История, о которой пойдет речь, давняя. Но, как мне кажется, всплыла она в моей памяти в преддверии шестьдесят пятой годовщины победы над нацизмом не случайно. Во всяком случае, мне совершенно ясно, что в полной мере осознать цену, которую заплатили за нее воины бывшей Красной Армии, внесший основной вклад в ее достижение, можно лишь тогда, когда все мы, и пережившие те страшные годы, и люди, для которых война - это лишь история, будем до мельчайших подробностей знать, как воля к победе не только возносила, но и перемалывала людские судьбы. Именно поэтому я и решился поделиться с читателями одной из таких историй. Историей об еврейском счастье.
Знаю я ее еще с тех далеких времен, когда рос в заштатном восточносибирском городке Канске. Семья наша, заброшенная туда эвакуацией из белорусского г. Витебска, снимала часть комнаты в однокомнатной квартире. Хозяйкой ее, была украинская еврейка, тетя Женя. С мужем они были сосланы в Сибирь в самом начале тридцатых годов из маленького украинского городка Шепетовки, только за то, что держали маленькую парикмахерскую. Мужа ее, работавшего в Канской артели инвалидов парикмахером, в 1937 году осудили за шпионскую деятельность к высшей мере наказания, к расстрелу.
У них была два сына. Марк родился в 1922, Борис в 1925 году. Все годы, что мы жили у нее на квартире я знал, что Марк воевал. Уже в первые дни войны Марк, студент второго курса Киевского торфяного техникума готовившего инженеров-торфяников, ушел на фронт. Прекрасно помню фронтовые фотографии широкоплечего сержанта. На груди его висели многочисленные награды.
Последние письма от Марка пришли в начале 45-го. И дальше, тишина. Ни похоронки, ни извещения об его пропаже без вести тетя Женя так и не получила. Писала командиру части, где служил Марк, но ответа не дождалась. Говорила, что он пропал без вести. А то, что ее никак не известили, относила за счет неразберихи, свойственной войне. Таких случаев тогда было не мало.
Так продолжалось до начала 1949 года. Но однажды, мама, решившая посмотреть, нет ли нам писем от моего старшего брата, курсанта военного училища, вытащила из ящика конверт адресованный тете Жене. Письмо было от какого-то незнакомого человека.
Когда тетя Женя открыла конверт, ей стало плохо. В конверте находилось письмо от Марка. Помню, как из носа у нее потекла кровь. Мама прикладывала лед, но кровь хлестала и хлестала, заполняя белый эмалированный таз. Меня выгнали из дома, а когда я вернулся, тетя Женя, белая как снег лежала на кровати. Рядом сидел врач. Встать она сумела только на третьи сутки. А потом, потихоньку стала рассказывать о том, о чем не знал никто.
Да, два года она думала, что Марк пропал без вести. Но вдруг, в начале зимы 1946 года в парикмахерскую зашла пожилая женщина, сказавшая, что ищет Евгению Семеновну Кришталь. Она работала обходчицей путей на железнодорожной станции Филимоново, что от города Канска в 80 км. И однажды во время обхода, увидела между рельсами бумажный треугольничек, напоминавший солдатское письмо. Она его подняла. На нем карандашом была написана просьба к тому, кто найдет, переслать его Евгении Семеновне Кришталь из парикмахерской, что на колхозном рынке города Канска. Эта была записка от Марка, где он сообщал, что жив, но арестован и его с товарищами везут куда-то на Восток.
Потом Марк рассказал, как ему, по всяким признакам, удалось примерно рассчитать, когда его поезд будет в районе Канска и сквозь щелку в люке протолкнуть свою записку. Как она уцелела уму непостижимо. Он на это и не рассчитывал. Ведь была зима. Треугольничек просто могло сдуть с насыпи или засыпать снегом. Но бывают в жизни и такие невероятные случаи. Да и женщина эта, оказалась добрым и отзывчивым человеком. Не доверив свою находку почте, она нашла время, чтобы съездить в Канск и передать записку из рук в руки. Потом она не раз приезжала к тете Жене, но мы об этом ничего не знали. И впервые я ее увидел лишь тогда, когда Марк вернулся с Колымы.
