Чего только не случается с нами! И с теми, кто верит, и с теми, кто не верит в мистику. Но скажу определенно, что, хотя себя я совершенно серьезно отношу к первым, это ничего не изменит в предстоящем повествовании. А начинается оно с того момента, когда наши лучшие друзья Инна и Володя Шагаловы решились на отъезд в Израиль.
Решение репатриироваться они принимали, не ссылаясь на то, что, мол, уезжают все, кто может. Они имели возможность эмигрировать и в США, и в Канаду. Володя был специалистом в области каких-то критических структур, в которых я, честно говоря, слабо разбирался. Он доцентствовал на соответствующей кафедре в одном из технических университетов нашего города. Инна была специалистом в лекарственной химии. Последние годы она трудилась заведующим исследовательской лабораторией в биохимической фирме.
К тому времени, о котором мой рассказ, Володя уже был автором двух монографий и довольно долго работал над докторской диссертацией. И тут случилось то, о чем он давно мечтал и что пробивал в ректорате университета. Ему предложили трехмесячную стажировку по линии научного обмена. Причем в том самом университете, с которым у него были давние научные и дружеские связи. Это был Мюнхенский технический университет. То, что он едет, было ясно. А что делать Инне? Ждать мужа?
Сын их уже давно жил в Израиле. Родни в нашем городе не было. Многие из их друзей эмигрировали. Они долго думали и решили, что в Германию едут вместе. Тем более, что эта поездка давала Инне возможность воочию ознакомиться с фармацевтической немецкой промышленностью, по праву считающейся ведущей в мире. С этой идей Инна явилась к Президенту своей фирмы. Тому идея понравилась. Инна совсем неплохо знала немецкий язык. Более того, она даже предложила поехать за свой счет. Тем не менее, командировочные он решил ей оплатить. Словом, все складывалось как нельзя удачнее.
Вскоре они уже были в Мюнхене. Приехали туда в разгар весны. Германия и город их очаровали. Стажировка у Володи шла успешно. Помогало в этом не только отличное знание английского, но и вообще его способность к освоению иностранных языков. Под руководством Инны его начальное знание немецкого быстро переросло в способность общаться с коллегами на их родном языке. Руководитель лаборатории, где он стажировался, профессор Штайниц вскоре уже удивлялся Володиному немецкому:
- Sag mir, Wladimir, und die Sprache der afrikanichen Pygmaen Sie verseentlich nicht bezitzen?
(Скажите, Владимир, а Вы языком африканских пигмеев случайно не владеете?)
На что Володя искренне отвечал:
- Nein Herr Professor, aber wen sie mit ihnen zu redden brauchen, bin ich zu Ihren Diensten.
( Нет, дорогой профессор, но если Вам понадобится с ними пообщаться, то я к Вашим услугам...)
К концу стажировки проф. Штайниц даже начал делать намеки на то, что он бы не отказался от такого сотрудника. Подобные разговоры возникали у Володи и с некоторыми коллегами, откровенно говорившими, что такому специалисту, как он, делать в России нечего. Инна, посетившая многие фармацевтические фирмы, была в восхищении от того, на каком уровне там проводятся научные исследования. Немудрено, что временами Шагаловы даже стали ловить себя на мысли о том, что не прочь бы здесь поселиться.
Вы можете мне не поверить, но решение эмигрировать в Израиль пришло к ним именно тогда. Как часто случается в жизни, этому поспособствовал случай.
Конечно, когда у тебя уезжают друзья и знакомые, ты волей-неволей начинаешь примерять их поступок к себе. Круг твоего общения и его душевность начинают "скукоживаться". Все меньше остается тех, с кем у тебя общие интересы. И только одно это может привести человека к решению эмигрировать.
Но интересная и хорошо оплачиваемая работа, что в России сейчас не так часто встречается, налаженный быт к этому никак не располагали. Да и, пусть это прозвучит нескромно, дружбой с нами Шагаловы очень дорожили. Инна и моя супруга многие годы общались, как сестры. Даже то, что у них в Израиле жил единственный внук и большая семья Инниной тетки, не мотивировало их к эмиграции туда. Вы спросите, почему?
Честно говоря, я с ними на эту тему подробно не разговаривал. Но из опыта частого с Инной и Володей общения было понятно, что, высоко ценя свою профессиональную успешность и бытовую устроенность, они не хотели рисковать. И я их понимал. Тем более, что Володя довольно быстро продвигался к приобретению докторской степени. А любая эмиграция, даже в самую замечательную страну, поставила бы на этом крест. Но одним этим обстоятельством их позиция не объяснялась.
