальный нрав.
4
Да, кстати! Я ведь тоже русский!
Мой фатер на постели узкой
(ах, как скрипела та постель!)
свои израильские граммы
мешал с российской кровью мамы.
И потому теперь коктейль
течёт в моих прозрачных жилах.
И всё же больше я не жид, а
по духу, ну и просто так,
да и по паспорту - русак.
И, подчиняясь мощной силе,
я, верный сын своей страны,
на суть проблемы "секс в России"
хочу взглянуть со стороны.
5
Представьте: русская деревня.
Всего две улицы. Деревья
с листвою, на которой пыль
от проезжающей машины.
В разгаре лето. Зуд мушиный
в окошках изб. И мнут ковыль
в придеревенском разнотравье
стада коровьи и бараньи.
Вот дом. На нём - увядший флаг.
К дверям бумага кое-как
прикреплена. На ней сердито
чернеет текст (для тех, кто слеп!):
"сИльпо и сельсАвет закрыты
все вышли на бАрьбу за хлеП".
6
Что ж делать? В это время года
поток энергии народа
уходит, пенис (простите, пенясь), в ту дыру,
что мы зовём хозяйством сельским.
Мне и сравнить-то даже не с кем
в лихую страдную пору
простую русскую крестьянку.
Она и брань снесёт, и пьянку,
она и доит, и даёт
стране продукт. А этот чёрт
спросонья, позабыв про нежность,
свою немытую морковь
всё норовит воткнуть в промежность.
Ну вот, воткнул. И вся любовь.
7
Она в душе скулит: "На помощь...".
А этот фрукт, вернее, овощ
то стонет, то пердит в ночи.
Ведь вон же, у соседки Фроськи -
мужик как пал в кровать геройски,
так хоть до петухов скачи
на нём, а он и в ус не дунет!
А этот - вынет да засунет...
Да вот уже и сон пропал.
К тому же, на руке клопа,
лениво пьющего свой ужин,
привычно чувствует она.
Да-а-а, от такой житухи мужу
способна изменить жена.
8
И если честно, то она бы,
не помешай ей - сонной, слабой -
морковью тешущийся муж,
она бы точно досмотрела
свой сон, где на постели белой
упругий, гладкий, словно уж,
её чужой мужчина мучил.
Блондин. Прекрасной мыслью вспучен
взгляд серых глаз. Вокруг зрачков
рассыпан ворох светлячков.
И лёгкий дух одеколона.
Вот-вот - конец...Но прерван сон.
И грезит сельская мадонна
несостоявшимся концом.
9
Пропел петух в своём гареме.
Очнулось, побежало время.
Сочится струйкой молока
сквозь щели в ставнях солнца вымя.
И снова наша героиня
легка, красива, молода.
А, скажем, в марте иль в апреле
в её налитом соком теле
взрыхлённый мужем огород,
глядишь, морковками взойдёт,
повиснут белые пелёнки -
знамёна сданных рубежей.
А старшей дочери Алёнке
шестнадцать стукнуло уже.
10
"Но здесь не пахнет сексом вовсе! -
мне кто-нибудь с укором бросит
в мои бесстыжие шары, -
ведь надо ж отличать природу
инстинкта продолженья рода
от сути половой игры!
Ведь так - проблемы ваши мелки!
Ведь секс - не вздохи на скамейке
и не прогулки при луне!".
Ну что же вам ответить мне?
Вглядитесь в глубь Её измены!
И вот вам факт, в нём - ключ всего:
секс импортируем извне мы
в страну, и в город, и в село.
11
Ну, например: однажды в эту
(и в тот же год, и в то же лето)
навозом пахнущую даль
извне забросили не сахар,
не сыр, не хек (идёт он на хер!),
а просто эту пастораль
нарушил вестник урбанизма -
как средство против онанизма,
одолевающего дам,
предавшихся развратным снам -
так вот: сюда за старой песней
фольклорный брошен был десант.
И до-о-о-лго над округой местной
парил мужской дезодорант.
12
Нас было трое с половиной.
Мы все - студенты: три мужчины
и эта, как её? Забыл
её фамилию, а звали
её, по-моему, Натальей.
Ну да, Наталья! С ней я был
судьбой сведён в одну упряжку.
Участок нам достался тяжкий,
как мы считали по труду
здесь побывавшей в том году
из нашего же ВУЗа группы.
Прикиньте сами: как на грех
лишь помочиться их залупы
высовывались из прорех!
13
Мы жаждали не только песен.
И, развалясь в ложбинах кресел,
десант задумчиво молчал,
пока маршрутный наш автобус,
колёсами вращая глобус,
навстречу новым песням мчал.
Ну, вот и всё! Домчались, вроде!
Совсем не по своей природе,
а по нужде токсикоман,
соснув бензиновый дурман
и воздухом наевшись спёртым,
я вышел - пыл мой не ослаб! -
с намереньем довольно твёрдым:
перетоптать всех местных баб.
14
А вслед за мной из потной лужи
автобус выплюнул наружу
в сей сонный и безгрешный мир
сухое семечко туземца.
С умом вождя, с душой младенца -
то был мой друг монгол Баир.
И по деревне - шёпот сразу:
"Гляди-ка - негр! Тьпу-тьпу три раза!" -
и через левое плечо...
А женщин к чёрному влечёт.
И к ним Баир, всегда бесстрашен,
своих лошадок устремлял
и сыпал в ниву женских пашен
горстями варварских семян.
15
Потом в дверях возникла Ната:
лицо слегка одутловато,
под каждым глазом - по мешку:
она на зиму запасала
в себя белки, жиры и сало,
которого уже лишку
поднакопилось в этом теле,
и мужики, как не хотели,
невольно вперивали взгляд,
хоть даже при супругах, в зад,
принадлежащий нашей Нате.
И та, блудница из блудниц,
имела вес у нас в десанте
за счёт тяжёлых ягодиц.
16