Аннотация: Этот рассказ (глава из повести "Мой Лондон") целиком посвящен работе на стройке. Автор размышляет о труде, описывает будни строителей. Пять мини-новелл, случаев, дополняют повествование, придают ему живость.
Напишите, что думаете :)
М.Михелев. Мой Лондон. Дао труда. (Не редактированная версия)
- Добрый день. Можно поговорить с Брайаном?
- Минутку... Брайан слушает.
- Хелло, Брайан. Это Генрих вас беспокоит. У вас есть что-нибудь?
- А, хай. Дай-ка взглянуть... есть работа на Холланд Парк. Где-то на неделю. Устраивает?
- Да (с оттенком недоверия к услышанному).
- Завтра в 8 будь на Кларендон Уолк, 2. С собой иметь шлем и ботинки со стальным носком. Постарайся не опаздывать.
- Спасибо.
Свершилось! Вот так вот, запросто: "Завтра в восемь. Метро Холланд Парк". Будто и не было месяца ежедневных звонков, месяца напряженного ожидания и растущей неуверенности. Я ликовал, но и волновался изрядно. Дома с помощью незаменимого атласа городских улиц "Лондон Эй-Зэт" мы быстро нашли адрес. Дайник сказал что, скорее всего это будет совсем маленькая стройка. Частный особняк.
- В этом районе живут респектабильные буржуа, - пояснил он. - И я тоже, когда-нибудь поселюсь там.
Ну, а я - для меня все было едино. Главное, появилась работа.
На следующее утро, ровно в восемь, я стоял у ворот "своего объекта". На моей голове красовалась новенькая строительная каска, купленная за пять фунтов в лавке инструментов. Расплачиваясь в кассе, я не мог знать, что предметы, относящиеся к защитной аммуниции, валяются по углам на любой стройке и, таким образом, могут быть преобретены "за так". Рабочие носят их неохотно. Та же каска, например, хоть и мелочь, стесняет движения. В ней часто потеет голова. Наконец, она так и норовит соскользнуть в самый неподходящий момент. С другой стороны, правила техники безопасности однозначно указывают на обязательность защитного головного убора для любого посетителя зоны строительных работ. Таким образом, эти пять фунтов можно считать своего рода вступительным взносом при вхождении в индустрию.
Всякие разговоры о ботинках с металлическими носками я решил пока проигнорировать.
Окрестности станции метро Холланд Парк выгодно отличались от хорошо известного мне Южного Лондона. Сразу бросались в глаза чистота тротуаров и порядок у обязательных перед каждым британским жилищем мусорных баков. На улицах почти не было рекламы, вообще ничего окрашенного в яркие кричащие тона. Какая-то добропорядочная тишина висела в чистом осеннем воздухе. Деликатный шорох редкого автомобиля здесь почему-то не беспокоил. Белые фасады викторианских домов были строги, опрятны и лишены ненужных архитектурных изысков. Стоя стена к стене, они образовывали характерные для Лондона анфилады, которые тянулись в бесконечность, укрепляя ощущение постоянства и несокрушимого покоя. И еще, был горьковатый запах листвы. Субтропический запах, как в Сочи. Я вспомнил, что за "спиной" каждого дома обязательно есть небольшой садик, где самшит и магнолии, юкки и, бог знает какие, еще растения.
Предположение Дайника оправдалось процентов на девяносто. Объект действительно оказался небольшим строением, только это был не частный дом, а ветеринарная клиника. Я прошел за проволочное заграждение и поздоровался с высоким, чем-то озабоченным человеком. Оказалось, что это прораб, "foreman", мой начальник. В ответ на приветствие он коротко буркнул: "Энтони", - потом махнул рукой в сторону вагончика: "там можно переодеться и выпить чаю".
Подошел второй разнорабочий или "general laborer" (так называется эта почтенная профессия по-английски). Это был широкоплечий, слегка медлительный парень из австралии, примерно моих лет. Энтони отвел нас во двор, где строительный мусор громоздился бесформенной кучей: доски, куски гипсокартона, камень и глыбы старой штукатурки.
- Нужно убрать. Бросайте в тот контейнер. - Не тратя более слов, он аккуратно подхватил ощетинившуюся ржавыми гвоздями доску и потащил к большому металлическому коробу для мусора. Мы с коллегой, тоже схватили что-то громоздкое и поволокли вслед за боссом. Некоторое время Энтони работал с нами, потом, видимо убедившись, что задача ясна, куда-то удалился.
Мы таскали мусор пару часов. Потом пришел черед кирпичной кладки. Вместо сплошной стены, сложенной лет сто назад из добротного красного кирпича, новый дизайн приемного помещения клиники предусматривал витринное окно до пола. Прорубить его и было наше следующее задание. Я изъявил желание поработать отбойным молотком, на что у моего, повидимому более искушенного напарника, не нашлось возражений. Схватив мощный инструмент, я с большим воодушевлением принялся за разрушительную работу. Однако, довольно скоро, занятие это перестало казаться мне забавой. Было чертовски трудно. Молоток, хоть и не такой массивный, как инструменты из арсенала дорожных рабочих, приходилось держать навесу, и порой даже над головой. Ужасная вибрация быстро утомила мои не слишком сильные руки. От напряжения на руке лопнул браслет часов. Старая стена оказалась намного прочнее, чем я ошибочно полагал. Осколки кирпича царапали руки и лицо. Пыль, смешанная с потом, покрывала меня с ног до головы.
Кроме отбойника в нашем распоряжении были также ломы и кувалды, и, конечно, лопаты. По завершении разрушения нам предстояло "прибраться".
В тот, первый день я выложился на всю катушку. Временами на меня накатывало яростное остервенение. Я бросался на стену, как неистовый берсерк. Мой напарник, напротив, вяло и даже флегматично ковырял ломом щербатый кирпич. - Take it easy, man, - мол, - спокойнее, мужик, - то и дело приговаривал он. Что было справедливо лишь до некоторой степени. Пожалуй, я был действительно излишне ретив, компенсируя недостаток умения напором, в то время как австралиец откровенно ленился. Когда на следующее утро я спросил Энтони, куда подевался мой компаньон, прораб усмехнулся: "он больше не придет".
Вместо обещаной недели, я проработал на Холланд Парке больше месяца. Это было очень здорово. Дело в том, что, покидая объект, рабочий, особенно такой неопытный и бесправный, каким был я, не мог знать, что уготовано ему в будущем. Вслед за недельным трудоустройством запросто мог следовать месяц простоя. Кроме того, необходимо отдать должное Энтони, мои трудовые будни состояли не только из деяний, достойных Стаханова.
