Первый Чемпион Игры собирался, как ожидалось, осчастливить мир своим появлением не раньше грядущего лета, ибо формула Чемпионата мира и правила Игры, согласованные четырьмя Гигантами еще осенью, предусматривали розыгрыш аж 550 партий.
...Третий час подряд в пустой аудитории мехмата двое из Гигантов, первокурсники Лева и Славик, сражались в очередной партии Чемпионата.
Играли костями домино по правилам, Гигантами же выдуманным и им лишь одним известным.
Третий из Гигантов, Юзя, которого они дожидались, страдал в соседней аудитории на экзамене по высшей алгебре у грозы факультета Трегубовича.
В открытую дверь на бегу заглянула секретарь факультетского комсомола Мунира Садыкова с 4-го курса, по прозвищу "Мама Мунира".
- Ой, ребята, что вы тут делаете? Сейчас я вас организую, и мы...
Последние слова умчались вслед за ней в гулкий коридор...
Кость на этот раз шла Леве. Толстяк Славик явно проигрывал, хотя, вообще-то по силам они были примерно на равных. Он потел, напрягая огромный лоб, щурил, и без того узкие татарские глаза и старался отвлечь Леву от костяшек разными рассуждениями об изобретаемой им спиральной геометрии, главный постулат которой гласил, что любая линия есть спираль. Идею Славик, похоже, подхватил еще с пеленок у своего отца - доцента кафедры марксистско-ленинской философии Нигматуллина, лейтмотивом любых лекций которого было повторение марксова тезиса о развитии исторического процесса по спирали...
Но, несмотря на отвлекающие маневры, партию он-таки проигрывал.
Мимо аудитории прошел старший преподаватель Гедалье Моисеевич Мендель. Его, как и Маму Муниру, заинтересовали ребята. Разглядев, чем они заняты, он почти сорвался на крик, кривя и без того асимметричное лицо:
- Вы что делаете? Домино - это игра для пьяниц! А вы же интеллигентные люди! Играть в университете в домино?! Лева, я бы посоветовал вам, чем тратить время на эту чепуху, порешайте-ка лучше задачи из Демидовича. Возьмите и подряд проработайте два-три десятка страниц. Как вам не стыдно! Впомните, как вы позавчера "плавали" у меня на экзамене!
И пылая возмущением, промчался дальше стремительной походкой.
Да, было дело! Лева действительно "поплавал", но все же сдал матанализ с первого захода. На "удава", правда, но это было, в общем-то, неплохо. Большинство первокурсников ходили к Менделю по два, а то и по три-четыре раза. И это при том, что тот на экзамене был весьма доброжелателен и просто старался выяснить, а что студент знает? Он даже не обращал внимания, если шпаргалили или почти в открытую пользовались конспектами. Ему, главное, хотелось увидеть понимание предмета студентом, а матанализ - штука трудная... Всего лишь два-три человека из сотни первокурсников получили у Менделя "отл", и Славик - математик милостью Божьей, в их числе... А вон Юзе не повезло - через две недели - пересдача.
Партия закончилась. Выиграл Лева, и счет его в поединках со Славиком сравнялся - 11:11, и предстояло еще играть и играть...
Вскоре они услышали, как открылась дверь соседней аудитории и через коридор донесся смачный голос Трегубовича:
- Юра! Я считаю, что сегодня завысил вам оценку и советую подумать, правильно ли вы выбрали себе профессию. По-моему, ваше место - в балетной школе!
Стокилограммовый Юзя, раскрасневшийся, с одышкой, словно после длинной пробежки, шлепнулся на первую скамейку.
- Ох, заездил меня сегодня Лев Соломоныч!
- И что в сухом остатке?
- "Хор". Но, представляете, когда я готовился, он усадил меня спиною к себе. Я его не видел, и невозможно было даже достать "шпору"... Он все время старается докопаться до твоих слабых мест, все отыскивает, чего ты не знаешь... Лейба, ты когда идешь к Дрынкиной?
- Завтра в 12. Но, говорят, будет Бескакотова.
- Ну я еще успею дать тебе конспекты.
У Левы тоже висел один "хвост" - зачет по истории КПСС. Что делать, если история вообще, а Партии, в особенности, как-то мало его интересовали? И самым противным и даже невозможным делом для него было - конспектировать лекции и материалы к семинарам. Хорошо, что на свете был Юзя, который вел конспекты аккуратно, подробно, чуть ли не каллиграфически и стенографически!
