М.Михелев. Мой Лондон. Депортация. (не редактированная версия)
Случилось так, что некоторое время назад меня депортировали из Лондона. Выперли. Вышвырнули, как сранливого котенка ... хотя мне лично больше нравится следующая формулировка: "придали моей жизни новое направление", ибо как знать, возможно я только выиграл от того, что произошло. Вместе с тем, вынужден признать, что Они выбрали весьма решительный способ для внесения корректив в мое существование. Пожалуй все-таки "вышвырнули".
Была суббота, очень раннее утро. А с понедельника у меня должен был начаться отпуск. Подходил к концу первый год моей службы в фешенебельном отеле в Канари Ворф. И хотя работа эта мне порядком остачертела, были в ней явно положительные моменты, например, такие вот отпуска. А еще я ждал в гости друга из Москвы. Мы договорились, что я встречу его в Хитроу. Его рейс прибывал около двух. Накануне я здорово провел время. Мы ходили в какой-то бар с ребятами из отеля - моими коллегами по работе. В компании этих людей мне было легко и весело. Я вернулся домой не раньше четырех утра, да и то, только из-за предстоящей встречи. Нужно было выспаться перед поездкой в аэропорт. Но выспаться мне не пришлось. Где-то в пол седьмого раздался громкий стук в дверь. Специальный, очень официальный стук, который ни с чем не спутаешь и моя соседка снизу открыла. Еще бы ей не открыть! Лишь матерые уголовники и закоренелые нигилисты способны бороться с тем кроличьим рефлексом, который заставляет обывателя бесприкословно подчиняться представителям власти. Увы, моя соседка снизу не являлась ни тем ни другим. Совсем напротив, она была более чем законопослушной женщиной. Она без промедления открыла входную дверь и дом мгновенно наполнился полицейскими в бронежилетах. Если вас, уважаемый читатель, когда-нибудь арестовывали, вам несомненно знакомо это чувство обреченности, когда ты четко осознаешь, что попался еще до того, как рука закона фактически взяла тебя пониже талии. Именно с этим пьянящим чувством я лежал в постели те долгие полторы минуты, которые понадобились блюстителям закона для преодоления лестницы ведущей на второй этаж. Бегство не представлялось возможным. Единственное окно моей комнатки выходило на главную улицу. Отодвинув занавеску, я при желании мог наблюдать непривычное для столь раннего часа столпотворение у нашего крыльца. В коридоре были слышны разговоры. Полицейские будили других жильцов. В мою дверь тоже постучали. Я откликнулся и стал одеваться. В голове было пусто. На меня нашел какой-то ступор и я временно потерял способность соображать. Я открыл дверь и сразу зажмурился от яркого света из корридора. Мой друг Шмаков говорил, что именно так происходит старение кожи лица. Спросонья ты нащупываешь включатель; нажимаешь и бах яркая вспышка хлестко бьет тебя по глазам. Происходит мгновенная фотохимическая реакция на манер денатурации белка в результате которой появляются микроскопические морщинки. В коридоре стояло несколько полицейских. Передо мной извинились за вторжение и попросили предъявить документы. Я не придумал ничего лучшего, как подать им паспорт.
"Массимо Буччи", с сомнением протянул офицер, внимательно разглядывая мою фальшивку. "А по итальянски говоришь? Эй, Сьюзан", позвал он в глубь корридора, "поговори с парнем по итальянски". Как выяснилось Сьюзан обладала более, чем посредственными познаниями в языке на котором изъяснялись Никколо Макьявелли, Данте Алигьери и Джованни Боккаччо. Она едва сумела выдавить из себя, что-то вроде: "parlare in italiano?". Поэтому не будет большим преувеличением сказать, что в этой забавной лингвистической дуэли я уступил ей лишь самую малость. Я не сумел ответить. Вместо жалких, заранее обреченных на провал попыток выдать себя за итальянца, я прибегнул к истории которую уже ни раз с успехом использовал в самых разнообразных ситуациях. По мере того, как я продолжал рассказывать офицерам иммиграционной службы о том, как русский парень мог получить итальянские документы, моя речь, сбивчивая поначалу, становилась все увереннее. Надо сказать, что мой английский выгодно отличается от итальянского. Пускай я говорю с сильным славянским акцентом, но бегло. Я видел, что они слушают с интересом и без всякой враждебности. В моей душе шевельнулась надежда. В конце концов, я уже успел обкатать эту "легенду" на целой куче итальянцев, во главе с моим боссом - сицилийцем Джованни.