Второй день был также тяжелым. В полном одиночестве я нагружал тачку битым кирпичом и таскал ее по шатким доскам-мосткам к мусорному контейнеру.
На третий день наметился определенный прогресс в отношениях с боссом. Он попросил меня принести из магазинчика пару "джем-донатсов". Я не понял что это такое, переспросил, и снова не понял. Энтони говорил скороговоркой лондонских кокни, практически полностью глотая согласные. - Короче принеси и все тут, без них не возвращайся, - наконец сказал он категорическим тоном. В магазинчике мне удалось "вычислить" эти самые "донатс" - пончики по-нашему, да еще и с джемом. Энтони остался доволен. Я впервые увидел, как он улыбается.
Потом было еще много примерзких работ. Причем, вследствии моей неопытности каждая миссия оказывалась для меня неприятным сюрпризом. Запомнилась разгрузка фуры со стекловолоконным утеплителем в жаркий, как назло, день. После этого удовольствия у меня три дня чесалось все тело.
Или вот еще, такой эпизод. Утро не предвещало беды, мусор покоился в скипе, а стекловата аккуратными штабелями громоздилась на заднем дворе, когда нас навестил электрик. Помимо Энтони и меня, на объекте постоянно трудились несколько человек - пара, украшенных дивными татуировками штукатуров, каменщики и смешливый плотник, Билли, с которым мы однажды ходили в паб. Иногда появлялись другие, в том числе работник агентства, привозивший конвертик с моим чеком. Таким образом появление электрика не вызвало у меня дурных предчувствий. Почти до самого обеда электрик о чем-то толковал с Энтони в его вагончике-офисе, а я был предоставлен самому себе. Несколько раз они выходили в зал, деловито переговаривались и шуршали листами с электросхемами. Наконец, электрик быстрой кистью набросал на стенах приемного покоя какие-то кабалистические знаки, должно быть план электропроводки, собрал бумаги и уехал. Я все еще пребывал в блаженном неведении относительно своей роли в этой истории, когда Энтони объяснил, что от меня потребуется вырубить по меткам электрика борозды глубиной в дюйм-полтора. Делалось это с помощью болгарки, мощного и опасного в неумелых руках инструмента. Несущая стена, сложенная из красного кирпича, очень плохо поддавалась образивному диску болгарки. Остальные стены холла, достроенные недавно из мягких цементных блоков, резались ставнительно легко. Но пыли от них было столько, что, работая, я не видел собственных рук. Два слоя пылевых фильтров через несколько минут становились черными насквозь. В течение недели все остальные работы внутри помещения были приостановлены. Было слишком пыльно.
Зато по завершении этого ответственного задания, я, что называется, приобрел в обществе вес. Энтони несколько раз справлялся о моем самочувствии, а потом даже поблагодарил за проделанную работу.
Многие ошибочно полагают, будто "старослужащие" непременно стремятся вытереть ноги о новичков; будто все самые трудные и непопулярные работы валят на бедных иммигрантов, да еще и платят за издевательство по самому низкому тарифу. Это совсем не так. Здесь важен нюанс - никто не ставит своей целью именно "унижение". Просто есть какая-то противная работа, которую необходимо выполнить. Например, проводка должна быть в стенах. Для вас, новичка - это шанс показать себя и заслужить уважение в коллективе. Если ты делаешь первые шаги, в каком угодно деле, то рано или поздно тебе придется столкнуться с трудным заданием. А как же иначе? Через это проходят все... либо не проходят. Позже мне несколько раз приходилось видеть, как разнорабочий бросал инструмент и горделивой поступью шел прочь, прямо как киношный солдат, презревший винтовку в пацифическом порыве. Прошай оружие. Но видел я и другое, людей, невероятно терпеливых и гордых, но только совсем иной гордостью - гордостью труженика. Я видел людей, умело справляющихся со своей работой, какой бы неблагодарной та не была.
Сам я попал на стройку белоручкой, этаким барчуком. Хотя нет, не совсем. Ведь за спиной было несколько лет общежития, торговля на московских вещевых рынках, спорт, путешествия и кое-какой жизненный опыт. И все-таки работать руками мне раньше не приходилось. Мои длинные тонкие пальцы, "как у пианиста", наверное, не слишком подходили для грубых орудий строительного производства, многие из которых не претерпели никаких изменений со времен неолита. Кроме того, угнетала монотонность происходящего. Одно дело разнести в клочья никому не нужную стенку. Это даже по-своему увлекательно. Другое - проводить недели колупая ту же стену, будто ты какой-то граф Монте-Кристо.
Мне было, как бы выразиться поточнее, не очень комфортно. Чтобы не плюнуть на все, не бросить, я почти сразу придумал относиться к труду, как к спорту. Для меня это и был такой странный вид спорта. Название для него придумалось позже - преодоление.
Мы подружились. Оказалось, что Энтони прекрасный рассказчик, а еще заядлый игрок в шахматы. Пару раз мы выбирались в паб, и я был приглашен на семейный обед к нему домой. Трудно описать, что значит подобное приглашение для затерянного в огромном мире бродяги. Посидеть за чистым столом, поговорить с женой и ребенком хозяина, погладить кота, похлебать "домашнее" - в своем бессрочном путешествии я научился ценить такие эпизоды превыше всего.
Энтони был настоящим профессионалом, строителем в третьем поколении. Он руководил работами, как рачительный хозяин, тщательно планируя каждый шаг. Поэтому на его объекте не было ничего лишнего. И сейчас, годы спустя, я с благодарностью вспоминаю, сделанный мне подарок. Энтони продержал меня на зарплате лишние две недели, когда нужда в работнике моего профиля практически отпала, и отпустил с отличной характеристикой. Так что, мне не пришлось ждать следующего трудоустройства.
Однажды он говорил о том, что привлекает его в строительстве. "... Ненавидишь эту грязь. Она вечно окружает тебя. И сама работа, сколько было этих объектов. Все повторяется без конца. Все идет по кругу. Бросить к черту, и уехать в Испанию. Мой отец купил там домик. Но, ты знаешь Генрих, случается, едешь по городу и вдруг: "О, мой объект! Привет дорогой, - потом снова, - И тебе привет". Приятно видеть "свои" дома. "А здесь я был в 82-м. А этот я делал в 90-м" - ты понимаешь, очень приятно. Когда меня не будет, останется что-то. Ээ... памятники по всему Лондону. Не всем так везет! Вот работает человек в офисе, и что? Ему не дано видеть плоды своих трудов. Да, не всем так везет.
