Аннотация: Он шел к метро и размышлял, чем бы заняться в столице в неожиданно образовавшиеся дополнительные два-три дня.
Часть 8, серия 19
МОСКВА
Резким междугородным звонком в коридоре надрывался телефон.
Лева, мутным спросонья взором, взглянул на светящийся циферблат часов. Половина шестого. Спятили они там, что ли? И побежал к телефону.
--
Лев Григорьевич? - донесся до него сквозь трески и замирания голос "генеральной секретарши" Веры Викторовны, - Вы? Сейчас с вами будет говорить сам Никодим Георгиевич!
В трубке щелкнуло и до него издалека донесся характерный "бабский" тембр голоса Самого: "...до обеда отгрузишь, кровь из носу, а то мне по этой самой жопе таких надают! Все! Иди!" И, уже громче, чище - в трубку: "Алло, Лева! Значит так? У тебя когда командировка заканчивается? - Завтра, говоришь, в среду? - Нет, не получится. Сдавай, к е.. матери, билет и оставайся до конца недели. В выходной вернешься. Я тебе все продлеваю. Если деньжат надо, подбросим телеграфом. - Как зачем? Затем, что в пятницу в главке у Гниломедова совещание по пластмассовой проблеме, она тебя касается, все узелки в твоих руках, а я тебе в качестве тяжелой артиллерии еще Наум Лазарича пришлю. Будете отстаивать наши интересы. Все. Как говорится, цели ясны, задачи определены. - Никаких разговоров. Поменяешь билет, ты - парень шустрый. Сможешь, сможешь! Вперед!".
Лева вернулся в так называемый "директорский" двухместный номер, доставшийся ему за частное подношение - три кило узбекских помидор, Люсе, перманентно нетрезвой бабенке, заведовавшей гостиницей - пятикомнатной квартирой в служебном доме. Люся была баба добрая, особенно, после презентов, но очень несчастная - старший мальчик ее болел лейкемией, следствием лаборантской юности мамаши на реакторе, и потому Лева, да и другие сотрудники их фирмы, останавливавшиеся в этой гостинице, подвозили ей для ребенка южные витамины...
Проблемы, однако, возникли! И так уже полторы недели, как в поездке, сильно хочется домой. Да и как перед новым годом, за три дня до вылета обменять билет?
Он заторопился в ванную - скоро подымутся красноярские мужики, надо успеть спокойно принять душ. Да и кухня тесновата.
В этот раз две большие комнаты гостиницы занимали четыре супружеские пары из дальневосточного города Партизанска, прибывшие в столицу для отоваривания. Как они попали в служебную гостиницу закрытого института, было, похоже, их и люсиной тайной. Но чем были хороши партизанцы, они практически не пересекались с остальными жильцами, продолжая жить в Москве по своему сильно сдвинутому времени. Они появлялись в гостинице около полуночи, когда даже самые неугомонные сибиряки, отужиновшие привезенным техническим спиртом под консервы "Килька в томате", вдоволь отшумевшие возле телевизора с его футболом или хоккеем, сотрясали закрытые дубовые двери своих комнат могучим храпом...
Партизанцы же с партизанками занимали освободившуюся кухню, и, судя по горе мусора, дополняющей к утру наваленную красноярцами, ужинали, негромко обсуждая свои деловые вопросы: деньги, очереди в разных магазинах, переклички и добытые товары. Иногда вполголоса ругались. И лишь под утро, уходили спать до полудня - мальчики в комнату налево, девочки - направо.
Лева же, живший единолично, как "белый человек", в "директорском" номере, торопился управиться со своими ванно-кухонными делами до семи, чтобы к подъему сибиряков уже выметываться на широкие московские просторы.
Так было и на этот раз.
Он шел к метро "Октябрьское поле" и размышлял, чем бы заняться в столице в неожиданно образовавшиеся дополнительные два-три дня. Ну, хорошо, в пятницу - совещание в главке, но это - часа два, а то и меньше. Гниломедов терпеть не может дебатов. Надо потратить сколько-то времени на обмен билета, но это дело такое: или выйдет, или не выйдет, но очередь займет часа два, на этот счет опыт большой... Что еще?
Может, позвонить Епифанову насчет семинара, он у них в академии по четвергам, и не раз старик предлагал Леве устроить доклад... Все в голове, готовиться не надо. В принципе, отчего бы и не попробовать?