Особое неприятие истории у Левы возникло в выпускном классе, когда в школу пришел новый директор, по совместительству - историк, Иван Михалыч. Это был огромный, громкоголосый, бритоголовый мужик, весьма энергичный, несмотря на преклонный возраст. Поговаривали, что в прежней школе у него было прозвище Император, а в левиной он почему-то стал Циклопом, хотя оба глаза его вроде бы были в порядке...
Каждый урок истории начинался абсолютно одинаково. Циклоп с неизменной указкой в руках быстро входил в класс и начинал колотить ею по столу. Добившись таким образом некоторой концентрации внимания учеников на своей особе, он разражался стандартной тирадой:
- Как вы знаете (а вы ни черта ничего не знаете, ни черта ничего не помните, ни черта ничего не учите, потому что вы все - элементы расхлябанности, разболтанности и распущенности!), в 1812 году Наполеон напал на Россию...
И далее, с помощью какой-нибудь марксистско-ленинской диамато-истматовской формулы, плавно переходил от Наполеона к очередной теме истории советского периода, например, коллективизации сельского хозяйства - "великому перелому"...
Возможно, именно благодаря Циклопу никто из левиных одноклассников не подался в гуманитарии...
Впрочем, как известно, в те поры физики были в почете, ну а лирики - в загоне...
К тому же посреди первого университетского семестра произошел Исторический Съезд Партии, открывший стране прямую и ясную дорогу к коммунизму, который, по Славикиным расчетам, должен был наступить ясным утром 17 октября 1981 года, и Славик, этот ходячий арифмометр, в любой день, не задумываясь, мог точно ответить, сколько же еще дней осталось до этого великого события. Но дело было даже не в будущем коммунизме, провозглашенном съездом, а в том, что Первый Секретарь несколько дней выступал с трибуны с разоблачениями ошибок и преступлений прежнего руководства, и все действовавшие учебники и методики по истории Партии сразу же оказались неправильными. И когда кто-то иронически спросил на семинаре у преподавателя Цоя Вениамина Ивановича, как теперь быть, тот лишь растерянно пробормотал: "Знаете, ребята, политика - это дело темное!".
Доцент Анна Никифоровна Дрынкина, считавшаяся одним из лучших преподавателей-общественников университета, уже много лет исходила из того, что советский интеллигент, как высокоорганизованный продукт системы, обязан досконально изучить марксизм-ленинизм, и не поверхностно, по учебникам, а изнутри, по первоисточникам, погружаясь в глубины мыслей великих коммунистов-основателей. Не потому, что учебники были хороши или плохи (попробуй покусись на "Краткий курс", написанный чуть ли не самим Отцом Народов!), а потому, видать, что лично для нее, прилежной ученицы в молодости, обладавшей огромной памятью, позволявшей даже на шестом десятке лет наизусть цитировать целые страницы из Великого Вождя, и ничем другим в жизни не занимавшейся, это было единственно правильной методикой и единственно необходимым знанем единственно верного учения. "Коммунистом можно стать только тогда, когда обогатишь свою память...", и т.д., и т.п...
А провалился Левик так.
Около месяца назад забрел в университет перед семинаром Дрынкиной четвертый из Гигантов домино, Янкель, левин одноклассник, а ныне - студент-медик. Он тогда клеил смешливую блондиночку Аллочку Мурикову с левиного курса и с переменным успехом добивался ее расположения. Янкель остался на дрынкинский семинар, уселся рядом с Аллочкой, развлекая и смеша ее анекдотами "Армянского Радио". Дрынкина, естественно, заметив нового студента, заинтересовалась, откуда он, и почему появился лишь посреди семестра. Янкель представился неким Куланбатыром Бибиходжаевым, якобы только что переведенным из областного вуза. И Дрынкина, то ли просто желая проверить подготовленность товарища Бибиходжаева, то ли из интереса к уровню провинциальной педагогики, стала гонять Янкеля по изучаемому материалу. Как ни странно, он отвечал ей бойко и, в основном, впопад, видать историки КПСС в мединституте тоже не дремали. И тут она его вопрошает:
- А как, товарищ Бибиходжаев, вы думаете, как думал товарищ Ленин по... (какому-то там поводу)?
- А как ВЫ думаете, как Я думаю, как думал Ленин? - получила она наглый вопрос на вопрос. От неожиданности аудитория грохнула. Дрынкина полиловела и со своей седой прической стала похожа на свеклу, облитую сметаной. Янкель же повернулся и спокойно ретировался из аудитории.