И еще, есть свобода! Я сам себе хозяин, никому не подчиняюсь. Захочу, брошу все и уеду в Испанию к моему старику".
* * *
- скип привезли, - крикнул кто-то с улицы, и несколько голов разом повернулись в сторону проема, еще не одетого в дерево наличников, и потому больше похожего на провал пещеры, чем на вход в человеческое жилище. Из наполненного пыльной суетой полумрака вынырнула ссутулая стариковская фигура в молодецки сдвинутой на затылок каске. Внимательные и вместе с тем безумные глаза, как у Ивана Грозного в наиболее драматические моменты его жизни, пронзили, нет, испепелили, шайку скучившихся в преступном бездействии разнорабочих. - Марш скип грузить, - гаркнул Старик Джон, наш бригадир и бравый предводитель. Далее последовала тирада, опущенная ввиду ее явного несоответствия эстетике данного повествования. Передав сообщение, он резко повернулся и зашагал прочь, причем каждое его движение было исполнено какой-то "гитлеровской" грации. Рабочие зашаркали бесформенными ботинками, кто-то в полголоса матернулся, кто-то вздохнул, и потянулись следом за Стариком Джоном.
Мусор - вот что является первопричиной разнорабочего. Вот в чем главный смысл его профессионального существования, а также источник физического. Конечно, разнорабочий - это специалист самого широкого профиля. Он тебе и поднесет, и передвинет; может подмести и очистить, а может и наломать, если попросят. Однако всякий раз, когда стройка перестает активно вырабатывать мусор, поголовье разнорабочих сокращается, как по волшебству, до тех пор, пока последний представитель профессии не покидает объект.
Впрочем, в описываемое утро такие перспективы казались едва ли вообразимыми. Мусор высился могучей грядой посреди обширного двора. Высота кучи, собранной всего за полтора дня, достигала второго этажа мощного здания на Курзон стрит. После многомесячных работ здание внешне осталось практически неизменным, зато внутри было полностью перестроено, как это часто случается в Лондоне, городе, где маски гораздо более постоянны, чем лица.
- Всё в скип, всё в скип, - коммандовал Старик Джон. Это была его стихия. Рабочие облепили кучу со всех сторон, вытягивая из нее длинные полосы металла, изломанные листы гипсокартона, куски фанеры и стекловолоконного утеплителя, пластиковые мешки, набитые всякой увесистой мелочью и прочее в том же роде. Отделив очередной крупногабаритный предмет, они, словно трудолюбивые муравьи, волокли его к внушительному металлическому контейнеру, скипу.
- Не так, вот так, - наш бригадир был повсюду. - Вначале большие листы. Кладите вдоль бортов. Старик Джон относился к работе творчески. Вообще-то за вывоз каждого контейнера строительная фирма отваливает компании по вывозу мусора хорошие бабки, и потому нашим работодателям было выгодно набивать скипы как можно плотнее. Но все это только в теории. На практике, никто не обращал внимания на такие мелочи. Лишь Старик Джон с истинно ирландским упрямством, о котором ходят легенды, добивался максимальной компактности при упаковке скипа и делал это, по всей видимости, не столько из-за лояльности интересам компании, сколько исходя из своих представлений о прекрасном.
- Давай, ты теперь, - крикнул Старик Джон.
Один из разномастных (и разноцветных) рабочих, живо вскарабкался на край скипа и соскачил внутрь наполненного до половины контейнера. Среди других рабочих, чем-то напоминающих солдат-дезертиров со всех мыслимых фронтов истории, его выделяла особая деталь экипировки - покрытая яркими наклейками каска. Надписи на наклейках варьировались по содержанию от "не влезай - убьет" и "взрывоопасно" до "не кантовать - хрупкий груз".
Схема действий немного изменилась. Теперь рабочие подавали мешки с мусором и различные бесформенные ошметки тому, в скипе, а он уж распихивал их по углам, ломал то, что ломалось, топтал-утрамбовывал картонные коробки, следил, чтобы скип наполнялся равномерно и плотно. Со стороны было видно, что это занятие ему по душе. Человек в скипе будто и не работал вовсе, а валял дурака, как мальчишка, которому разрешили испачкать самый лучший выходной костюм. Он скакал на муссоре, как на батуте, делал тяжелым мешкам "бросок через бедро", "складывал" слишком длинные обрезки ударом, который наверняка подсмотрел в каком-то фильме о карате. Надо сказать, что дух веселья витал в воздухе. Работа спорилась, все трудились слаженно, и как говорится, с огоньком.
- Во дает, Гагарин, - буркнул Старик Джон, и на его жестком, сухом лице появилось что-то похожее на улыбку. Процесс пошел, можно было перекурить.
Погрузка скипа - это своего рода кульминация в деятельности разнорабочего. Причем дело тут вовсе не в том, что работа тяжела. Случались и другие, несравненно более трудоемкие, миссии. Просто скип был своего рода итогом всего, что делалось на стройке. Скип, а еще - построенный дом.
Окончив загрузку мусорного контейнера где-то за час до обеденного перерыва, разнорабочие подобрали разбросанные там и сям метлы (щетки) и разбрелись кто куда. Теперь можно было не суетиться. Старик Джон всегда позволял передохнуть до обеда.
Небольшая группа рабочих собралась в одном из закутков подземного гаража, подальше от шума и толкотни верхних ярусов, чтобы продолжить, прерванный приездом мусоровоза разговор.
- Нет, я верю скорее в балланс, чем в "добро", как мы его понимаем - говорил один из рабочих. Некоторое время назад мы видели его в скипе. - Бог, который по определению всемогущ, отвечает не только за все хорошее, но и за все плохое в этом мире.
- Бог есть любовь, - парировал другой, поляк, евангелист. - "Зло" - это дело рук дьявола!
- Но тогда получается, что дьявол неподвластен Богу, и значит, у нас есть как бы два бога - один хороший, а другой плохой.
- Не годится, - вступил в разговор чернокожий рабочий из Танзании. - Это уже язычество какое-то!
- Ну да, смахивает на язычество. Вот и выходит, что дьявол действует с соизволения божьего. То есть он выполняет божью волю, а воля божья далеко не всегда несет нам добро.
