Толик заинтересовался происхождением своей фамилии, когда где-то в пятом классе ребята дали ему кличку Виля. "Странное дело - задумался он. - Ведь никто из родителей и известных ему предков ни на чем не играл..." Отец, инженер по образованию и конструктор по призванию, вообще был человеком сдержанным и вовсе не любителем музыки. Лишь став постарше, Толик начал понимать, что на отца наложила отпечаток суровая его профессия, ибо конструировал он не какие-то финтифлюшки, а танки. Под стать ему в отношении к музыке была мама, хотя обладала характером жизнерадостным и веселым. Но не от бабушки и не от дедушки по ее линии, а именно с ними Толик проводил в детстве основную часть своего времени, он почти никогда не слышал песен. Да и откуда им было взяться в их семье, всю жизнь проведшей в мартеновском цехе. Он - у печей, она - на кране.
Единственным, кто любил петь и не переключал канал телевизора, если там звучала симфоническая музыка, был дед по отцу, тоже инженер, Степан Петрович. Но не более. Однажды, когда Толя, закончив то ли восьмой, то ли девятый класс, гостил у Степана Петровича и бабушки в их маленьком, в шесть соток садике-огородике, он спросил деда:
- Дед, слушай. Откуда у нас такая странная фамилия? Ты не знаешь? Парни в школе зубокалят. Никто, кроме учителей, меня уже давно Виолончелевым не называет. Только Виля и Виля. Хоть фамилию меняй!
- Большой ты, Толька, парень, а глупый, - безапелляционно отреагировал дед. - Менять фамилию мужику? Надо же до такого додуматься! Фамилия у нас редкая и красивая. Знаешь, откуда она? Мне об этом еще мой дед рассказывал. Твой прапрадед. Он не среднегорец был. Из какой-то деревни то ли в Воронежской, то ли в Курской губернии. А его родители были крепостными у какого-то графа. Любителя музыки. У него якобы даже свой оркестр был. Из крепостных. Вот он и чудил. Сыновьям, что рождались у его музыкантов, давал клички по названию инструмента, на котором играли их отцы. Видать, твой какой-то прапрапрадед был сыном виолончелиста. Вот и стал он Виолончелевым. Ну и что в такой фамилии постыдного?
Рассказ этот Толика успокоил и даже поселил в его душе некую гордость. Еще бы! Не всякий мог такое о своих предках узнать! Надо сказать, что он любил петь. Появилось это увлечение еще в детском садике, но окрепло уже в более поздние времена. Драла глотки вся их дворовая кампания. Толя же в ней никогда не был на первых ролях. Слух-то у него был, но голос - увы... Лидером дворового хора был его друг Альберт, в просторечии Алька. У того было все: и музыкальный слух, и музыкальная память, и голос. Песни, что распевали они вечерами, приводя в раздраженное состояние жильцов окружающих домов, начинал именно он. Стоило Альке только один раз услышать песню - и все! Запоминал он ее моментально. И мелодию, и слова.
Он первым в их кампании научился играть на гитаре. И долгие годы, пока ребята, окончив школу, не разлетелись по разным городам, его голос и умение аккомпанировать были предметом белой зависти Толика. Нужно сказать, что гитара как инструмент его не увлекала - аккордеон нравился куда больше. На аккордеоне играл одноногий сосед по лестничной площадке. В доме его звали не иначе как Витька-инвалид. Нрава тот был веселого и общительного. С ребятами из их двора держался на равных и даже иногда, несмотря на "одноногость", играл с ними в футбол.
Аккордеон достался Витьке в наследство от отца - тот привез его из Германии, где служил после войны. Чаще всего за инструмент Витька брался подвыпившим. Если зимой его слушали лишь жена и собутыльники, то летом он выходил на балкон и озвучивал не только соседей, но и всю округу. Понравившиеся мелодии можно было попросить повторить. Витька никогда не отказывал. Видимо, в глубине его души дремал артист.
Постепенно у Толика сформировался любимый репертуар, если можно так выразиться, из произведений, исполняемых Витькой. Возглавлял его "Маньчжурский вальс". Он не отдавал себе отчета, почему. Эта мелодия каждый раз отзывалась в его душе какой-то необъяснимой тоской, грустью и тревогой. Лишь много лет спустя, он понял, что ощущения его не случайны: "Маньчжурский вальс" - своеобразный реквием русским офицерам и солдатам, погибшим в годы далекой русско-японской войны. Но об этом он узнал много позже...
А пока Толик, вдруг страстно возжелавший научиться играть на аккордеоне, стал буквально "доставать" родителей просьбой приобрести ему инструмент. Отец сразу заявил, что купит аккордеон лишь после того, как сын поступит в музыкальную школу. Толик согласился. Но поскольку разговор этот случился задолго до начала нового учебного года, то пришлось ждать.
В том, что его примут, Толик был уверен. Так оно и было бы, не случись в семье трагедия. При испытании своего очередного бронированного чудовища на полигоне отец погиб. Как потом говорили его сослуживцы, случай тот был, конечно, нелепый, но виной была... водка. Нет, алкоголиком отца не считали, но выпить он, как, впрочем, большинство его коллег и друзей, причастных к танкам, любил. Тогда, на полигоне, вся бригада решила отметить очередной этап испытаний. Погода располагала, и коллеги, расположившись в тени танка, начали отмечать. Доотмечались до того, что в итоге заснули. А потом какому-то идиоту пришла в голову блажь попугать спящих друзей. Залез в танк, завел двигатель и стал разворачиваться. Под гусеницу попал один человек - отец Толика. Был суд.
Но от этого легче не стало. Мама осталась с тремя детьми. Толик был старшим. Жить на ее зарплату и маленькую пенсию за потерю кормильца было очень трудно. Спасибо старикам, помогавшим овощами из сада и из своих жалких пенсий. С мечтой об аккордеоне и музыкалке пришлось расстаться. После восьмого класса Толик, чтобы скорее стать помощником маме, хотел пойти в техническое училище при заводе. Мама эту идею решительно отвергла.