Мистер Дж. Карузо был очень важным, многозначительным, по животному хитрым и подозрительным человеком. Приехав в Англию много лет назад, он сделал неплохую карьеру в гостиничном бизнесе и очень трясся за свое место главного инженера пятизвездочного отеля в Сити. Джованни прожил в Лондоне большую часть жизни в браке с англичанкой, но так и остался сицилийским крестьянином. После того, как мне удалось обмануть его, пришло чувство будто фамилия Буччи принадлежит мне по праву.
" ... потом я приехал сюда изучать компьютерный дизайн, а еще, чтобы повидать друзей", - уверенно закончил я.
"Ты слышал", - полицейский, что держал мой паспорт, с ухмылкой обернулся к другому. "Полная чепуха", - убежденно заметил тот, "паспорт наверняка фальшивый". "Придется тебя задержать", - обратился ко мне первый. Подробности дальнейшего разговора я плохо помню. Несколько раз говорилось, что паспорт не настоящий. Я показал еще и водительские права, а также так называемую идентификационную карточку, которая является ни чем иным, как внутренним паспортом в ряде западных стран. Но ничто не могло переубедить бдительных стражей правопорядка. Когда демонстрация предметов, представляющих интерес для полиции, подошла к концу, щелкнули наручники и я временно лишился одной из основополагающих свобод гражданина - свободы жестикуляции. Тут же, на месте, мне порекомендовали "колоться". Мне дали понять, что игры в Джеймса Бонда могут стоить мне пол года тюрьмы, поэтому сотрудничество с полицией целиком в моих интересах. Офицер, постучавший в мою дверь первым, теперь определенно стал "моим офицером". Он вежливо, но твердо вел дознание. По все видимости он определил меня, как свой "улов". Я быстро смекнул, что отпираться бесполезно и произнес еще одну вдохновенную речь. На этот раз в ней была только правда, ничего кроме правды. Я рассказал о том, что привело меня в Лондон; о причинах по которым я приобрел фальшивые документы, а настоящие отправил домой, как говорят, от греха подальше; о своих целях и планах. Аминь.
Из "русского" дома на Тарлинг Роуд увезли двоих, но дом не опустел. Там остались три молодые женщины - еврейка, армянка и украинка.
В полной мере сознание вернулось ко мне где-то на пол пути к полицейскому участку в Пластоу. Мое признание было принято благосклонно и я немного расслабился. Чувсвовалось, что сажать в тюрьму меня никто не собирается. Я сидел на заднем сидении, справа от меня "мой офицер", его звали Найджел, слева другой, все как полагается. Мы довольно непринужденно болтали. Теперь это был неофициальный разговор. Мне сказали, что и я, и мой приятель Деннис, оказались случайными жертвами. Полиция приехала "брать" совсем другого человека - русскую девушку, которая, как я понял, проживала по этому адресу годы назад, но продолжала ссылаться на него. Все это было очень странно, ведь дом считался абсолютно "чистым". Наши соседки, Таня и Рузана, сами прожили в нем около трех лет, но я с радостью ухватился за полицейское объяснение. Было крайне неприятно думать, что нас кто-то сдал. Найджел в свою очередь задавал много вопросов. Услышав сколько я заплатил за свои документы, он пошутил: "кажется мы пошли не в тот бизнес". Я сумел выдавить вопрос: "а это бизнес, то что вы делаете?". Меня тут же самым серьезным образом заверили, что конечно нет, но стало как-то весело и совсем не страшно.