Тетя Женя после этого долго ждала письма, но безрезультатно. И все эти годы она, у которой был муж был сослан на поселение в Сибирь, а в 1937 году осужден и приговорен к ВМН, и знавшая не понаслышке, что такое жизнь и права ссыльного, боялась рассказать об этом нам, очень близкой ей семье. Мало этого. О том, что произошло с Марком, она даже не рассказала его брату Борису, студенту Томского института инженеров железнодорожного транспорта. Так, ничего не узнав о судьбе брата, Борис и ушел из жизни в 1948 году, попав под колеса ремонтного поезда на уральской станции Миасс, где работал после окончания института.
В письме, пересланном освободившимся лагерным товарищем, Марк написал, что осужден на десять лет без права переписки и находится на Колыме. Была тогда такая статья в Уголовном Кодексе РСФСР. И опять, два года ни одного письма. Потом, где-то за год до смерти Сталина, от него пришло уже настоящее, но очень скупое письмо. Марк писал, что поскольку он хорошо работает, то есть надежда, что срок его заключения сократится на два года. Потом письма от него стали приходить чаще. С этого времени вся жизнь тети Жени стала одним ожиданием ожидания возвращения сына. Да и не только тети Жени, но нашей семьи. Все прекрасно понимали, что жить дальше у нее просто невозможно. И отец начал строить собственный дом.
Вернулся Марк зимой 1951 г. Картина этого момента у меня и сейчас перед глазами. Где-то под вечер, когда мы ужинали на кухне, в сенную дверь кто-то громко постучал. Не помню, кто пошел открывать, но помню, как дверь распахнулась, и вместе с клубами морозного воздуха в кухню вошел высокий человек, в черной, с опущенными ушами шапке, черной телогрейке и черных ватных штанах. Все застыли. Тетя Женя, бывшая в этот момент в комнате, вошла на кухню, схватилась за голову, а Марк, протянув руки, подошел к ней на коленях и прижался лицом. Даже на коленях он был выше своей матери.
После десятилетней разлуки, выживший на войне и в Колымских лагерях, вернулся тридцатилетний сын, которого она восемнадцатилетним студентом второго курса провожала после летних каникул в Киев. Что это значило для матери, незадолго потерявшей младшего сына, легко догадаться. Но словами передать ее чувства в тот момент, мне не по силам.
О том, что пережил Марк за эти годы я узнал гораздо позже. Конечно, не все от него. Все- таки он был меня на целых 16 лет и особо близких отношений между нами не было. Поэтому, картина, которую я буду излагать дальше, складывалась из его разговоров с моими родителями и с моими старшими братом и сестрой. К тому же, до поры своей реабилитации в 1955 году он по понятным причинам, не всеми подробностями склонен был делиться.
Начну с того, что человеком он был очень способным. Среднюю школу он закончил на "отлично". Но прекрасно понимал, что сыну расстрелянного врага народа мечтать о поступлении в университет или в институт, бесполезно. Поэтому из Сибири он уезжает в Киев и поступает там в торфяной техникум. К июню 1941 года он как раз окончил второй курс. И к этому времени относятся события, спасшие ему жизнь.
Дело в том, что два года он дружил со своим сокурсником, парнем из Крыма, крымским татарином. И будучи, как я уже сказал очень способным, быстро выучил разговорный татарский язык. Просто было интересно. Началась война и буквально в первые ее дни они получают повестки и уходят на фронт.