Мне кажется, другим и не менее фундаментальным, было то, что оба родились и выросли в исконно русской атмосфере, т.к. их предки осели на Урале во времена Екатерины II. Связь с еврейскими традициями была утрачена еще их родителями, а, скорее всего, еще раньше. Их дедушки и бабушки всю жизнь трудились на уральских заводах и были типичными представи-телями уральской интеллигенции. Если дед и бабушка Володи еще знали идиш, то дедушка и бабушка Инны практически нет. Так как родители их идиш уже не знали, то что тогда говорить об Инне и Викторе? Да, они знали, что по паспорту они евреи. Но не больше того. Поэтому были страшно удивлены, если не шокированы тем, что их сын Аркадий, в общем-то крайне редко вспоминавший, что он еврей, однажды, уже будучи студентом четвертого курса университета, заявил, что начинает учить иврит. Лишь спустя некоторое время выяснилось, что причина такого поворота в том, что он подружился с еврейской девушкой, студенткой медицинского института. Не откладывая дело в долгий ящик, они принялись за изучение иврита и начали готовиться к репатриации в Израиль. Жениться решили там. Разумеется, обе родительские пары узнали об этом в последнюю очередь.
Шагаловы понимали, чем это им грозит, и пытались бороться. Но ничего путного из этого не вышло. В конце концов, дело дошло до скандала, во время которого сын заявил, что во всем они виноваты сами. Что это они бездушным отношением к своим корням лишили его национального самосознания. И он, как ему их ни жалко, встает на путь обретения оного. А путь может быть лишь один - эмиграция в Израиль. Именно тогда Шагаловы всерьез осознали, что они евреи. Но рефлексировать по этому поводу у них просто не было ни желания, ни времени.
С той поры уже минуло почти десять лет. Аркаша женился и родил им внука, которого они навещали регулярно раз в два года. Да, им нравился Израиль, который они объездили на машине. Они восторгались древним Иерусалимом и динамичным Тель-Авивом. Его теплыми морями и чудесными пляжами. Его фруктовым и овощным изобилием и природой. Но никаких душевных связей с Израилем и желания уехать туда у них не возникало.
Началось же все с того, что под конец стажировки они решили съездить на экскурсию в Дахау, где в свое время располагался один из наиболее зловещих концентрационных лагерей смерти. Экскурсия потрясла их настолько, что потом целую неделю они не могли смеяться. Было стыдно чувствовать себя веселыми и счастливыми перед памятью сотен тысяч людей, погибших в этом аду. Если Инна справилась с этим чувством быстрее, то Володя, как человек более эмоциональный, еще долго находился под впечатлением от увиденного. И совершенно неожиданно всколыхнулось в нем уже забытое юношеское увлечение поэзией:
Я вспоминаю вас издалека,
Я в вас смотрюсь,
Как в дальнюю дорогу.
Вся ваша жизнь
Для мира - как строка,
Как мимолетный звук
Пустого слога.
Вас стерло дуновением
Войны
Из городов и сел
Земного шара.
Теперь из прошлого
Вы лишь в святые сны
Испепеляющим приходите
Пожаром.
Вам не осталось
Дуновенья ветра,
Ни шелеста
Стареющих дубрав.
А земли те,
Пропитанные пеплом,
Растят другие
Поколенья трав.
Инна знала, что муж в юношеские и студенческие годы увлекался стихами. Собственно говоря, именно это свойство его души и было для нее основным фактором их сближения. Они учились в разных группах, и практически после каждой лекционной пары он приносил ей какой-нибудь стишок. Были они разного качества и разной величины, но сквозь них, как сквозь призму, просвечивалась его душа. Девочки из группы ей дико завидовали, а некоторые, наиболее бойкие, даже пытались его отбить. Но из этих попыток ничего не вышло. Он и в своей любви признался ей стихотворением.
А потом с его вдохновением что-то случилось. Нет, это было не обычное для большинства подобных случаев угасание страсти. В том, что он ее любил не менее пылко, чем в годы их дружбы, она была уверена. Как это часто бывает с такого рода натурами, Володя, оставленный после окончания института в аспирантуре, так увлекся наукой, что на стихи его не хватало. Поэтому, когда он вдруг прочитал стихотворение, она сразу поняла - это не случайно.