- Пути господни неисповедимы, - сказал другой поляк-евангелист. - То, что нам кажется злом, может на самом деле не быть таковым. Важен угол зрения, правильная перспектива. Мы же, крайне эгоистичные, ограниченные существа. Все пытаемся трактовать с позиции собственной выгоды, а на остальной мир нам начхать.
- Вот я и говорю балланс. Продолжил первый рабочий. Прямо на лбу, над козырьком его каски красовался желтый треугольник с черным черепом и скрещенными костями. - Помните, я писал уравнение Гиббса для любого термодинамического процесса DG = DH - TDS, изменение энергии Гиббса равно дельта Энтальпии минус дельта Энтропии, помноженной на температуру в Кельвинах. Аналогия напрашивается сама собой. Энтальпия, мера упорядоченности материи - это, грубо говоря, Святой Дух. Энтропия - хаос - дьявол. А энергия Гиббса, тогда будет символизировать божественный порядок, понимаемый нами, как балланс сил.
- Ни фига не разумею. По-твоему что, Бог - это Святой Дух минус Дьявол, помноженный на температуру? - Первый поляк евангелист выглядел озадаченным. Ты что, сдурел!?
- Подожди, сейчас объясню, это же то же самое, что говорит твой кореш...
Но и в этот раз закончить многодневный диспут не удалось. Вначале произошел какой-то мелкий "шухер", типа нежданно нагрянувшей комиссии по технике безопасности. Потом подошло время обедать.
Обед длился один час. За этот час нужно было уладить кучу дел, сделать какие-то звонки, сбегать в банк или в магазин, но главное, поесть и как следует отдохнуть. Дело в том, что мы сильно уставали на работе.
Помню нашу стоянку на четвертом этаже, которая в обеденный перерыв напоминала лежбище морских котиков. В просторном, не так давно отвоеванном у мусора зале, на покрытом металлом полу лежало несколько десятков тел. Арктическая пустота помещения в купе с холодным блеском половых плит усиливала сходство этого минималистического интерьера с полярным пейзажем.
Сама трапеза никогда не длилась долго. Мне требовалось максимум десять минут, чтобы проглотить обычный рацион - банку фасоли в томатном соусе, банку то ли килек, то ли сардин (сейчас уже не вспомню), пару бутербродов с моим любимым камамбером, батончик Марс и стакан апельсинового сока. Меню оставалось неизменным в течении месяцев, и к тому были очень веские основания. Перечисленное выше сочетание продуктов являло собой идеальную комбинацию многих факторов, среди которых не последнее место занимали питательность, цена и совместимость с моим метаболизмом. Шоколадные батончики покупались пулеметными лентами по 10-12 штук; консервы - похожими на ящики со снарядами, упаковками; сок - коробками. Именно так, как на войне, потому что для нас, "русских", это и была война!
- Ты что, лопаешь это каждый день? - один из столяров, итальянец, оглядел мои припасы с видимым неодобрением.
- Ага, уже третий месяц, - я деловито шкрябал ложкой по дну жестянки от фасоли.
- Ну, ты, блин, даешь, Гагарин. На орбите не пропадешь. Неужели не надоело?
- Лучше гор, могут быть только горы, - загадочно ответил я.
И действительно, простите за излишний натурализм, мой желудок функционировал, как часовой механизм швейцарского производства. После работы я обычно сьедал еще один обед - богатое витаминами овощное рагу, собственного приготовления. И скажу вам по секрету: таким физически здоровым я не чувствовал себя никогда в жизни, даже когда жил при маме.
Ну а после еды, можно было немного вздремнуть. Разнорабочие с Курзон стрит лежали на жестком полу "как дрова". В эти сорок минут мы старались полностью расслабить натруженные мышцы, многие засыпали, как солдаты, положив под голову каски. Даже самый интересный разговор мы предпочитали оставить на потом. Тихий час.
Боже мой, до чего хорошо спать на жестком холодном полу, на кафеле, в скипе, где угодно, когда хочется спать. До чего это прекрасно отведать фасоли, килек, просто хлеба, съесть сладкий Сниккерс, когда ты голоден. Боже, сколь многое нам "дадено", и как плохо мы умеем это ценить! (поляки-евангелисты не участвовали в написании этого фрагмента).
Сон прерывался так же внезапно, как приходил. Наш седовласый пастырь, Старик Джон будил всю бригаду хриплым ворчанием. Мы снова разбегались по громадному зданию в поисках мусора. Кто-то шел в гараж принимать очередную партию материалов; другие мели полы или прибирали остатки мусорной дюны во дворе. Иногда нам удавалось собраться в каком-нибудь укромном уголке для продолжения нескончаемого разговора о человеке и его месте в мире; разговора тем более не напрасного, что он помогал нам помнить кто мы такие.
* * *
День проходил за днем. Дни складывались в недели, которые всесильное воображение растягивало в годы, будто для того лишь, чтобы память обратила эти годы в дежурный набор засмотренных до дыр картинок. Под напором текущих забот, обильных впечатлений и тяжкого труда многое улетучивалось из головы, толком не успев оформиться в воспоминание. А то, что каким-то чудом сохранилось в памяти, не имеет сюжетной канвы. Это смутные образы, причем образы из какой-то чужой, словно и не моей вовсе, жизни.
Помню катакомбы, резкий свет фонарей, свет и тени. Желтые кабели змеятся во всех направлениях, паутиной свисают из мрака, густого над головой. Хаос мусорной кучи, брызги, куски и обломки. Сквозняки и движение больших, начисто лишенных грации тел. Кто мог верить, что все это зданием станет?
Вот и свет натуральный. Серый "дневной" свет струится из окон. Там за окнами осень, но стекла фильтруют цвета. Мы работаем в офисах. Тишина. Голые стены, потолки и полы резонируют звук так, что страшно чихнуть. Пустота и хороший обзор. Больше прятаться негде. Делать нечего, мы настороженно ждем. Дом стоит неприютный. Кто захочет вселиться в такой?
Ближе к финишу, помещения одеты в кожу отделки. Ввозят мебель, компьютеры; поставляют тепло и домашний уют. Суета, как и раньше, только люди все больше чужие. Незнакомцы и женщины, скоро наш наступит черед.
Еще помню людей, десятки лиц, кое-какие имена и, конечно же, случаи.
Дзядек, Смешек и Крыс.