Скоро мы прибыли к цели. Я снова увидел Дениса, своего товарища по несчастью. Его задержали в связи с нарушением визового режима. Во время ареста его симпатичная физиономия выражала одновременно жгучее желание понять, крайнюю степень удивления и вселенскую скорбь. Однако из машины (нас везли порознь) Денис вылез с блуждающей придурковатой улыбкой. Теперь он выглядел точь-в-точь как пойманный с поличным малолетний шкодник, смертную казнь для которого только что заменили на более легкое наказание - уборку в классе. Нас провели в здание. Комната в которую мы попали была своего рода приемным покоем с громадным столом, где регистрировали посетителей. Это немного напоминало больницу, только далее вместо палат следовали камеры. Наблюдая за арестовавшими нас офицерами иммиграционной службы и полисменами я сразу понял, что они относятся к совершенно разным ведомствам, выполняющим различные задачи. Похоже Найджел и его коллеги пользовались полицейским участком в качестве камеры хранения, куда на денек другой можно закинуть несколько ребят. Было очевидно, что самим полицейским нет до нас никакого дела. Нас развели по просторным "ячейкам" и, наверное чтобы не было скучно, снабдили каждого пачкой печатных листов, где были скрупулезно перечислены наши права. Как и полагается, камера была обставлена со спартанской простотой - широкая жесткая скамья и отхожее место. Оглядываясь по сторонам я вдруг заметил на стене графити. Надпись гласила: "здесь были Каролис и Паулюс". Все это чем-то неуловимо напоминало школьный туалет. Скоро в дверь постучали. Принесли завтрак. Это был "традишнэл инглишь брэкфэст" в КПЗшном исполнении. Бэкон, сосиски, жаренное яйцо и лужица подогретой фасоли в томатном соусе. В общем вполне съедобно. Я только принялся за еду, когда маленькое окошко в двери моей темницы снова с лязгом отворилось, в камеру заглянула пара внимательных глаз и раздался голос: "нет он еще не поел", и потом, обращаясь ко мне, "после еды будь готов к интервью". Окошко затворилось. "Они называют это "интервью", забавно, не правда ли?", подумал я.
Интервью проходило в просто обставленном кабинете в конце корридора. Теперь я разговаривал только с Найджелом. Он несколько раз предложил мне услуги адвокатов и переводчиков. Правда тут же намекнул, что если я попробую затянуть дело, то вряд ли что-нибудь выиграю. Только просижу лишний месяц взаперти. Не говоря уже о моих документах. К этому времени у нас сложились вполне доверительные отношения. Поэтому я прямо спросил, будет ли какой-то толк если я попрошу политического убежища. На это Найджел снова деликатно напомнил о моем "passaporto". Пришло время перейти к формальностям. Найджел спросил готов ли я ответить на несколько вопросов и когда я утвердительно кивнул, включил запись магнитофона. Вначале он задавал вопросы анкетного характера, потом попросил рассказать о том как я приобрел итальянские документы и с какой целью. Я охотно рассказывал. В предварительной беседе мне обещали не предъявлять никаких обвинений, так как в моих действиях не содержалось преступных намерений. Я подробно описал процедуру покупки документов, затем перешел к изложению причин побудивших меня на такой отчаянный поступок. Я говорил о том, как люблю Великобританию и особенно Лондон, как много читал из британской классической литературы и как всегда мечтал посмотреть на эти места своими глазами. Я рассказывал о своих британских друзьях, в высшей степени приличных молодых людях из хороших семей и о наших долговременных, таких теплых отношениях. Я сказал, что великолепно прижился в Лондоне и хотел бы жить в этом городе до конца своих дней.
- А у тебя там, что, совсем плохо?, - спросил Найджел и мне показалось, что кроме сочуствия в его голосе прозвучала нотка раскаяния. - Ты должен был обратиться в Хоум Офис сразу по приезде, а теперь к сожалению слишком поздно. Эти твои бумажки... сейчас уже ничего нельзя сделать даже если бы мы захотели.
- Спасибо, не стоит беспокоится, - ответил я весело. - У нас дома здорово! Конечно заработки намного меньше, чем здесь, ничего не скопишь и безработица ужасная, но жизнь вполне сносная даже по европейским меркам. К тому же я три года не видел маму. Вот она обрадуется, когда я приеду. Наверное мне просто пришло время побывать дома. Что же касается политического убежища - никогда мне это не нравилось родину помоями поливать. Вовсе не плохо у нас, хотя я люблю Лондон ... - получилось красиво, я прощал своих палачей. Классический сюжет!
