Аннотация: Повесть абсурда. Сюрреализм плотный. В то же время очень автобиографично, как и все, что я когда-либо напишу.
Безбашенный Мир.
(повесть)
Пролог.
Помню, сидели у меня. Есть страсть, как хотелось. В шкафу пустота, только хнэли-сунэли пакетик, приправа такая, если помните, и красного перца стручок. Да еще бомба тикает (шутка). Нужно было выходить, а лень. Что такое хорошая лень объяснить вовсе не просто. Представьте себе, что ваши кости тают как сливочное мороженное в полуденный зной, плоть превратилась в бессильный тополиный пух, а мозг, обернутый в три слоя старой ваты, положен в черную коробку с нафталином. Пожалуй, будет похоже на лень. Страшная это сила.
А тут еще и погода, весеняя, подлинное безобразие, если улавливаете о чем я. Словами приятеля, чувство такое будто в воздухе происходит мрачное мочилово, а кто кого мочит не понять - слишком мокро. Дождь там или что, тоже не разобрать. Может быть, это ветер гонит воду из луж прямо в тучи. В общем, когда снаружи такое из дома лучше не выходить. Слушайте. Автобус "Икарус", знаете такой желтенький? Вот, метрах в 15-ти от крыльца в грязь засосало по самую крышу.
Да, погодка была, будь здоров. Сами понимаете, не охота было выходить из нашего уютного 22-ух этажного билдинга, который все его обитатели называли не иначе, как "Крест", чтобы, прыгая как лягушка через громадные лужи, тщательно выбирая дорогу между грязевых трясин, по камушкам и досочкам пересечь волейбольную площадку и прошмыгнуть в студенческую столовую, что в 3-ем корпусе. Но, глянув на часы, мы спохватились. Как Васек сказал, был у нас такой деятель: "лень идти, но без хавки вотще обломно жить".
Без 15-ти четыре. В четыре ровно бомба разорвется, столовую закроют, и толпа обезумевших от голода студентов останется без обеда. Ох, как ясно все помниться. В животе горит серная кислота. Мы мечемся, мучимся, мчимся. Вихримся, резво стремясь, вскакиваем в лифт. Были мы не то чтобы худенькие, но какие-то компактные и многочисленные. Вот лифт и застрял. Вы только представьте себе, каково это застревать между этажей в без десяти четыре! Скребли и точили, стучали, дробили, пытались расстворять желудочным соком, но все безуспешно, потому что лифты сделаны из толстого стального листа с десятикратным запасом прочности. Взвыли. Подействовало. Немедленно пришел Фрэдди Крюгер в неизменной шапченке и неким подобием фомки в пальцастой руке. Ругался, но вызволил. Одного убил фомкой. Нет времени разбираться. Бежать. Вернемся, подберем, накормим, а сейчас бежать через холл мимо старой доброй гаргульи по кличке "Пучок". Бежать мимо пальмы в кадке на улицу под блеклое, будто выленявшее после долгой замочки небо. По камушкам, по досочкам, лягушачьим прыгом через громадные лужи и тщательно в обход трясин, шлепая тапками. Плуц ... заминка, всего мгновение. Один утонул, оступился ... нет времени ... на обратном пути вытащим, накормим. Туда, туда ... уже здесь. Закрыто. Внутри народу полно - хряпают. Что делать? - В окно! Окно первого этажа - та же дверь, только без крыльца. Внутрь, внутрь ... уже внутри. Но не все. Один замешкался. Уронил тапок, перелазя через подоконник, растерялся, попал голым коленом в обжигающий суп, что на столе у окна (человек там ел), взвыл, взвился, потерял балланс. Был уничтожен не знающей жалости оконной рамой (из стального листа с десятикратным запасом). Ничего, потом склеим и накормим.
- На студентах, как на собаках заживает - полногрудая работник столовой в большой прическе и фартуке с притензией на белизну сильной рукой защелкнула задвижку окна. - Закрыто у нас. Вы идите, но чтобы больше никого! - Подстроились в очередь. Тихонько открыли дверь. Впустили остальных. Пфф. Ели плотно, чтобы надолго хватило.
Про пищу нашу распространяться, желания нет. Я не исследователь кулинарных тенденций и веяний, бытующих в Безбашенном Мире. Хотя определенный интерес для будущих поколений в этом возможно имеется. Отмечу лишь, что работники нашей столовой явственно тяготели к восточной кухне. Харчо, люля-кебабы, плов и бараньи ребрышки, пусть даже в крайне трудно узнаваемой форме, постоянно были в нашем меню.
Вот, в общем-то, и все. Таковы были реалии нашей жизни, жутковатой и безбашенной.
Глава 1.
Мы снова на улице. Или это был другой такой же распрекрасный весенний день. Солнце уже грело на всю катушку. Снег расстаял, лишь отдельные темнеющие комья все еще лежали под деревьями. Оголилась черная замусоренная почва. Я гулял со своим другом Петей по лесу. Мы бродили среди луж холодной талой воды. Наши тапочки чвакали при каждом шаге. Петя то и дело пинал ногой упаковки от кефира, которых там были целые залежи, ибо живущие в домах на опушке леса люди зимой питаются кефиром. При этом его лицо всякий раз озарялось сияющей улыбкой. Но иногда он буквально вспыхивал, и я знал - он наткнулся на презерватив. После обеда Петя частенько бывал в таком вот дурашливом настроении, и всякая глупая мелочь могла его ужасно развеселить. Петино лицо очень выгодно смотрелось на фоне русских березок. Петя - негр.
Эта картина весны и теперь порой встает перед моими глазами: черная земля с белеющими лепешками снега; черный Петя в белом смокинге и его всегдашняя ослепительная улыбка; нереально белые, будто вычищенные и отмытые вешними дождями стволы берез и странно безцветное небо над всем этим. Бескомпромиссный пейзаж цвета Карпов-Каспаров. Пожалуй, единственным исключением, единственным хроматическим пятном на этом странном полотне был я сам, как обычно одетый в старые оранжевые шорты, лимонно-желтую майку, куртку в синюю и красную полосу на манер британского флага и скромный серенький шарфик.
Мы почти всегда прогуливались вот так после посещения столовой. Нужно было многое переварить, о многом подумать. Изредка мы обменивались короткими репликами с помощью портативных раций. Это очень удобно. Не нужно кричать, нарушая природную гармонию резкими звуками. Вы уважаемый, наверняка знаете, как это неприятно, когда в тихий послеобеденный час - идеальное время для размышлений, воздух вдруг словно взрывается пронзительными воплями. Лично я всегда предпочту рацию. Мне кажется, что общение по средствам этого устройства исключительно интеллигентно, если не сказать утонченно. К тому же это отвечает духу времени. Нет никаких сомнений, что в ближайшее время все человечество перейдет на рации или некие приспособления аналогичного назначения. (Исключительно любопытный случай научного предвидения. Буквально за год до написания этих строк мобильные телефоны получили повсеместное распространение, и факт их существования стал известен автору).
- Прошу разрешения на посадку, - вдруг раздалось из моего аппарата.
- Разрешаю, - ответил я.
Мы с Петей удобно расселись на груде автомобильных скатов. Солнце приятно ласкало лица, еще по весеннему нежное, но уже набирающее силу. Мы принимали солнечные ванны. Петя даже подставил ладони. В воздухе разлилась какая-то нега. Ленность овладела нашими телами, так что малейшее движение казалось немыслимым деянием.
Мы расположились среди старых покрышек, словно в шезлонгах и подобно неким засевшим в ложе театралам наблюдали жизнь. Само время будто остановилось. Сонно и как-то медлительно рядом с нами приземлилась летающая тарелка. Потом пара реактивных самолетов; геликоптер; пассажирский авиалайнер и малюсенькая спортивная этажерка. Да, и какой-то парашютист запутался в березах. У всех было спокойно на душе. Все радовались весне и этому светлому дню. Летчики вылезли из своих крылатых машин покурить; из авиалайнера высыпали поразмяться пассажиры, а из маленькой спортивной этажерки выпорхнула резвая девица в огромных летных очках. Увидев Петю, она зашлась ликующим визгом и выразила непреклонное желание сфотографироваться с ним на память. Петя не имел ничего против, и я сделал отличный снимок.
Потом все улетели, только парашютист по-прежнему вяло трепыхался в ветвях берез, да недвижная лежала перед нами летающая тарелка. Опор или шасси мы не заметили. "Тарелка", ибо в том, что это была тарелка не было никаких сомнений, просто "валялась" притопив правый борт в громадной луже, будто брошенная второпях детская игрушка.
Некоторое время экипаж пребывал в нерешительности. Но вот маленькая дверца безшумно скользнула в сторону и из тьмы тамбура, как чертик из табакерки, выпрыгнул маленький человек. Едва коснувшись земли, его правая нога поехала на топкой почве. Лишь с большим трудом ему удалось сохранить равновесие. Выругался он при этом вполне по земному. Мне почему-то сразу пришло в голову, что человек похож на Наполеона. Только был он еще мельче, резче в движениях и очень уж бледен. И, конечно же, на голове у него не было никакой двуколки. Одет пришелец был во все черное или вернее темное, так ничего особенного, какие-то просто штаны, просто ботинки и кажется водолазка. Волосы тоже были черные, коротко остриженные. Пока я разглядывал инопланетянина, Петя уже поднялся и решительно направлялся к пришельцу, раскрыв обьятия в приветственном жесте. Я мог видеть только его спину, с четко пропечатанным по сукну смокинга рисунком протектора, и, тем не менее, совершенно ясно представлял себе его лучащуюся радушием улыбку.
- Стой, где стоишь, - вскрикнул пришелец сухим, трескучим голосом. Теперь он находился в устойчивом положении, причем весь его облик выдавал недоверие и подозрительность. - Стой на месте, а не то я уничтожу твою планету в одну двенадцатую микросекунды корабельными дезинтеграторами, - выпалил он скороговоркой.
Меня парализовал ужас. Весенняя раслабленность мигом улетучилась из размягших членов. Где-то внутри прыснули подающие адреналин форсунки; мышцы напряглись; нервы натянулись как струны. Я приготовился защищать родную планету от космического агрессора до последнего вздоха и если потребуется отдать самую жизнь в этой борьбе. Но Петя, казалось, не услышал страшных слов инопланетного монстра. Он продолжал неспеша идти к тарелке. Шаг. Еще шаг и вот уже Петя мнет пришельца в крепких объятиях. Мнет и приговаривает: "как деля, как деля". Тут уж и я подскочил. Осталось лишь легкое недоумение. Пришелец, похоже, вообще обалдел. Наконец ему удалось вырваться из Петиной хватки, пожать руку мне и взбежать на верхнюю ступеньку металлической лесенки, служившей трапом его кораблю.
Инопланетянин откашлялся, явно готовясь произнести речь, и начал: - Уважаемые товарищи аборигены, от имени экипажа моего космического флота, а также всех граждан звездной империи Черных Миров выражаю свою благодарность за предоставление посадки и сердечный прием. Мне думается, что сегодняшний день положил начало прекрасным, взаимовыгодным отношениям, которые, мне вериться, мы будем углублять и расширять ради процветания наших миров. Сегодняшний день, так мне видится, глубоко символичен. Вместо отвратительных монстров планета оказалась населена добрыми аборигенами - вами товарищи. Вместо мгновенного, всепоглощающего, испепеляющего удара, в результате которого эта планета разлетелась бы в клочья, была бы растерта в пыль несомую солнечным ветром, мы ведем здесь этот мирный диалог. И, наконец, вместо того, чтобы прозябать на окраине звездных путей, так сказать в космической провинции, ваш заброшенный, чуждый высокой цивилизации мирок встал на славный путь присоединения к империи Черных Миров, император которой смиренно стоит перед вами.