Когда вопрос о том, куда поступать после школы, стал актуальным, дед Степан, с которым Толик после смерти отца очень сблизился, предложил ему продолжить профессию отца. Толик воспринял эту идею положительно. Учился он хорошо, так что с экзаменами проблем не возникло. Так Толик стал студентом факультета, готовившего специалистов по созданию и производству военной техники, в Среднегорском Политехническом Институте. Его серые довоенной постройки корпуса выходили центральным фасадом на сквер, в центре его стоял гранитный памятник пламенному большевику С. М. Кирову. Он с тоской смотрел из-под наехавшего на глаза картуза, словно хотел сойти с опостылевшего за много лет постамента и двинуться вдоль по убегающему от него центральному городскому проспекту к площади, где ожидал его такой же гранитный В. И. Ленин.
По горло занятый учебой, захваченный студенческой жизнью Толик, если и вспоминал о своей мечте, то только тогда, когда видел аккордеонистов по телевизору. Приехав на каникулы, он увидел Витьку-инвалида совсем спившимся и не способным удерживать аккордеон. Толик очень огорчился. Так случилось, что спустя месяц пришлось помогать его хоронить, поскольку ни детей, ни родственников у них не было. К тому времени большинство Витькиных собутыльников уже поумирали, а те, кто был жив, появились лишь на поминках.
На девятый день они с мамой зашли к Витькиной вдове. Были там несколько соседок-старушек, знакомых Толику с детства, и Витькиных дружков-собутыльников. Выпивать Толику мама запретила еще дома, чему он, уже проживший год в общаге и съездивший на уборку картошки и лука, в душе посмеялся, а сама выпила рюмочку и помянула соседа добрым словом. И тут Витькина вдова кивнула на стоявший в красном углу аккордеон.
- Акимовна, хочу я энтот аккардион твоему Толику подарить. Детей у нас нет, родных тоже. Энтим алкашам - нельзя. Пропьют. А Толик еще мальцом так любил, так любил покойника слушать, - сквозь слезы вспоминала она. - Покойный мне даже говорил: "Один у меня слушатель и есть - Толька. Да, вишь, в инженеры пошел". Вот теперь пусть играть учится...
- Ты что, Матвеевна! Он ведь денег стоит! Продай! Все прибавка будет, - ответила мама Толика.
- Ты, Акимовна, не перечь. Сынок твой так мне помог, столько сделал... Не-е-е! Продавать не стану. Не хочу покойника обижать. Ты, Толик, мать не слушай. Бери! Глядишь - лучше его играть будешь...
- Бери, бери, Толик! - заговорили в голос старушки и алкаши. - Приезжать летом и играть нам будешь... Святое дело!
Делать было нечего. Аккордеон перекочевал в квартиру Виолончелевых. Толик не верил своим глазам. Перед ним стояла его детская и юношеская мечта! Правда, при близком ознакомлении оказалось, что мечта эта нуждается в ремонте. В витиеватой надписи Weltmeister не хватало буквы, да и оставшиеся утратили блеск. На нескольких клавишах потрескались, на некоторых отпали декоративные пластины. Но главное - мех и звук были безупречными!
Как-то раз у них появился дед Степан. Первым делом Толик показал ему аккордеон.
- Знатная вещь! - оценил дед. Во всем мире известна. Ты только посмотри, сколько ему лет, а поет, как молодой! Его бы немного подладить - сносу не будет! Хороший, Толя, тебе подарок сделали. Жаль только, что не умеешь играть... Но научишься. Ты парень способный.
Перед отъездом в институт дед Степан и мама решили, что в областном городе Толик отдаст аккордеон в ремонт, и выделили для этого деньги. Появление Толика с аккордеоном произвело в общаге фурор. Сразу нашлись те, кто якобы умеет играть, но на поверку оказалось, что это не более, чем бравада. Поэтому первым делом Толик повез аккордеон в ремонт. Мастер покрутил его, взял пару аккордов.
- Откуда он у тебя? Таких сейчас не найдешь.
Открыл клавишный механизм, осмотрел голосовые и басовые планки, что-то поковырял.
- Да, работы будет много, но машина того стоит.
И заломил такую цену, что Толик поперхнулся. Денег явно не хватало. Потом вспомнил, что в этом году знакомые второкурсники обещали взять его в строительную бригаду и, стало быть, он что-то заработает. Так оно и случилось. Вместо картошки, которую убирали однокурсники, он работал на завершении строительства коровника и действительно неплохо заработал. После возвращения в город поехал в мастерскую заплатить за ремонт - аккордеон выглядел, как новый.
- Слушай, парень, - отдавая инструмент, сказал мастер. - Тут ко мне знакомый приходил. Музыкант. В ресторане работает. Спрашивал, нет ли у меня на примете кого, кто инструмент продает. Так он твой как взял в руки, так и расставаться не хотел. Говорит, что это то, что ему надо. Скажи, говорит, этому парню, что я готов ему в придачу тоже хороший инструмент дать. Такой аккордеон не для новичка. Ему в хозяева профессионал нужен. - Да и я думаю, что прав он. Ты подумай. Вот тебе его телефон. Надумаешь - позвони.
Но Толик не надумал и не позвонил. Расстаться с инструментом, олицетворявшим его детство и оставившим в душе неизгладимый след аккордами "Маньчжурского вальса", он не мог. Зато теперь появилась надежда на то, что когда-нибудь сыграет его сам. Каждую свободную минуту Толик брался за аккордеон. Хотя он знал и чувствовал, что природа не обделила его музыкальным слухом, начало общения с инструментом его даже расстроило. Он старательно пытался подражать Витьке-инвалиду, но пальцы не слушались и все время попадали не на те клавиши. Особенно трудно было гармонично сочетать работу рук. Он прекрасно помнил подбираемые мелодии, но аккордеон то и дело издавал такую какофонию, что слух его начинал возмущаться и бунтовать. Раздражало это и соседей по комнате. Приходилось искать место там, где его никто не слышал. Правда, вскоре ему помогла кастелянша - стала пускать его в склад, там хранились постельные принадлежности. Используя каждую свободную минуту, он продолжал мучить аккордеон. И дело сдвинулось!