Людская река, стекшаяся с ближайших к метро улиц, внесла Леву на станцию и втолкнула в поезд, понесшийся к центру.
***
- А ты здесь откуда? Почему не уехал, ведь мы все подписали? - вопрошал Леву куратор, Боря Самсонов, жуя бутерброд.
В комнате, куда вошел Лева, было пусто - никого, кроме Самсонова с его бутербродом. Из окна сквозь грязную метель, перемежающуюся с дождем, виднелся профиль Железо-бетонного Феликса, а левее - угадывалось здание "Детского мира".
- А ты что, не слыхал о послезавтрашнем совещании по пластмассе у Гниломедова? Меня заставили остаться. Еще Малкин подъедет.
Боря свободной левой рукой перелистал перекидной календарь. - Да нет, ничего не записано. Странно! Это когда же его назначили? Ведь подготовить надо.
- А где весь народ?
- Как где? В поле! Отвалили в главное здание, на Китайский, там сейчас новогодние заказы выдают. Мой-то мне Славик принесет, а меня здесь на атасе оставили, вдруг что понадобится. О! Погляди, приказ любопытный! - Он протянул Леве бумагу.
Приказ за подписью министра гласил о том, что комсомольская организация министерства в составе 16 членов ВЛКСМ фактически прекратила деятельность и давно не проводила собраний, поскольку комсомольцы на них не являются. Далее министр грозился принять по отношению несознательных комсомольцев административные меры.
- Однако! - подумал Лева.
Зазвонил телефон. Борис, как раз доконавший свой бутерброд, схватил трубку:
- Центральный аппарат слушает. Самсонов на проводе! - Да, Анатоль Иваныч, будет сделано. Разыщу и займусь! Так точно!
И положил трубку.
- Это он тебя, Лева, приказал разыскать и срочно подготовить совещание. Ну, я не стал ему, разумеется, говорить, что ты здесь, надо же нам фору иметь, правильно?
- Конечно! И вообще, пока здесь тихо, я бы хотел сделать несколько звонков.
- Звони, какие проблемы?
Хорошо все-таки было иметь вызов в министерство! Здесь тебе и междугородный телефон, и, в перерыв, прекрасная столовая, и бесплатный автомат с газировкой (летом вещь очень даже полезная) и, извините, чистый клозет - пойди, поищи его на Дзержинке! И все - от приятельства с Борей. Позвонишь ему: "Боря, еду в Москву, сделай вызов!", и через час директор фирмы получает телеграмму от начальника главка. А если уже приехал без вызова, то Боря выносит тебе письмецо за подписью какого-то министерского начальника, и сразу идешь с этой цидулей в бюро пропусков, получаешь на ней заветный штампик, и вот, Москва перед тобой, со всеми удобствами! Небескорыстно, конечно, все это Боря делает - то дыньку ему подкинешь, то клубничку, то еще что, смотря по сезону. А с другой стороны, за годы завязались с Борей приятельские, почти дружеские отношения, к взаимной пользе...
Первым делом Лева позвонил Фриде на работу, и стал объяснять ей, что задержится почти впритык до нового года. Следующую пару минут он молчал, выслушивая ее реакцию, а потом до Бориса доносилось лишь: "Ну что я могу сделать? Так надо, Приказали"...
- Ну что, врезала она тебе? - хихикал Боря.
Второй звонок был на фирму, главному инженеру КБ, Польскому, по прозвищу Рыжий, присвоенному ему, согласно народной традиции, по естественной причине.
Рыжий проинструктировал Леву по поводу основных задач и целей на совещании, насчет главных акцентов и допустимых уступок. Лева и сам все это прекрасно знал, более того, многое было сформулировано лично им и внедрено, нередко с большим сопротивлением, в рыжую голову начальника. Но он терпеливо выслушивал - начальство должно быть уверено, что бразды управления в его руках. Потом Рыжий сказал, что Наум прилетает сегодня в Домодедово в восемь вечера, и неплохо бы его устроить где-то. А в конце добавил: "Ты там с Гниломёдиком поаккуратнее, пожалуйста". И Леве вспомнилось, как перед отъездом Польский его инструктировал у себя в кабинете по поводу нового замруководителя главка: "Он, мол, говорят, большой антисемит!".