С этого времени Володя потерял покой. Дошло даже до того, что он стал уговаривать Инну уехать домой до окончания стажировки. Но так как это грозило осложнениями со стороны руководства, то пришлось ждать ее официального завершения. Обычно жизнерадостный и общительный, он замкнулся. Никуда его вытащить, даже просто пройтись по городу, где у них уж были излюбленные места, Инна не могла. Вечерами он предпочитал сидеть на балконе их квартиры и все время о чем-то думать. Она даже начала беспокоиться. Пока однажды он не заговорил сам.
- Знаешь, со мной что-то происходит. Нет, ты не думай, что с моей психикой. С ней все в порядке. Я тебя удивлю, но, как десять лет назад при отъезде Аркашки, я снова остро ощутил, что мы с тобой евреи. Но если тогда меня об этом заставил вспомнить Аркашка, то сейчас нечто другое.
- Я понимаю, это наше посещение Дахау...
- Это, конечно, главное, но не только. Не знаю, как до тебя, но до меня вдруг дошло, что мы с тобой уже третий месяц живем в городе, где зародился фашизм. Где Гитлер начал пропагандировать свои идеи о необходимости уничтожения евреев. Слава богу, наших семей это не коснулось. Но они ведь уничтожили шесть миллионов евреев! Все последнее время думаю, как это могло случиться? Этот вопрос не дает мне покоя. Пусть это было шестьдесят лет назад, но мне здесь стало дискомфортно. Да, нынешняя Германия не та, и мы с тобой это хорошо видим. Коллеги, с кем я общаюсь в лаборатории, очень интеллигентные и добрые люди. Все вроде хорошо. Но я почему-то я стал чувствовать, что не могу здесь больше находиться. Ты знаешь, мне вдруг вспомнилось, что дед звал меня маленького не Вовой, а на еврейский манер - Вольфом. Я злился и доказывал ему, что я не Вольф, я Вова. А он смеялся и говорил, что я об этом еще вспомню. Вот я и вспомнил. И забуду ли, не знаю...
Инна его не перебивала. Она знала, что в моменты волнения Володя превращается в оратора, а перебивать его в это время бывает себе дороже. Да и что она могла ему на это сказать? Что следует забыть все то, о чем он с ней поделился? Что следует успокоиться и закончить диссертацию, благо, стажировка дала много интересно дополнительного материала? Но вместе с тем она понимала, что только этим эмоциональным всплеском дело не ограничится. Володя был не тем человеком, кто легко расстается со своими мыслями.
Вскоре они вернулись домой. Встретили мы их еще в аэропорту, чтобы отвезти домой. Через несколько дней они были у нас. Собственно говоря, то, о чем написано выше, я услышал во время этого визита. Честно говоря, мы были под большим впечатлением от этой истории. Но что мы могли посоветовать? Мы в то время были далеки от подобных размышлений. Я не имею в виду осмысление того, что сделал немецкий фашизм с еврейским народом. Но в Германии нам побывать не довелось. Не довелось и испытать тех шекспировских чувств, что испытал Володя от посещения Дахау. Хотя не скажу, что мы с женой полностью одобряли тех евреев, что перебирались на постоянное место жительства в Германию. Поэтому предположи-ли, что Володя со временем успокоится, доделает свою диссертацию и все у Шагаловых будет хорошо. Тем более, Инна, как человек рационального склада ума, придерживалась противоположной Володиной точки зрения.
Какое-то время встретиться семьями не получалось. С Володей я увиделся на одной из научных конференций. Его доклад, построенный на материалах, наработанных во время пребывания в Германии, был единодушно воспринят как новое слово в науке использования компьютера в проектировании разнообразных технических систем. Потом мы сидели рядом и не столько слушали выступающих, сколько разговаривали о его докладе. Разумеется, что тогда я еще не знал того, о чем написал выше, и лишь высказал свое мнение о том, что теперь он просто обязан защититься. Но Володя отреагировал на мое пожелание как-то странно:
- Спасибо тебе, конечно. Но у нас на этот счет есть соображения.
- Ты что, защищаться не хочешь?
- Да как тебе сказать...
- Ну, ты, брат, даешь! Давай, колись!
- Увы, наш разговор не для этого зала! Давай, приезжайте к нам. Посидим. Поговорим...