Правда, позу в которой стоял император, было трудно назвать "смиренной". Было в нем что-то от гладиатора только что уложившего своего коллегу по цеху и теперь принимающего поздравления публики или, скажем, удачливого охотника, лишь минуту назад успешно разрядившего стволы в некую дикую, злобную тварь. Тем не менее, речь прозвучала действительно сильно. Мы даже невольно захлопали, хотя слова про "удар" и намеки на какое-то "присоединение" мне откровенно не понравились. Так же, как и обращение "товарищи аборигены" - как-то не очень. Разве что к Пете.
- Ладно, кончай трепаться, - раздался из глубины корабля звучный голос, а вслед за тем в отверстии выходного шлюза показалась совершенно лысая, какая-то длинная голова. Голова плавно переходила в такую же длинную, гусиную шею, украшенную громадным кадыком. Еще мгновение спустя по трапу спускался шельмоватого вида пожилой человек с маленькими быстрыми глазками. - Надеюсь, не забыл, зачем мы запали на этот калач, - сварливо осведомился он, не оборачиваясь, но обращаясь, по всей видимости, к "Наполеону". - А ну-ка Ваше Командорское Величество, живенько, спроси этих психоделических парней, есть ли у них приличные глазные капли. И двигаем.
Не скрою, меня не мало удивила та непочтительность, с которой лысый старикашка обращался к Императору Черных Миров. Однако не стоит забывать о том, как наивен тот, кто полагает, что его представления, в частности о взаимоотношениях и этикете, принятом между сановними особами, единственно верные во вселенной. Петя не утруждал себя размышлениями подобного рода. Его отточенный ум как обычно работал над проблемами практического характера.
- Генрих, - тихонько шепнул он в рацию, - лысый все врет про какие-то "глазные капли". На самом деле чуваки определенно желают упасть на хвоста.
- Принял к сведению, но согласись, Петя, они прибыли из звездных далей. Мне кажется, что отдых им просто необходим. Неужели мы откажем в гостеприимстве космическому императору.
- О.К, но, похоже, лысый будет сильно лакать.
Придав голосу максимальную торжественность, я обратился ко всем: Друзья, вы проделали колоссальный путь сквозь космический простор, знаменуя тем самым торжество научно-технического прогресса ... в общем, вам необходим отдых. Так давайте же пройдем в наши скромные жилища, соберем толпу и тусанемся как люди. Вот!
- Ишь как у них все быстро получается. Встречи-речи, банкет-манкет, типа сэйшн, да? А ночью свезут нашу развалюху и загонят на запчасти. Один движок на 350 кредов потянет. Шарамыжники! Хххулиган - варавайка, йох турмай, кому сигналы подавала? - выпалил противный старикан и почему-то злобно уставился на меня.
- Я не подавал сигналы, - промямлил я сконфуженно толком не понимая о чем идет речь.
- Слушай Зигулин, ты не кипятись так. Если что не так мы им ракетно-бомбовый удар с дистанционного пульта. Как вам такой расклад? - осведомился "Наполеон" у нас с Петей.
- Мы по-честному, от всего сердца, - за обоих ответил я. - У нас сегодня вечеринка и вы могли бы быть почетными гостями. За тарелку свою можете не беспокоиться. Зачем она нам?
* * *
Порешили на том, чтобы встретиться часиков в восемь вечера у входа в Крест, нашу милую башню, для продолжения и углубления контакта. Парашютиста тоже пригласили. Он бы так и остался висеть вниз головой, если бы Петя его не снял. Бедняга безнадежно запутался в стропах и, смешно, ни разу не позвал на помощь. Звали его Лёха или, как он сам представился: Алексей - мастер затяжного прыжка.
Наконец Император Черных Миров церемонно откланялся и удалился в помещение корабля. Зигулин последовал за ним. Перед тем как совсем скрыться из виду, он обернулся и, бросив нам "Чао" вдруг показал крупные желтые зубы. Я сразу же улыбнулся в ответ, чтобы не обнаружить крайнее изумление. Петя, тот не переставал улыбаться с самого начала нашей встречи. Да, что там встреча, с самого рождения.
Тарелка поднялась в воздух абсолютно беззвучно. Её движение не потревожило ни единой былинки. Я уж не говорю о какой-либо гари и копоти, плюющихся огнем соплах и т.д. - ничего подобного не было и в помине. Достигнув верхушек деревьев, она неожиданно рванулась в сторону и исчезла за кромкой леса, будто ветром сдуло.
- Цивилизация, - сказал Алексей, мастер затяжного прыжка, с ноткой восхищения и легкой зависти в голосе.
- Антигравитация, - сказал я веско. Я прочел море научно-фантастических книг и не без оснований считался специалистом по НЛО и цивилизациям внеземного происхождения.
- Мескалито, - сказал Петя просто.
Потом мы стали прощаться с Лёшей. Еще раз уточнили место и время встречи, пожали руки. Рука его оказалась крепкой и сухой рукой спортсмена. Снова время и место, чтобы загвоздить стрелку накрепко. Быстрая проверка снаряжения и рукопожатие, и, наконец, последнее, - значит в восемь у входа. Заметано.
- Да, да обходишь пятиэтажку, через скверик, а там рукой подать. Любого спросишь. - Ну, бывайте. До вечера! Алексей отступил на шаг, дернул какую-то веревочку на своем сложном парашютном обмундировании и с легким хлопком взмыл в воздух на километровую высоту. Задрав головы к небу, мы провожали его глазами, пока он не превратился в маленькое темное пятнышко. Там в вышине одиноким цветком разцвел парашют и слабо чернеющую точку стало сносить в северо-западном направлении.
- Кажется всё. Пойдем домой, - мне почему-то взгрустнулось.
- На минуту домой и закупаться. Закупаться обильно!
* * *
Мы покидали лесок со смешанным чувством предвкушения и озабоченности. Безусловно, совместное распитие с инопланетянами, притом не какими-то задрипанными поселенцами, а самим императором звездной империи со звучным названием "Черные Миры", дело более, чем занятное, случай беспрецидентный даже в безбашенной реальности нашей веселой коммуны. В то же время - это великая ответственность и чем больше мы об этом размышляли, тем яснее становилось, что для того, чтобы превратить Розовую Комнату в некое подобие Карнеги Холла или Версальского Дворца придется изрядно попотеть. К сожалению, в своей обыденной ипостаси Розовая Комната - наше помещение для приемов и по совместительству моё жилище - никак не подходила для встречи высоких гостей. Перспектива уборки вселяла ужас. А ведь нам еще предстояло решить, чем кормить инопланетян... и поить??? Петя настаивал на том, что Зигулин определенно напоминает гуманоида функционирующего на этиленгликоле. Но что, если внешность окажется обманчивой? Что, если мы их нечаянно отравим? Хорошенькое начало добросердечных отношений. Сотни вопросов, сомнений и опасений теснились в моей голове, когда я впервые повстречал Слепого Человека.
Мы только что преодолели неглубокий ров, заполненный мутной, гниющей жижей, и поравнялись с курящимися едким дымом мусорными баками, когда Слепой Человек показался из-за угла нашего Креста. Невысокий, в дорогом темном пальто и непроницаемо черных очках, он походил на агента ФБР из фильмов. Несмотря на возраст и слепоту двигался он легко и уверенно, лишь изредка касаясь земли кончиком длинной белой трости. Увидив его, я почему-то замедлил шаг. "О деля" шепнул в рацию Петя. Напористая целеустремленность слепого человека завораживала. Время, которое в тот день вообще вело себя очень странно, снова приостановило свой бег. В этом странном месте, где все казалось, находилось в состоянии вялого колебания, лишь он один двигался направленно, явственно задавшись некой целью. Слепой человек шел к нам. Да и куда бы ему идти? Последнюю башню он только что миновал, а впереди не было ничего стоящего. Прямо по курсу Слепого, т.е. у нас за спиной находился тот самый замызганный лесок. Обширная, неряшливая пустошь под названием "Поле Дураков" раскинулась слева. По правую руку слепого находилась строительная площадка с котлованом чудесной глубины, на дне которого, повинуясь каким-то неизвестным законам природы без всякого посредства человека проростали дома. Котлован не был огражден. Этот факт может иметь значение для дальнейшего повествования, ибо в моем рассказе туда будут падать люди.
Человек решительно приближался к нам, поправляя на ходу узел галстука. Где-то в кармане раздался Петин голос: в кино такие дяди всегда норовят нажать "красную кнопку".
Вдруг время выкинуло очередной фортиль, как говориться, сорвавшись с места в карьер. Слепой человек не сбавляя хода, пронесся мимо нас, а затем резко свернул к строительной площадке. Я совершенно оторопел и в каком-то ступоре уставился ему в след. То, как он нас проигнорировал, просто не укладывалось в голове. Тем временем человек быстро приблизился к краю котлована и шагнул в пустоту. Ноги его, обутые в лаковые туфли, нелепо взбрыкнули, когда тело, потеряв опору, ухнуло вниз.
Мы подбежали к обрывистому краю и заглянули в тенистые глубины. Косые лучи закатного солнца не достигали дна и там уже царили ранние сумерки. Видимость, однако, была достаточной, чтобы разглядеть крупные детали. Тела нигде не было.
* * *
Было около 5-ти. Яростное красное солнце злобно таращилось на нас из путанины проводов на другом конце Поля Дураков. Что-то непреклонно тянуло его вниз, и даже металлические тросы линий высоковольтных передач не могли больше удерживать дневное светило на небе. Солнце соскальзывало за край земли. Я хорошо представлял себе, как оно, раскрасневшись от натуги, сдавленно матерится, тщетно пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь, прекрасно сознавая, что борьба проиграна. К счастью, нас достигали лишь отголоски этой борьбы. Фильтруясь через атмосферный слой толщиной в несчетные километры, гнев могучего светила доходил сюда мягким оттенком меланхолии весеннего вечера. Бесчисленные тени, будто толпы сгорающих от любопытства и одновременно боязливых обывателей подбирались к месту падения солнца, готовые броситься наутек по первому сигналу опасности. Впрочем, нас с Петей мало интересовали проблемы бьющегося в сетях проводов красного гиганта. Движение теней в порыве повального любопытства не увлекало за собой. Мы думали о том, куда мог подеваться Слепой Человек или хотя бы его останки.
Прошло уже несколько минут, как мы стояли у края котлована, несколько минут, как Слепой Человек исчез в его мглистых глубинах. Мы никак не могли решиться покинуть это место, хотя ждать вроде бы было нечего. Человек сгинул без следа. Котлован был пуст.
Прохладный ветерок слабо шевельнул волосы и до моего слуха донесся характерный звук, как при постукивании трости об асфальт. И немедленно длинная тень упала между мной и Петей. Мы обернулись так поспешно, что в шеях хрустнуло. Прямо перед нами стоял, вернее, решительно надвигался на нас Слепой Человек. Тот же самый или его брат близнец. Человек шагнул между нами, и опять все произошло слишком быстро. Я не сообразил, что сказать, как предупредить слепого и просто подхватил его под руку. Но слепой раздраженно вырвался и, сделав пару торопливых шагов, полетел в сгустившийся сумрак. Мы метнулись к краю лишь для того, чтобы убедиться в отсутствии тела.
