Воспоминаний о командировках и связанных с ними приключениями существует великое множество. Но почему-то абсолютное большинство - это устные рассказы, а то и анекдоты. Очень редко удается встретить их запечатленными на бумаге или в виде сетевых документов. А почему бы мне не предпринять такую попытку? - подумал я. - Ведь ездить в командировки мне довелось много, правда, большая их часть проходила спокойно и ярких следов в моей памяти не оставила. Однако одна "командировочка" помнится мне до сих пор.
Было это в октябре 73-го года. Как раз в те дни, когда только началась война между Израилем и напавшими на него Египтом и Сирией - так называемая война Судного дня.
Я тогда еще работал инженером-проектировщиком. Готовился к очередной командировке. Она обещала быть недолгой. Ехать надлежало на самый юг Оренбуржья, в маленький городок под названием Медногорск. Там строился спроектированный нашим институтом хлебозавод, и мне "выпало счастье" осуществить авторский надзор за возведением его котельной.
Накануне моего отъезда главный инженер проекта завода, симпатичная дама, обладательница явно мужского темперамента и соответствующего голоса, Анна Михайловна Фрадкина дала мне необходимые указания и любезно сообщила, что уже позвонила в Медногорский Горисполком и попросила заказать для меня место в гостинице. Так что ехал я со спокойной душой. За дело я не беспокоился. Проект котельной делал сам. Знал его досконально. Гостиница будет. Что еще надо командировочному? С таким настроением я и вышел из поезда на маленькой станции под названием Медногорск, что на самой границе Оренбуржья и Казахстана.
Приехал в город. Нашел гостиницу. Подошел к дежурной и, преисполненный важности своей миссии для города, произнес:
- Я тут к вам в командировку приехал. У вас должна быть броня для меня. Горисполкомовская.
Сидящие вокруг соискатели мест дружно повернули головы в мою сторону. Никакой симпатии в их взглядах я не обнаружил, скорее напротив ...
- Ну вот, опять этот с броней. А мы сиди и жди у моря погоды.
Но мне было не до них. Я ведь приехал в Горисполком! Дежурная открыла амбарную книгу. Скользнула глазами по странице:
- От Горисполкома?
- Да!
- А как ваша фамилия?
- Модель...
Дежурная еще раз нырнула в тетрадь:
- А вы точно знаете, что броня должна быть?
-А как же!
- Нет на вас брони. И мест нет. Ждите. Может быть, кто-нибудь уедет...
Я был опытный командировочный и прекрасно знал, что это значит. Попросил разрешения позвонить в Исполком. Но так как время уже было ближе к вечеру, то там никого, кроме дежурной, не было. Объяснил ситуацию. Она пообещала позвонить начальнице отдела, которая могла быть в курсе дела. Сижу, жду. Час проходит, второй. Уже совсем поздно. Часов около десяти раздался звонок, и дежурная подозвала меня. Звонила начальница отдела капитального строительства Исполкома:
- Так это вы приехали по поводу котельной?
- Я...
- А как ваша фамилия?
- Модель...
- Да, помню. Мне Анна Михайловна звонила. Я давала задание секретарю отдела забронировать вам место. Видимо, она и напутала. Дайте, пожалуйста, трубку дежурной.
Та с раздражением взяла трубку:
- Слушаю. Да смотрела я не раз... Нет в заявках никакого Моделя.
Начальница, видимо, сказала что-то такое, от чего дежурная с удивлением посмотрела сначала на меня, потом в тетрадь:
- Так ведь он мужчина! А тут заказано место на какую-то модель. Так и записано. Одно женское место для модели из Екатеринбурга. Я еще обрадовалась. Наконец-то и к нам модели приезжать начали. А то только по телевизору и увидишь, как люди одеваются. Вот девчонки обрадуются! Но мест мужских нет, ни одного. Хорошо, хорошо. ..Помогу.
И уже ко мне:
- Места мужские у нас есть. Но все забронированы для какого-то ансамбля с Кавказа. Так у них наверняка место будет. Они вечерним приезжают.
И, правда, буквально минут через десять в гостиничный холл ворвалась толпа молодых людей в черкесках. Гортанно галдящая и искрометная. С барабанами и инструментами в чехлах. Они, видимо, хорошо знали гостиницу и мгновенно разбежались по номерам. Дежурная велела мне подождать. Прошлась по номерам. И, вправду, один двухместный номер остался незанятым. Поселив меня, она предупредила, что сосед у меня, возможно, будет.
Утром я ушел в исполком, потом на завод, где и пробыл целый рабочий день, втолковывая строителям и монтажникам, что они не так сделали. А напортачили так много, что мне стало грустно. Самым непонятным образом фундаменты двух котлов оказались повернутыми от проектной ориентации на целых 180 градусов. Долго пытался понять, как это произошло. Оказалось, что напутали местные строители. О подробностях говорить не буду. Здесь им не место.