Свою первую мелодию, знаменитую песенку про Антошку, он сыграл спустя лишь пару недель занятий. Соседей по общаге это привело в полный восторг. Вскоре кличка "Виля" была заменена на "Антошку". За этой мелодией последовали другие, не менее популярные, чем "Бе саме мучо".
Потом настала пора и "Маньчжурского вальса". Толик стал известной личностью, без которой не обходилась ни одна общежитская кампания. Но если это его и радовало, то лишь отчасти. Дело в том, что абсолютное большинство его ровесников сходило с ума от недавно объявившихся "Битлз". Вся общага была насыщена их мелодиями. Нет, он не был букой, не опускавшейся до общего уровня. С его тонким музыкальным слухом не составляло труда подобрать те же "Let It Be" или "Yesterday". Естественно, популярность его, преодолев общежитские стены, в конце концов привела сначала в факультетскую, а затем и в институтскую самодеятельность. До КВН-овской эпохи было еще далеко. Тогда-то Толик почувствовал, что его "слухачество", хотя и поражало ребят из самодеятельного факультетского джаза умением с одного прослушивания запомнить и подобрать мелодию, - это тупик. Хотелось чего-то большего. Но чем это большее должно было стать, он еще не знал. Понимал он лишь то, что, благодаря своей способности схватывать любую сложную мелодию, он явно превосходит всех ребят из джазового коллектива, окончивших или поучившихся в музыкальных школах. Это его вполне устраивало. Так бы все и оставалось, не займи их коллектив второе место на городском конкурсе институтских джазов. Жюри было очень серьезное - представители Консерватории и Музыкального училища. Возглавлял его известный композитор-песенник Расстригин, разудалые песни которого распевала вся страна. На вручении грамот и призов Расстригин подошел к Толику.
- Ты что, в музыкалке учился?
От неожиданности Толик даже смутился.
- Нет... Хотел, но не получилось.
- Так ты слухач? - удивился композитор. - И давно на аккордеоне?
- Да не очень. На втором курсе научился...
- А чем дальше заниматься планируешь?
- Как чем? Инженером стать! Я ведь на третьем курсе...
- Жаль... Хоть ноты выучи... А ты в Филармонии бываешь?
Признаться, что нет, было стыдно
- Времени не хватает. Был один раз, а так только пластинки.
- А в Опере?
- Да то же самое. Пару раз. Еще в школе. В восьмом и девятом классе. Нас специально возили.
- Так ты не местный?
- Нет.
- Ну, братец... Так нельзя! В тебе музыкант пропадает. Жаль... Жаль...
Разговор этот произвел на него сильное впечатление. Еще бы! Сам Расстригин похвалил! Но никаких серьезных выводов Толик не сделал. Тем не менее, сходил в магазин нот и музыкальной литературы и купил самоучитель игры на аккордеоне. Вскоре понял, что все, чем ему поможет этот учебник, так это упражнениями в игре по нотам. И он взялся за дело. Через некоторое время Толик уже почувствовал, что даже маленький мир самоучителя предстал перед ним таким неожиданным, широким и глубоким, что стало ясно - в теории музыки он полный профан. Так бы почувствовал себя человек, знакомый лишь с арифметикой, возьмись он за изучение высшей математики.
Тогда ему и пришел на память вопрос Расстригина о Филармонии. Вспомнил и решил сходить. Сходил. Посмотрел на афишу ближайших концертов - и загрустил. Все было абсолютно не знакомым: Малер, Бетховен, Стравинский, Бородин... Зато обрадовался, увидев концерт из произведений Брамса. Брамса можно было услышать и по радио, и на пластинке. Но в основном - его популярные "Венгерские танцы". Цены на билеты в первых рядах были ему не по карману. Наиболее подходящим оказался тридцатый ряд, и он купил билет.
Филармония Толика очаровала. Широкая, устланная ковровой дорожкой лестница белого мрамора вела на второй этаж, где располагалось фойе концертного зала. Тяжелые коричневые бархатные шторы прикрывали высокие стрельчатые окна. Старинные канделябры освещали фойе мягким приятным светом. Но главное было не в этом, а в публике. И не в публике вообще, а в женщинах. Такие вечерние платья он видел только в кино. Да и то, там их носили дамы из высшего света. В ожидании начала концерта зрители не стояли, а дефилировали по кругу. Толик слегка оторопел, постоял у стены и пошел на свое место. Сидел и наблюдал, как заполняется зал. Публика разделилась. Вечерние платья и сопровождающие их солидные мужчины занимали ряды ближе к сцене. В глубине ее возвышался невиданный им ранее орган.
Ряды во второй половине зала заполнялись публикой помоложе, зрители были одеты проще. Последние ряды занимала молодежь. Из их разговоров Толик понял, что в основном это были студенты Консерватории и Музыкального училища. Места рядом с ним заняли молодой человек и симпатичная девушка, которая сначала села рядом с Толиком. Парень что-то ей сказал, и они поменялись местами. Однако Толик успел заметить, что девушка очень даже хорошенькая. При этом она как-то пристально, будто узнав, посмотрела на него. "С чего бы?" - удивился он. Но думать об этом взгляде было уже некогда.
Фамилия дирижера Кобелева ему ничего не сказала. Разве что немного рассмешила своей немузыкальностью. Но вот зазвучал Брамс.
В первом отделении исполнялась его Первая симфония. Во втором - "Венгерские танцы". Сказать, что он понял, о чем симфония, он не мог. И неудивительно - ведь живую симфоническую музыку он слушал впервые в жизни. Временами он настолько погружался в звучание оркестра, что ему буквально виделось, как по верхним ступенькам органных труб, словно птички, прыгают звуки, издаваемые инструментами.
Что его потрясло, так это звучание оркестра и работа музыкантов. Последствия первого посещения Филармонии были несомненны. Он вышел из зала с твердым намерением выучить хотя бы один "Венгерский танец". Его он даже пытался подбирать, но что-то не пошло. Зато теперь Толик взялся за дело с таким усердием, что уже через месяц смог сыграть полностью и без ошибок.
Как-то незаметно Филармония стала для него местом паломничества. В конце концов, дело дошло до хвостов по некоторым текущим зачетам. Но это его мало волновало. Свои способности он знал. Зимнюю сессию сдал более чем успешно. Перед каникулами съездил домой и сказал маме, что проведет их в общежитии. К тому времени у него уже был график посещения Филармонии и работы по расширению "своего репертуара".