- Ну, хорошо, подождем, - сказал Петя. Для него дело приобретало спортивный интерес. Долго ждать не пришлось, ибо Слепой уже спешил к нам, коротая расстояние размашистым шагом. Я выбежал вперед, ему навстречу. - Послушайте, там глубокая яма. Пожалуйста, будьте осторожны!
- Я чертовски осторожен, - буркнул он, не сбавляя шага.
- Край очень обрывист, неужели вы не видите, - последнее замечание не делало мне чести, но от волнения я как-то забыл, что разговариваю со слепцом. Человек вдруг остановился, достал из кармана пальто какую-то черную штучку и стал водить ей по сторонам. Что-то щелкнуло. Удовлетворенно хмыкнув, человек положил штучку в карман.
- Вижу, - сказал он. - Почва суглинок, под ней песок с гравием; глубина котлована 25 метров; угол откоса 60 - 90 градусов; московское время 17.13; в юго-западном направлении на высоте 50 метров движется стая птиц, породы "галка" насчитывающая 18 особей; птицы движутся со скоростью до 30-ти км/час; шесть птиц - самцы, остальные самки, а теперь, молодой человек, позвольте, - и человек решительно направился к пропасти.
Петя не стал тратить слов. Просто преградил слепому дорогу, одновременно пытаясь сграбастать его своими длинными руками. Но слепец оказался неожиданно юрким. Сделав ложный финт головой и верхней частью корпуса, он вдруг метнулся под Петину правую руку, как хороший рэкбист. Ему без труда удалось миновать Петин захват. А затем все повторилось в третий раз. Когда мы подбежались к краю котлована, там, разумеется, никого не было.
В следующий раз я хотел отступиться, но Петя убедил меня в том, что кем бы ни был таинственный слепец и чем бы он ни занимался, все эти упражнения по прыжкам в глубину наврядли доставляют ему удовольствие. И мы просто обязаны удержать его от дальнейших попыток достичь дна. Поэтому было решено прибегнуть к последнему средству - попытаться не пустить его вдвоем. Человек был на подходе, когда мы заняли позицию. Метрах в пяти от нас он остановился и застыл недоверчего поводя головой, толи, прислушиваясь, толи, силясь, что-то разглядеть. Потом вдруг нехорошо осклабился и процедил сквозь зубы, - не выйдет. Левая рука проворно нырнула за лацкан пальто и тут же показалась с огромным пистолетом. - Прочь! - заорал слепой человек и открыл пальбу. Мы не могли видеть, стрелял ли он в нас, в небо или землю, потому-что со страху сами прыгнули в котлован.
* * *
Действуя сознательно люди, часто совершают ошибки. Даже самые выдающиеся умы порой лажаются, как дети. Но стоит только довериться порыву и ты неминуемо попадешь в яблочко. Наш коллективно-безсознательный прыжок направил нас не в яблочко, а в область пространственно-временной аномалии. Петя, правда, держался несколько другой версии случившегося. По его словам в результате прыжка нам сдвинуло точки сборки или по-русски лихо "крутануло башню". "Когда имеешь дело с Нагвалем, могут случаться и более странные вещи", - загадочно произнес он. Так или иначе, мы не достигли песчанного дна. Совсем, напротив, мы оказались в очень интересном месте. Место это было, как бы выразиться по точнее, правильным, до такой степени правильным, что у меня даже зачесались глаза. Мы, сразу не сговариваясь, окрестили его Точным Миром, как альтернатива нашему, Безбашенному. У нас в распоряжении было лишь одно мгновение, чтобы оглядеться. Все, что я успел заметить, это четкие линии зданий, геометрически правильные дороги с прекрасным покрытием и обилие людей. Жизнь кипела здесь, как в муравейнике. Но что характерно, сразу бросалось в глаза, что активность людей имеет определенный смысл, т.е. все шли куда-то и зачем-то потому "запятая" что... причем все спешили. У нас такие непосредственные связи между стимулом и действием наличествовали вовсе не всегда. Пожалуйста, не пытайтесь подловить меня на рассказе про столовку - потребность в питании - есть свойство, которое роднит жителей более-менее всех энергетических миров. В Точном Мире, в этом не было никаких сомнений, все подчинялось строго определенным правилам.
И, наконец, самая занятная деталь, абсолютно все обитатели Точного Мира были слепцами, т.е. все носили черные очки и белые трости. Время от времени кто-то вынимал из кармана черную штучку и начинал сканировать окрестности точь в точь как наш Слепой Человек.
Кажется я упомянал что, мы имели только один краткий миг, чтобы бросить лишь один мимолетный взгляд на Точный Мир перед тем, как очевидная несовместимость наших энцефалограмм с волновой матрицей этого мира выбросила нас обратно к одной из стен Креста. Именно там появлялся слепой человек. Мы поспешно отошли на несколько шагов, как раз вовремя, чтобы освободить ему место для новой материализации. Он незамедлил появиться, и устало, бурча, направился к котловану.
- Ну, его к такой-то мамочке, у нас свои, деля! - сказал Петя и вдруг с каким-то ожесточением принялся тереть кулаками глаза.
* * *
Действительно "дель" было по-горло. Мы собрались у меня на краткое совещание, чтобы обсудить план действий. Кроме меня и Пети присутствовал наш всегдашний боевой товарищ Васек. Он нервно расхаживал по комнате, не пытаясь скрыть возбуждение. - Значит, чем кормить и поить, - приговаривал он. - В холодильнике полный зеро, бар вообще не предусмотрен дизайном помещения. Решительный закуп необходим. Тем временем помещение нуждается в уходе. И на все про все два с половиной часа.
Петя сидел на подоконнике с отрешенным видом. Он уже вертел в руках свой саксофон то и дело поднося к губам мундштук так, будто дегустировал изысканное вино. История Петиной страсти к этому инструменту заслуживает особенного внимания. Примерно за год до описываемых событий, таким же серым похмельным утром, каким начинается всякий другой день студенческого общежития, в Петины руки случайно попала запись Майлса Дэвиса. Случилось это после нешуточной пьянки, когда собственность так легко меняет владельцев, а мозг особенно восприимчив к новым идеям. Петя проснулся и подвигал бровями. В голове медленно перекатывались тяжелые шары. Тогда он встал и пошел в ванную пить воду, но там уже кто-то был. Кто-то заперся изнутри и не пожелал впустить Петю, поэтому ему не оставалось ничего лучшего, как вернуться в комнату. В кармане он нащупал кассету, вставил её в магнитофон, и тут свершилось.
Как известно Майлс Дэвис вовсе не играет на саксофоне. Широкой общественности он известен, как трубач. Сейчас трудно сказать с уверенностью была ли Петина ошибка следствием недостаточной музыкальной эрудиции или результатом похмельного размягчения мозгов. Так или иначе, прослушав запись, он вдруг сорвался с места, накинул куртку и, не задерживаясь более ни минуты, был таков. Позднее нам стало известно, что он одолжил где-то денег и купил подержанный саксофон. С тех пор Петя никогда не разлучался с этой замечательной металлической трубой, таскал её повсеместно, встречая порой полное непонимание окружающих. Чтобы поставить точку в этом вопросе, отмечу что, за год Петя научился довольно неплохо играть на своем инструменте, через два о его игре можно было сказать "определенно хорошо". Сегодня Петя профессиональный музыкант, правда хм... не джазовый, но об этом читайте в конце нашего повествования. Петя любит повторять, что судьба пришла к нему в образе сильного алкогольного отравления. Ведь как знать, была ли бы его встреча с мастером Дэвисом столь судьбоносной, если бы накануне ему не случилось нажраться до белых коней. Парень мог запросто стать химиком.
Теперь давайте вернемся к нашему повествованию. Васек быстро разложил все по полочкам. Он же распределил наши усилия. Я оставался дома, чтобы привести Розовую Комнату в более-менее приличный вид и все приготовить. Ребята отправлялись за покупками. План действий был принят в рекордные 8 минут и одобрен всеми тремя голосами. Загадку Слепого Человека и его Точного Мира мы решили пока отложить.
Глава 2
Вечерело. Было еще не поздно, но улицы совершенно обезлюдели. Где-то одиноко прогрохотал трамвай и все. Тишина. Ни машин, ни прохожих. Даже дома выглядели как-то особенно пустынно и заброшенно в этот сумеречный час, будто их обитатели затаились в ожидании чего-то. Ни в одном окне не горел свет.
Две фигуры показались на пустой улице. Двое спешили. Странные следы на асфальте были еще заметны, но разглядеть их становилось все труднее. Двое почти бежали, наклонившись вперед, как ищейки. Тьма сгущалась теперь столь быстро, что казалось, будто в воздухе проходит некая химическая реакция с выпадением чернильного осадка. Ночь, время таинственных загадок и страшных тайн, торопилась вступить в свои права, скрыть от глаза улики бесчисленных преступлений - уже совершенных и только ждущих своего часа.
Следы представляли собой пятна неправильной формы, полустертые и подсыхающие капли темной жидкости. Пятна располагались в линию с интервалом в шаг крупного мужчины. О природе жидкости можно было строить разнообразные догадки, однако достоверным казалось лишь одно предположение - кровь.
Двое спешили. Спешила и ночь. Черные крылья ее уже простерлись над городом, полщища вконец осмелевших теней хлынули из тайных, дневных убежищ на улицы. Первозданная тьма затопила мир, когда двое оказались перед небольшим двухэтажным особняком. На старинных, изрядно истертых ступенях, было густо натоптано, совсем еще свежей кровью.
Двое склонились над смутно белеющими камнями, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь. - Темно, как у негра в жопе, - тихо сказал один, тот, что повыше и более плотный. Он хорошо знал, о чем говорит, ибо сам был негром. - Да мрак уноси мясо, - загадочно поддержал второй, невысокий, коренастый, белый. В крепкой руке щелкнула зажигалка, пахнуло бензином. Маленький язычок пламени от Зиппо жизнерадостно вгрызься в рыхлое тело ночи. "Ой", сказала ночь и отступила в стороны на десять сантиметров. Двое присели на корточки. Темный палец мазнул по липкому пятну и приблизился к огоньку зажигалки.
- Ффэк, сказал владелец пальца так, как это может сказать только черный человек. - Точно кровь!
- Ну, что делать будем? Может в дверь стукнуть, мол, не вы ли пролили?
Увы, в этот решительный момент я был бесконечно далек от сыщиков- любителей в ищейском угаре, позабывших обо всем на свете. В противном случае я непременно подсказал бы своим легкомысленным друзьям (ибо, конечно же это были они), чем им следует заняться вместо того, чтобы разыгрывать этот нелепый детектив. Но, как известно читателю я был всецело поглощен большой уборкой в Розовой Комнате и потому не имел ни малейшей возможности помешать Ваську и Пете ломать комедию.
- Ты только глянь, Петя, мерзавцы не зажигают свет. Таятся, - сказал Васек немного несмело. Действительно все окна дома были черны и безжизненны. В следопытском азарте двое друзей как-то позабыли, что причастные к тайне кровавого следа вероятно готовы к встрече с сыщиками.
- А что делять? Надо разбираться. Вперед и с богом!
Два кулака забарабанили по дышащим сырым паром доскам. Васек закричал: немедленно открывайте! Здание окружено! Сопротивление бесполезно!
Внутри долго ничего не происходило. Затем из черной утробы дома послышались шаркающие шаги и стариковский, надтреснутый голос отчетливо произнес у самой двери: сейчас, сейчас ... открываю.