Вечером в гостинице уже была другая дежурная. Когда брал ключ от номера, она извинилась и рассказала, как я из Моделя превратился в модель. А было все и просто, и смешно. Она действительно приняла заявку из исполкома. Но то ли секретарша, передававшая эту заявку, не поняла, что эта не совсем обычная фамилия принадлежит мужчине. То ли сама начальница отдела недопоняла. Вот дежурная и решила, что надо забронировать место для какой-то модели. Разумеется, женщины. Посмеялись.
Утром я пересказал эту историю о половой трансформации в исполкоме. И тогда все стало более или менее понятным. Начальница нашла свою запись в ежедневнике. Там черным по белому было записано, что с авторским надзором на стройку едет некто Модель. Но кто это, мужчина или женщина, записано не было. Так что секретарша передала все правильно. Да и дежурная ничего не напутала. Моя экзотическая фамилия ни о чем не говорила. Ее она восприняла, как должна была воспринять нормальная женщина - в город, по приглашению Горисполкома, едет модель. В те времена это была такая редкость...
Вечером второго дня подхожу к номеру. Смотрю - дверь нараспашку. А там пир горой. За столом несколько мужиков, тоже кавказского вида. На столе несколько бутылок армянского коньяка, закусочка. Один из мужиков, видать, главный, раскинул руки:
- Здравствуй, дарагой! Садысь! Гостем будэшь!
Я буркнул:
- Я не гость. Я здесь живу.
- Прасты, дарагой. Нэ обижайся. Ми думал, гость прышель... А ми гостя всэгда уважаем! Садысь. Выпей с нами коньячку.
Ну, что тут сделаешь? Пришлось сесть. Выпили за знакомство. За дружбу народов. Скоро я уже знал, что двое - местные жители. Что они, вместе со своими родителями, были высланы из Чечни еще при Сталине. И с тех пор живут в Оренбуржье. А тот, кого я мысленно определил как главного, мой сосед по номеру. Из Грозного. И здесь он вместе со своим ансамблем песни и танца. Звали его Заурбек.
Допили коньяк. Гости стали шумно прощаться. Искренне приглашая к себе в гости. Заурбек пошел провожать, а я, уставший за день и под влиянием армянского коньяка, лег спать.
Далеко за полночь меня разбудил свет, включенный Заурбеком. Был он в веселом расположении духа и, сидя на кровати, что-то напевал.
- Слушай, Заурбек. За мной к семи приедет машина. Мне выспаться надо. Будь другом, ложись спать.
К моему удивлению, он не обиделся и стал укладываться. Снял черкеску. И тут я увидел такое, от чего онемел. Под ней на поясе висели кинжальные ножны!
- И что дальше? - подумал я.
А Заурбек, продолжая что-то напевать, снял ножны с пояса и положил под подушку.
- Ни фига себе! Он что, меня резать собрался?
Но Заурбек уже выключил свет. Понятно, что оставшееся до утра время я толком и не спал. Периодически просыпался и посматривал на соседа. Мало ли что!
В половине седьмого я поднялся. Пошел бриться и умываться. Когда вернулся в номер, Заурбек уже не спал.
- Слушай, сосед, - сказал я. - Ты что это людей кинжалом пугаешь? Ну, носи его, если не запрещают. Так ты его на ночь, в номере с незнакомым человеком, еще и под подушку укладываешь! Что он может подумать?
- Заурбек сел на кровати, зевнул и с нажимом в голосе произнес:
- У минэ привычка такой!
Я было хотел полезть в бутылку. Но подумал: "Что с него возьмешь? Чеченец!"
Я в юности близко знал одного осетина. Заводился с пол оборота. А что, если и этот такой? Так и уехал в свою котельную.
После работы поужинал и, когда пришел в номер, Заурбек уже был там. На столе опять стоял армянский коньяк. "Где он его достал в этом захолустье?" - еще подумал я.
- Слушай, дарагой. Ты на Заурбек не обижайся. Я тебя пугать нэ хотел. Это правда. У минэ привычка такой. Давай выпьем за дружбу.
Что оставалось делать? Дружба важнее всего. Никогда, ни до, ни после, я не пил зараз столько коньяка. Да еще армянского!
В командировках такое бывает. Встретятся два незнакомых человека и начинают изливать друг другу душу. Так и Заурбек.
Оказывается, что в этот городок, где жило много бывших ссыльных чеченцев, он приехал вместе с ансамблем народной песни и танца. В этом ансамбле он, как выяснилось, протанцевал полжизни, а теперь вот числится сапожником. Звали его Заурбек. О многом мы в тот вечер поговорили... Но, в конце концов, разговор свелся к его нынешней профессии.
Видимо, Заурбек так любил свое дело, что от него я, в первый и в последний раз в жизни, услышал настоящую оду сапожническому ремеслу:
- Панымаешь, дарагой, чего значит хароший обув для джигит! Без него джигит, как без коня. Без него джигит девушка любить нэ будет. Я такой обув шию, что к минэ со всей Кавказ уважаемый люди приезжают.
Все просят: "Заурбек, дарагой, сшей сапог или туфель для жизнь или для танца. Лучше тебя никто не сделает. Вот я и шью, панимаешь? Правда, фининспектор Салах мешает. Все приходит и говорит:
- Ты, Заурбек, где служишь? Служишь ты в государственный коллектив. А на самом деле ты настоящий частник. Ты пачэму налог с частной деятельность не платишь? Ты совесть имеешь?