Наверное, была некая закономерность в том, что на концерте музыки Дворжака он нос к носу столкнулся с девушкой, сидевшей рядом во время его первого посещения Филармонии. Была она одна. Слегка растерявшись, Толик все-таки кивнул ей. Самое интересное, что она ответила. Уже потом он рассказывал, что в тот момент даже вздрогнул - так она была похожа на его маму. Только мама была блондинкой, а у нее волосы были каштановые, а глаза синие.
Заговорить с девушкой он тогда не решился, но всю первую часть концерта пытался разгля-деть, где она сидит. Оказалось, что не так уж далеко от него, рядом, видимо, с подругой. "Значит, тоже денег маловато, раз так далеко от сцены", - подумал он. И тут же пришло решение - в антракте подойду. И уже не столько слушал виолончельный концерт Дворжака, сколько придумывал, что скажет. Дождался антракта, но, так ничего не придумав и не отдавая отчета в том, зачем он это делает, решительно направился к ним.
- Здравствуйте, девушки. Как вам концерт?
Они взглянули на него с удивлением: что за нахал объявился?
- А Вам какое дело?
- Да я лицо заинтересованное. Для меня виолончель - родственница.... Вот я и переживаю за то, как она звучит.
- Мы не возражаем. Переживайте, но в одиночку.
Толик уже уловил, что девушки лишь делают вид, что злятся.
- Одному как-то некомфортно. Вот я и подумал, почему бы мне с такими симпатичными свои переживания не разделить... Кстати, - он уже обращался к той, что была объектом его интереса, - а ведь мы с Вами уже встречались. Помните концерт Брамса?
- Знакомо мне Ваше лицо, знакомо... Я Вас еще со смотра помню. Вы как будто на аккор-деоне играли?
- Играл. А что, плохо?
- Почему? Наоборот. Потому и запомнила. И еще на фамилию Вашу обратила внимание. Какая-то она у Вас чудная.
- Раз так, разрешите представиться - Анатолий Виолончелев. Студент. Аккордеонист. Любитель симфонической музыки... Все!
- Ну что, Томка, ответим? - откликнулся объект его внимания. Видимо, она была в этой паре ведущей. - Это Тамара. Будущая скрипачка. А я Ольга - будущая виолончелистка.
И тут все они так дружно и громко расхохотались, что обратили на себя внимание фланиру-ющей в фойе публики. И чего эта молодежь веселится? Дворжак - не повод для смеха...
- Ни фига себе! Виолончелев и виолончелистка! Нарочно не придумаешь! - Заливались они.
- Если я точно помню, ты из Политеха? - Внезапно перейдя на "ты", спросила Ольга.
- Да. А Вы из Консерватории?
- Нет, из Музыкального училища. В Консерваторию еще поступить надо. А откуда у тебя такая музыкальная фамилия? - продолжила Ольга.
- Ну, это целая история. Не сейчас. Увидимся в другой раз - расскажу.
Раздался звонок, приглашавший на второе отделение. Договорившись встретиться в раздевалке, они ни разошлись по местам.
- А ниче эта Ольга, - размышлял Толик. - Надо попробовать поближе познакомиться.
Но в тот вечер из этого намерения ничего не вышло. Когда Толик дождался своего пальто, девушек в вестибюле уже не было. Самолюбие его было задето. Нет, ловеласом себя он не считал, но случаев такого к себе отношения со стороны слабого пола в его студенческой биографии еще не случалось. Чаще бывало наоборот. Ладно, подумал он. Он уже знал, где они учатся, и был уверен, что найти своих новых знакомых будет просто. Однако, не случилось. Мешало то одно, то другое... То репетиции, то работа над курсовой, с огромными расчетами и объемом черчения, то необходимость помочь маме... Правда, однажды он специально сходил на фортепьянный концерт в зале Музыкального училища, но подружек там не увидел. Не расспрашивать же о них у заполнивших зал студентов?
Уже ближе к весне, разделавшись с курсовой, он решился на очередной поход в Филармонию. Но к тому времени у него уже начали складываться отношения с девочкой с химического факультета. Все в ней ему нравилась, за исключением двух качеств - полного неприятия классической музыки и безумной любви к танцам. Поэтому, оказавшись, несмотря на уговоры, непонятым в своем увлечении классикой, он соврал, что встретиться с ней в это воскресенье не может из-за поездки домой, и пошел в Филармонию...
Вспоминал ли он при этом о том шапочном знакомстве? Если и вспоминал, то только как о приятном факте, ни в коем случае не связывая его с решением побывать в концертном зале. Искать Олю он не собирался, а увидеть не надеялся. Но Толик не был бы молодым человеком и мужчиной, если бы не испытывал желания поглазеть на окружающих его молодых женщин и девушек. Каково же было его удивление, когда, покрутив головой, он увидел в соседней очереди, но чуть впереди, Ольгу.
- Здравствуйте, вот так встреча... Ольга! Это Вы? Или мне мерещится?
Девушка обернулась и изумленно взглянула.
- Это Вы? Вы что, меня выслеживаете?
- Что Вы! Просто мне счастливый билет в кассе продали. Вот я и загадал на него что-нибудь приятное для себя. А тут Вы! Дайте мне Ваше пальто, я его сдам.
Она подошла к зеркалу. Взглянула на прическу. Все было в порядке, и они пошли на второй этаж.
- Вы куда пропали, - спросил он. - Хожу, хожу сюда. А Вас все нет и нет.
- Врать-то зачем? Это я Вас здесь больше не встречала.
- Так я обиделся. Ведь не я, а Вы тогда слиняли.
- Это Тамара виновата была. Я потом, сколько здесь бывала, все надеялась Вас увидеть...
- Сказать, почему?
- Зачем? И так понятно. Учеба заела...
- Не без этого. Но я пытался Вас найти. Даже раз на концерте в Музучилище был. Но ни Вас, ни Тамары. Потом и вправду закрутился. Но как курсовую сдал - сразу сюда. Вы на сей раз не сбежите?