Супруга, когда я рассказал об этом странном разговоре с Володей, высказалась в своем обычном безапелляционном тоне:
- Очень жаль. Шагаловы собираются в Израиль. Я это поняла еще в тот раз. Такие мысли бесследно не проходят.
- Ты что? Если десять лет после отъезда Аркаши они на это не решались, то сейчас уж тем более! Вовке надо диссертацию защитить. Столько лет и здоровья на нее ухлопано. Инна - человек практичный, ее Вовке не уговорить.
- Вот увидишь, я буду права!
Выбрались мы к Шагаловым лишь осенью. Был тихий и ясный день бабьего лета, какие редко выпадают на нашей широте. Мы сидели в их уютном садовом домике и не столько разговаривали, сколько слушали и слушали хозяев. Но в том осеннем общении с нами роли, которые играли Шагаловы, уже выглядели иначе, чем я их преподнес. Володя, как мы и предполагали, уже несколько остыл и успокоился. Мюнхенские страсти стали уходить, а на авансцену его обращения к нам вышла, как и догадывалась моя супруга, мысль об эмиграции в Израиль. Но выглядела эта мысль спокойной и взвешенной:
- Да, я хочу уехать, но вовсе не так, как предлагает Инна... Вот скажи им, что у тебя на уме.
Обычно спокойная и разумная Инна нас огорошила:
- Это он сейчас, перед Вами такой рационалист. Пусть расскажет, как еще с Мюнхена не давал мне покоя своими стенаниями: "Иннка, я не могу жить в России! Иннка, я хочу в Израиль. К сыну. К внуку. Плевать я хотел на эту паршивую диссертацию! Кому я у нас со своей докторской буду нужен? Разве что студентам. А так ни возможности по-настоящему наукой заниматься, ни зарплаты...
- Скажи, скажи... Я, наивная, ему поверила. Ну, раз так человеку плохо, ладно, уедем. Не хочет заканчивать диссертацию - не надо. Проживем и так. Там наш сын и внук. Им без нас плохо. Нет, вы послушайте этого поэта. Поиграл с девушкой - и бросил...
- Слушай, успокойся. Я тебя не бросал и не брошу. И своей позиции не менял. Да, я ничего против репатриации не имею. Но на жизнь надо смотреть трезвыми глазами. Приехать в Израиль доктором наук лучше, чем кандидатом. Сколько наших там. Посмотрите, кто лучше устроился. Доктора!
Тут я не выдержал:
- Не скажи! Знаешь, сколько докторов из наших академических институтов там в лаборантах ходит или улицы подметает? Мой бывший завлаб Канторович. Светлая голова. Кто он там? Помощник профессора. Не головой, а руками работает. Туда нашего брата докторов всяких наук столько перебралось, что этой маленькой стране их просто некуда пристроить.
- Знаю, знаю, - ответил Володя. Но раз на раз не приходится. Все равно, пока не защищусь, не тронусь. Надо дальше смотреть.
- Вот и договаривайся с таким мужиком, - вступила Инна. Сегодня одно, завтра другое. Он мне, знаете, еще что заявил? Говорит, не могу бросить родные могилы. Здесь, мол, все мои предки лежат. Куда я без них? Без сына и внука он, понимаете, может. А без предков - нет. А я без внука больше не могу! Что мне, тебя бросать - и к внуку? Так ведь и уеду! Высиживай здесь один свою докторскую!
Слово за слово, и мы поняли, что общение Шагаловых с нами перерастает в их семейную перепалку. Стали прощаться. Уезжали мы из сада в плохом настроении. Такое случилось впервые за долгие годы нашего знакомства. На чьей стороне быть, мы так и не определилась. Если следовать духу карьеры в науке, то на Володиной. Если посмотреть с житейской стороны, то, наверное, более убедительной выглядела позиция Инны. Поэтому решили так - никаких советов Шагаловым не даем. Будь, что будет!
Тем временем подготовка к отъезду начала развертываться с неожиданной быстротой. Аркаша, узнав об описываемых в родительской семье событиях, проявил недюжинную активность. Через своих друзей установил контакты во всемирно известном университете, одна из лабораторий которого работала по близкой к Володиной тематике. Оказалось, что ее руководитель не только знаком с несколькими его публикациями в англоязычных реферируемых журналах, но и высокого мнения о них. А узнав о том, что их автор собирается эмигрировать в Израиль, решительно заявил, что готов взять его к себе. Правда, он может предложить ему лишь должность инженера-исследователя. Но пока Шагалов приедет, обещает договориться с ректором о достойной для такого специалиста должности. Только пусть он не тянет с приездом. Володю это известие обрадовало, а Инну успокоило. Она чувствовала себя виноватой в том, что Володина защита с отъездом канет в Лету.