- Скажи, если хочешь добавить что-нибудь в заключение.
- Конечно! Мне хочется сказать пару слов о британской иммиграционной системе. Система эта удивительно консервативна и неэффективна. Вместо того, чтобы получать пользу от эммигрантов, людей вроде меня и тысяч моих земляков, образованных, владеющих специальностями, готовых работать сверхурочно и по выходным, вы набираете многосоттысячную армию нахлебников, малообразованных людей чуждых европейской культуре, прибывших из земель охваченных социальными беспорядками и несущих отголоски этих беспорядков сюда. Вы почему-то с огромной охотой принимаете всяких полуграмотных цыган, а человеку с университетским дипломом, отличным английским и широкой информированностью в области средневековой английской литературы необходимо идти на подлог документов, чтобы погостить у вас. Кстати я хорошо отношусь к цыганам и всяким неграм, видит бог, но это не меняет дела. Все они пришельцы из другого мира, где действуют совсем другие законы. И мне бы очень не хотелось, чтобы законы по которым они привыкли жить получили бы распространение здесь. Думаю вам тоже?! Еще я не настолько наивен, чтобы не понимать, что отношения между странами могут быть крайне запутанными. К тому же их следует рассматривать в историческом контексте. Вся эта гребаная внешняя политика. Однако, как индивид, наделенный только одним земным существованием, да и то сравнительно коротким, я плевать хотел на всякие исторические контексты и политику ... Я живу здесь и сейчас. Поэтому не ожидайте от меня раскаяния. Хватит уж того, что мне дают хорошего пинка. Я закончил.
- На это у меня нет комментариев, - сухо сказал Найджел и выключил запись. - Да! Все о чем ты говорил мне понятно, - продолжил он с неожиданной горячностью. - Британская иммиграционная система - это просто какой-то фарс! Изменения постоянно вносятся, но мы всегда отстаем от реалий сегодняшнего дня. А пока приходится выполнять свою работу, хотя, честно говоря, хорошо исполняя свои обязанности, я далеко не всегда чувствуем себя правым. Хм ... случись мне оказаться на твоем месте, как знать, может быть и я попробывал бы тоже самое...
Далее я подписал все необходимые бумаги. Найджел заверил меня, что никто не узнает об обстаятельствах моего отъезда из Великобритании, если только я сам не расскажу. Но память о моей "проделке" останется в архиве.
- Не вздумай приниматься за старое. В следующий раз так легко не отделаешься, - предостерег он и я подумал, что уже не раз слышал эту фразу, правда до сих пор только с экрана телевизора.
Мы покинули кабинет и снова оказались в приемной.
- Как прошло интервью? - спросил дежурный полицейских то ли меня, то ли Найджела.
- Все ОК, - ответил тот за двоих. - Знаешь, было очень приятно поговорить. Раньше мне никогда не приходилось допрашивать таких образованных парней, как этот. Представляешь он Мэллори в подлиннике читал на староанглийском. Вот ты помнишь что-нибудь из классики?
- Ага, помню, как Чосера в школе мучили. Думал повешусь. А тебе что, действительно так сильно нравится английская старина? - обратился полицейский теперь уже точно ко мне. Он говорил с забавным ливерпульским акцентом. По сравнению с Найджелом и другими офицерами иммиграционной полиции он казался простаком.
- Нравится. И Кентерберийские Рассказы тоже очень нравятся.
- Свинство, что тебе не дают жить у нас в свое удовольствие. Это не гостеприимно. Если уж тебя нельзя впускать, то кого тогда вообще можно.
- Вот и впустили бы меня, вернее выпустили, а я бы вам все тут покрасил по пятизвездочному классу. Я и так уже пол Лондона перекрасил, включая отель в Сити. Вот только в полиции еще не приходилось ...
- Да, нам бы не помешало, - улыбнулся дежурный полицейский, обводя задумчивым взглядом обшарпанные стены. - Вот начальник смены появится, поговорим.