- Нет. Но не из-за Вас...
- А из-за чего?
- Из-за денег...
- Из-за денег??
- Что тут удивляться? Денег жалко... Покупаю, покупаю... Хожу, хожу...
- Значит, не всегда подруг слушать надо!
- А мы с ней больше не дружим...
Толик хотел спросить, почему, но раздался звонок.
В антракте они уговорили сидящую рядом с ней женщину поменяться местами с Толиком.
Все второе отделение музыка звучала где-то далеко. Главным было то, что они сидели рядом и думали об одном. Толик о том, как бы ее проводить. Ольга же - о том, позволить ли ему это. Но еще до окончания концерта они почувствовали - им по пути. Только вот путь этот оказался коротким. Ольга жила на той же улице, где располагалась Филармония. В домах, которые в народе зовутся сталинскими. Хотя по ней ходили троллейбусы, они пошли пешком. Было самое начало марта. Легкая пелена одного из последних снегопадов мягко расцвечивалась желтоватым светом фонарей и окон проезжавших мимо троллейбусов.
Толику была хорошо знакома эта одна из центральных магистралей Среднегорска еще со школьных времен, когда приезжал сюда с родителями, но идти по ней вечером, да еще провожать девушку - не приходилось. Они шли мимо череды старинных особняков, завершавшейся дворцовым ансамблем купца и золотодобытчика Славянова. И вдруг все это великолепие, наложившись на настроение, заставило его душу откликнуться какими-то смутными звуками. Нечто подобное он ощущал, когда еще детстве слушал "Маньчжурский вальс" в исполнении Витьки-инвалида. Но если тогда это было чем-то похожим на тревогу и тоску, то сейчас в нем зазвучало нечто другое - звуки радости. Самым странным было то, что он слышал не аккордеон, а целый оркестр. Такое в его жизни случилось впервые. В тот момент он не придал этому большого значения. Прозвучало - и прозвучало. Более важным было то, что он шел рядом с Олей!
- Помнишь, ты как-то обещал рассказать о происхождении твоей фамилии?
- Конечно, помню. Только ничего необычного не расскажу. Дед говорит, что наш предок был крепостным какого-то графа и играл в его оркестре. А граф этот развлекался тем, что сыновьям своих музыкантом давал клички по инструменту, на котором играл их отец. Правда это или нет, я не знаю. Хотя похоже на правду.
- Ой, какая красивая история! А в вашей семье музыканты есть?
- Нет. Все инженеры. Да и никто ни на чем не играл. Один я такой.
- Ты в музыкальной школе учился?
- Нет. Хотел, но не получилось. Отец умер. Не до музыкалки стало.
- Так ты на аккордеоне на слух играешь?
- На слух. Правда, сейчас вот за ноты взялся. Уже несколько вещей выучил. Мог бы больше, но времени не хватает.
- Но я помню, как ты на смотре играл. Классно!
- Может быть, - поскромничал Толик. - Только трудно было.
При этом о разговоре с Расстригиным умолчал.
- Хочешь, я тебе помогу? - вдруг спросила Ольга. - Я ведь на четвертом курсе. В музыкаль-ной грамоте и теории кое-что петрю... Давай, в следующий раз не в Филармонию пойдем, а в наше училище. - Как об окончательно решенном вопросе заявила она. - Я тебя с аккордеоном проведу.
- Как-то неудобно. Такой верзила, а ноты толком не знает...
- Вот еще! У нас такие кадры есть, кто до третьего курса с пятого захода еле добрались. А ты сам. Ценить себя надо!
- А как мы встретимся? У тебя телефон дома есть?
- Есть. - Достала из сумочки листочек, авторучку. - Вот номер. Позвони послезавтра. Вечером.
Они уже дошли до ее дома.
- Пока, аккордеонист!
- Пока, виолончелистка!
Ни завтра, ни послезавтра никакие лекции в голову Толика не лезли. Периодически он доставал листок с телефонным номером и представлял, как будет ей звонить. Но когда, наконец, дошло до дела, а в трубке послышался мужской голос, он даже растерялся и ничего, кроме стандартного "а Ольга дома?", выдавить из себя не смог. Хорошо, что она ждала звонка. Договорились, что завтра вечером она будет ждать его у входа в училище. Накануне он тщательно отполировал инструмент, протер футляр и положил в него самоучитель. На вопрос соседей по комнате, куда он это так готовится, ответил, что едет в Музыкальное училище к педагогу.
Ольга вела себя, как хозяйка. Вахтеру, поинтересовавшемуся, к кому он идет, сказала, что к преподавателю на прослушивание. Толик даже немного струхнул.
- Это еще на какое прослушивание? Мы так не договаривались...
- А что, надо было сказать, что ко мне? Не боись! Прорвемся...
Они бодро дошли до первой свободной аудитории и закрыли за собой дверь. Несмотря на начало марта, в ней было холодно.
- Ну, что будешь играть? Желательно, чтобы то, что выучил по нотам.
- Ты, прямо, как препод. С места в карьер. Дай хоть пальцы размять.
Пробежался по клавишам и заиграл "Антошку", потом любимый "Маньчжурский вальс". И пошло...
"Let It Be", "Yesterday", затем джазовые композиции, разученные с оркестром, и еще ... Ему не надо было смотреть на клавиши. Зато он видел перед собой слегка оторопевшую Ольгу. И странное дело: увидел такой, какой еще не видел. Его словно пронзило током. В тот момент Толик впервые осознал, что в ней его привлекает: огромные, опушенные ресницами синие глаза с удивлением смотрели на него. Кисти ее рук с тонкими длинными пальцами шевелились в унисон музыкальным ритмам. Особенно тронула ее манера слушать, слегка, как-то по-детски склонив голову набок, подпевая в такт мелодии.
Наконец, аккордеон умолк. Наступила пауза... Она молчала, пораженная услышанным.
Он - открывшейся ему ее красотой.
- Это что, все на слух??? Не может быть! А что ты по нотам умеешь?
- Да почти ничего. Разве что Брамса "Венгерские танцы".
- Какие номера?
- Все пять.
- Что еще?
- Да кое-что... "Чардаш" Монти, романс Свиридова к "Метели" начал, но еще не освоил.