Вскоре Шагаловы получили израильскую визу и начали освобождать квартиру от мебели. Мы им помогали, подыскивали любителей грампластинок, которых у них было больше двух тысяч, раздавали их великолепную библиотеку художественной литературы. До отъезда оставался месяц.
Шагаловы упаковывали вещи, отсылали самые дорогие книги в Израиль. Продали квартиру и машину. Последний раз мы были у них за день до отлета. Было грустно. В квартире уже стоял диван и обеденный столовый гарнитур новых хозяев, разрешивших им не отдавать свои ключи, а просто закрыть ее перед отъездом. В последний раз мы выпили вина, посидели и договорились, что приедем и увезем их в аэропорт.
Телефон разбудил нас далеко за полночь:
- Это я, Инна, - кричала трубка. - Скорей приезжайте! Мы горим! У нас пожар!
Едва накинув одежду, кинулись к машине. Хорошо еще, что в ту ночь мы оставили ее у подъезда, а не в гараже. По ночным улицам я несся с предельно возможной скоростью. Зарево от пожара мы увидели издалека. Подлетели к дому. Из окон этажа, на котором была квартира Шагаловых, вырывалось пламя. У дома стояло несколько пожарных машин. Во дворе - толпа жильцов.
Боже, где Инна и Вовка? Слава Богу! Целые и невредимые, но полураздетые, они стояли возле своих громадных дорожных сумок. Кинулись к ним:
- Что случилось? Где горит? Давайте в машину!
Перетащили вещи. Сидели в машине и смотрели, как тушат пожар. Вздрагивая от пережитого, они рассказали, что разбудил их стук в дверь и запах дыма, шедший из коридора. Откры-ли дверь и увидели, что из соседней квартиры валит дым. Соседка из квартиры напротив, одинокая молодая мама, это она их разбудила, с грудным ребенком мечется по площадке.
- Я ее спросил, - рассказывал Володя, - а где соседи из третьей квартиры? Ты вызвала пожарных? Она не ответила и кинулась с ребенком и чемоданом в лифт. Стал колотить по двери горящей квартиры ногой. Тихо. Там у нас жила семья алкоголика. Звоню по сотовому в пожарку. Занято! Занято! Занято! Потом дошло, что это звонили жильцы нашего дома. Все сразу. Что делать? Позвонил новым хозяевам. На площадке уже нечем дышать! У нас пять громадных сумок! Вызвали лифт. Пришел. Стали таскать сумки. Пока спускались, останавли-вались на каждом этаже. Слава Богу, не перегрузили, а то бы просто зависли. Уже находясь во дворе, позвонили вам.
Инна в это время молчала и только вздрагивала. Из окна их бывшей квартиры вырывался огненный хвост. Огонь безжалостно выжигал дух счастливой и полнокровной жизни, что продолжалась в этой квартире не одно десятилетие. И даже мне, закоренелому рационалисту, невольно подумалось, что это какая-то неведомая мистическая сила вознамерилась напоследок наказать Шагаловых за решение покинуть Россию. И в злобе от своей неспособности что-либо изменить решила отравить их отъезд.
Стало понятно, что здесь больше делать нечего. Самолет в Израиль улетал через шесть часов. Поехали к нам. Уже у нас Инне стало плохо, "прихватило" сердце. Напичкали ее валерьянкой и валидолом. Выпили чаю, посидели и отправились в аэропорт.
Ехали молча, подавленные всем происходящим. Пришли в себя только тогда, когда к нам присоединились все те, кто не мог не проводить Шагаловых. А их оказалось много. Женщины утирали слезы. Мужчины бодрились и натужно шутили. И уже перед самым входом в зону для пассажиров Володя вдруг произнес две строчки, напомнившие известную советскую песню:
- Прости. Расстаюсь я с тобою,
Родная моя сторона...
Его поэтическая натура все-таки дала о себе знать. А с Шагаловыми мы встретились. Правда, не на будущий год в Иерусалиме, а спустя несколько лет. И в Тель-Авиве.