- Никаких сделок с задержанным, - вступил в разговор Найджел. В руках у него откуда-то появился "Поляройд". - Будем фотографироваться. Это для твоих дорожных документов, чтобы в Литву впустили.
Он сделал три снимка - два для сугубо полицейчских нужд и один мне на память.
В это время из коридора появился Деннис со своим сопровождением. На его лице играла все та же придурковатая улыбка. Не сомневаюсь, что и сам улыбался подобным образом. Разговор продолжался. Никто не торопил нас в камеры. Деннис рассказывал о своей "до английской" жизни, о том, как он сам был "ментом" в городе Николаев. Его английский, хоть и ограниченный, позволял передавать главные мысли. Нам разрешили позвонить. Не просто позвонить, а звонить сколько нужно и куда угодно! Мне еще предстояло разрешить проблему встречи своего московского друга, ведь он никогда раньше не бывал в Лондоне. Он летел лично ко мне, зная что я приму его. В этом вопросе полицейские также предложили всяческое содействие, вплодь до помещения объявления через громкоговорители аэропорта.
- И что вы собираетесь объявить? Что мистер Забугорский не может встретить мистера Хохлова, потому что его посадили в тюрьму?
- Да, не очень, - согласился дежурный.
В конце концов было найдено самое простое решение. Я попросил подругу, одну из жительниц злаполучного "русского" дома на Тарлинг Роуд, принять участие в моем товарище.
Надо сказать, что полицейский рейд потряс наших с Деннисом соседок едва ли меньше, чем нас самих, хотя все они находились в стране на законных основаниях. Их голоса звучали в трубке так, будто они уже не надеялись увидеть нас живыми. Деннису потребовалось довольно много времени, чтобы успокоить свою невесту, Таню. Ее громкие всхлипывания были отчетливо слышны по всему участку. Пока Деннис говорил с Таней я наскоро воздал хвалу господу, что хоть "этих" проблем у меня нет. Таня которой звонил я гораздо лучше владела собой, к тому же нас связывали совершенно другие отношения. Правильнее всего будет сказать, что мы были соседями и хорошими приятелями. Таня обещала встретить "моего" Юру. По предварительному сговору он должен был позвонить мне на мобильный, как только закончится посадка, чтобы не потеряться в толпе встречающих. Поэтому я предложил Тане взять мой телефон, чтобы принять звонок вместо меня. Мы также договорились, что девушки привезут в Пластоу наш багаж. При аресте нам ничего не разрешили взять, а возможность отлучиться из ментовки к сожалению начисто исключалась, даже с учетом значительного потепления наших отношений с правоохранительными органами Великобритании.
В конце концов с делами было покончено. Найджел и его коллеги уехали, пожелав нам на прощание скорейшего возвращения, на законных основаниях разумеется, а мы отправились в камеры.
- Можно нам посидеть вдвоем? - спросил я.
- Если твой приятель ничего не имеет против.
Мы проболтали несколько часов. За это время приносили обед - малоприятную овощную бурду. Зато с десертом! На десерт был, извините за выражение, пудинг и кофе. От себя полисмены сунули нам по апельсину, чтоб протолкнуть. - Поганая жрачка, - извинился дежурный.
Я старался есть, как ни в чем не бывало, а Деннису кусок в горло не лез. Суть его страданий хорошо выражает сказанная им фраза:
- Тебе хорошо, Генрих. Ты в Вильнюс, все равно это Европа, плюс минус, а у меня из дома без болотных сапог не выйдешь. Грязь.