Двое отчаянно блефовали, но страха больше не было, не было и сомнения. Двое решили идти до конца. Возня за дверью длилась целую вечность, но вот ключ, наконец, характерно скрежетнул в скважине замка и дверь безшумно отворилась.
Перед ними находилось самое сердце ночи. Вот откуда оказывается изливалась она волнами густого фиолетогого и темно-синего мрака, всегда оставаясь матого-черной в своем доме. Впрочем, дверь открыла не сама хозяйка, а седой служитель. Фигура у порога была едва различима в скудном свете редких звезд. Было видно, однако, что человек очень стар.
- Я знал, что вы придете, сказал он. - Прошу, проходить. Некоторое время они двигались наощупь. Потом впереди замаячил светляк настольной лампы. Старик провел их в небольшую комнату и пригласил садиться. Сам он тяжело опустился на колченогий стул у стола, оставив гостям табуреты. Монстры пока не появлялись.
"Ну", сказал Васек и нахмурился. Какая-то тревожная мысль тренькнула в голове комариным писком и погасла, так и не оформившись в слова. Петя тоже сказал "Ну" с чуть заметным Кабо Вердским акцентом и почувствовал себя полным идиотом. Дед был самым, что ни на есть обыкновенным белым "дедушкой" в кофте, в старых спортивных кальсонах с оттянутыми коленями и в тапочках. Короче дед, как дед. А то, что след привел именно к этому деду, так на то может быть сколько угодно причин.
- Будем рассказывать или как?, - осведомился Васек, старательно делая покерное лицо. - Только учтите, - вся ваша деятельность тщательно запротоколирована".
- С голосом получается не так хорошо, - отметил про себя Петя. - Нет в нем ни должной убежденности, ни чувства присущего обвинению.
Буквально все вокруг: недопитый чай в стакане, замятые задники стариковских тапочек, газета - все выглядело обыденно и безобидно. Непоколебимая уверенность двоих в том, что они стоят на пороге страшной тайны разлетелась в пух и прах.
- Отчего же, будем рассказывать, медленно проговорил дед. - Меня зовут нацистский физиолог Доктор Брюкнер.
* * *
Во всяком случае я сделал все, что было в моих силах. Скромно замечу, что в тот вечер меня посетило небывалое вдохновение. Мне удалось невозможное - придать портвейно-убогой обстановке Розовой Комнаты (далее просто РК) определенный грибково-кислотный блеск. В ход были пущены самые сильнодействующие средства, такие, как елочная гирлянда, брошюры речей В.И.Ленина, украшенные его портретиком и прочая чепуха. Основной эффект однако был достигнут не столько украшательством, сколько напротив - сокращением инвентаря. Не буду утомлять читателя полным перечнем устраненных предметов. В свое время подобные инвентаризационные списки отбили у меня всякую охоту к прочтению романа Д.Дэфо "Робинзон Крузо". Упомяну лишь некоторые, т.к это будет способствовать более глубокому пониманию читателем обитателей РК, так сказать проникновению в их "быт или не быт". Было решено начать с гардероба. Я собрал валяющуюся повсюду одежду, включая укрывшееся в обширном стенном шкафу и сложил в аккуратную кучу посреди комнаты. Приличное я сразу же надел на себя, чтобы не спутать с остальным, приготовленным к удалению. Следом за одеждой комнату покинула мебель. С превеликим удовольствием я выставил две казенные кровати с растянутыми пружинными сетками. Спал я на них крайне редко, потому что боялся их снов. На одной, той, что стояла у окна, я всякий раз видел сон про третью мировую войну, действительно очень страшный. В другой просто разную галиматью, но тоже довольно малоприятного содержания. Вместе с кроватями я выгнал взашей целую шайку всевозможных шкафчиков и тумбочек. Ничем особенно не занятые эти гнусные прихлебатели долгое время оккупировали изрядную часть моей жилплощади. Я слышал их недовольное бурчание за дверью. Похоже, они обсуждали планы страшной мести и пути возвращения. Но что мне до их глупых измышлений. Я был единовластным хозяином РК. Мне принадлежало полное право решать, кому в ней быть, а кому идти. Так или иначе, в результате моей деятельности в РК остались только три предмета: письменный стол - почтенный ветеран, вселившийся сюда задолго до меня; телевизор-стул - предмет двоякого назначения и двояко малопригодный, а также ваш покорный слуга, одетый в "гардероб" или вернее ту его часть, что незадолго была обозначена, как "приличное". Итак мир нисчаков и обломов отступил, вдруг раздавшись до кубатуры 3*4*2.75, конечно не шире, ведь стены РК, её пол и потолок сами по себе были порядочными нисчаками. Однако в тот вечер убрать их не было никакой возможности.
Немного передохнув, я взялся за освещение. Как известно любой мало-мальски грамотный дизайнер интерьеров придает ему колосальное значение, ибо это последнее может с легкостью перечеркнуть достигнутые ранее успехи. Прямой электрический свет был уместен в РК не более, чем воинствующий гопник на дискотеке для представителей сэксуальных меньшинств. Разрушая иллюзии с жестокой откровенностью, такой свет по чернушному реалистично демонстрировал бы безнадежную убогость обстановки. Ведь даже освобожденная от уродливой казенной мебели, РК могла сразить наповал самого невзыскательного наблюдателя безобразной кривизной потолка; отвратительной расцветкой грязно-розовых в подтеках обоев; полом, покрытым старым, будто изъеденным самим временем линолиумом... В свете всего выше сказанного становится понятным, почему в вопросе освещения я решил прибегнуть к технике "марочения с затемнением, вплодь до полного сокрытия". Из личного опыта проживания в РК я хорошо знал, что лучше всего она смотрится в кромешной тьме, когда на месте окружающего тебя безобразия ты волен, увидеть все, что душе угодно. Однако не стоит забывать, что для проведения мероприятия некоторая толика света все же требовалась. И поразмыслив немного я обратился за помощью к осветительным приборам особого назначения.
Здесь мне хочется сделать небольшую паузу в моем повествовании, чтобы обратиться к читателю с просьбой о снисхождении. Работая над пассажем об уборке в РК, я заранее предвижу читательскую критику, направленную против моего якобы чрезмерного многословия. Неким внутренним ухом, я уже сейчас - на стадии писательства, как будто бы улавливаю недовольное бормотание моих будущих читателей, мол, нах... такая дотошность в описаниях; какого х... вообще уделять столько внимания незначительным деталям, тем более, что речь идет о знакомых всем предметах. Наконец, где акшн?
Могу возразить, что, по мнению автора "незначительных" деталей не бывает, а "знакомые всем предметы" на самом деле таят в себе много незнакомого. Все же, идя на компромисс самыми нетерпеливыми, я решил вынести литературные характеристики моих светильников за рамки основного текста. Избавиться от них совсем автор не считает возможным, так как, даже будучи по своей сути ни чем иным, как лампочками, эти персонажи все-таки играют в повествовании далеко не последнюю роль. Что же касается акшна, уважаемый, то давайте читать дальше...
Прежде других помочь согласился трансцедентальный растаман Лампочка Боба. В своем абажуре, плетенном из коноплянной соломы, он сильно смахивал на лаосского крестьянина. Лампочка Боба озарял мир радостным, простодушным сиянием. Шляпа, однако, скрадывала львиную долю этого сияния, кутая, в общем-то, простенький свет в серую шаль исполненных глубокого смысла теней. Так, что общее впечатление скорее наводило на мысль об иллюзорности всего сущего, нежели о его убогости. Как вы понимаете, это было именно то, что мне нужно.
У соседа я позаимствовал еще одну "яркую" индивидуальность. Старый кислотник, аквариум Ак, на дне которого, в неприятного вида иле копошились ракообразные, занял место у стены. Своим тусклым фосфорицированием, он едва озарял остатки вымирающей фауны, заключенной в его давно нечищенном корпусе. Конечно, о сколько-нибудь заметном внешнем люминофорном эффекте не могло быть и речи. В этом деле я мог всецело положиться на Ака.
Нашу ёлочную гирлянду я называл только по имени - мисс Гэйл, или даже: мисс Гирлянда Гэйл. Этим я приводил в недоумение даже моих испытанных, ко всему привыкших товарищей. Однажды мне пришлось объяснить: она похожа на боа и по характеру примадонна. У неё просто обязательно должно быть звучное имя, - объяснил я. Мой друг Васек помню, сказал тогда, - ну ты, Генрих, вотще брат Гримм. Среди прочих безусловных достоинств мисс Гэйл обладала одним поистине исключительным качеством - сверкая и переливаясь разноцветными огоньками, она умела какбы невзначай оставить весь остальной мир в тени своей светимости.
Ещё был честный фонарик Ваня. Используя его, я всякий раз чувствовал себя подлецом. Дело в том, что его честный и прямой свет не терпел даже малейших признаков лукавства. Однако узенький лучик, посылаемый слабенькой лампочкой, был просто не в состоянии охватить так, сказать целостную картину, выхватывая из тьмы лишь маленький кружочек правды. Прости, Ваня. Как цинично порой использовал я тебя, желая осветить, то, что желал и скрыть от глаз остальное.
Со светом, таким образом, тоже разобрались. Комната была готова к приему необычных гостей. Практически закончив с уборкой, я еще некоторое время бесцельно тыкался мокрой тряпкой в разные углы да простенки, увлажняя там и сям въевшуюся с годами грязь. Я как раз обследовал крайне негигиеничные на вид межтрубные пустоты где-то под раковиной, когда в корридоре раздались знакомые шаги.
Боже, до чего хорошо узнавать в людях у порога своих друзей, даже если эти подонки опаздывают больше, чем на час. Сейчас они войдут, первым конечно Васек - невысокий крепыш с красивым, слегка полноватым лицом. Васек терпеть не мог промежуточных состояний и, наверное, поэтому двигался очень быстро. Быстро, но не бегом, как я. Что-то глубокое и необоримое в его натуре постоянно подгоняло его, не давая при этом перейти в бег. Верхний лимит его скорости, вероятно, диктовался представлениями о солидности.
Петя появится сразу за Васьком. Будто Чеширский кот - вначале в полутьме корридора ослепительно блеснет его улыбка, а затем проступят контуры массивной фигуры. Петя был примерно моего роста. Но раза в полтора тяжелее. Когда ему стукнуло тридцать пять, из которых последние десяток он провел в стенах нашего института, стало ясно, что взрослеть Петя не собирается. Петя решил навсегда остаться крупным, добрым ребенком. В узком простенке у входа он обязательно зацепиться за что-нибудь своим саксофоном.
Услышав шаги, я поспешил подняться и конечно же больно-прибольно стукнулся головой об умывальник.
"Довольно приятно почувствовать хорошую затрещину, ибо, что есть это ощущение, если ни весьма недвусмысленное напоминание о том, что ты по-прежнему находишься среди живущих".
Потом все случилось в точности, как я себе это представлял, только Васек ворвался в блок стремительнее обычного, а Петина улыбка выглядела несколько вымученной. Мой наметанный глаз немедленно уловил эти тревожащие симптомы. "Неужели не взяли?", мелькнула юркая как ящерка мысль. Выразить свое беспокойство вслух я не успел, потому-что Васек уже говорил: "Генрих, чума! Попасть в такой гадюшник средь бела дня, я кричу! Он творил мерзость под покровом ночи!". Все эти малопонятные реплики, а также многие другие, которые я не стану приводить по причинам их нелитературности, Васек отрывисто выкрикивал прямо мне в лицо, сопровождая рассказ обильной жестикуляцией. Петя, напротив, стоял, как воды в рот набравши. Я заставил друзей пройти в комнату, стараясь, по мере сил успокоить Васька. Меня даже не задело, что никто не оценил уборку. Очевидно, случилось нечто действительно из ряда вон. Васек уселся на телевизор-стул и начал сначала, постепенно успокаиваясь. Как, несомненно, догадался проницательный читатель, это была уже частично известная ему история "кровавого следа".