- Пусть Наум Лазарич позвонит мне из аэропорта, я постараюсь что-нибудь сделать, - ответил Лева. И, попрощавшись, принялся названивать Люсе, что было бы неплохо, мол, подселить к нему в номер до конца недели приезжающего начальника. Люся, как и ожидалось, согласилась сразу, но намекнула, чтобы это было тайком от Зязина, институтского начхоза. Это означало, что наумовская двадцатка пойдет прямо в ее карман...
Потом Лева позвонил в Академию, Епифанову. Он напомнил полковнику о давнем приглашении выступить перед офицерами на семинаре с тем, чтобы это выступление стало возможной первой ступенькой к соискательству на степень кандидата технических наук. "Перезвони через час, - ответил Епифанов, - мне надо согласовать в инстанциях".
Боря, тем временем, нашел папку с бумагами по пластмассовой проблеме, и начал сочинять решение совещания. Лева присоединился к нему.
Появились нагруженные пайками работники главка. Тут же развернулись товарообменные операции: икорку - на мясо, сыр - на гречку. И даже Леве перепало. Великий человек - экономистка Самойленко, старушка, носившая на подпись начальству квартальные премии, предложила ему забрать пару пачек гречки и два кило мяса, ей, мол, не нужно. Лева с благодарностью взял, сунул мясо в холодильник, гречку в портфель. Самойленко симпатизировала Леве, никогда с пустыми руками не привозившему ей бумаги на премию. Пудовыми картонными коробками нагружал Коган, начальник планового отдела: дынька, клубничка, помидорчики, виноград или еще что - по сезону...
Лева присоединился к Боре Самсонову, и черновик решения начал "обрастать мясом". Дело шло к концу. Невидимый противник - пластмассники лежал на обеих лопатках и удовлетворял все требования Левиной фирмы! Лева смеялся в душе - любопытно, а во что превратиться это решение в пятницу, когда с противником встретимся лицом к лицу?
Боря выскочил с черновиком в машбюро, а когда вернулся, Лева разговаривал с полковником Епифановым: "Обязательно, Александр Андреевич, не волнуйтесь, не опоздаю. Вы ведь меня знаете! И потом, я же очень заинтересован!"...
- Ну, и что твой полковник? - поинтересовался Боря.
- Вот, в четверг докладаюсь у них в академии. А потом он надеется протолкнуть меня в соискатели.
- Да, что-то ты с диссером не торопишься, я бы на твоем месте, с твоим материалом...
И зашептал Леве:
- Знаешь, наш новый, Анатоль Иваныч твоей тематикой недавно лично интересовался. Ты бы с ним поговорил, я считаю, он бы дал "зеленую улицу" на Госпремию. Конечно, если его включить, он мне тогда об этом намекал. Ты подумай. Вот мы готовим сейчас обобщающий доклад на весеннюю конференцию в Челябинске, ты пишешь о сути проблемы, я об ее организации, правильно? Так надо и Гниломёдика в авторы! Подумай! Ведь вы такую полезную для обороны страны задачу вытянули! В самый раз на Госпремию! Подумай, поговори там у вас с начальством. Убеди их, а потом раскрутим! А, Лева?
- Да, да. Конечно, надо поговорить...
И он собрался на выход, пора было заняться обменом билета.
***
От главка до агентства Аэрофлота пришлось прохлюпать несколько десятков шагов по отвратительной каше из подтаявшего снега. Лева никогда не задумывался о размерах помещения кассы - оно всегда бывало набито, и даже снаружи обычно толпились люди. Но сегодняшняя утренняя слякоть, дождь вперемежку со снегом загнали всех внутрь - в сырое подванивающее шумное тепло. Лева занял очередь в одну из касс, достал из портфеля "Новый мир" и углубился в чтение статьи известного критика, которого любил за остроумные, хотя и осторожные, но колкие намеки в адрес писателей-"деревенщиков".
Прошло с полчаса, и взглянув в сторону кассы, Лева понял, что стоять еще долго, может, действительно, все часа два. Хорошо, хоть чтивом запасся!
И он опять углубился в журнал. Вдруг кто-то взял его за локоть. Лева поднял глаза и увидел радостную физиономию Додика Шумского, москвича, часто бывающего на левиной фирме.
- Какие люди! Левка, у тебя что, проблема с билетом?