Дрынкина, к ее чести, сдержалась и, как ни в чем не бывало, продолжила занятия. Но через несколько дней на большой перемене она заприметила Леву, дружески общающегося с Янкелем, в очередной раз прибежавшим в университет в свободную минуту повеселить свою Аллочку. И, похоже, Дрынкина на Леве отыгралась. Она гоняла его по всем работам Ленина за этот семестр, и зачет он не сдал, ибо не изучал их, неинтересно было. "До тех пор", - твердила Дрынкина, - "пока вы не выучите все работы товарища Ленина, я вам зачет не поставлю!"
Но завтра, говорят, будет принимать старший преподаватель Бескакотова, с ней, говорят, полегче.
***
До самого вечера Лева балдел над юзиным конспектом ленинской статьи "О праве наций на самоопределение" и не мог понять ленинскую логику. Если Ленин за право наций на самоопределение, то почему он не желает его для поляков? Если против, то почему всего несколько лет спустя, после победы Октября, при Ленине же, Польша стала независимой? Аж голова начала болеть...
В семь вечера начинались музыкальные передачи Цейлона. Лева отбросил тетрадь и включил приемник. Этот аппарат он сам модернизировал, использовав все лучшее, что рекомендовал журнал "Радио": добавил усилитель высокой частоты и высокостабильный транзитронный гетеродин. И потому Цейлон у него шел чистейше, прямо, как из студии.
И вот, началось!
Первые полчаса бацали роки Элвиса, а потом - до позднего вечера - в программе был сплошной Дюк, и, зная об этом, Янкель заранее притащил к Леве для записи свой "Днепр-11".
Лева записывал, слушал и подпевал: "Трам-там-трам-там! Дюк плэйс! Трам-там-трам-там! Дюк плэйс!". И пританцовывал. Надо было только исхитряться менять пленки именно между номерами, чтобы ничего не пропадало.
Янкель привалил, когда на втором часу концерта играли томную и тягучую "Разочарованную леди".
Открытая тетрадь попалась ему на глаза.
- А, это ты изучаешь дрязги между Лениным и немецкой еврейкой Розой Люксембург, которая почему-то была против независимости Польши? А ты слышал, дед Ленина тоже вроде бы был евреем?.. И, вообще, Левка, вырубай шарманку, поехали в институт! Чуваки стипендию получили, будем обмывать окончание первой сессии.
Лева всю свою стипендию привычно отдавал маме, а потом брал у нее понемногу на карманные расходы. Янкель же, прошедший на санфак с минимальным баллом, стипендию, естественно, не получал. Мамы дома не было - она дежурила у себя в больнице. Лева порылся в карманах, у него было три рубля, еще трояк нашелся у Янкеля. Поехали.
Компания из пяти человек собралась на слабо освещенной площадке посреди кирпичных зданий колониального стиля царских времен, где располагался медицинский институт, он же - крупнейшая клиника. Для начала скинулись по рублю, и Юрка Калантаров побежал в магазин. Сашка Завгородний отправился к чувихам в общагу - добыть чего-нибудь на закус. Через четверть часа добытчики вернулись, и вся компания переместилась на затемненную скамейку за углом ракового корпуса, имея полдюжины бутылок 54-го портвейна, полбуханки хлеба, кусочек вареной колбасы и начатую банку килек в томате. А еще Сашка выпросил у чувих пять граненных стаканов. "Сервис, как в ресторане", - приговаривал он, раскладывая все на газете.
За углом было темно и тихо. Если раковые больные и стонали, то из-за закрытых на зиму двойных рам никакие звуки не доносились. Судя по прихваченным ледком лужам, температура была минусовая, и небо было по-зимнему прозрачное, глубокое и изобильное на звезды и созвездия...
Разлили по первому стакану. Самый старший, Ашот Карамян, из дембелей, авторитетно взял на себя обязанности тамады.
- Друзья мои! Один мудрый человек сказал своему сыну: "Ты должен учиться. Учиться, учиться и еще учиться". И мы с вами, друзья мои, учимся, учимся и учимся. Хотя иногда и мучимся. В свете нового дня не дает мне желудок покоя. Денег нет у меня. Жизнь, ты знаешь, что это такое? Но сегодня мы, дорогие мои, преодолели первый рубеж на пути к благородному поприщу врача, которое даст Бог, принесет нам уважительный достаток. Мы закончили первый семестр и сдали первую сессию. Так выпьем, друзья мои, за то, чтобы и остальные одиннадцать барьеров мы преодолели с легкостью джигитов!