Что же случилось дальше?
А дальше случилось вот что:
- старикашка поведал нам кучу омерзительных подробностей из своей богатой событиями жизни, - продолжал Васек. - Пытки, всяческие извращения. А также надругательства с тяжелым глумлением и таксидермизм. Массовые убийства детей тоже были. Геноцид и вивисекция. Короче отравил уши капитально. Чем больше мы слушали, тем гнуснее становилось на душе. А он все говорил, и казалось, не будет конца этой исповеди. Я честно не въехал, зачем он так разоткровенничался. Думал дедуля просто хочет произвести впечатление. Если так, ему это вполне удалось. Мы развесили уши, как пацаны.
- А мне все казалось, что это какие-то шутки, сказал Петя. - Если бы хоть на минутку поверил, ей богу, удрал бы.
- Оказалось, старик все с умыслом рассказывал, чтобы головы нам заморочить. А сам выбирал удобный момент. А мы все сидели загруженные и очумевшие и совсем забыли, зачем пришли. Вдруг этот доктор Брюкнер как врубит галоген - ватт тысча, не меньше. Прямо в глаза. Мы ослепли совершенно. Я вскочил, табуретка на пол. Петя тоже кажется. Вижу доктор уже на ногах. В одной руке "вальтер", в другой шприц громадный, как для промывания ушей, заряженный чем-то на просвет зеленым. Какая-то дрянь. Из под ладони смотрю кое-как и глазам поверить не могу: доктор, вроде и не старик вовсе, а здоровый мужик, в годах конечно и седой, но видно крепкий еще дай бог. Как заорет на нас: "Ханде хох"! Мы назад с перепугу и на какой-то шкаф навалились. Там качнулось что-то. Только чувствую движение в вышине и ТРАХ! Нам на головы падает здоровенный стеклянный ящик с подопытными зверьками. Вдребезги! Мы конечно на пол без сознания, спасибо не мертвые, повалились, да так и остались лежать. Последнее, что помню - зверьки по мне бегут, кожей чувствую и смех. Отвратительный, злорадный смех. Смеялся, конечно, доктор Брюкнер.
Очнулись немного спустя. Руки связаны, все правильно. Рядом доктор Брюкнер - собака. Осклабился. Ему тоже досталось. Пальцы все в бинтах и на лице наклейки пластыря. Мы сразу догадались, что это работа освободившихся из стеклянной тюрьмы зверьков. Доктор сам рассказывал, как пытал несчастных желая получить породу чудовищных выродков-мутантов. Хорьки, выхухоли, опоссумы. Очевидно, мохнатым горемыкам не удалось, как следует отомстить. Несмотря на многочисленные укусы, наш садистский доктор был в прекрасном настроении. Он сбросил личину почтенного пенсионера и другую, кающегося преступника. Вместо этого доктор совершенно беспардонно глумился: "в следователей играем или просто любите послушать старших? Поучительные истории старых пердунов? Похвально. Хорошие юноши, воспитанные. А по правде скучали, наверное. Думали совсем свихнулся старый, лапшу вешает ... ничего я вам ушки промою, ядом курарэ", ну и все в таком же духе. Десять минут не меньше измывался, правда, Петя?
- Не говори Васек. Я не мог дождаться, когда это кончиться, так или иначе.
- Потом он сказал, что оставит нас на минутку и мурлыкая под нос "фюрэр зульдатн..." удалился. Ну, ты понял, Генрих, какого фрукта мы повстречали.
Должен сказать, что я был всецело поглощен этим необычайным рассказом, и потому не ответил.
Итак, Васек продолжал:
- Короче свалил он и мы поняли, что времени в обрез. Путы оказались прочными - руками не порвать, но я исхитрился выудить из заднего кармана свой Викторинокс. Петька лихо орудовал куском стекла. Кроме того, нам неожиданно помогли хорьки, выхухоли и опоссумы. Оказывается, они прятались по темным углам, преисполненные решимости довести разборку с ненавистным доктором до конца. Острые зубки вмиг разгрызли веревки, и мы оказались свободны, но бежать не хотелось. Не знаю, может твердость мохнатых товарищей, передалась нам, или мы просто отупели от всего пережитого и устали бояться. Только помню, как где-то в подкорках зародилась дерзкая мысль: "А какого хрена?!" Так или иначе, когда доктор Брюкнер вернулся, мы по-прежнему сидели на полу будто связанные, а на самом деле вовсе не связанные.
Доктора опять невозможно было узнать. На этот раз меня сбил с толку его прикид. Доктор Брюкнер предстал перед нами в парадном мундире офицера СС. Вначале он прошелся по комнате этаким петухом, показал выправку, значит. Затем наклонился к нам. "Яду хочешь, черный?", прошипел он в самое Петино ухо и вдруг посмотрел мне в глаза.
Слушай, Генрих, взгляд его странных, будто неживых глаз проникал, нет, не в душу, но внутрь головы. Мне почудилось, что доктор способен видеть мой мозг и всякие там нервные волокна на манер шестиренок в механических часах с которых сняли крышку. И я сорвался. Я действовал на рефлексах. Как когда-то в детстве я заорал: "эй фашист лови гранату!", и пнул Брюкнера ногой по яйцам. Потом еще несколько раз треснул не целясь. Бил, куда придется, как баба. За это доктор Брюкнер нас чуть не поубивал. Уже шприцем примерился ...
- А я сидел, как глюпый, пальцем пошевелить не мог, - вставился Петя. - Потом сакс нашарил. Знаете мне поиграть надо, когда нервнечаю. Сыграл первое, что на ум пришло под обстановку. Зорна сыграл.
- Вот, Генрих, можешь сказать спасибо этому Зорге за то, что видишь нас живыми. Потому-что, от этой музыки доктор повалился наземь, как сноп. Я, правда, тоже чуть не лег рядышком.
- А что именно Зорна, - спросил я, ибо это была и моя фишка.
- Джазовый сноб ест говно.
- Ясно. Убойная вещь. Ты бы им еще из "Пэйн Киллера" что-нибудь исполнил.
- Немедленно прекращайте ваши фанатские базары, - возмутился Васек.
- Дальше было самое интересное. Доктор упал и наткнулся на свой шприц. Из под иголки сразу зеленое поперло и запузырилось. Нам с Петей чуть на обувь не набрызгало. Доктор весь забился и исдох. Я четко слышал, как перед смертью он сказал "шайзе". Тут бы и делу конец, но тело доктора продолжало шевелиться и все как будто кипело. Как в ужасниках из него пошел неизвестный смердящий газ, кожа расползалась, потом оголились кости. Мы смотрели во все глаза, как химикат из шприца уничтожает останки нацистского физиолога. Сам понимаешь, профессиональный интерес. В конце концов, даже костей не осталось, даже одежды. Лишь маленькая кучка странного пепла да железки от мундира ... и глаза.
- Какие глаза? - спросил я.
- Расскажи про глаза, - попросил Петя, - и это, покажи ... .
Васек полез в карман пальто и достал оттуда глаза доктора Брюкнера.
- Вот. Яд все расстворил, а им хоть бы что.
На Васьковской ладони лежало два гладких, твердых шара чуть поменьше шаров для гольфа. Они и в правду очень походили на глазные яблоки, но были сухие и вообще искуственные.
- Это же протезы, - разочарованно протянул я, будто и в правду ожидал, что Васек вытащит из кармана пару настоящих, человеческих глаз. - Такими и не видно не фига, - просто так стекляшки.
Васек, однако, придерживался другого мнения.
- Все правильно, Генрих, глаза не настоящие в том смысле, что не живые, только не хрена ты не понял в моем рассказе. Доктор Брюкнер прекрасно ими видел. Он ни разу не задел мебель и вообще двигался очень ловко. Но главное конечно - тот взгляд. Я уверен, что он смотрел, а не просто повернулся ко мне.
- Ну не знаю, Васек. Со страху многое может показаться. Это я касательно всех этих нескромных взглядов внутрь твоей головы. Кроме того, общеизвестно, что слепые от рождения люди способны до такой степени развить слух и ориентацию в пространстве, что их порой почти невозможно отличить от зрячих. Тем более, что вы были в доме, который он, по-видимому, знал, как свои пять пальцев.
Я бы мог еще долго разоряться на тему особенностей мировосприятия слепцов, если бы Петя не прервал меня по-настоящему шокирующим замечанием: какой-то у меня сегодня оптальмологический день. Вначале "глазные капли Зигулина", потом Слепой Человек и Точный Мир, наконец, доктор Брюкнер, а теперь еще и вы со своими разговорами. Хватит про глаза. Давайте думать про желудки.
Я так и сел. Должен признаться, Слепой Человек и таинственные обстоятельства его появлений/исчезновений совершенно вылетели из моей головы. Но теперь, когда Петя напомнил, меня поразило это совпадение. Тут наверняка должна существовать какая-то связь. Я за всю жизнь не встречал столько слепого народа, как в один сегодняшний день ... и инопланетяне тоже неспроста зарисовались на нашем горизонте. Что-то тут не чисто.
- Дайте рассказ закончить, - прервал мои размышления Васек. - Не помню, как мы выбрались из дома. Я заметил, что мы оказались на улице только у калитки, на выходе из парка. Собственно в нормальное состояние меня вернуло еще одно проишествие. Главные ворота парка вечером закрыты. Выйти можно через узкую боковую калитку. Теперь прикинь, Генрих. Я выхожу, как какой-то зомби - в упор ничего не вижу. Темно и нервы. Вдруг дорогу мне заступает громадная, черная, как антрацит тень. Я хоть и пуганный, а сердце так и прыгнуло в груди. Думаю, неужели все по новой. Но оказалось все гораздо проще. Чтобы тебя долго не парить, выяснилось, что это был обыкновенный пьяный мужик. Мы его на свет выволокли под фонари. Глядим: мужик, как мужик только рожа вся разбита. Вроде ничего опасного, но кровь видать сильно шла. Рубашка на груди аж промокла. По его следу мы и бежали, дурики, а что нашли - то наше.
- Может быть, стоило расспросить мужика? Что если он как-то связан с этим кошмаром - Брюкнером.
- Как же расспросили. Только не много узнали. Мужик все мычал чего-то нечленораздельно и матерился. Вначале хотели его притащить сюда на дознание, но потом поняли, все равно толку не будет. Да и что он мог нам сказать, бодялся, мол, по району в беспамятстве, даже у нашего доктора под дверью потоптался. Наверное, хотел на прием записаться. Связи тут никакой нет и быть не может. Скорее всего, мужика подвел автопилот. Что морда разквашена, так то совсем просто в наше непростое время. Чиркнул об стену или пионеры в бубен дали.