Для такого парня, как Деннис - стильного и непьющего, ссылка в украинскую провинцию, хоть и домой, была тяжелым ударом. Деннис отлично прижился в Лондоне. Он быстро привык к хорошей одежде и всяческим разносольчикам. Наши девицы даже прозвали его "Гэп-мальчиком", за пристрастие к одежде этой фирмы. Деннис пока слабенько изъяснялся по-английски (учил в дороге, как говорят), но благодаря природному обаянию и хорошо развитой интуиции умел договориться с кем угодно. Кроме того он был старательным работником и всегда находился на хорошем счету. Деннис быстро усвоил простую формулу капиталистического мира: "кто работает, тот ест". Наверное именно эта простота, определяющая отношения труда и оплаты, привлекала его в западной жизни более всего остального. Чтобы описать всю глубину постигшего моего товарища несчастья необходимо упомянуть еще одно обстоятельство. Последние несколько месяцев из тех полутора лет, что он провел в Лондоне, Деннис готовил почву для приезда своей девушки, Татьяны. На это ушло много времени и денег, ведь путь из Николаева в Лондон долог и тернист. В конце концов Таня все-таки приехала к Деннису. Они прожили вместе чуть больше месяца, когда наступил его черед отправиться в дорогу.
Я старался, как умел, приободрить товарища. Сидя в камере, мы обсуждали планы скорейшего возвращения. Так незаметно прошел день. Часов в шесть вечера к нам пожаловали долгожданные гости. Дежурный отпер дверь и мы снова оказались в приемной. Я сразу заметил Юру. "Эх, Юрка! Я так ждал тебя в гости, и смотри, все-таки увиделись!" Обе Тани стояли рядышком. С ними был еще какой-то парень, как выяснилось босс Денниса. Он случайно узнал о приключившейся с Деннисом беде и приехал помочь отвезти наши вещи и попрощаться. Тут же стояли наши сумки, уже проверенные полицией самым тщательным образом. Тишина в комнате немедленно сменилась многоголосым галдежем. Почему-то все начали говорить сразу. Миниатюрная Таня из Николаева поспешила стиснуть своего возлюбленного Денниса в страстных объятиях и запричитала. Другая Таня повела рассказ о сумашедшем утре, о встрече Юры в аэропорту, о паковке моего скарба - причем обо всем этом одновременно. Юра механически тряс мою руку и приговаривал: "Ну ты, Генрих, как всегда ...". Саймон, Деннисов босс, тоже тряс руки всем вподряд. Короче, как сейчас говорят: все были в полнейшем неадеквате. Даже полицейские вели себя как-то странно. Они тоже все время улыбались и приговаривали: "It's OK. No worries, guys. It's OK". Когда все немножечко пришли в себя я сумел упорядочить принятую информацию.
Таня (Деннисова) сказала: Деннисик мой дорогой, как же я без тебя останусь?! Я буду скучать! Я уже скучаю! Саймон сказал, что заплатит за последнюю неделю. Я все собрала и твои красные штаны положила. Деннисик, приезжай скорее, а? А с великом что делать? В сумку не влез. Приезжай, а то я помру!
Юра сказал: Ну ты, Генрих, как всегда. Звоню, в трубке голос женский, говорит: "Генрих не смог подъехать. Я, - говорит, - встречу. Я такая-то такая-то в бежевом пальто". И все. Встречает. То да се. "А где Генрих", - спрашиваю. - "В тюрьме". Еще он передал мне пожелание друзей, Игоря и Костика: "дать мне в морду", если при встрече я заговорю с английским акцентом.
Таня, мой друг и сосед, сказала: Значит так, Генрих, вас забрали, а мы остались в полной неизвестности. Не знаю, что хуже. У Рузанки истерика. Танька, сам видишь какая. Я тоже вся на взводе. Сидим ждем. Непомню сколько времени так прождали, но тут вы наконец объявились. Я аж подпрыгнула, когда телефон зазвонил. Слышу - ты. Отлегло. Потом, как договорились, мобильник твой взяла и поехала Юру встречать. Я ему по дороге все объяснила. Ничего, у нас остановится. На твоей кровати будет спать, хорошо? Привезла его домой и паковаться. У тебя этих компакт дисков - миллион и все из коробочек надо было вытащить. Хотела комп всунуть, но решила, что тяжелый. Потом вышлю. Зато одежда почти вся влезла и принтер. Что осталось я приберегу. Ты не беспокойся. Потом заберешь или вышлю. Не дрефь, Генрих, скоро встретимся. От вас недалеко, придумаешь что-нибудь.
Саймон сказал, что ему очень неприятно, что так получилось. Он де рад знакомству с Деннисом и постарается предложить ему работу, если тот найдет способ вернутся.