- Я ему отвечаю. Совесть у минэ есть. Минэ, уважаемый, людям отказать трудно. Пусть какой-нибудь джигит в моем сапог танцует. А еще лучше, дэвушка. Разве это плохо? А вот у тебя савсем совесть нэт. У минэ душа должна быть спакойным. Иначе какой обув вийдет? Плахой. Что об минэ скажут? Совсем Заурбек обув делать разучился. Каму лучше будет? Минэ? Тэбэ? Государству? Всем плохо будет. Так что иди, дарагой к себе в кантор. Пусть тибе другой платит. А я сапог лучше шить буду. Туфель шить буду! Всэм будет радость. И минэ, и им, и государству. Вах!
И, обращаясь ко мне, искренне поинтересовался:
- А ты, дарагой, что думаешь? Прав Заурбек?
Что мне оставалось? Сказал, что он прав. Что красота делает мир лучше. И предложил поднять тост:
- Так выпьем же за то, чтобы твоя обувь красила человека, а ты никогда не был без работы...
Заурбек растрогался:
- Давай выпьем за твой Уральский горы. Хороший люди там живут! Джигиты! Да!
Так мы и обменивались тостами, пока был коньяк. Под конец нашего застолья Заурбек предложил:
- Ты знаешь, дарагой. Приходи завтра к концерт. Я тебе приглашаю. Никакой билет не надо. Придешь?
Около семи часов следующего дня я подошел к Дому Культуры и попросил билетершу позвать Заурбека. Сидел я в первом ряду и искренне наслаждался горскими песнями, то искрометными, то задушевно плавными, а где-то даже грустными, танцами парней и девушек из Грозного.
В гостинице Заурбек появился поздно вечером:
- Ну как, дарагой? Панравился? Харашо ребята танцевал! Я-то знаю!
А теперь знал и я. Об этом и сказал Заурбеку:
- Вах, дарагой! Век не забуду!
Это, видать, было последней каплей. Заурбек вдруг расстегнул черкеску и снял с пояса кинжал. Обнажил его, поцеловал и торжественно произнес:
- Ты хароший человек, дарагой. Вот тебе на память от минэ! Помни Заурбек!
- А он настоящий? - необдуманно поинтересовался я. Потому что первое, о чем я подумал, близко увидев эту красоту, что кинжал бутафорский. И что с такими же танцевали парни из ансамбля. И тут же заметил, как вспыхнул Заурбек:
-Зачем человек обижаешь? Я настоящий джигит! Я всегда с собой кинжал нашу. У минэ привычка такой! Джигит без кинжал, что портной без иголка! Что горы без песня! У всех наших джигит из ансамбль такой же есть. Бери, дарагой!
У меня как раз была прикуплена бутылочка винца. У него были фрукты. Сели мы. Я решил опередить Заурбека с тостом:
- Дорогой Заурбек! Так выпьем же за вечную дружбу еврейского и чеченского народов! Лехаим!
На что Заурбек, со свойственной горской ментальности прямотой, ответил:
- Чтоб Вы победили всех свой врагов! Вах!
Я страшно удивился. Какой-то чеченец, простой сапожник не просто знает о войне Израиля с арабами, а говорит о ней с малознакомым человеком и не боится пожелать евреям победы! Ведь об этой войне в те времена мало кто знал. А если и знал, то предпочитал молчать. Да и мне было известно не намного больше, чем "освещалось" в советской прессе и телевидении.
- Заурбек, а ты что про эту войну знаешь? Ведь о ней почти не говорят.
- Это у вас, в России, об этой войне нэ говорят. А у нас, на Кавказ, об этом все знают. Знаешь, сколько у нас евреев живет? Знаешь, сколько у них там родственник и друзья! Телефон есть. Приемник есть... У минэ, знаешь, сколько евреев в кунаках? Вот и знаем...
Выпили. Выпили еще. Допили бутылочку. И вдруг Заурбек предложил:
- Хочешь, я тебе песен спою. Про кинжал.
И запел. Запел настоящим гортанным, горским тенором. На чеченском. Но пел он настолько выразительно и душевно, что все было почти понятно без перевода. Потом, с его слов, я понял, что это была импровизация. А пел он о том:
Что есть у него любимый кинжал.
Что спас этот кинжал его в горах,
Когда он один зимой оказался в лесу.
И надо было нарубить веток,
Чтобы разжечь костер.
И долго он хранил его,
Пока не встретил хорошего парня.
С Уральских гор.
И теперь он хочет
Чтобы кинжал охранял его жизнь.
А он помнил Заурбека.
Оказывается, он был не только танцором, сапожником, но и поэтом. Редкое сочетание. Наутро я уехал. Кинжал прожил у меня долгие годы, напоминая о встрече с настоящим горцем и одухотворенным сапожником по имени Заурбек. Только из-за отъезда из России я подарил кинжал своему хорошему знакомому. А выражение Заурбека "у минэ привычка такой" так и вошло в наш с женой лексикон.