Васек закончил рассказ и замолчал. Человеком он был очень конкретным, поэтому его рассказы никогда не становились прелюдиями к новым рассказам, как это часто случалось со мной. Я знал, что свою историю он изложил по возможности точно и правдиво, хоть и не без некоторой доли литературного украшательства. Само приключение казалось мне несколько через чур невероятным. Погоня за следом сильно напоминала детскую страшилку про черный-черный гроб на колесиках. А дальнейшее, с момента признания доктора Брюкнера в содеянных приступлениях вообще не вписывалось в какие-либо рамки. Судите сами, ну откуда бы у нас взяться практикующим нацистским физиологам? Тем более в усадьбе "Братцево", где в дневное время располагался всем известный дом пристарелых. С другой стороны разве я сам не устанавливал контакта с инопланетянами, не проникал в параллельный мир, не встречал слепого человека? Нет, решительно понятия о том, что "может быть" или "не может быть" в мире слишком узки для того, чтобы описать то, что в нем есть. Поэтому я вздохнул и принял обычное для таких случаев решение верить, не веря. Мне не понадобилось делать специальных усилий над собой для воплощения в практику этого парадокса, потому-что, говоря по правде, таким образом я отношусь вообще ко всему, что проходит перед моими глазами.
Глава 3.
- Довольно насыщенный денек выдался. А ведь солнце еще высоко, чаинки еще не осели. Впереди нас ждут великие свершения, - сказал я громко, неестественно бодрым голосом, когда возникшая в нашей беседе минута молчания стала вытягиваться в тихий час. Настроение, однако, явственно испортилось. В данном случае "испортилось" не есть "стало плохим", но перестало быть "надлежащим". Перспектива приближающегося веселья больше не рождала в организме радостный трепет. Захотелось смотреть телевизор. Друзья не удостоили мою реплику ответом. Вместо слов Петя сделал какое-то высвобождающее движение всем телом, и из-за лацканов его пиджака появилось несколько остреньких мордочек. Несколько пар любопытных, настороженных глазок уставились на меня.
- Хорьки, выхухоли, опоссумы, - пояснил Петя. - Нельзя было оставлять. Васек тоже сделал высвобождающее движение.
- Конечно, нельзя оставлять! - С жаром подхватил я. - А теперь расскажите, что там в наших магазинах. Вы ведь были в магазинах?
- Генрих, будто не знаешь? Вот, удалось взять портвейн - десять бутылок Алабашлы, а еще в магазинах пельмени. Но не станешь же ты кормить инопланетян пельменями! - Васек чуть не плакал.
- И гороховым супом из пакетика, тоже не станешь, - зачастил Петя - ... и чечевицей (всех передернуло)... а кормить надо. Если не угостим - не русские мы после этого!
На протяжении всего разговора Петя, кажется, впервые по-настоящему оживился. После саксофона хорошее питание было его второй страстью. Петя умел приготовить быстро, вкусно и питательно буквально из любой гадости. Исключение состовляла сравнительно небольшая группа продуктов, перечисленных выше. Таким образом, мы оказались в тупике, если не хуже. Назревал крупный межпланетный скандал. Вопрос, подспудно волновавший меня всю сознательную жизнь, а с сегодняшнего послеобеда особенно настойчиво замаячивший перед внутренним взором, вдруг словно по мановению волшебной палочки оформился в здоровенный кусок серой, неприветливого вида субстанции и повис в воздухе - "Чем кормить инопланетян?".
Заговорили все сразу. Заговорили и тут же смолкли, только Петя еще некоторое время бормотал: в "Стекляшке" нету, в "Кубе" нету и в "Резоне" нету. Нигде нету. А я такое фейжоадо мог бы сварганить.
Необходимо признать, что при всей его тяге к готовке, Петя никогда не принадлежал к породе запасливых и хозяйственных. Его кулинарные изыски всегда носили характер экспромтов.
- Внимание. Мозговой штурм, - объявил я. - Что у нас в активе?
- Зеро, - сказал Васек.
- Портвейн, еще у меня есть соль, красный перец и хнэли-сунели, - сказал Петя.
- О, уже что-то. Теперь пассив.
- Пара прожорливых инопланетных монстров, - гаркнули оба разом.
- Я думаю, что опасение вызывает только Зигулин. По виду императора не скажешь, чтобы он много ел, - добавил Петя.
- О.К. принято, - я уверенно руководил заседанием. - Теперь ммм ..., чем кормить?.
- Об этом уже базарили. Дальше, - Васек был само нетерпение.
- Мясца бы какого, - плотоядно тянул Петя.
- Ага, и сосисок, только ничего такого у нас нет, блин.
Неожиданно меня осенило и я , как безумный запрыгал по комнате. - Молодчина Васек. Как же я сразу не догадался, - кричу, а он - Генрих, чего? Придумал чо?
- Да ты же сам сказал "блин", вот и напечем блинов. Устроим, блин, масленицу. Минимум вложений, а каков результат! Сечешь?
* * *
В холодильнике действительно ничем таким и не пахло или, как выразился Васек, был полный зеро. Когда про обстановку писал, забыл упомянуть холодильник. Был у меня один такой. Стоял в стенном шкафу - маленький совсем. Камера размером с сильно распухший от голода кулак. В дальнем углу, если только слово "дальний" можно было применить к этой миниатюрной модели, стояла баночка с подсохшей горчицей. И все. как известно для испечения блинов требуются: мука, яйца, молоко или кефир, сахар, масло и наверное что-то еще. Всего не упомнишь. Для эффектной сервировки необходимы: скатерть, посуда, канделябры. И потом к блинам нужен мед, варенье ... в общем, целый ряд вещей, которых у нас не было и в помине. На мгновение мы растерялись. До прихода гостей оставалось меньше часа. Еда в принципе существовала, но в данный момент не казалась доступной. Окрестные магазины были пусты, как это не редко случалось в тот исторический период времени, в той географической точке пространства, где всем нам посчастливилось жить. Мы какбы не голодали, но добывание средств к существованию и самой пищи было настолько обломным процессом, что мы частенько соглашались на голод во избежание худшей доли. Как говорят: волка ноги кормят. Но что, если беготня забирает слишком много сил? Что если в этой извечной гонке за каллориями ты потеряешь больше, чем найдешь?
Я видел, как луч забрезжившей было надежды, гаснет в глазах моих друзей. Мы пропадали, так или иначе. Только я больше не мог с этим согласиться. Мой воспрявший дух просто не признавал преград.
- Сейчас, я мигом! Доставайте пока вино, - ответа я не услышал, ибо уже мчался по корридору огромными скачками. Дело в том, что кроме Васька, Пети и меня в нашем доме жило еще как минимум тысяча сто одиннадцать человек. Будучи по-природе человеком общительным я лично знал по-меньшей мере половину из них.
* * *
Намерения мои были таковы: навестить, если понадобиться, хоть всех 555,5 лично знакомых мне обитателей Креста, с целью добыть все необходимое для приготовления и культурной сервировки блинов. Я расчитывал справиться минут за пятнадцать, двадцать.
Здесь мне хочется сделать небольшое отступление. Тысяча сто одиннадцать жителей нашей башни плюс объединенное население Силликатов, Физхима и ИХТ, занимавшее окрестные шестнадцатиэтажки - это целое море людей. Теплое море, плавая в котором в течении нескольких лет, я постиг, до чего же все-таки они многообразны - эти человеческие существа. Каждый - индивидуальность, за каждым своя история, про каждого роман писать можно! Разные были: по-лучше, по-хуже и совсем скучных хватало. Хотя неправда. Это я теперь так говорю, а тогда люди делились на: "ценных", "очень ценных" и "ценнейших" по классификации Володи. Был у нас один такой, ценнейший человек, между прочим. Он мне к блинам банку меда дал.
Теперь прикиньте, было у меня друзей, человек тридцать братков. Все, как один ценнейшие люди. За любого руку отдал бы, или там ногу. Сейчас подумаешь: "вот еще алкоголикам конечности раздавать, не напасешься", а тогда точно отдал бы. И знаю, они бы за меня тоже, хоть в огонь ...
А женщины. Я был влюблен до беспамятства в тридцать женщин! Эх, если б можно было, ей богу, прям со всеми под венец пошел бы. Потому, что знаю, и они меня любили и друзей моих родименьких, и еще каких-то козлов, которых я даже в глаза не видал.
Знакомых, да приятелей было просто не счесть. Назывались "потенциальные друзья". То есть замечательные ребята, но дружить никак не представлялось возможным из-за физического отсутствия пространства/времени. Надеялся, что если когда-нибудь появится немного свободного пространства/времени, то непременно сведу дружбу с кем-нибудь из потенциальных друзей. Очень хотелось охватить всех без исключения. Потому-что люди были интересны или казались таковыми, что в общем-то одно и тоже. Люди были, как коробки с сюрпризами из мешка Деда Мороза. Ни за что не отгадаешь, что внутри! Вот сейчас например все совсем по-другому. Одного взгляда умудренных глаз из под седых, кустистых бровей хватает, чтобы пронзить человека насквозь, безошибочно определить текущие реалии и потенциал, как правило довольно жалкий. А тогда, бывает сто лет человека знаешь - знаешь как облупленного, а он вдруг такое выкинет ...
... и было нам жить так легко и надежно. И казалось все таким незыблимым, таким навеки-веков. И безбашенный мир, создание сотен возбужденных и слегка безумных умов, цвел тогда и плодоносил.
Тем временем предвижу, вы уважаемый уже недоумеваете - удалось ли Генриху раздобыть все необходимое к банкету? Удалось. Конечно, удалось. Мне даже не понадобилось обходить всех. То, что я искал, пребывало в обладании жильцов примерно полутора десятков комнат, расположенных на четырех уровнях.
Когда я выскочил из блока, я первым делом выбрался на ближайшую из двух пожарных лестниц и понесся вверх. По дороге я мысленно выделил наиболее перспективные комнаты и собрал в голове схему кратчайшего маршрута, соединяющего их в единую цепочку с Розовой Комнатой на конце. Шаги мои быстрой дробью рассыпались по холодным, керамическим полам корридоров. Дробь помельче я приберег для ветхих, картонных дверей от жилищ моих товарищей. Я врывался в их дома со сквозняком в вихре возбуждения, взметая в спешке пригоршни неотвеченных вопросов. Улыбки, скороговорки, много жестов и: " ... потом, потом, потом. Умоляю!"
В ответ еще больше улыбок, добрые лица, вопросы, припасы, "... потом, так потом".
Я бежал дальше, только в руках откуда-то появились банка абрикосового варенья с косточкой и пакет молока, и пачка творога, и шесть яиц (нужно еще). А под мышкой скатерть и красивый столовый прибор - все за раз не унести. В Розовую Комнату и снова на промысел под одобрительное "Ууу..." Васька. Еще беготня. Несчастный случай. Высоко прыгаю в дверном проеме. Голова с треском врубается в верхнюю поперечину дверной коробки. Искры из глаз, потеря сознания всего на миг. Тело тяжело рушиться на жесткий пол, но льдистое прикосновение к щеке мгновенно возвращает мысль. Встаю и бегу дальше. Несколько рейдов по знакомым и друзьям. Выручайте дорогие. Варенье и мед, ложки и вилки, стаканы и вазочки, кастрюля картофельного пюре (Петя найдет применение), пиво и бутылка водки к блинам. За встречу!
А тем временем в Розовой Комнате готовился большой пир. Петя творил. На двух одолженных электроплитках шипели о своем сковородки. В воздухе летала мучная пыль. Сдобный дух согревал сердце. Процесс шел полным ходом, и результат был на лицо. На большом блюде росла вверх стопка блинов. Васек суетился вокруг - раскладывал принесенные мной продукты, наливал варенье в вазочки, помогал Петьке, мыл посуду. Мы взяли у соседа еще один стол, накрыли скатертью и расставили приборы. Получилось красиво. Потом притащили от Васька несколько стульев и музыку. И вдруг стало понятно: Готово!