Это были замечательные проводы! Полицейские (незадолго до приезда наших гостей вступила новая смена) с большим сочуствием отнеслись к Деннису и Татьяне. Никто не торопил нас возвращаться в камеры. Нам дали море времени на разговоры, а когда слова кончились, мы еще долго стояли просто так и улыбались друг другу. Но все хорошее когда-то заканчивается. Подошла к концу и наша встреча. В какой-то момент все мы, даже наша влюбленная пара, почуствовали, что уже "пора" и стали прощаться. Еще минутка и наши друзья исчезнут, а мы вернемся в "номера".
Несколько позже мы сидели "у меня", но говорить никому не хотелось. Каждый из нас чувствовал в душе какую-то опустошенность. Неожиданно на меня накатила волна невыразимой печали. Мне стало грустно от того, что я покидаю этот город и этих людей. Увижу ли я их когда-нибудь? Пройдусь ли еще по любимым улицам? Прощание будто прочертило какую-то незримую, но вполне осязаемую черту между мной и Лондоном со всеми, кто в нем оставался. Только сейчас пришло окончательное осознание того факта, что целая глава моей жизни подошла к концу. И даже если однажды мне снова доведется очутиться в этих местах - это будет уже совсем другая история.
Деннис был погружен в свои невеселые думы. Для него случившееся было настоящей катастрофой. Разлука с любимой обещала быть продолжительной.
Скоро Деннис ушел (был отведен) в свою камеру. Оставшись в одиночестве, я принялся разбирать багаж. Таня напихала в мою безразмерную суму невероятное количество всякой всячины. Она считала себя, и кстати не без оснований, мастером упаковки. Вороша содержимое сумки, я невольно присвистнул. Похоже за год, прожитый на Тарлинг Роуд, я сделал больше приобретений, чем за всю предшествующую жизнь. Наверное мне очень повезло, что в этот трудный момент среди всех друзей, приятелей и соседей, коих в моей жизни было немало, именно Таня оказалась рядом. В сумке я действительно нашел практически всю свою одежду, уложенную тугой стопкой; несколько пар обуви; несколько важнейших книг; документы и записные книжки; принтер и наконец заботливо упакованные компакт диски. В боковом кармашке я с нескрываемым удивлением обнаружил маленький, с виду никчемный кожанный кошелечек в котором я хранил найденную давным давно вставную челюсть. Эта челюсть была моим талисманом. "Как она догадалась?" На самом верху лежали привезенные Юрой сувениры - фирменная майка "Менделеевец" с периодической таблицей на спине, книга Б.Акунина о похождениях монахини Пелагеи и большой конверт. Взяв конверт в руки, я чуть не покатился со смеху. На одной из его сторон красовалась наклейка с надписью по-английски: "проверено - порно и наркотиков нет". Внутри оказались письмо от профессора Н.Кручининой или просто - мамы Кручининой - декана нашего факультета, а также брошюра с историей факультета, выпущенная к его десятилетию. Помимо этого я выудил из конверта номер "Менделеевца", где в рубрике "Письма из далека" было опубликовано мое письмо. Майку тоже конечно прислала Наталья Евгеньевна. Прошло больше пяти лет, как я закончил институт, но время от времени мы обменивались приветами. Грусть как рукой сняло. Перед моим внутренним взором появились лица дорогих людей, которых я не видел по несколько лет. За всякими разлуками обязательно последуют встречи. Я запихал все обратно в сумку, надел "фирменную" майку и схватил книгу. Некоторое время я просто сидел и мечтал, потом углубился в чтение.
Ночью в камере напротив и чуть дальше по коридору бесновался какой-то обдолбанный дегенерат. Он ругал полисмэнов, стучал и ругался. Дежурные несколько раз ходили увещивать его, причем, что характерно, подонка не били. С ним разговаривали и даже просили не шуметь. Ко мне в камеру тоже пару раз заглядывали и тогда, мне было приятно и немного смешно об этом думать, видели молодого человека с книгой.