Было у нас три прораба-бригадира. О нашем непосредственном начальнике, Старике Джоне, я уже упомянал. Неоднозначный был человек. Собственное воображение, наверняка, рисовало ему изрядно преукрашенный образ. Скорее всего, он видел себя этаким бравым полевым коммандиром. Во всяком случае, суровость, с которой он отдавал распоряжения, наводила на такие мысли. Однако, говоря откровенно, между собой мы решили, что в компании он был шестеркой. Уверен, что Старика Джона держали на работе, в основном, из уважения к его "почтенным сединам", так сказать за выслугу лет.
Старик Джон никогда не разговаривал с нами, только ворчал. Правда, изредка, пребывая в хорошем расположении духа, он оставался посидеть с нашей братией в обеденный перерыв, и тогда тембр его ворчания менялся на более дружелюбный.
Кроме Джона нами изредка руководил Коллин, вечно улыбающийся, исключительно добродушный человечек лет пятидесяти. Мы бежали на его зов, чуть ли не вприпрыжку. Было очень приятно поработать с ним рядом, перекинуться парой слов. Коллин никогда не требовал. Он только просил. При этом всякий раз возникало ощущение, что можно отказаться. Но конечно, каждый старался угодить Коллину, будто родному. Работая, он как-бы, между прочим, рассказывал о себе, рекоммендовал вина, давал другие полезные советы.
- Английский хлеб - барахло. Особенно "нарезанный". Ты же любишь Камамберт - его надо есть только с французской булкой! - поучал он меня. - Обратите внимание на круасаны. Эти, в упаковках по десять очень даже ничего и совсем не дороги. Вы, конечно же, знаете, что перед едой их нужно разогревать. Тогда круасан просто тает во рту.
Старик Джон, и Коллин, каждый по-своему, были хорошим начальством. Они ревностно следили за соблюдением на объекте правил техники безопасности. Ни тот, ни другой не разрешал нам таскать тяжести, а если приходилось напрячься, всегда позволял передохнуть. Старик Джон относился к рабочим своей бригады, как к "солдатам", за которых отвечал животом. Коллин, тот просто не мог причинить неудобство живому существу.
Когда мы оставались на сверхурочные, а такое на Курзон Стрит случалось нередко, руководство перенимал некий Джейкоб - "ночной" бригадир, у которого, по всей видимости, было что-то "не так" с головой. С маниакальной целенаправленностью он пытался "уравновесить" чувство ответственности Старика Джона и дружелюбие Коллина в отношении подчиненных. Причем делал это настолько старательно, что иногда мне казалось, будто он действует не от своего имени, а выполняет чей-то заказ. Всех нас поголовно Джейкоб считал лентяями и бездельниками. О чем, как-то раз, заявил во всеуслышание. В своей маленькой речи он также обозвал нас "ишаками с руками". Я не обиделся. Метафора была точной, хотя столь вольное обращение с языком отнють не является общепринятым на британской стройке.
Однажды Джейкоб "попросил" нас перенести с места на место груду деталей строительных лесов. Помимо стандартных аллюминиевых труб и зажимов, там были весьма увесистые куски стального швеллера, которые каким-то образом использовались для укрепления конструкции. Перетаскивая детали, мы с одним из поляков-евангелистов, постепенно вошли в гипнотический транс. Вообще-то поднять какую-нибудь трубу совсем не трудно. Другое дело носить железо в течение нескольких часов, после того, как отпахал полную смену. В разгар работы моему напарнику привиделись ангелы, а я оказался на пляже в Одессе двадцатилетней давности.
На следующий день мы с трудом приковыляли на работу. Ноги не очень-то слушались привычных команд, руки вообще отказывались подниматься. В ответ на любое движение, просто на мысль о движении, по телу пробегали волны здоровой, мышечной боли. Наш бригадир быстро разобрался, в чем дело. Ох, видели бы вы Старика Джона в эти минуты. Он рвал и метал! Ругался с кем-то, бегал куда-то, звонил. Он даже нас отругал. Сказал, чтобы в следующий раз мы посылали Джейкоба куда подальше. В конце концов, всем "жертвам" экзекуции был подарен оплаченный выходной. Мы с радостью поехали по домам "ловить отходняк", потому что, самочувствие было действительно очень хреновое.
После этого случая сверхурочные не прекратились, но ночной бригадир угомонился. Джейкоб демонстративно перестал замечать нашу компанию. Поэтому вечерние часы, которые, кстати, оплачивались по двойному тарифу, превратились для нас в некий дискуссионный клуб.
Мой польский товарищ придумал для трех бригадиров клички. Старика Джона он называл Дзядек (дедушка), Коллина - Смешек, ну а Джейкоб оказался Крысом.
Харлан Макферсон.
Бывают в жизни такие дни, когда все буквально валится из рук. Хорошо еще, если дело ограничится пролитым чаем, заклинившим замком молнии или опозданием на работу. Еще бывают утра, когда пробуждение не удается с первой попытки. То есть встать, ты встаешь. Ты даже выполняешь несложную программу, все эти стандартные процедуры, направленые на поддержание личной гигиены, завтрак и тому подобное. Но мозг упрямо не желает включаться на всю катушку, оставляя тело на попечении рефлексов.
Как раз в одно из таких трудных "утр" я и познакомился с Харланом Макферсоном. Чай был пролит, замочек сломался и на работу я опоздал. Проскочить незамеченным мимо Старика Джона не удалось. Получил нагоняй. "Ладно, фиг с ним, я мету. Как говорится, снова при деле".
На улице, конечно уже рассвело, но в утробе громадного здания весь день горел электрический свет. Тут и там на высоких штативах стояли мощные светильники в желто-оранжевых металлических корпусах. Один из них накренился и рухнул, когда по неосторожности я задел его локтем. Лампа, конечно, разбилась вдребезги, свет погас. Черт.
- Ай-яй-яй, не хорошо, - отчетливо сказали по-русски в полумраке у меня за спиной. Я оглянулся. Там никого не было, если не считать бородатого столяра, который даже не поднял головы. Я твердо знал, что в настоящее время других "русских" кроме меня на Курзон Стрит нет.
- Чу, почудилось. Нужно скорее найти новую лампу или притащить целый работающий светильник, а потом быстренько подмести разбитое стекло.
Лампы бились и перегорали, время от времени, но после опоздания мне не хотелось привлекать к своей персоне внимание Старика Джона. Своим ворчанием он мог достать кого угодно. Я быстро ликвидировал последствия собственной неуклюжести. Разбитая лампа помогла мне собраться. Свет зажегся.