- Поменять надо. Главный, скотина, заставил в Москве задержаться на три дня из-за совещания. Кстати сказать, по вашим делам. Вот и стою, надеюсь обменять.
- А, ну хорошо. А я вот пришел за билетом для Ганюшкина. Мне оставили. Знаешь Ганюшкина? Ну вот. Принесу ему билет, а потом пойдем вместе к генералу Свербицкому подписывать решение о переносе "Стрельца" на полгода. И все станет о,кей! Годовая премия... и лично Давиду Григорьевичу - за обеспечение выполнения плана! Ведь план, на самом деле, выполняет тот, кто его корректирует! Я все могу! Что бы они делали без Додика Шумского? Давай свой билет, я сейчас тебе все сварганю.
И, схватив билет, Шумский мгновенно растворился в толпе. Вернулся он минут через десять, радостно сияя и протягивая Леве деньги.
- Полдела сделано! Билет я сдал!
Левино лицо, судя по всему, изобразило такое недоумение, что Додик начал оправдываться:
--
Да ты не боись! Улетишь, когда надо! Раз Шумский тобой занимается - не боись! Я все могу! Увидишь, будет о,кей! Пошли! Мне сейчас надо к "Метрополю".
Они спустились в метро и, проехав остановку, вышли на Горького.
--
Подожди пять минут, - приказал Додик, и Лева остался посреди тротуара, чуть ли не по щиколотку увязая в каше из мокрого снега. Додик отсутствовал не пять минут, а чуть более того, но не намного, и вернулся со связкой из нескольких одинаковых картонных коробок.
--
Теперь двинули на Пушкинскую, в театральную кассу, - тараторил Додик. - Я взял в "Метрополе" их фирменное печенье, здесь у меня шеф-повар знакомый, я его жену устраивал лечиться к профессору Гутману, невропатологу. Знаешь, наверно. Лауреат государственной премии, в четвертом управлении работает. Ну а муж ее, шеф-повар, мне всегда печенье это фирменное продает. Женщинам нравится. Секретаршам особенно. А здесь в театральной кассе на Пушкинской у меня кассирша знакомая. Тоже это печенье любит. Я ей сейчас продам коробку печенья, и мы возьмем билеты. Кстати, может, хочешь куда-то пойти? У меня в портфеле лежат билеты в "Маяковку" на "Леди Макбет". Мой сосед там администратором работает. Знаешь, Наташка Гундарева классно играет, мы с женой как-то ходили! Не хочешь? Зря! Ладно, в другой раз устрою тебе культурно-массовое мероприятие, только ты предупреди заранее, что хочешь посмотреть. Я все могу! Вот сейчас возьмем билеты в Большой, в Малый, на Бронную, Таганку... А, еще меня просили в Вахтангова! Чуть не забыл! Стареть начал. Что-то не то иногда с Давидом Шумским происходит! Ну вот, а послезавтра... Тебе же через три дня улетать, правильно? Вот послезавтра я возьму театральные билеты, пойду с ними в "Аэрофлот" и тебя обилечу! Не боись! Шумский все может! Все будет о,кей!
Под гипнозом этой нестихающей хвастливой болтовни Лева, не замечая ни слякоти, ни холода, прошагал с ним до Пушкинской площади. Здесь, возле припорошенного снегом, но все равно избыточно черного даже для правнука эфиопа, грустного Солнца русской поэзии, Давид вновь оставил Леву дожидаться, а сам на четверть часа исчез в театральной кассе. Появился он, как всегда, радостно сияющий, размахивая большой пачкой билетов в полиэтиленовом пакетике. Две метрополевские коробки с печеньем, судя по всему, остались в кассе...
- Печенье возьмешь, Лева? Домой на новый год привезешь! Возьми коробку. Всего три рубля! Ты где за такие деньги купишь? Фирма ведь! Бери, бери! О! Я тебе к самолету еще наборчик приготовлю. У меня сестра в универсаме работает. Салями хочешь? А сыр швейцарский? Я тебе приготовлю!
Уговорил-таки! Хотя Леве было крайне неловко. Давид, если приезжал на их фирму, то, в общем-то, не к нему. У него бывали дела с другими разработчиками, подразделениями. Но по всему КБ шла слава о том, что Шумский никогда не ездит с пустыми руками...
Додик приказал Леве через три дня в три часа ждать его на станции "Площадь Свердлова" возле бюста великого революционера и нырнул в метро.