* * *
Все было готово на молекулярном уровне. Это Васек так выразился. Молекулярная степень готовности по Ваську - это когда буквально каждая молекула вещества данной системы сориентирована для оптимального участия в процессе с эффективностью стремящейся к бесконечности. Или отбросив не слишком уместный в художественном произведении наукообразный жаргон, выразимся поэтичнее: мир трепетал, а вещество "системы" действительно весьма ощутимо вибрировало в предвкушении и несомненной готовности. Было ровно восемь. Было пора. Мы с Васьком неподвижно стояли у входа в наш билдинг и ждали. Сам Крест, напротив, нервозно переминался с ноги на ногу своими мамонтячьими коллонами. Верный фонарик Ваня напряженно буравил темноту над автостоянкой, которая при большой необходимости могла исполнять функции космодрома. Но сколько не свети, стоянка была пуста. Лишь Бангладешцы, эти первые вестники весны, гоняли мячь по бетонным плитам, то и дело обмениваясь гортанными воплями в кромешном мраке. Тарелки не было видно. Мисс Гэйл прильнула к моему плечу, игриво приобняла за шею, делая вид, будто тоже ждет чего-то и волнуется. Глупость, какая.
Потом разом все начали прибывать. Один за другим к автобусной остановке подкатили два Икаруса. Будто специальные дисантные транспорты Икарусы извергли на влажный тротуар свой человеческий груз и мигом расстворились в ночном тумане. Вываленные на остановку люди несколько минут как бы расползались, а затем вытянулись в цепь и осторожно двинулись к входу в Крест, где мы с Васьком несли свою вахту. Первым гостей встречал честный фонарик Ваня. Он прямо и безхитростно заглядывал в их лица. Гости щурились, улыбались смущенно и бормотали приветствия. Я мало кого узнавал, но некоторые лица все же показались знакомыми. Та девушка, например, не она ли пилотировала маленькую спортивную этажерку? А эти двое кажется были среди пассажиров авиалайнера. Хотя трудно сказать. Просто догадки.
Ладная фигура шагнула из темноты.
- Леша, - воскликнул я. - Привет! Где это тебя носило?
- Привет, Генрих! С ветром сегодня трудно. Нехороший ветер.
- Ничего, главное добрался. Знакомься - это Васек.
- Я, Леша, - они пожали друг другу руки. - А где Петя?
- Наверху. Поддерживает систему в молекулярной готовности. Блины сторожит.
- Ладно, я с вами покурю.
Люди прибывали. Девушки, очень нарядные и благоухающие, и молодые мужчины в костюмах и при галстуках по случаю праздника. Только инопланетяне по-прежнему не показывались.
Наконец мы устали ждать и отправились наверх. В Розовую Комнату.
* * *
В коридоре снаружи Розовой Комнаты покуривало целое великое множество празднично наряженных юношей и девушек. Некоторые присели на кровати, которые я незадолго изгнал со своей жилплощади. Еще больше разнообразных, но неизменно исключительно привлекательных девушек толпилось внутри блока и самой Розовой Комнаты. Все они были чем-то заняты, что-то распаковывали, резали и всполаскивали. Из ванной торопливо вышел Петя с громадным казаном. Не глядя на меня, он крикнул куда-то в комнату: "Зигулин, переверни пампушки". Я немного не поверил ушам и постарался поскорее протиснуться внутрь. Там я действительно увидел Зигулина в белом, поварском фартуке. Зигулин по хозяйски хлопотал у двух здоровенных сковородок, других, чем те на которых Петя жарил блины. Я почему-то подосадовал, что не играю на саксофоне. Зигулин посмотрел на меня. - А Генрих, чао! Слушай, будь добр, сгоняй вниз. Там ваши бабки-вахтерши императора пропускать не желают. Паспорт требуют. Он им с дуру свое императорское удостоверение личности показал, так они уперлись рогами. Говорят: не царский режим. Говорят: такая ксива сейчас не канает. Не в падлу, Генрих, пойди разберись.
Я повернулся, и ни говоря ни слова, помчался вниз. За мной увязались Леха и пара парней из корридора.
Здесь кажется уместным дать маленькое разъяснение о методах проникновения в студенческие общежития. Собственно проникнуть в Крест можно было различными путями, а вот пройти только через холл с пальмой в кадке и бабушкой-вахтершей, засевшей, будто стрелок в доте за обширным письменным столом. Стол был стратегически правильно расположен в самом узком месте холла, у двери "в", поэтому миновать незамеченным бдительного стража правопорядка не представлялось возможным. Разумеется, люди проходили. Люди маскировались, ловко прикидывались старыми знакомыми или наоборот совсем незнакомыми, но очень важными должностными лицами. Люди пускались на различные уловки, разыгрывали пантомимы, фарсы и обмороки, даже развивали в себе способности к невидимости и левитации. Однако, все это требовало наличия известных артистических данных, постоянной практики, а также не малой толики везения. Поэтому когда время от времени кто-либо по той или иной причине испытывал затруднения на вахте, приходилось обращаться к дублирующим механизмам проникновения. Общеизвестно, что сравнительно небольшой, но постоянный во всех уголках вселенной процент мыслящих существ совершенно лишен вышеупомянутого артистизма и везения. Таким образом, вход в здание через дверь для этого несчастливого меньшенства был заведомо недоступен. Похоже, император черных миров относился именно к этой категории.
Когда я подоспел к вахте, дебаты были в самом разгаре. Мне понадобилось чуть больше минуты, чтобы вникнуть в ситуацию и понять: в данном случае положительного вердикта не будет - через дверь Императора не пропустят. Мы быстро переглянулись и какбы согласились с неизбежным. Я видел впрочем, что Император не на шутку раздосадован. В этом столкновении с земными властями (в лице бабушки по кличке "пучок") его имиджу был нанесен серьезный ущерб и в какой-то момент я даже начал опасаться, как бы он не вздумал запустить программу анигиляции со своего дистанционного пульта, дабы отмстить неразумному человечеству и спасти "потерянное лицо". Но гнев Императора неожиданно улегся. Он покинул здание, расчетливо хлопнув дверью в полном согласии с моими инструкциями. Было решено прибегнуть к альтернативному механизму проникновения, который назывался "пожарный вход" (прошу не путать с пожарным выходом) и заключался в поднятии объектов на балкон третьего этажа по шлангу пожарного гидранта. Интересно, что хотя снаружи Крест представлялся непреступной твердыней с первым балконом на высоте никак не менее десяти метров, пожарный вход использовался практически непрерывно.
Мы с Лешей и парнями в галстуках спешно поднялись на третий этаж. Брезентовый шланг невероятной длины и прочности был привязан к перилам балкона. Ниша гидранта соответственно пустовала. Очевидно кто-то "входил" незадолго до нашего появления. Все это выглядело не слишком элегантно. Куда менее элегантно, чем левитация. Зато было удобно и надежно. Хотите верьте, хотите нет, но каждое утро использованный накануне шланг бывал как ни в чем не бывало смотан и возвращен в свою нишу. Некая таинственная сила зорко следила за пожарной безопасностью Креста и незримая, но эффективная оберегала оборудование. Мы вышли на балкон.
- Ваше комондорское величество, - позвал я в темноту.
- Ты, Генрих? Можешь называть меня просто, Зорро, - был ответ.
- Заябись, - сказал в пол голоса кто-то из парней в галстуках.
- Сейчас, сбрасываю шланг. Ваше... Зорро сделай петлю на конце и становись в нее как в стремя, а мы вытянем.
Внизу послышался шорох. Что-то происходило. Потом Зорро отчетливо сказал: "Тяни" и мы потянули. Тянуть оказалось неимоверно тяжело. И все же наш груз медленно поднимался в балконную высь. "Бум", глухой удар в пол, дрожь земли.
- Эй, что там? Все нормально?
- Зацепился, - замогильный, незнакомый голос.
- Чем?
- Головой.
Еще мгновение спустя крупная мясистая пятерня с темными немытыми пальцами ухватилась за перекладину перил. Вторая. Последний рывок и незнакомая, тяжелая фигура стала плавно вываливаться из темноты на нашу сторону.
- Бог ты мой, - воскликнули все сразу. - Ну и рожа!
Честный фонарик Ваня даже выронился от неожиданности. С той стороны на нас глядела маска красной смерти, то есть некая изрядно помятая физиономия, покрытая коркой запекшейся крови. Не рассуждая, мы подхватили незнакомца под руки и втащили через перила. Следом за ним мы подняли Зорро, который оказался как минимум раза в два легче. Он был очень доволен собой. На наши расспросы он дал разъяснения следующего характера: будучи императором космической империи, он де просто не имел морального права ставить под угрозу благополучие верноподданных, рискуя своей драгоценной жизнью. Посему перед тем, как воспользоваться нашей добротой, он решил проверить надежность пожарного входа. Добровольцев было, пруд пруди, но первым как-то само собой подвернулся кровоточащий.
- Мог бы выбрать, кого полегче для тестов, - буркнул кто-то из парней в галстуках.
Я огляделся напоследок. Неартистичные и неудачливые штурмовали здание со всех сторон. Кто-то карапкался по фонарному столбу, кто-то шел по канату из другого корпуса, другие пытались соорудить некое подобие потемкинской лестницы из мусорных контейнеров ... и этому не было конца. Повсюду был слышен разноязычный говор и шум кипучей деятельности. Облепленное десятками лазунов здание напоминало знаменитую картину Питера Брейгеля - строительство Вавилонской башни. Я сбросил шланг в темноту. Он немедленно натянулся.
* * *
Лишь ценой неимоверных усилий нам удалось избавиться от назойливого общества человека с разбитым лицом. Даже когда мы вовсю отдыхали среди "своих" некоторое время спустя, мне все казалось, что он вот, вот появится в дверях. Человек с разбитым лицом не мыслил. По жизни его вели некие примитивные, но весьма действенные инстинкты успешно заменяющие разум. В тот вечер он словно самонаводящаяся торпеда преследовал нас. Система навигации человека с р.л. вызывала невольное восхищение. Я понял, что мы оторвались только после того, как, убедившись в бесполезности всяких попыток "потерять" его внутри Креста, мы выманили его наружу мимо этого демона Максвелла "Пучка", а потом снова взобрались внутрь, используя уже знакомый читателю пожарный вход, и втянули шланг за собой. Вы, уважаемый, конечно вправе задаться вопросом к чему все эти мороки, не проще ли было взять человека с разбитым лицом к себе. Подумаешь, одним гостем больше. На это я скажу вам следующее: дело тут вовсе не в какой-то расчетливости и, упаси господи, скаредности и даже не в том, что человек этот имел, мягко говоря, не совсем презентабильный вид. Просто он был "нежеланный" гость. Да хоть десять раз красивый и богатый, но нежеланный и все! Мы потом, когда уже шли в Розовую Комнату, встретили несколько калек, пару даунов и убогих. Один кстати тоже был весь окровавленный. Конечно, пригласили, почему нет? А тот, с разбитым лицом был какой-то нежеланный.