- Теперь хорошо. Как дела? - на этот раз в голосе прозвучало участие. Я обернулся. Бородатый смотрел на меня ясными, как озера Шотландии глазами. В своем рабочем комбинезоне типа "бойлер" он чем-то смахивал на Карлсона. - Меня зовут Харлан Макферсон. Я немного говорю по-русски.
Вот так сюрприз! Оказывается бывает и такое. - Привет. За время жизни в Лондоне я ни разу не встречал русскоговорящих британцев. Одна шотландка, читала "Мастера и Маргариту" в переводе. Это немножко из другой оперы, по-русски-то она не говорила. Но все-таки какая-то информированность не из самого стандартного набора, как то: водка, медведи, Солженицын. Кроме нее, был чудак, который говорил "гомосексуальский свинья" и "мой друг безлимитный". Любопытный набор. Где он такого набрался? И это все. Ей богу, говорящие птицы встречались на моем жизненном пути в несколько раз чаще!
Мы разговорились. Дальше беседа протекала на английском языке. Харлан рассказал, что работал в Москве на строительстве какого-то специального объекта. Он краснодеревщик - элита ремесленного сословия. Таких иногда приглашают из заграницы. Харлан так и не смог объяснить, что за объект они там делали, но пробыл в Москве он долго, больше полугода.
- Мы много ездим, - рассказывал он - Я бывал в Германии и в Амстердаме. Чаще всего мы делаем отделку банков, как здесь. Любят они это, панели из красного дерева, бук, орех. Очень дорого. Очень красиво.
- Дерево? А мне показалось плита, как везде сейчас.
- Как вездее, - протянул он, передразнивая меня. - Не "как везде". Шпон натуральный. Специальная технология. Знаешь, сколько стоят двери в наш конференц-зал? Полтора куска каждая. Не дай бог ошибешься, где или поцарапаешь!
- Ну, а в России тебе понравилось? - надо было срочно менять тему. Своим неуместным пренебрежением к древесно-стружечным материалам я, кажется, задел профессиональную гордость шотландца.
- Да, - мечтательно сказал Харлан, причем снова по-русски. - Да, очень хорошо! Я встретил девушку. Ирина зовут. Очень хорошая. Очень ее люблю.
--
Ну, и где она теперь?
--
В Москве. У меня есть ее рабочий телефон (по-английски), но я не умею ее позвать. Мне что-то говорят в трубке, не понимаю. Слов двадцать по-русски - это все, что я знаю.
Я снова оглядел столяра, на этот раз с большим интересом и немного, если можно так выразиться, по-хозяйски. Среднего роста, коренастый крепыш. Ручищи прямо-таки могучие, но вид добродушный. Волосы вьются (не люблю бритоголовых), бородища густая, настоящая. - Вроде ничего, сойдет для нашей Ирины.
--
Хочешь, давай вместе позвоним, - предложил я после легкой заминки. Нет, вы представляете?! В таком поучаствовать!
--
Поможешь? Идем наверх сейчас. Утром лучше всего. На прошлой неделе в офисах подключили телефоны. Попробуем оттуда позвонить, - Харлан совершенно преобразился. В его спокойных светлых глазах вдруг полыхнули бешенные огоньки.
Ай да Шотландец! Смекалистый. Я знал, что верхние этажи уже полностью готовы принять работников банка. Сам пылесосил ковры, так сказать, начисто. Но мысль сделать парочку международных звонков с любого из нескольких сотен, установленных там телефонов, как-то не пришла мне в голову. А еще говорят, что у "них" плохо развито воображение. Среди моих земляков было нормой считать британцев идиотами.
- А если нас, того, вычислят? - я все-таки немного трусил.
- Минут пять у нас точно есть. Секъюрити такие вещи, конечно, сечет, но мгновенно обнаружить, откуда делается звонок, они не могут. Фильмы смотришь?
Мы поднялись на восьмой этаж. Кругом царила гробовая тишина. Доносившиеся снизу отзвуки работ, не только не нарушали ее, но каким-то образом усиливали ощущение покоя. Будто в материнской утробе или как когда ныряешь в ванну с головой. Ковровое покрытие поглощало звуки шагов. Харлан уверенно вел меня к одному из наиболее отдаленных офисных помещений. Оказавшись внутри, мы первым делом внимательно осмотрели просторный зал, заставленный зачехленной мебелью. Было бы глупо нарваться на кого-нибудь из мебельщиков или электриков. Ряды кресел, в которых никто никогда не сидел, накрытые пленкой письменные столы, молчаливые мониторы компьютеров - все это производило жутковатое впечатление.
- Давай. - Харлан задрал защитное полиэтиленовое покрытие одного из столов. Протянул руку и снял трубку телефона. Обернувшись ко мне, он воровато подмигнул, - Работает, сейчас достану номер.
Пару минут он безуспешно копался в карманах своего комбинезона-бойлера. Я видел, что от волнения у него сильно дрожат руки. Потом, крякнув что-то невнятное в бороду, наконец, выудил записную книжку. - Вот, набираю... Ирина.
Гудки вызова... Алё? Женский голос на другом конце провода. Сразу слышно, что "наш".
- Добрый день, Ирину можно попросить к телефону?
- Минуточку... Алё, это Ирина, - волнение Харлана передалось мне. Ладонь мгновенно вспотела. И в горле что-то заклокотало, от чего мне не сразу удалось заговорить.
- Ирина, вы помните Харлана... Макферсона. Я его друг, приятель... на стройке познакомились. Здесь в Лондоне. Сейчас дам ему трубку. Только вот что, Ирина, отнеситесь к этому человеку серьезно. Я не знаю, что там у вас... но он аж горит, говорит, что любит вас очень... а у нас тут так хорошо. Здорово в Лондоне! Все даю говорить ему.
- Харлан, схватил трубку и пару минут просто мычал что-то нечленораздельное, мол, люблю и все такое. Потом продолжал более спокойным тоном. Я отошел к двери, чтобы не мешать ему, а заодно присмотреть за коридором. Кто-то влюблен и готов совершать безрасудства, а кому-то следует постоять на шухере. Краем глаза я заметил, что мой товарищ что-то пишет в свою книженцию. Хочется верить, что у них все получится!
