Академический институт, где мне посчастливилось работать, был создан еще во времена Горбачева. В самый разгар перестройки. Тогда создание академического института, да еще не в столице, да еще гуманитарного, было событием незаурядным. Для размещения нам выделили старинный особняк, числившийся в разряде архитектурных памятников и находившийся в десяти минутах ходьбы от центра города.
Событие это всколыхнуло не только академическую, но и всю культурную жизнь нашего края. Еще бы! В городе, помимо университета, появился центр раскрепощенной гуманитарной мысли. Мысли, бившей фонтаном из молодых голов его сотрудников. Там зарождались такие политические идеи и тексты, что были совершенно немыслимы в еще совсем недавние времена. И немудрено, что институт стал центром притяжения городской интеллигенции. В нашем небольшом, но уютном актовом зале проходили и многочисленные политические диспуты, и вечера, на которых выступали известные ученые, политики, читали свои произведения прозаики и поэты. Устраивались выставки картин и скульптуры. Но, как известно, у каждой медали есть оборотная сторона. Была эта сторона и у нашей невероятной популярности.
Нас полюбили даже сумасшедшие. Да, да! Но не те сумасшедшие, что лечатся в закрытых стационарах, а те, кто на свободе. Здесь кто-то наверняка скажет: " Что с вас, ученых, взять, все вы и сами немножко сумасшедшие. А уж философы, так о них и говорить нечего". Поэтому я вынужден уточнить, что речь идет не о нас, философах, а о той категории граждан, что в просторечии называются "шизиками". Так вот, о них и речь.
Насколько известно, есть "шизики", мнящие себя великими артистами, есть те, кто ощущает себя великими прорицателями, есть и такие, кто называет себя великими писателями и поэтами. Однако здесь речь пойдет об ученых, совершивших великие открытия в самых разнообразных областях человеческого познания и так и не признанных догматиками из официальной науки.
Так вот. Известность нашего молодого института, вкупе с его размещением на одной из самых людных улиц города, стала играть злые шутки. К нам стали захаживать гении.
Главная причина такого массового появления гениев, я полагаю, крылась в сложившейся общественной ситуации того времени. Шла интенсивная деградация прежних политических и культурных устоев. Многие просто растерялись, не сумели разобраться в общественном хаосе, совладать с крушением перспектив, с потерей личностной идентификации. Некоторые из таких потерявших ориентацию в обществе, приобретших статус психически пограничных людей стали искать себя в том, что им казалось творчеством. Конечно, оказывались среди них и те, кто либо уже бывал пациентом психиатров, либо те, кому это еще предстояло.
Несли нам все - от кратких страничек тезисов по поводу совершенных ими великих открытий, до многотомных, толстенных трудов, претендовавших на научные диссертации, с трудом умещавшиеся в больших портфелях.
Вот названия лишь некоторых из этих опусов: "Мат как источник возникновения русского языка", "Физико-химические предпосылки происхождения человека", "Атомно-биологический телефон для прямой связи с Богом", "Словарь снежного человека", "Математические основания любви" и т.п. Честное слово, ничего не выдумываю. Я взял эти названия из своих записных книжек тех лет. Это лишь небольшая толика бреда, выливавшегося на наши бедные головы.
Все бы еще ничего, ведь можно было и просто "отфутболить" такого соискателя научного признания. Так и было в самом начале. Потом соискателей стали тормозить на входе, помогали вахтеры. Не назвал фамилию того, к кому идешь - от ворот поворот. Но со временем этот народ стал действовать более изощренно. Прежде чем прийти в институт, они самыми разными путями узнавали фамилии сотрудников, а на вахте гордо заявляли, мол, иду к такому-то... Мы даже приуныли. Ну как нам от них отвязаться? И решение пришло!
Схема действий была простой. Сейчас бы этот метод назвали "каруселью". Очередной не признанный гений принимался со всей свойственной ученым людям учтивостью и предложением оставить свой труд на денек-другой. Ведь, сами понимаете, дело серьезное, не с бухты же барахты оценку давать. Надо почитать, подумать, посоветоваться.