Несмотря на жесткость скамьи и дебошь в соседней камере я отлично отдохнул. Проснувшись, я первым делом ощутил перемену в настроении: теперь я больше не покидал Лондон, а возвращался домой. Для человека, который впервые в жизни ночевал в неволе, я чувствовал себя просто замечательно. "Домой", пело все мое существо. Утро началось рано. Завтрак принесли в пол седьмого, а в восемь за нами приехали. Дежурный сказал, что для нас уже забронированны места на авиарейсы Лондон-Киев и Лондон-Вильнюс. Нас посадили в фургон Хоум Оффиса, лишенный каких либо эмблем и опознавательных знаков, но оборудованный решеточками на окнах и повезли в Гэйтвик аэропорт. Рейс Денниса отправлялся на несколько часов раньше, чем мой. Деннис выглядел очень усталым. Он сказал, что практически не спал. Мой бедный товарищ все еще переживал расставание. В дороге мы вновь и вновь "перетирали" события последних суток; строили планы на будущее; придумывали, как нам встретиться и вообще фантазировали ...
Где-то здесь по идее можно было бы и закончить рассказ о моей департации, но я не могу отказать себе в желании упомянуть об одном незначительном проишествии и заодно проиллюстрировать на этом примере кое-какие свои представления о жизни в целом.
По дороге в Гэйтвик наша машина попала в довольно странную дорожную пробку. Затор на шоссе был образован колоной тихоходных старинных автомобилей. Многие из машин внешне напоминали безлошадные кареты и имели очень отдаленное сходство с современными автомобилями. Насколько мы могли судить - это были одни из первых моделей "самодвижущихся экипажей". По всей видимости их владельцы, наверняка члены клуба любителей старинного автотранспорта, отгоняли своих бережно отреставрированных и начищенных любимцев на какой-нибудь смотр. Колона состояла из нескольких десятков машин, так что мы имели возможность довольно долго любоваться этими диковинами. Не знаю о чем думал Деннис, глядя на сверкающие в чистых лучах утреннего солнца детали, выполненные из таких непривычных в современном автомобилестроении сплавов, как бронза и латунь, а я сразу подумал о знаке. "Такая процессия и в такой момент! Нет, решительно, это не может быть случайным совпадением. Не иначе, как Лондон отдает мне прощальный салют. Лондон ведь относиться ко мне вовсе не плохо, даром, что гонит в зашей. А раз гонит, быть может так надо?! Внезапно меня осенило, все части головоломки вдруг встали на свои места, а главный вопрос: "Почему?" - получил ответ. Ну конечно, все это: приезд друга и мое возвращение с вечеринки, которая в обычных обстоятельствах затянулась бы до утра; внезапный визит полицейских по ошибочной наводке в дом, который до того считался абсолютно безопасным; наконец мои колебания между уютным, но крайне пассивным образом жизни, возможным благодаря работе в отеле, и попыткой круто изменить все ... все это взаимосвязано.
Последние месяцы меня смутно беспокоила неудовлетворенность тем, как я живу. Я засиделся на бесперспективной работе, не в силах отказаться от нее, потому что во-первых: лучшее как-то не подворачивалось, а во-вторых: эта работа обеспечивала мне довольно приятное существование. Я понимал, что мне необходимо что-то предпринять, куда-то дернуться, но не имел понятия в каком направлении следует приложить усилие. Это был своего рода тупик, причем положение, выхода из которого я не знал, тяготило меня все больше. Уже некоторое время даже не отдавая себе в этом отчета, я ждал толчка извне. И вот оно, мои невнятные просьбы услышаны. Тот, кто заведует всем, поручил Лондону все устроить. И этот последний выполнил поручение элегантно, точно и со свойственным ему чувством юмора. Парочка незначительных подтасовок, слабый толчое и шар летит прямо в лузу. Только в данном случае под лузой надо понимать столь желанное мной обновление, обретение новой перспективы. Именно так. А прощальный парад старинных автомобилей - этот красивый, завершающий штрих, нужен чтобы помочь мне понять главное: никто не желает мне зла, совсем наоборот - проишедшее следует воспринимать, как помощь. И еще в этом прощальном жесте было море изысканной вежливости, потому что Лондон - вежливый город.