У этой истории нет начала. Понятия не имею, что помешало Харлану и Ирине согласовать свои планы, когда он находился в Москве. Увы, не могу поведать вам и другое, чем все закончилось. Получил ли сюжет развитие? Что произошло между ними дальше? Не могу сказать, потому что на самом деле это никакая не история. То, что я вам сейчас рассказал, есть ни что иное, как сама жизнь! А в жизни не бывает "начал" и "концов", лишь непрерывное течение. Если вам все же необходимо эффектное завершение, постарайтесь придумать что-нибудь сами. Помечтайте, как если бы вы стояли перед картиной. Итак, где ночевали мишки? Чем займутся они, когда солнце поднимется над верхушками сосен...
Харлан очень благодарил меня за содействие, сказал, что теперь, когда у него есть домашний номер возлюбленной, можно сказать, что "дело в шляпе". Ближе к концу недели он приглашал меня в паб, но я по какой-то причине не смог пойти. А потом его перевели на другой объект, и больше о Харлане Макферсоне я ничего не слышал.
Было еще много "трудных" подъемов и разбитых светильников. Были люди-картины, дивные красочные полотна. Были еще истории без начал и концов.
Стереотипы.
Однажды мы с подругой, англичанкой из хорошей семьи, ждали ее бойфренда. Бойфренд опаздывал уже на двадцать минут, когда я не выдержал и то ли спросил, то ли просто высказал вслух то, что было на уме:
--
Не думал, что джентльмены опаздывают.
Она посмотрела на меня с удивлением, - почему ты решил, что мой друг, джентльмен?
--
Я всегда считал, что леди может проводить время только с джентльменом, - ответил я галантно, и как мне показалось очень на английский манер.
--
ОК, - она улыбнулась понимающе, - но откуда ты взял, что я леди?
Помню, как эти простые слова поставили меня в тупик. Вот так вот и рушатся превычные представления. И откуда только берется эта убежденность, будто все англичане поголовно "леди и джентльмены". Откуда святая вера в их непорочность и природное совершенство? Кто сказал, что "у них" все на высоте, чай ровно в семь, и добро никогда не пропадает? Позвольте рассказать вам еще один случай.
- Двери привезли, - зачем-то гневно рявкнул Старик Джон и широким взмахом руки повлек нас за собой.
- Двери, так двери. Говорят, тяжелая дрянь, - мы без особого интузиазма поплелись за "коммандиром", предвкушая пару часов напряженной работы.
Новенькие двери для бесчисленных офисов банка. Очень много дверей, тщательно запакованых в пленку с пузырьками, чтобы не поцарапать отполированную до зеркального блеска поверхность. И пара десятков специальных, "директорских" дверей под "красный бук" или там "ливанский кедр", один хрен, стружко-плита, тяжелая зараза.
- Несите осторожно. Стоп. Левее, левее, поднимай. Осторожно! Эта дура стоит больше, чем ты в месяц зарабатываешь. На ребро ставьте.
Десяток. Еще десяток дверей, аккуратно складываем. Нельзя поцарапать. Это было, в натуре, "без дураков" тяжело. Тащить такую дверь можно только вдвоем, а веса в ней... И главное, их было очень много. Но мы, конечно же, справились. Скоро все двери заняли свое законное место в подземном гараже-складе, оккупировав довольно обширную площадку неподалеку от входа.
Чего только не было в нашем гараже! Зайди в него, сразу и не сориентируешься. Тонны половых плит, из незаменимой древесно-стружечной плиты с металлическим покрытием, покоились на сосновых палетах. Рядом с ними хранились листы гипсокартона и алюминиевая арматура для возведения стен из этого практичного материала. Тут же был камень. Мешки с песком и цементом. Отдельно штукатурка. А вон и угол маляров - ведра краски, бог ты мой, сколько краски! Керамическая плитка для санузлов. Затем утеплительный материал - стекловата в рулонах. А вот и строительные леса, те самые грязные увесистые железяки, что мы таскали по команде ночного бригадира или другие, такие же.
- Стоп, вчера их здесь не было? Или, подожди, а где двери? Не может быть! Кто-то похоронил двери под тоннами металла. Вот это номер!
Я позвал Старика Джона, но вопреки ожиданиям, тот отреагировал довольно спокойно. Выругался, как всегда и сказал, чтобы я занимался своим делом. Через несколько дней нас все же "попросили" убрать детали лесов. Состояние дверей оказалось вполне сносным, поэтому решение выбросить их в скип созрело у начальства не сразу. Перед тем, как совершить непоправимое, мы еще дважды перемещали партию дверей по гаражу.
Сейчас я ни за что не припомню всех деталей этого происшествия. Хотя об этом ходило множество разговоров. Говорили разное, но главное, я уяснил для себя, что подобные случаи, пусть не таких масштабов, здесь в порядке вещей.
Мда-с, хотите верьте, хотите нет, но пресловутый "человеческий фактор", начальственная глупость и недобросовестность исполнителей - вполне обычное дело в славном британском королевстве.
А сколько еще стереотипных представлений о Великобритании и ее жителях бытует среди нас?! Сколько идеализированных представлений, имеющих очень мало общего с реальностью, имеют самое широкое хождение?! Но, странно, натыкаясь на вопиющее несоответствие между красивым, часто, имеющим литературные корни, вымыслом и безыскусной правдой жизни, я никогда не испытывал настоящего разочарования. Наоборот, с какой-то иступленной радостью я чувствовал неподдельность всего, что происходит кругом.
Дао труда.
В тот день Старик Джон не вышел на работу. Скорее всего, из-за спины. Он частенько жаловался на боли в пояснице.
Все было вроде бы как всегда, и, в то же время, не так. Не было Старика Джона. Мы разошлись по всему зданию в поисках мусора. Было приятно заниматься привычными делами без спешки, и главное, без ощущения на себе взгляда его пристальных, немного сумасшедших глаз. Всех угнетало это постоянное наблюдение. Кроме того, многих из нас раздражала невозможность проявить личную инициативу. Работа сильно напоминала армию, где, как известно, любая инициатива наказуема.
Будучи большим любителем поговорить, я быстро перезнакомился с другими рабочими: столярами, фитерами, штукатурами и малярами. Очень часто я получал от них ценные сведения, так сказать, из первоисточника. Например, я мог узнать о планируемом переносе склада гипсокартона поближе к месту использования или о большой поставке, каких либо материалов. Изредка попадалась еще более важная информация, напрямую касающаяся работы нашей бригады. Узнав что-нибудь интересное, я спешил поделиться новостями со Стариком Джоном. Но чаще всего в ответ слышал лишь ворчание и даже брань. Что поделаешь, Старик Джон не желал, чтобы его информировал какой-то "ишак с руками".