В первом же бою Марка осколком снаряда ранило в спину. Я не раз видел этот жуткий шрам. Очнулся он ночью. Было тихо, боя не было. Но и рядом никого, кроме убитых красноармейцев, не было. Целую ночь он пытался выбраться из окопа, но каждый раз, под воздействием жуткой боли, срывался и падал на дно. Наступило утро. И вдруг он совсем рядом услышал женские голоса. Попытался крикнуть, но кроме хриплого стона ничего не получилось. Но его услышали. Второй раз он пришел в себя в крестьянской избе лишь через несколько дней. Как его вытаскивали он так и не вспомнил. Единственное, что он помнил, что позиция его роты располагалась буквально у околицы какого-то маленького села, Лежал он на кровати, весь обмотанный бинтами из простынь. Хозяйка рассказала, что его и еще несколько раненных красноармейцев они с женщинами нашли в окопах и разнесли их по домам. Немцев в этом селе не было, так как стояло оно в стороне от больших дорог, по которым они продвигались к Киеву. Продержала его эта женщина три недели. И лечение народными средствами вместе с его природным здоровьем, начало делать свое дело. Он настолько окреп, что уже мог ходить и стал задумываться над дальнейшим. И тут случилось то, что должно было случиться. Ночью в село вошла немецкая часть, а в хате где он находился, неожиданно появились солдаты. Ни спрятаться, ни убежать возможности не было.
Дальше ночь в сарае вместе с еще несколькими красноармейцами, а утром в толпе пленных, на околице села. И встреча с его другом и с несколькими знакомыми по роте. Оказывается, практически все красноармейцы их роты, что остались живы, попали в плен. Ну, а потом известное: комиссары и евреи есть? Какой-то офицер шел вдоль строя и пистолетом указывал на тех, кто подходил под эти параметры. Марк с другом стояли рядом. То, что тот был вылитым татарином сомнений у офицера не было. Затем он взглянул на Марка:
-Jude?
Марк отрицательно покачал головой и на немецком, который знал хорошо со школы, ответил:
Nein? Tartar ( Нет, татарин).
Офицер внимательно посмотрел на него. Надо сказать, что Марк действительно мало походил на еврея. Широкоскулый и курносый он вполне мог сойти за татарина. Он это хорошо знал и это его спасло. Спасло его и то, что свою красноармейскую книжку он потерял в последнем бою. Офицер секунду подумал. А потом, через переводчика, приказал им поговорить на татарском. Они бросили друг другу пару слов и офицера это устроило. Марк понял, что спасся, когда на глазах военнопленных расстреляли несколько человек.
Потом лагерь военнопленных и работа на железной дороге. В лагере они с другом разговаривали только на татарском. Несмотря на нечеловеческие условия, Марк окреп и они с другом решили бежать. Побег удался где-то осенью. Сбежали они втроем, с еще одним солдатом их роты. Но далеко уйти не удалось. Через день они напоролись на немецкую часть. Двое беглецов погибло. А Марк снова оказался в концлагере. Там он сразу стал выдавать себя за татарина, взяв себе фамилию и имя погибшего друга.
Концлагерь находился в Полтавской области. Как мне помнилось все эти годы, лагерь располагался в яме бывшего глиняного карьера. И только тогда, когда писались эти строки, я узнал, что на территории Полтавской области был такой концлагерь, под названием Хорольский. Пробыл в нем Марк до февраля 1943 года. И там, зимой 43-го он вдруг увидел парня, с которым хорошо был знаком в Киеве. Парень это знал, что Марк еврей. И когда услышал его татарское имя удивился, и чтобы спасти свою жизнь сказал, что заявит на Марка лагерному начальству. Марк пригрозил, что убиет его, но парень сказал, что об этом знает не только он, но и его лагерные друзья. Время шло буквально на минуты. Марк решается на побег. Другого выхода просто не существовало. И в эту же ночь ему удается выбраться из ямы, пролезть под колючую проволоку и уйти из лагеря. Уйти, это не то слово. Вокруг лагерной ямы лежали покрытые снегом и освещаемые прожекторами, поля. Поэтому пришлось очень долго ползти, чтобы остаться незаметным. Искать немцы его не стали, справедливо рассудив, что беглец все равно замерзнет.