К назначенному сроку этот гений являлся. Эксперт принимал умный, серьезный вид и участливо сообщал соискателю, что труд этот оказался не по его, эксперта, научной специализации, не по его профилю. Для того, чтобы дать оценку этой работе, требуются другие специалисты, а в нашем институте таких просто нет. Поэтому ему нужно обратиться либо в университет, либо в другой академический или в учебный институт. И уж потом, после получения положительных рецензий от соответствующих специалистов, следует вернуться к нам. А там тоже действовали по описанной схеме. В конце концов поток гениев стал сокращаться, пока не вылился в единичные случаи. Мы уже тихо радовались наступившему спокойствию. Но спустя какое-то время произошло то, о чем я вспоминаю с двойственным чувством. А было вот что.
Прихожу как то утром в институт, а вахтерша тут же сообщает, что меня ждет посетитель. Смотрю, на диванчике в вестибюле сидит мужчина средних лет. Отлично одет. Интеллигентного вида. С папкой. Спрашиваю, по какому делу. Извиняется и говорит, что дело деликатное. Если я не против, он может кратко изложить его суть. Что делать? Предложил я ему эту суть изложить мне тут же, на диванчике.
Сели. Вытащил он из папки несколько листочков. Смотрю - сплошь формулы. Ну, думаю, опять гений... Спрашиваю:
- Что-то доказали?
- Да вот и сам не знаю, доказал ли... Задачка уж больно не простая. Связана она с общей теорией относительности. Вы понимаете, ее пересмотреть пытались многие. Так я уже боюсь, что со мной никто и разговаривать не захочет. Очередной сумасшедший... Ну, Вы и сами, наверное, так подумали.
А я-то подумал о другом, как мне от него отвязаться. Мало того, так я ведь и не физик-теоретик. Оно мне надо? И решил сыграть в ту самую "карусель":
- Оставьте мне Ваши листочки. Зайдите через пару деньков. Проблема эта не моя. Посмотрю, а там видно будет.
Он, немного подумав, согласился. Но попросил меня эти листочки никому не показывать. На том и договорились.
Конечно, ни в этот день, ни назавтра я об этом визитере и не думал. Вспомнил о нем только утром третьего дня и решил посмотреть. Тезисы его были озаглавлены так: "Частный характер Общей теории относительности".
Открывались тезисы, как это принято в научной литературе, кратким обоснованием актуальности проблемы. Далее объект и предмет исследования. Затем степень разработанности проблемы. Все, вроде бы, солидно. Фамилии многих из названных авторов принадлежат физикам с такой мировой известностью, что знакомы даже мне, работнику гуманитарного фронта. Наконец, цели, задачи исследования.
Я оторопел. Что за черт. Это ведь очень похоже на автореферат кандидатской диссертации? Почему тогда не пошел в тот же университет. На кафедру теоретической физики? Ему ведь туда и надо. Стал читать дальше. Вернее, разбираться в джунглях физических формул. Продираюсь, продираюсь... Что-то понятно, что-то едва, а что-то вообще нет. Но интересно. Очень интересно. А тут и мой соискатель признания пришел.
Я решил узнать, как ему пришла в голову мысль обратиться ко мне. Ведь коту было ясно, что пришел он за отзывом не по адресу. Правда, к профессору, но социологу. Что может понимать социолог в теоретической физике? Все мои познания в этой области сводились к двум семестрам физики на первом курсе технического вуза и еще одному годичному курсу физики для философского факультета. Но все оказалось просто. Меня он увидел на одном из каналов местного телевидения, в программе, посвященной выборам в Государственную Думу. Чем-то я ему приглянулся. Узнал, кто я, мою фамилию. А дальше все было, как описано.
Но меня уже понесло. Я и сказал своему новому знакомому, Антону Владимировичу, что пока ничего вразумительного сказать не могу. Если ему не терпится, то лучше обратиться к физикам. Если он готов подождать, то в ближайшее время попытаюсь составить свое мнение, а потом уж решить, что делать дальше. И велел ему прийти через недельку. На том и расстались.
С этого дня занятия наукой были заброшены. Моими настольными книжками стали университетские учебники по теоретической физике. Читал их, пытался понять логику рассуждений Антона Владимировича. Когда первые трудности были позади, понял, что логический аппарат, коим он пользуется, строится на вполне доступных неспециализированному уму гипотезах и утверждениях. А вот вычислительный аппарат был во многих случаях просто недоступен.