И стаканы опустели.
Вторым говорил Сашка. Он был из суворовцев и потому по-офицерски краток:
- Господа, предлагаю выпить за наших девушек! По традиции, русские офицеры пьют стоя. Ура!
И под общее "ура!" второй стакан ушел.
Разлили по третьему. Леве стало тепло и весело, хотелось петь.
- Давайте я скажу! Посмотрите на небо. Посмотрите, какое оно ясное. Разве летом мы можем увидеть столько звезд? Столько созвездий? Поглядите туда (он показал в направлении голых веток какого-то дерева) - там виден Орион, а прямо над головой - в форме буквы "М", такой неровной, - Кассиопея. - (В его памяти во-всю заработали первичные знания по "щеглогике", в просторечии - астрономии, названной так Славиком в честь профессора Щеглова, директора обсерватории, где тот читал им лекции.) - Так давайте же выпьем за то, чтобы небо над нами всегда было таким ясным!
И третий стакан ушел. Вместе с ним закончились кильки и колбаса. Да и бутылки опустели.
Лева стоял среди медиков, обсуждавших какие-то свои, неинтересные ему проблемы и сплетни. Кассиопея то плыла в сторону Ориона, а тот - к ней, то они разбегались. Вспомнился чей-то стишок: "В разбегающейся Вселенной (если это действительно так?) как чувствуешь ты себя, обыкновенный человек-простак?". Восходила полная луна.
К нему подошел Сашка: "Давай еще рубль, добавим по последней".
Сашка с Юркой собрали пустые бутылки и пошли в какой-то ночной дежурный магазин. Вернулись с двумя бутылками водки. Сашка деловито разлил первую бутылку и наломал оставшийся хлеб на десять кусочков, приговаривая: "Есть еще масса закуса".
Леве совсем не хотелось пить водку, особенно, после портвейна, но Янкель произнес какой-то очень путанный, но не менее вдохновенный тост за что-то такое, от чего ну, никак, нельзя было отказаться, и Лева, давясь, проглотил содержимое своего стакана.
А потом тост был юркин, он уже не отпечатался в левином сознании, просто Лева, как автомат, затаив дыхание, влил водку в себя и быстро зажевал последним кусочком хлеба.
- Ладно, друзья мои, хорошо время провели. Пойду спать, - сказал Ашот и, собрав стаканы и пустые бутылки, поплелся к общежитию.
Четверка студентов двинулась по темным аллеям институтского парка на выход. Было ужасно весело.
Юрка, хрипя "под Армстронга", рычал на весь парк:
Дарит ве-чер
Нам прохла-ду,
Жизнь студен-та -
Просто кайф!
Я иду с то-бою
ря-дом,
Напева-я
"Мэкки-найф"...
Остальные изображали джаз-банду:
Янкель подвывал, имитируя саксофон.
Сашка блямкал губами, словно ф-но и чухал, как бы кисточками по тарелке.
А Лева выл трубой великого Сатчмо!
...Брели по улице Карла Маркса в сторону университета.
У магазинчика на углу Жуковской и Карла Маркса разгружалась хлебовозка. Один лишь вид источающих пар буханок вызвал у ребят зверский голод, и Юрка купил у грузчика, орудовавшего поддонами с хлебом, буханку. Ее тут же жадно разодрали, и хлеб почти мгновенно исчез.
Жуя горячую горбушку, Лева заметил Володьку Вайнштейна с физфака. Тот стоял на противоположном углу перекрестка под фонарем и, похоже, кого-то ждал. Поскольку кроме него самого, хлебовозки и шумной подвыпившей компании на перекрестке больше никого не было, он, естественно, обратил на нее внимание и, узнав Леву, подошел.
- Привет! Вы откуда?
- Из мединститута. Что вам надо?
- Шоколада! Подари рубль!
Оставался последний рубль, но у Левы на душе было привольно и весело, и ничего не жалко. Он протянул рубль Володе. Тот поблагодарил и возвратился на свой прежний пост.
И тут Лева мгновенно протрезвел. Он увидел, как Жуковскую, постукивая каблучками-гвоздиками, пересекает Она. И Она подходит к Вайнштейну, и этот Вайнштейн, подлюка, обнимает Ее, целует, и Она целует его, и парочка обнявшись, удаляется в сторону зоопарка...