Как был одет военнопленный, и говорить не приходится. В лохмотья. Остатки солдатских ботинок, надетые на босую ногу и пилотка на голове. Но у Марка хватило сил доползти до леса, где на его счастье он натолкнулся на убитого солдата, у которого сохранились целые ботинки, еле налезшие ему на ногу. До утра Марк, благодаря природному здоровью и молодости, вытерпел. Но поняв, что еще немного и он просто замерзнет, выходит из леса. И как оказалось, буквально напротив едва видневшегося небольшого села. Это давало хоть какую-то надежду на спасение. До села он еле добрел. Ему опять повезло. Немцев там не было. Постучал в ближайшую хату и упал без сил. Только и успел сказать, что сбежал из лагеря. Хозяйничала в доме молодая женщина по имени Клава. Я хорошо запомнил это имя. Как она не испугалась приютить беглеца из концлагеря, мне объяснить трудно. Да Марк об этом как-то и не говорил.
Хозяйка сняла с него тряпье, вымыла в бане, накормила и сказала, что спрячет его в подвале. Мало ли чего... К вечеру Марк почувствовал, что заболевает. У него началось жестокое воспаление легких. Чем его могла лечить женщина? Но могучий организм смог выдержать и это испытание и хоть как-то компенсировать ужасы концлагеря. К апрелю Марк уже был на ногах. От хозяйки и ее подруги он узнал, что где-то, не так уж далеко в лесах, есть партизаны. И Марк решает пойти на их поиск. Но сколько раз он не выходил в лес, партизан так и не встретил. Идти до линии фронта одному, без карты, значит идти на верную гибель. Но он уже был готов и на это.
Тем временем началась весна. Клава занялась своим огородом и Марк, вольно или невольно, начал ей помогать. К этому времени о нем знали и соседи и староста деревни. Несколько раз в село заходили немцы, но крупные части обходили его стороной. И это спасало сельчан. Надо сказать, что в селе было еще несколько, бывших красноармейцев, живших на правах батраков. Называли их по украинской традиции "примаками". И когда в селе появлялись немцы, хозяйки выдавали "примаков" за своих мужей или сыновей, освобожденных от армии по здоровью. Вообще, явление примачества было в тех местах широко распространенным. Оккупационные власти относились к нему весьма терпимо, полагая, что тем самым они способствуют укреплению доверия к себе со стороны украинского населения.
И хотя Марк продолжал выдавать себя за татарина, он прекрасно понимал всю опасность возможной встречи с немцами. И после двух заходов немцев в село, когда он был вынужден по суткам сидеть в погребе, он решает вновь найти партизан. На этот раз ему, после двух суток скитания по лесу, повезло натолкнуться на небольшую группу воо- руженных людей. Сказал, что он ищет партизан. Сначала они его чуть не пристрелили, заподозрив в нем немецкого лазутчика. Но после того, как он рассказал для чего он в лесу лес, его, с завязанными глазами, привели в небольшой партизанский лагерь. Допрашивали его командир отряда. Первый вопрос был:
- А ты, что еврей? Почему живой? Ведь всех немцы евреев расстреливают.
Марк понял, что продолжать выдавать себя за татарина бессмысленно. Назвал свое имя и фамилию. Подробно рассказал о своей судьбе, о том, сколько раз пытался отыскать партизан. Командир ему поверил и оставил в отряде. Командир и сам был из окруженцев, да и большая часть его отряда либо были в свое время в окружении, либо сбежали из плена. Но в партизанах Марк пробыл недолго, всего три месяца. Когда в сентябре 43-го Полтавская область была освобождена Красной Армией, его отряд вышел из леса и почти полностью был отправлен в фильтрационный лагерь, задачей которого было выявление немецких агентов и предателей.