Не буду распространяться о том, сколько сил, времени, здоровья пришлось мне потратить, чтобы хоть как-то начать понимать то, что стояло за представленными в виде формул физико-математическими задачами, способами их решения и выводами из них. Слава богу, что я имел возможность работать не только в институте, но и в библиотеках, и дома. Его идеи настолько захватили меня, что ничем другим я заниматься не мог. Когда начал в них немного разбираться, то решил сходить к своему обожаемому научному руководителю доктору философских наук Льву Наумовичу Когану и его супруге, доценту кафедры астрономии университета. Лев Наумович выслушал меня, полистал рукопись и заявил:
- Ты знаешь, я в этом деле как-то не очень... Ты уж лучше Зину попроси.
Зина, а для меня Зинаида Николаевна, рукописью заинтересовалась и попросила оставить ее на пару дней. Им я полностью доверял. Когда мы снова увиделись, она, в свойственной ей деликатной манере, сказала, что то, о чем в ней идет речь, заслуживает внимания. Но она, увы, астроном, а не физик. И они порекомендовали мне обратиться к моему бывшему университетскому преподавателю Исааку Яковлевичу Лойфману. Это был известный ученый в области философии физики и почти мой тезка, профессор, доктор философских наук. Физик по образованию и человек широчайшего научного кругозора.
Я решил не спешить. Недели, конечно, мне не хватило. Но, в конце концов, во время нашей третьей встречи я сумел-таки сформулировать свое видение того, что понял из работы Антона Владимировича. Вывод этот был далек от моего начального скептического настроя. Идеи, которые он развивал, касались принципиальных моментов устройства мира и солнечной системы и были направлены не на опровержение идей Эйнштейна, а скорее на продолжение их в теории общего поля. Мне даже удалось найти весьма очевидное противоречие между его исходными гипотезами и некоторыми выводами из них.
Тогда же он, наконец, рассказал мне, что по специальности он инженер автомобильного транспорта, что проблема эта волнует его давно. В школе его самыми любимыми предметами были физика и математика. После ее окончания пытался поступить на физический факультет Новосибирского университета, но, не пройдя туда по конкурсу, подал документы в Омский автомобильно-дорожный институт и долгие годы проработал на автотранспорте. Но, никогда не забывая свою любовь к физике и математике, в конечном счете заинтересовался общей теорией относительности. Оказалось, что те материалы, что он попросил меня посмотреть, были написаны еще несколько лет назад. Однако обнародовать их он никак не решался, боясь обычного для таких случаев обвинения в научном графоманстве и вытекающими отсюда последствиями.
После этого Антон Владимирович, решив проверить свои выводы, надолго исчез. Я его не тревожил. Но мы перезванивались. Спустя, наверное, год он объявился. Несколько листочков уже превратились в рукопись, объемом с автореферат диссертации. Он уже был полон идеей подготовки диссертации. Но для этого уже был нужен иной, чем я научный руководитель. Либо специалист в области теоретической физики, либо специалист по философским проблемам физической науки. Нужна была, хотя бы заочная аспирантура или соискательство. Иначе было не сдать кандидатские экзамены. Тут я был бессилен. И я предложил следующее. Я еще раз знакомлюсь с рукописью. Высказываю свои замечания и предложения. После этого я берусь свести его с одним из своих университетских учителей, с которым у меня сложились хорошие отношения. Так и порешили. Вскоре рукопись была у меня.
Позвонил Исааку Яковлевичу и попросил его посмотреть одну очень интересную, как мне кажется, работу. Назвал проблему. Он согласился. Мы встретились. Рассказал я ему всю изложенную выше историю и оставил рукопись.
Спустя пару недель он позвонил. Сказал, что рукопись действительно интересна. Что она, на его взгляд, достойна доведения до уровня кандидатской диссертации, но в ней есть кое-какие недостатки. Профессор пригласил меня зайти к нему на кафедру. Вскоре я был там.
Исаак Яковлевич сказал, что был очень удивлен уровнем работы моего протеже. Тем более в такой сложной мировоззренческой проблеме. Его больше всего порадовал строгий и логически непротиворечивый аппарат обоснования исходных гипотез автора. и он готов предложить себя в качестве научного руководителя вполне реальной, как ему представляется, диссертации. Но он не видит возможности ее защиты на степень кандидата физико-математических наук. Для этого работу нужно сильно переделывать и, улыбаясь, заметил, что тут, видимо, сказалось мое влияние как выпускника философского факультета. Поэтому такая диссертация должна идти по научной специальности "философские проблемы естествознания". К тому же нужны публикации. А рукопись вполне могла бы стать основой для двух-трех статей и нескольких тезисов. Для защиты этого уже было бы вполне достаточно. Пока же попросил устранить его замечания. Спорить я не стал и, лишь искренне поблагодарив за рецензию, откланялся.