- Ноты есть?
- Есть, - он достал самоучитель.
- Давай Первый танец Брамса.
Толик даже почувствовал себя несколько странно. Сидит перед ним эта девица. Допрашивает. Командует. И чего ей от меня надо? Но вскоре он уже так увлекся, что перестал замечать и Ольгу, и холод в аудитории, который сковывал пальцы. Даже не заметил, что, кроме Ольги, здесь было еще несколько человек, и очень удивился, когда раздались аплодисменты. Оказалось, что его слушали еще три девушки.
- Ты откуда такой взялся? Оля, ты где его нашла?
- Инопланетянин я, - отреагировал Толик. - Прилетел к вам на планету Земля со своей музыкой...
- Ты не прикалывайся, - сказала одна из слушательниц. - Откуда у тебя такая техника? Ты что кончал?
- Да ничего он не кончал, - встряла Ольга. - Это Толик. Мой знакомый. Из Политеха. Я его и уговорила прийти сюда. Показать, что умеет. Он ведь толком и нот не знает...
- Как не знаю? А "Венгерские танцы"? Все по нотам.
- Видите! Вот я и хочу взять над ним шефство. Учить музыкальной грамоте.
Девчонки дружно рассмеялись.
- Умереть - не встать... Она его учить будет?! Чему? Его надо показать Соломинскому. Хочешь, мы договоримся?
Толик на секунду задумался.
- А зачем? Ну, послушают. Скажут то же, что и вы. Мол, ноты учи. А откуда время взять?
- Это ты зря, - подхватила Ольга.- Выслушать Эдуарда Максимовича стоит. Он у нас глав-ный по аккордеону. Зато потом будет яснее, что делать.
- Ладно, пусть будет по-вашему!
- Значит, так, - подытожила Ольга. - Мы с Соломинским поговорим.
Время пролетело быстро, надо было уже расходиться. По пути домой Ольга вдруг спросила:
- Тебе никогда не говорили, что твое призвание - не техника, а музыка?
- Говорили. - Почему-то ему не хотелось упоминать Расстригина. - Так я и сам понимаю, что у меня есть слух. Не знаю только, просто хороший или абсолютный? Люблю музыку. Люблю аккордеон. Но не бросать же ради этого институт!
- На мой взгляд, слух у тебя редкий. В моей группе такой слух есть лишь у двух-трех девочек.
- А у тебя?
Ольга задумалась.
- В музыкальной школе нахваливали. И в училище вроде тоже. А я вот последнее время сомневаться начала... Ты меня не сбивай. Речь о тебе. Послушаем, что Эдуард Максимович скажет. Мы с девочками завтра же с ним поговорим. Ты мне часиков в восемь позвонить сможешь?
- Какие проблемы! Только кто у тебя трубку в тот раз брал? Отец?
- Это Вовка, брат. У него уже мужской голос прорезался. Но я буду ждать. Нечего ему в мои дела лезть.
Они уже стояли возле подъезда. Толику так не хотелось с ней расставаться...
- Слушай, а когда ты мне сыграешь?
- Будешь себя хорошо вести, так сразу после того, как тебя Эдуард Максимович прослушает.
- Что ты все с этим Максимовичем? А-а-а, я понял! Скажет, что со мной дело иметь можно, тогда и сыграешь?
- Ничего ты не понял! Я заранее знаю, что он тебе скажет. Ладно. Давай прощаться. Тебе еще через весь город добираться. А ты с инструментом. Не боишься?
- Еще чего?
Толик даже не успел сказать, что вовсе не слабак, как она, чмокнув его в щеку, юркнула в подъезд. А он, обожженный и парализованный этой неожиданностью, еще несколько минут приходил в себя.
Как и договаривались, назавтра ровно в восемь вечера набрал ее номер. На следующий день, не досидев последнюю пару лекций, кинулся в общагу, взял аккордеон и поехал в Музыкальное училище. Честно говоря, после того, если так можно сказать, поцелуя, ему не столько хотелось быть прослушанным, сколько увидеть ее и... поцеловать. Но ничего не вышло. Мало того, что был перерыв между парами, так еще и уверенность в том, что стоит это сделать, у него почему-то пропала.
Эдуарда Максимовича на кафедре еще не было. Едва они вышли в коридор, как Толик увидел подходящего к ним высокого мужчину.
-Здравствуйте, молодые люди. Прошу прощения. Задержался. Ну что, пойдем?
И повел их по коридору. Пока шли, расспрашивал Толика.
- Тебя как звать? Фамилия у тебя запоминающаяся, а вот имя...
- Анатолий.
- Мне эта девушка, - кивнул он в сторону Ольги, - сказала, что ты в Политехническом учишься.
- Да, на третьем курсе.
- И как?
- Нормально.
- Играешь давно?
- Почти два года.
Они уже подошли к актовому залу. Эдуард Максимович сел в первый ряд.
- Мне твои дипломаты такого о тебе наговорили... Что играть будешь? Впрочем, что умеешь... Дай-ка инструмент посмотреть...
Осмотрел аккордеон. Пробежался своими длинными и гибкими пальцами по клавиатуре. Взял несколько аккордов. Инструмент откликнулся таким глубоким и чистым звуком, что Толик удивился. Надо же! Вот что значит мастер!
- Откуда он у тебя?
- Сосед у нас был. Умер. Вот его жена и подарила.
- Он что, музыкантом был?
- Нет. Инвалид. А почему Вы спрашиваете?
- Такие наперечет!