Итак, по большому счету все было "как обычно". Отсутсвие Старика Джона никак не проявлялось до тех пор, пока не привезли скип. Готовый к отгрузке мусор, стальной ковш контейнера и рабочие, иначе говоря, все элементы системы, находились на местах, но дело почему-то не двигалось. Заряженная винтовка была отлично подготовлена к залпу, но нигде не было видно стрелка. Разнорабочие с Курзон Стрит нерешительно топтались во дворе, кто-то курил и даже дремал на солнышке, хотя до обеда было еще далеко.
- Мужики, кончайте херней страдать. Надо загрузить этот, чертов скип.
- Расслабься, Гагарин. Take it easy. Relax, - рабочие, пара негров, поляки и англичане, всего полтора десятка человек, кто равнодушно, а кто весело смотрели на человека в каске с наклейками.
- Господи, вот скип, вот мусор. В чем дело? Чего ждете, специального приглашения с подписью королевы?
Один из черненьких парней хитро посмотрел на русского, - Джон ничего не говорил про этот скип. Никто ничего не говорил. А вдруг не надо грузить? Вот скажут, я первый пойду.
- Нет Джона. Болеет, наверное. Без него не будешь работать?
- Пусть другой, кто попросит. Чего-чего, а начальников тут хватает на нашу голову.
В этом была определенная логика. В другой ситуации подобную мысль можно было бы назвать здравой, но только не в тот раз. Взаимная ориентация всех трех компанентов системы: скипа, мусора и рабочих, была совершенно очевидна. - Все идет в скип, - часто говаривал Старик Джон. В его устах эти слова звучали, как формула бытия.
- А я поработаю, - сказал другой чернокожий рабочий, родом из Танзании, потирая крепкие руки. Давай, Гагарин, только, чур, без надрыва. Спокойненько так потаскаем.
- И я, за работу, - худенький англичанин, Иан, кажется студент какого-то актерского колледжа, ловко спрыгнул с высокой стопки палет. - Пусть, старый хрыч не думает, что без него мир сразу остановится.
Однако большая часть разнорабочих так и не пожелали присоединиться к "партии труда". Забавно, что оба поляка-евангелиста процитировали что-то библейское, как-бы в подкрепление принятых ими решений, хотя решения эти диаметрально расходились по своей сути. - Суета-сует, - пробормотал один из них, и демонстративно удалился вглубь здания. - Христос терпел и нам велел, - сказал другой и пошел работать. Вот она беда философии. Люди используют ее лишь в той мере, в какой способны осмыслить, причем исключительно для оправдания собственных деяний.
Мы отлично справлялись и вчетвером. А когда к работе подключилась еще пара человек, дело пошло совсем на лад. Контейнер быстро наполнялся отходами строительного производства. Люди - было видно, что работают люди, а не какие-нибудь там "ишаки с руками", наконец-то смогли почувствовать себя хозяевами собственных судеб.
Как-то раз у нас с Ианом состоялся разговор. Очень важный разговор, надо сказать. Мы пытались прийти к пониманию своего положения на Курзон Стрит; найти ответ на вопрос: "чем мы занимаемся". Иан был настоящим английским интеллигентом, как и я, случайным человеком на стройке. В каком-то смысле я мог считать его товарищем по несчастью.
- Надо научиться относиться ко всему спокойно, но не равнодушно, ибо равнодушие губительно для души, - рассуждал он, подметая пол размеренными движениями.
- Легко сказать, Иан. Я каждое утро настраиваюсь на спокойствие. Равнодушие, кстати, тоже пробовал. Но когда Старик Джон, или кто-нибудь еще, выкидывает очередной номер, я просто сатанею. Взять хотя бы те двери. Никого даже к стенке не поставили, а надо бы за такое, - должен признаться, что воспоминание о треклятых дверях до сих пор приводит меня в негодование.
- Да, да, судить по законам военного времени, - рассмеялся Иан. - А ведь нам лишнего фунта не заплатят. Могли бы эти двери подешевке раздать или хотя бы замки выкрутить. Зачем выбросили?! Дибилизм.
- Иан, я понимаю, что работка у нас прямо скажем примитивная, но ведь и ее можно делать поразному. Если уж мы тут упераемся, хочется видеть результаты. Разве это не справедливо?
- Стремление к совершенству - одно из основных отличий мыслящих существ от немыслящих. Например, людей от каких-нибудь скотов с руками, хе-хе, - эти слова мой товарищ произнес нараспев, "возздев к небесам указующий перст".
Мы прервали нашу беседу, чтобы наполнить еще один пластиковый мешок мусором.
- Джон просил пропылесосить зал на втором, а ребята сказали мне, что после обеда там начнут строить перегородки из гипсокартона. Ты представляешь, сколько пылищи будет?! Убирать сейчас начисто просто глупо. Я ему намекнул, уж так мягко старался, чтоб не обидеть, а он, как всегда, послал куда подальше...
- Да уж, часто возникает мысль, что им просто необходимо нас чем-то занять. "Рабочий должен работать".
- Это, Иан, мучает меня больше всего. Я хочу приносить пользу, а не заниматься каким-то ананизмом. Даже на этой чертовой стройке, где и без нас разберутся, мы можем что-то улучшить. А можем...
- А можем делать лучшее на что способны, нисколько не задумываясь о результатах, - вдруг выпалил Иан. - Надо мести? ОК, будем мести чертовски хорошо. Так хорошо, как никто никогда еще не мел. Вычистим все до блеска и порадуемся картине всего один миг! Пусть потом опять все загадят. Мы не станем испытывать сожаления. Мы будем работать не для них, а для этого мига чистоты.
- Слушай, ты гений! В сильном волнении, я отбросил лопату. - В этом есть что-то очень тонкое, восточное. Что-то от философии даосов. Вот-вот, ты сформулировал принципы... это можно назвать Дао Труда!
Английский юмор.
Это и не случай даже. Просто шутка. Как-то раз мне пришло в голову такое:
- Добрые вести из Гринвича, - торжественно объявил я при большом скоплении народа.
- Как? Что? Что такое? - посыпались вопросы со всех сторон.
- Точное время без десяти пять. Конец рабочего дня...
Некоторое время спустя мы обсуждали феномен английского юмора. - Давай, Иан, приведи хороший пример, - попросил кто-то из поляков. Иан задумался лишь на мгновение, потом глянул на нас весело, - Шутка про вести из Гринвича - это хороший английский юмор.