И все, чему поверил партизанский командир, вся невероятная для еврея судьба выживания, все обернулось против Марка. Особисты НКВД не верили ни одному его слову. Теперь-то я знаю, что особое подозрение вызывали те, кто в свое время бежал из плена. У "органов" была своя логика: если такой человек бежал из немецкого лагеря, то он вполне может быть агентом немецкой разведки.
Пробыл он на проверке два месяца и уже потерял надежду на ее успешный исход. Что случилось и почему, он так и не узнал. В ноябре 1943 ему выдали документы и отправили в Действующую армию. Он прошел в ее рядах почти всю Украину, Венгрию, участвовал в освобождении Будапешта. Ко времени выхода Красной армии к озеру Балатон он уже был сержантом, командиром отделения разведчиков и имел медаль "За отвагу", и если мне память не изменяет, "Орден Славы" третьей степени.
Но 28 января 1945, когда его отделение отдыхало, за ним пришел командир разведроты и передал приказ явиться в штаб батальона. Марк еще его спросил:
- А оружие брать?
Комроты подтвердил:
- Конечно, брать.
Забросил автомат за плечо и в хорошем настроении пошел в штаб батальона. Первое, что он увидел, войдя в штабной блиндаж, сидящего за столом начальника отдела СМЕРШ их полка и двух автоматчиков с направленными на него стволами. В первое мгновение Марк, ничего еще не поняв, поднес руку к пилотке и доложил о своем прибытии. Но первыми словами смершевца была команда сдать оружие. Затем под дулами автоматов с него сорвали награды и погоны. И тогда Марк понял, что с ним происходит.
Из штаба батальона его отвезли в тыл, в какую-то тюрьму. И с этого момента начался очередной этап его мучений. Допрос следовал за допросом. От него требовали признаться в том, что в концлагере он выдал себя за татарина не только для того, чтобы выжить, но и работать на немцев. В вину ему ставили и то, что отец его занимался шпионской работой. Не мог сын такого отца не стать предателем. Во внимание не принималось ни его ранение, ни то, что он сам пришел к партизанам, ни то, что он уже прошел одну проверку СМЕРШ(а), ни то, что будучи разведчиком совершил не один десяток рейдов за линию фронта, ни его награды. Одни допросы проходили без избиений, на других его избивали так, что он, физически сильный человек, терял сознание. Но Марк так и не признал себя виновным. На последнем допросе один из его следователей, видимо пораженный силой духа Марка, бросил:
- Была б моя воля, я бы тебя оправдал...
А 14 марта 1945 года, т.е. меньше чем за два месяца до дня Победы окончания войны с Германией, Марк был приговорен к 10 годам ИТЛ и к 5-ти годам поражения в правах по статье "54 -1Б- измена Родине, совершенная военнослужащим". В тюрьме, где-то на Украине, он полгода просидел в одних камерах и с настоящими предателями, и с националистами всех мастей, и просто с уголовниками. Несколько раз его, еврея, пытались убить, но спасали его и недюжинная сила и опыт разведчика. А осенью начался его путь на Колыму.
Как только это стало известно, вернее не то, что заключенных их тюрьмы этапируют на Колыму, он понял, что путь его не может не пролегать мимо, стоящего на Транссибирской железной дороге, Канска. И тогда Марк разработал свою систему учета времени и расстояния. И разрабатывать и держать ее приходилось в голове. Добро бы, если эшелон шел без остановок. Но по пути заключенных довольно часто держали на пересылках, что значительно затрудняло определение места нахождения на данный момент.
Конечно, можно было бросить весточку о себе на любом участке Транссиба, но лучше всего, если бы это удалось сделать вблизи Канска. А путь с Украины до Канска занял четыре месяца. И все это время, на маленьком листочке бумаги, который он ухитрялся прятать от надзирателей, Марк вел свой учет. В итоге он ошибся всего на 80 км.