И тут Толика неожиданно охватила робость, хотя, в общем, такое состояние было ему чуждо. Если вести речь об игре на аккордеоне, то первое время он, правда, немного стеснялся. Но теперь за его спиной уже были выступления в факультетском джазе и на настоящей сцене, перед профессиональным жюри. Однако сейчас обстановка была непривычной. Его слушал, как он уже понял, лучший в городе педагог по аккордеону. Смущало его и то, что он и сам-то не отдавал себе отчета в цели этого прослушивания. Постепенно скованность прошла. В какой-то момент он почувствовал, что мелодии уже истекают не из чрева аккордеона, а из каких-то потаенных лабиринтов его души. Такого он еще не испытывал. А ведь это было не что иное, как высшая степень соединения душ композитора, исполнителя и инструмента. То, что обозначают коротким и емким словом - "вдохновение". И шло это вдохновение не только от того, что его слушал Эдуард Максимович. Забыв о нем, Толик смотрел на Ольгу и, честное слово, впервые за все время их знакомства столь внимательно. Видимо, она так сильно переживала, что боялась взглянуть на него. Ее наклоненное к коленям лицо наполовину скрывала копна светло-каштановых волос. Временами она отбрасывала их, и тогда можно было видеть ее красивые, полные тревоги глаза. Впервые он обратил внимание на то, что они слегка раскосые. И только ее тонкие пальцы виолончелистки жили в одном ритме с его музыкой.
Закончил он "Маньчжурским вальсом". Пару минут Эдуард Максимович и Ольга сидели молча. Ольга победно смотрела на него и улыбалась. Эдуард Максимович почему-то разминал пальцы. Потом встал. Походил вдоль сцены. Задумчиво посмотрел в окно и спросил Толика:
- Так что ты хочешь от меня услышать?
Толик даже растерялся.
- Даже не знаю, Эдуард Максимович. Вам виднее.
- С одной стороны, виднее. С другой - не очень. Все зависит от того, какая у тебя цель. Если ты пришел, чтобы услышать похвалу, то без проблем. Если ты с аккордеоном каким-то образом связываешь свое будущее, то все немного иначе. Скажем, так. Я услышал и увидел то, что со статусом самоучки как-то не стыкуется. Ты выше этого уровня на несколько порядков. Да, репертуар у тебя еще бедный. И, прости, немного школярский. Есть еще огрехи и в аппликатуре. Но самое странное, что они не только не портят исполнение, а наоборот, раскрашивают его индивидуальностью. Как тебе это удается, надо еще понять. Понять и развивать. Но как это возможно, и возможно ли вообще - решать тебе. И последнее. Будет очень жаль, если ты останешься любителем. По моему мнению, твое дело - не инженерия, а музыка. Думай! Надумаешь что-нибудь - приходи. Но не пропадай.
- А тебе, - обратился он к Ольге, - спасибо, что познакомила меня с таким музыкантом. - С нажимом на последнее слово произнес Эдуард Максимович. - Ладно, друзья. Мне бежать надо. Ты думай быстрее.
И вышел.
Толик и Ольга остались одни.
- Толик! Как ты играл! У меня временами мурашки по коже бегали. А Соломинский какой молодец! Все понял. Правильно он сказал, что твое призвание не инженером быть, а музыкантом!
- Да... Огорошил он меня. Это что, институт бросать? А что дальше? Допустим, брошу. Но кто меня без музыкального образования в училище возьмет?
- Толик! Ты еще не понял. У тебя есть я! Мы за год с тобой весь курс музыкалки пройдем. Игре тебе учиться не надо. За год ты далеко уйдешь. Поступишь, как миленький!
- Нет, Оленька. - Он впервые ее назвал так. - За то, что ты сделала, спасибо громадное. Я готов даже поцеловать тебя...
- Целуй! - Оленька с готовностью подставила ему щеку. Потом вторую.
- Теперь думай!
- Что тут думать? Я ведь через два года диплом получу. Мне маме помогать надо паршивцев растить. А тут опять учеба. Не поймет меня мама... Да и инженером мне быть хочется...
Так оно и случилось. Разговор с мамой был непростой. Конечно, она очень порадовалась его успехам в игре. Но идею бросить институт мама не поняла. Да и как было понять? Она ведь на него так рассчитывала. Она ведь так ждала, когда Толик сможет ей помогать растить брата и сестру. Была у Толика еще надежда на деда Степана. Но из разговора с ним ничего путного не получилось. Выслушав, мудрый дед не решился его огорчать:
- Я так понимаю, что из твоей проблемы есть два выхода. Послушать мать или прислушаться к тому, что тебе душа твоя говорит. И как ни выбирай, а в каждом случае своя правда будет. Ты, Толя, парень уже взрослый. Скоро институт закончишь. Я тебе так скажу. Главное сейчас не в том, кем ты будешь, а в том, что на тебе тоже ответственность за младших лежит. Вот и решай. - И, видя, что внук как-то скис, продолжил. - Конечно, жизнь артиста куда как красивей жизни инженера. Но труда требует не меньше, если не больше. Чувствуешь себя готовым к такому - иди в артисты. Боишься, что не потянешь - кончай институт. Кусок хлеба всегда обеспечен будет. Только с решением не тяни. Да и знай, что твоих мы с бабкой, пока живы будем, не бросим.
От деда Толик вышел в расстроенных чувствах. Надо было прийти в себя и все обдумать. Шел и размышлял. Отправная точка была ясна. Он отвечает не только за себя, но и за семью. Стало быть, надо идти в ту профессию, к которой у него есть талант. Да, в институте он не из последних. Правда, он уже давно ощущал, что между ним и лучшими ребятами в группе есть очевидная разница. Раньше эту мысль, ударявшую по самолюбию, он гнал от себя. Зато сейчас она прозвучала не только абсолютно спокойно, но и принесла ему явное облегчение. Стало понятно, что делать дальше. Первое - это сказать маме и Ольге о своем решении. Второе - сдать летнюю сессию. Третье - не откладывая, встретиться с Соломинским и попросить помочь в подготовке к поступлению в Музыкальное училище уже в этом году. Терять год он не хотел. Но на повторный разговор с мамой Толик так и не решился. Брат Степка был в школе, а сестренка Леночка - в садике.. Оставив на столе записку с обещанием прибыть через неделю, он уехал.
За окнами электрички привычно проносились знакомые поселки и станции. Толик вновь и вновь вспоминал разговор с дедом Степаном, пытался обдумывать свои дальнейшие действия. Как до этого все было просто и понятно! Институт. Аккордеон. А тут навалилось. ...И никто за тебя не решит... Ни мама, ни дед. Но, не придумав ничего нового, понял, что прежде всего надо встретиться с Оленькой. Он вдруг осознал, что нуждается не только в ее совете, но и в поддержке. Странное дело - с чего вдруг? Неужели я ее полюбил? Так и не расставшись со своими сомнениями, он еще с вокзала позвонил ей. Ответ последовал после первого зуммера:
- Толик, это ты? А я все жду и жду... Ты чего целых три дня не звонил? Я уже не знала, что думать...