Пересказал я свой разговор Антону Владимировичу. Посмотрели замечания Исаака Яковлевича. В общих чертах обсудили, как их учесть. И воодушевленный Антон Владимирович ушел. Прошел месяц, другой, третий, а моего протеже все нет. Все повторилось. Снова он появился лишь к летним каникулам.
Времени, чтобы встретиться с Исааком Яковлевичем, оставалось в обрез. Уже шла пора летних каникул студентов и отпусков преподавателей. И я, только взглянув на рукопись, позвонил ему и попросил о встрече. Профессор сказал, что он чуть ли не завтра уезжает и, если мы можем, то он готов нас принять у себя дома. Так мы и поступили.
Исаак Яковлевич внимательно просматривал рукопись и вдруг на его лице появилось удивление. Именно в том месте, на которое он указывал в своих замечаниях, появилось непонятный ему пропуск в системе доказательств:
- Как такое могло произойти? Ведь именно эту часть я просил усилить. Я ведь даже написал, каким это усиление должно быть. На этом месте должны были обязательно быть рассуждения, без которых конечный вывод о частном характере всеобщей теории относительности является пустой декларацией и виснет в воздухе. Как такое могло произойти?
В его голосе появилось раздражение. Я попросил посмотреть страничку и с недоумением увидел, что речь идет о том месте в системе доказательств, на слабость которого еще я обращал внимание и ради которого мой протеже исчезал на целый год. Язык у меня отнялся. Как я себя чувствовал тогда, не передать. Положение, в которое я попал, было просто идиотским. И зачем я поторопился? Надо было просто отложить визит на осень.
Поговорили еще немного, и профессор сказал:
- Ведь там уже было прописано почти все. Почему это исчезло? Ведь это должно было стать самым важным моментом доказательства. Если Вы, Антон Владимирович, готовы восстановить рукопись к началу сентября, я свое обещание сдержу.
На том и расстались.
Я кипел от злости. Вот, думаю, фрукт. Еще и обманывает! На улице я спросил своего протеже:
- Как же так? Ведь я сам все видел. Без этого бы и встречи сегодняшней не было. Почему? Что случилось? Почему Вы убрали столь важный кусок? Почему я об этом не знал? Вы же меня просто подставили. Разве так можно?
Антон Владимирович молчал. А потом сказал, что перезвонит, придет и все объяснит. Но больше я его не видел и не слышал. Надо было наверстывать свои запущенные дела. Хотя я о нем вспоминал. Спустя несколько месяцев, позвонил ему домой. Вместо него мне ответил другой человек, сообщивший, что Антон Владимирович продал квартиру и уехал из города. Куда, он не знает.
Перед Исааком Яковлевичем я долго чувствовал себя виноватым, пока однажды мы не встретились с ним в университетском коридоре. Разговорились. Он спросил об Антоне Владимировиче. Где он? Почему исчез? Что я мог ответить? Извинился и сказал, что виноват во всем я. На что мудрый профессор заметил:
- Дело скорее не в Вас, а во мне. По моему мнению, тот кусок, что исчез из конечного варианта рукописи, представлял собой то, что называется научным открытием. Он это понял с моих слов и просто не захотел ни с кем делить свой возможный приоритет. А вдруг я потребую совместной публикации? Такие люди, увы, есть! Они даже бояться регистрировать свое открытие. Ведь для этого нужны отзывы от известных специалистов, ученых. Вдруг они его открытие банально украдут. И такое бывает. Тем более, он не известный ученый, а, честно говоря, самоучка. Эта боязнь его и сгубила. Несомненно, он незаурядный человек. Но такое поведение - это уже психическая патология. Тут уж ничего не поделаешь! Так что не переживайте. Увы, я это уже понял...
Но до сих пор жалко, что врожденный исследовательский талант оказался бессилен против того, что еще древнегреческий баснописец Эзоп назвал инстинктом собаки, лежащей на сене.
Спустя много лет, в одном из научных журналов я случайно наткнулся на статью с почти буквальным воспроизведением идей, разработанных моим знакомым, не ученым, а простым инженером-автомобилистом. Ее автором был то ли английский, то ли американский астрофизик. Наука на месте не стоит.