О том, что было дальше, как его записка попала матери, я уже писал. А о том, каким был путь до Колымы, я подробно писать просто не могу, ибо мой рассказ не художественный вымысел. Вагон был тюрьмой на колесах, со всеми ее особенностями. Но Марку, несмотря на его еврейство, благодаря физической силе и навыкам разведчика, удалось не только противостоять угрозам уголовников, но и, в конце концов, стать старостой вагона. Марк не раз говорил, что именно тогда он понял простую истину: чтобы выжить в тюрьме надо не только не забывать, кем ты был, но и отдавать себе отчет в том, кем ты стал.
Какой была жизнь, вернее, каким было существование заключенных на Колымской каторге, многие, наверное, знают по произведениям Варлама Шаламова. Поэтому мне здесь ничего нового не сказать.
Скажу лишь, что судьба его миловала. Он выжил на добыче олова, где пробыл почти три года и где контингенты зеков менялись на сто процентов чаще, чем раз в полгода. Потом ему повезло. Его перебросили на ремонт техники, где он быстро освоил специальность слесаря по ремонту карбюраторов. Будучи человеком незаурядным он стал там рационализатором и, в конце концов, получил статус расконвоированного заключенного. В обще сложности ему удалось заработать почти три года зачетов, т.е. сокращения срока наказания. Насколько я знаю, такое на Колыме удавалось совсем немногим. Именно к этому времени относятся его последние письма с Колымы.
Как я уже писал, вернулся Марк, зимой 1951, незадолго до нового года. Это была пора, когда жизнь бывшего заключенного на свободе, мало чем отличалась от жизни заключенного. Началось с того, что уже на другой день после приезда, он обязан был явиться в МГБ для регистрации. Там он узнал, что жить, даже в таком захолустном городке как Канск, он не имеет права и обязан покинуть его в течение недели. Стал вопрос, где жить и где работать. После долгих мытарств Марку удалось прописаться на маленькой станции Иланская.
С работой было не легче. В большинстве мест либо просто не хотели бывшего заключенного, либо не брали потому, что прописан он был не в Канске. Я помню настроение, которое было в то время в нашей квартире. Все ходили словно пришибленные. Но так случилось, что незадолго до его возвращения на правом, загородном берегу реки Кан, открылся завод по ремонту автомобилей и тракторов. И там была острая необходимость в слесаре по ремонту карбюраторов. Кроме Марка желающих не было. Директор, видимо, как-то договорился с МГБ и взял его на работу.
Но в те годы жить в 22 км. от места работы при отсутствии регулярного сообщения было невозможно. А ведь еще надо было еженедельно отмечаться в Иланском отделении МГБ. Каким образом тете Жене удалось добиться разрешения ему жить и отмечаться в Канске, не знаю. Разговоров об этом, по крайней мере, при мне, не было. По каким-то неявным признакам речь шла о взятке. И не просто о разовой, а о регулярной плате. Об этом можно было судить по тому, что вдруг возросла плата за квартиру, а тетя Женя стала раз в месяц куда-то регулярно уходить.
Марк работал на заводе, и, будучи человеком творческим начал придумывать и внедрять всякие рационализаторские предложения. Уже через год его фотография висела на Доске почета, а еще спустя полгода ему официально разрешили отмечаться раз в месяц.
Так продолжалось до смерти Сталина и еще некоторое время спустя, вплоть до расстрела Берии. Реабилитирован он был в 1955 году, на основании известного Указа Президиума Верховного Совета СССР. В этом же году поступил в вечерний строительный техникум и стал работать на стройке. К окончанию техникума, кстати, с отличием, он был уже мастером. Потом заочно заканчивает институт и также с отличием. За это время он последовательно становится главным инженером, начальником строительного управления, а потом главным инженером крупного строительного главка. Что было дальше - я не знаю.
Но уверен, что воля к жизни и сила духа способны не только противостоять ударам судьбы, но и творить ее в соответствии с пониманием своего предназначения.