- Я, конечно. Я тут, рядом. На вокзале. Ты выходи через десять минут. Можешь?
- Какие разговоры?
Как ни спешил, Ольгу увидел еще на трети пути до ее дома. Подбежала, кинулась ему на грудь и обняла за шею. Он не был новичком в отношениях с девушками, и не она первая так себя вела. Однако сейчас было нечто другое. Ее непосредственность мгновенно отозвалась в нем. Она меня любит! Они целовались, не замечая прохожих, а те воспринимали их так, будто эта пара после долгого расставания только что встретилась у вагона.
- Как я соскучилась... Что случилось?
- Все в норме. Я сейчас из дома. Вот решил позвонить...
- Я тоже по тебе скучаю. Да и рассказать есть что. И посоветоваться...
Дошли до ее дома, сели на скамеечку на детской площадке. Он долго рассказывал о своем разговоре с мамой, с дедом Степаном, а потом и о своем решении. Оленька слушала, не перебивала. Лишь после того, как он замолчал, неожиданно спросила:
- А ты почему это мне рассказываешь?
Толик даже оторопел.
- Как зачем? А кому мне еще рассказывать? Ты у меня одна.
Ему безумно хотелось сказать, что он любит ее, но язык не подчинялся... Оленька же все поняла без слов:
- Значит, я тебе не безразлична?
Отступать было некуда:
- Да, я тебя люблю...
После этого объяснения не проходило и дня, чтобы они не встречались. Но так как у Оленьки приближалось окончание музыкального училища, а у него летняя сессия, то обычно встречи были непродолжительными. К этому времени Толик уже увиделся с Эдуардом Максимовичем и рассказал тому о своем решении. Соломинский с пониманием отнесся к его намерению сдать сессию.
- Правильно, молодой человек. Жизнь велика и непредсказуема. Однако придется теперь работать на два фронта. Вытянешь?
- Вытяну. Да мне, честно говоря, готовиться к сессии специально не надо. И так сдам. А вот к вступительным экзаменам - придется.
- Тогда жду тебя дня через четыре. Во вторник. И лучше со своей подружкой. За это время я Вам план для подготовки набросаю. И еще. Я тут с директором училища о тебе поговорил. Он хочет тебя послушать. Думаю, к нашей встрече будет ясно, когда.
- Все понятно, Эдуард Максимович. Спасибо Вам. Я побегу. На последнюю пару успеть надо.
Вечером он поехал к Оле и рассказал об этом разговоре. Как обычно, они сидели в садике возле ее дома. Было уже часов десять, когда подошел Олин брат и сказал, что родители зовут их домой. Толик отнекивался, но, в конце концов, сдался. Однако того, чего он боялся, не случилось. Никто его не стал расспрашивать, кто он и кто его родители. Отец Оли только поздоровался и тут же ушел к себе. Зато мама усадила их за стол и накормила. Толик отказываться не стал. Потом он понял, почему его так встретили: к тому времени родители уже знали о нем все, что знала о нем Оля.
Дальше началась настоящая круговерть. Как он ни храбрился, но поскольку заваливать сессию не хотелось, пришлось хоть и немного, но готовиться. А впереди были вступительные в училище. Эдуард Максимович, верный своему обещанию, снабдил его и Олю планом подготовки. Более того, предложил два раза в неделю приходить к нему в училище для занятий. Только молодой организм мог выдержать такое напряжение. Да и Оле было нелегко. Сначала она занималась с ним в училище, но потом взбунтовались ее родители, и каждый вечер он проводил у нее. В этом было много и плюсов, и минусов. Плюсом было то, что он всегда был сыт. А минусом - целоваться приходилось украдкой и стремительно.
Немного легче стало после завершения его сессии и выпускных экзаменов у Оли, но ей еще надо было готовиться к вступительным в Консерваторию. После сессии у Толика был трудный и долгий разговор с деканом факультета. Декан, однокурсник его отца, с трудом понял, почему тот хочет уйти из института.
- Как так? - недоумевал он. - Ты ведь очень хороший студент! У тебя отец был танковым инженером. Стране нужны не только станки, хлеб и прочее, но и танки. Да, и танки! Против нас такая военная машина - и США, и НАТО! Весь Запад против нас! Мы должны быть сильными. Так вот, танки - это сила! Без них ни в какой войне не победишь! А ты хочешь променять их, прости меня, на клавиши.
Декан говорил это так искренне и убедительно, что Толик едва не сдался. Но параллельно с монологом декана у него в голове звучали голоса Расстригина, Оли, Эдуарда Максимовича, верящих в его талант, в то, что ему на роду написано быть музыкантом. Выслушав декана, он не нашел другого аргумента, как сослаться на Расстригина и Соломинского. Если имя Эдуарда Максимовича декану ни о чем не говорило, то фамилия композитора Расстригина, известная всей стране, произвела сильное впечатление. В итоге Толик получил академический отпуск на целый год, а в случае неудачи на экзаменах в училище декан даже пообещал сразу аннулировать свою подпись. Теперь надо было решить вопрос с общежитием. Но благодаря тому, что после сессии в общежитии освободилось много мест, Толика пока не выселили.
Оля встретила новость с восторгом:
- Замечательно! Только сообщи об этом Соломинскому.
Вечером Толик позвонил ему домой.
- Прекрасно! - отреагировал тот. - Теперь можно и директору напомнить. На следующее занятие подходи с инструментом и не как обычно, к четырем, а в два.
Толик понял, что Соломинский поведет его к директору. Перезвонил Оле, и она пообещала быть к этому времени в училище. Директор оказался совсем не таким, каким он его себе представлял. В первый момент Толик даже вздрогнул. За столом сидел не кто иной, как известный комедийный артист Игорь Ильинский. Однако, как только он заговорил, это впечатление рассеялось - директор разговаривал басом.
- Заходи, Эдуард Максимович, заходи. Так это и есть твой протеже? Как тебя?