В Розовой Комнате говорили тосты. Когда мы вошли, тост говорил полноватый пожилой мужчина с приятным, добрым лицом. Он рассказывал что-то о своем детстве, о дружбе и взаимопонимании, то и дело вставляя в свою речь всем знакомые, старые как мир остроты. Для нас сразу нашлись места. Я тихонько втиснулся между двумя благоухающими красавицами, которые позаботились о том, чтобы я отведал грибков и "того салата". В руках появилась стопка, на тарелке закуска. Я был дома. Никто не был обойден вниманием: калеки протягивали бокалы; дауны хрумкали солеными огурцами; хорьки, выхухоли и опоссумы угощались чем-то из хрустальных вазочек. Я с трудом нашел Петю. Он разместился по ту сторону праздничного стола, почти напротив меня, но был едва заметен среди окружающих его девушек.
- Кто этот тип, - шепнул я в рацию, показав глазами на тостующего.
- Посол Кабо Вердэ в Москве, - ответил Петя.
Действительно, я сразу как-то не обратил внимания, на то что аратор, как и Петя был негром. Всему виной морочащий свет лампочки Боба. Посол, наконец, покончил с тостом, и все стали чекаться. Было очень не просто чекнуться со всеми, ибо в комнате находилось ни как не меньше восьмидесяти человек. К тому же дауны внесли дополнительную сумятицу, устроив под столами игру в "слепого кота", к которой скоро присоединилось большинство собравшихся, включая посла Кабо Вердэ. Я тоже играл и даже поймал какую-то прелестницу, которую к сожалению не сумел до конца распознать в тусклых отсветах неохотно посылаемых Аком (род. падеж от Ак). Потом мы снова вернулись к угощениям и напиткам. И снова "слепой кот". Многие впрочем, танцевали или играли в привидений. Я совершенно потерял ощущение реальности, и какие либо ориентиры. Все происходящее казалось мне то сплошным потоком событий, то калейдоскопом ни чем не связанных картинок. Помню: Зигулин произносит очередной тост, а вот он же водит хоровод с даунами; Леша демонстрирует на полу, правильное положение тела при затяжном прыжке; мы с Лешей и Васьком пьем на брудершафт, почему-то вижу себя со стороны; посол без пиджака и галстука, ворот сорочки растегнут, пляшет канкан с добрым десятком девиц, остальные хлопают в ладоши; опять я - танцую на столе, это сольный номер; все курят в корридоре, Леша поет что-то про самолет с серебристым крылом под гитару; я с силой подбрасываю к потолку какую-то девицу, ее волосы слегка испачканы побелкой. Помню еще: девушек стало значительно меньше, посла нигде не было видно, ребята поснимали пиджаки и галстуки, дауны попадали на пол полумертвые от усталости, мы фотографировались. На групповом снимке Васек, Петя, Леша, Ак, Ваня, мисс Гэйл, Лампочка Боба, хорьки, выхухоли и опоссумы, еще несколько парней и девушек (их имена ничего не внесут в данное повествование, но зато вероятно станут заглавными в другом) и я - едим торты без рук. Годы спустя, просматривая старые бумаги, я нашел этот снимок и стал разглядывать его чувствуя легкую грусть по безвозвратно ушедшим временам. И вдруг застыл, пораженный: почти сокрытая среди дорогих мне лиц, со снимка глядела на меня ухмыляясь, маска красной смерти. Значит, человек с разбитым лицом все-таки настиг нас. Правда, в тот момент это уже не имело значения.
Кто-то, кажется Ак, произнес над самым ухом: Давайте выпьем за здоровье императора черных миров. Я дернулся. Какой ужас - забыть о таком! Ведь все это безобразие мы затеяли ради установления дружественных отношений с пришельцами. А в результате никто не выказал им ни почета, ни уважения, да что там, просто элементарного внимания. Напились как свиньи. Устроили непотребную оргию. Вели себя в высшей степени неприлично и легкомысленно. Я на секунду представил себе, какое впечатление о человеческой рассе может быть создано на основании сегодняшней "презентации". Позор! Хмель и усталость мигом улетучились из моей разгоряченной головы. Это было, как озорение. Я огляделся в поисках Зорро и Зигулина. Их не было видно. В комнате оставалось не более дюжины гостей, не считая похрапывающих тут и там даунов. Мы быстро перевернули их всех лицом к свету, только для того чтобы убедиться в отсутствии инопланетян.
- Бежим, нужно осмотреть все здание! Мы непременно должны найти императора и извиниться, - выкрикнул я и роняя мебель ломанулся к дверям. Друзья посмотрели на меня с видимым неодобрением, но все-таки устремились следом.
- А, по-моему, все было очень вкусно, - сказал Васек.
Стена, пол и потолок. Побелка и керамика холодных плит. Трубы. Змеящиеся трубы в тунелях корридоров. Тусклый свет шахтерских лампочек. Мы ищем инопланетян.
Некоторое время спустя мы вернулись в Розовую Комнату. Вернулись с пустыми руками, даром, что искали с душой. Мы в буквальном смысле перевернули с ног на голову весь Крест и даже обшарили ночное небо и окна соседних корпусов в одолженный телескоп. А Зигулин как ни в чем ни бывало восседал за письменным столом, который я выносил в корридор на время празднования. С ним Ак и Лампочка Боба. Они резались в преферанс. Кроме карт на столе стояла одна ноль семь.
- Зигулин, как я рад, что нашел вас, - воскликнул я. - Прошу принять мои самые искренние извинения за недостаток внимания к вам и императору. Просто все как-то смешалось. Знаете все эти хлопоты ...
- Чего несешь, дурачина, все было очень вкусно. Уверен, его высочеству тоже понравилось, - великодушно ответил он.
- Может быть, вы знаете, где я смогу его найти, чтобы лично засведетельствовать почтение, - продолжил я с воодушевлением.
- Почем мне знать. Наверное, завалился где-то. Будет дрыхнуть до обеда, пока жрать не захочется. Тогда прибежит, вот увидишь.
- Не знаю даже. Что если вдруг он остался недоволен нашим гостеприимством и решил покинуть планету, не задерживаясь на завтрак? - Меня все еще мучило сомнение.
- Генрих, йох турмай, ты, болван, ни хрена не понимаешь в жизни. Мы остаемся здесь навсегда. Полетов больше не будет. Если хочешь знать полеты - это омерзительно. Мы с Зорро облетали пол галактики в поисках приличных глазных капель, этого жалкого суррогата, от которого, признаться, и толку-то хрен-с-халвой-да-нефига. А сейчас, когда мы наткнулись на то, о чем и помыслить не могли - землю обетованную, мир в натуре безбашенный, рай, обещанный пророком Балагуриным, ты ведешь разговор об отъезде.
- Но как же империя, ваши Черные Миры? - Признаться, я был застигнут врасплох откровением Зигулина.
- Без нас обойдутся. На вот, лучше выпей.
Мы все присели. Захотелось, есть и пить. Разговор не клеился. Зигулин вернулся к преферансу, а я начал сосредоточенно набивать желудок. Еды было много. Салаты, хоть и потревоженные в своих блюдах, по-прежнему громоздились внушающими уважение горками. Мы приняли, по меньшей мере, стопок пять прежде, чем за столом было произнесено первое, не относящееся к картам слово.
- Интересно Слепой угомонился или так и прыгает в свой котлован? Петя первым решился отойти от карточной темы. Это сработало. Петю мгновенно забросали вопросами, ведь напомню, кроме нас и еще Васька никто не знал об этом приключении. Я повернулся к Зигулину и увидел, что тот заметно напрягся.
* * *
Должен признаться, данное повествование грешит неточностями. Оно ни как не может претендовать на документальную непогрешимость в отображении событий той ночи. Я лишь делаю попытку восстановить их ход и это порой крайне не просто. Куда, например, можно приткнуть полет на Одинокий Астероид - родину Зорро. А ведь мы были там, даже немного поиграли в футбол в полной невесомости и главное, это как-то относилось толи к поискам, толи еще к чему... В том то и состоит основная трудность: я знаю наверняка, что каждое мое действие было продиктовано железной логикой. Мотивы поступков были понятны, по крайней мере, мне самому. Сегодня, однако, эта логика не подлежит восстановлению. Мотивация тоже напрочь позабыта. Поэтому мне не остается ничего другого, как придумывать их заново, опираясь на поступки/события, которые имели отображение в материальном мире и потому сохранились в памяти. Таким образом, имеет место некая инверсия в установлении причинно-следственных связей, если вы следуете моей мысли. Прошу также обратить внимание на тот факт, что я сегодняшний - совершенно другой человек, чем тот Генрих. Уверяю Вас, уважаемый, что если бы в ваши руки попала книга, написанная кем-нибудь из обитателей Безбашенного мира, вы бы врядли в ней что-нибудь разобрали.
Мне пришлось пересказать собравшимся историю про Слепого Человека. Петя поправлял меня и дополнял рассказ подробностями. Один раз мы даже поспорили. Петя утверждал, что Слепой Человек был негром. Всем очень понравился наш рассказ. Ак сказал, что ему давно уже не приходилось слышать таких телег. Лампочка Боба сказал, что немедленно идет ловить Слепого. И с криком: "кто за мной!" сорвался с места. Помниться он применил именно этот термин: "ловить". Зигулин не стал распинаться, но выглядел очень озабоченным и молча последовал за нами.
Я снова оказался на улице. Мы все стояли у стены Креста - нашего дома. В этот раз нам было светло, потому-что с нами были Лампочка Боба и Ваня. Ак остался в Розовой Комнате. Не секрет, что он был тормозом. Возня в округе поутихла. Час был поздний, поэтому даже самые ретивые угомонились. Слепой Человек сидел на корточках, чуть поотдаль. Все, даже те, кто не видел его, как мы с Петей, сразу узнали его. - Ага, попался, - крикнул Лампочка Боба и подскочил к сгорбленной фигуре. Его намерения были не вполне понятны. Слепой Человек ничего не ответил. Не тратя слов он быстрым движением сорвал с Лампочки Боба абажур и зашвырнул в темноту Поля Дураков. Без абажура Лампочка Боба стал просто "лампочка" и ему стало ужасно стыдно. Он поспешил отойти в сторону, унося за собой свой свет.
- Идемте ужинать, - предложил я.
- Идемте, - согласился Слепой Человек.
Мы щелкнули пальцами и оказались в Розовой Комнате. Это была такая специальная фишка для тех случаев, когда мы были утомлены и не желали лазать по всяким глупым шлангам. Кстати, аналогичным образом мы путешествовали на Одинокий Астероид. Слепой Человек скоро нагнал нас. Не взирая на позднее время, он благополучно прошел мимо вахтерши. Войдя в комнату, он сразу по-хозяйски уселся на телевизор-стул и налил себе водки. Петя подсуетился с чистой тарелкой, навалил закуски. Получилось не очень-то аккуратно, зато обильно. Слепой Человек не собирался говорить. Он ел с видимым аппетитом и похоже на время решил прикинуться так же "Немым Человеком". Мы в свою очередь почему-то не решались заговорить с ним первыми. Лишенный своего головного убора, теперь "Просто Лампочка", обычно самый болтливый из нас, старался не поподаться на глаза и помалкивал. Зигулин не переставал хмуриться. У него явно был зуб на Слепого Человека. Леша с Васьком образовали "упертую пару", т.е. углубились в обсуждение некой абстракции, интересной только им одним. Ваня упал в салат. Петя нашел сакс. Хорьки, выхухоли, опоссумы были бессловессными тварями, а дауны находились в отключке. Так что оставались только мы с Аком. Но мне казалось неудобным тревожить гостя, который был гораздо старше меня. Поэтому первое слово между нами было сказано Аком. Ведь он, как известно, был похуистом.