Из случаев, о которых хочется вспомнить, можно назвать мой опыт переводчика. Во взводе был у нас парень из Свердловской области, по фамилии Тухватуллин. В учебке многие ребята, тогда еще переписывались со своими подругами. Была подруга и Тухватуллина. Парень он был недалекий, окончил всего восемь классов. Но дело не в этом, а в том, что подруга его жила в каком-то чисто татарском селе. Русского языка она практически не знала и писала ему на татарском. Мы этого не знали и лишь обращали внимание на то, что Тухватуллин, получив очередное письмо, куда-то исчезал, а потом ходил очень грустный.
Однажды сидим мы в классе в личное время. И вдруг Тухватуллин спрашивает: "Парни, а кто-нибудь знает татарский?" Оказывается, что ни одно из писем он так и не прочитал. Парни, разумеется, сказали, что не знают. А меня, как это бывало уже не раз, черт дернул сказать, что знаю. Парни остолбенели. Еще бы, еврей и знает татарский! Откуда? Я небрежно бросил, что жил мол с татарами в одном доме, вот и выучил. Правда, при этом умолчал, что жить то, жил, но язык не учил. Слава богу, что при этом никто не попросил меня что-нибудь сказать. Тухватуллин, простая душа, тут же предложил перевести ему все пять писем, что он получил. Глотая смех, я предупредил, что мне надо вспомнить язык, а для этого посидеть и прочитать письмо сначала про себя.
Тухватуллин с радостью дал мне первое и я, изобразив, что читаю, стал лихорадочно думать о том, что может писать девушка парню в армию. Придумал, и, делая вид, что перевожу, на ходу стал сочинять содержание. Периодически Тухватуллин просил уточнить отдельные слова и места. Меня несло. Я был в ударе. Радости Тухватуллина не было предела! Он тут же предложил перевести второе.
Но перевести первое письмо было еще просто. А для перевода второго надо было придумать нечто новое и более внушительное, чем в первом случае. Я на что-то сослался, и мы перенесли перевод на другой день. Прокатило и это. Дошло дело до третьего. Разоблачения не последовало. А вот на четвертом я прокололся.
Оказалось, что Тухватуллин потом дотошно записывал мои переводы. Чтобы на досуге понаслаждаться и знать, каким должен быть ответ. И когда я нес очередную отсебятину по четвертому письму, он, вдруг вспомнил, что это уже было и сказал об этом вслух. Я сказал, что ничего удивительного в этом нет. Он вроде бы поверил.
Но я не знал, что будет дальше. А дальше было то, что этот хитрый татарин решил сопоставить мою зафиксированную лабуду, как оказалось из второго письма, с четвертым. Все было почти один к одному. Заподозрив обман, он стал сверять татарские тексты и обнаружил, что и они не совпадают. Обман раскрылся. Взвод рыдал от смеха, а Тухватуллин от обиды и злости на меня. Мне его даже стало жалко. Но все кончилось миром. Правда, теперь письма от подруги были написанны под ее диктовку по-русски, а меня еще долго во взводе звали "Изя - татарин".
Однако эта история имела продолжение. Однажды, когда мы дневалили с ним по роте, Тухватуллин вдруг попросил меня помочь ему написать ответное письмо: "Ты, так здорово сочинял, Изя, что мне никогда так не написать. Помоги, ну что тебе стоит". Польщенный таким признанием, я не мог отказать. И ночью сочинил ответ. Чего там только не было... А главное, про любовь. Не скажу, что совесть меня не мучила, но уж больно все это было, как говорят, теперь, прикольно. Конечно, это было нашей с ним тайной. Ответ был примерно таким же любвеобильным. Через какое-то время эксперимент повторился.
К тому времени, а прослужили мы уже семь месяцев, Тухватуллин стал единственным во взводе, кому еще шли письма от девушки. По этой причине во взводе к нему относились двойственно. Одни подогревали его наивную веру в продолжение любви, другие зубоскалили и предрекали ее скорый конец. К сожалению, правы оказались зубоскалы. Сначала письма от подруги стали приходить все реже и реже, а ближе к концу учебки, он получил письмо в котором она сообщала, что полюбила другого. Тухватуллин ходил чернее тучи. Потом постепенно отошел, и однажды, в порыве откровения, бросил: "Надо было раньше тебя просить помогать мне письма писать..." Взвод воспринял это событие в судьбе Тухватуллина, как должное.