О!!! Футбол моего послевоенного детства! Ты был для нас всем! Мечтой и жизнью! Неиссякаемым источником восторгов и огорчений! Полем дружбы и ненависти! Можно привести немало литературных свидетельств в пользу этого эмоционального высказывания. Но я ограничусь только тем, как о футболе тех лет написал Евгений Евтушенко.
В ЭсЭсЭсЭр необходимый,
как черный хлеб или лаваш,
был хрип Синявского Вадима,
летящий к нам через Ла-Манш.
И в репродукторы дышали
мы, внуки каторг и лучин.
Нас всех смотреть футбол ушами
Вадим Синявский научил.
Мы, веря с искренностью детской
в наш краснозвездный третий Рим,
болели за Союз Советский,
и был распад непредставим.
Футбол мы слушали на кухне -
он из тарелки черной шел,
и колокольно сквозь их "кокни" **
звучал наш каждый звонкий гол.
Взаимоненависти скотской
не знал наш коммунальный чад.
Был круг болельщиков московский
- голубоглазый и раскосый -
из еврейчат и татарчат,
из стариков, мальцов, девчат...
И пусть это о том, почти мистическом поклонении футболу, что пронизывало души послевоенной публики и уж, конечно, ребятни в Москве, но, уверяю тебя, читатель, - то же самое было и у нас, в далеком сибирском городке, за тысячи с лишним верст от нее. И как в приведенном отрывке стихотворения Евтушенко, в моей уличной хевре, кроме русских, был и татарин, и я - еврей. Но для всех для нас богом был его величество - футбол!
Как во всяком приличном городе, у нас был "Центральный стадион". Еще два - "Текстильщик" и "Спартак - соперничать с ним не могли, поскольку представлял собой лишь поля, вытоптанные полчищами футболистов. "Центральный", выстроенный еще до войны, был действительно стадионом. Правда, его круговая беговая дорожка была посыпана угольным шлаком, который перед каждым легкоатлетическим соревнованием надо было подсыпать и утрамбовывать катком, подобием того, каким прикатывается асфальт. Но так как до асфальтированных дорог в нашем городе еще далеко, то об этом никто помышлять не мог. Все делалось вручную. И зачастую жившими рядом со стадионом мальчишками-добровольцами, делавшими эту довольно-таки тяжелую работу за право бесплатного посещения очередного футбольного матча. А вот подкашивать траву на футбольном поле нам не доверяли. Эту ювелирную работу делал сам директор стадиона - Будянский. Когда он научился справляться с косой, было не очень понятно. Его импозантный вид, манеры и речь отнюдь не свидетельствовали в пользу его крестьянского происхождения. Тем более, что был он не только завзятым театралом, но и прекрасно играл на гитаре. Скорее всего, именно на почве любви к драматическому искусству он и познакомился с моим отцом. И я нисколько не удивился, узнав, что они с женой были ссыльнопоселенцами, оказавшимися в Сибири еще в тридцатые годы. Но дело не в этом, а в том, что именно с Будянским у меня связано воспоминание об одном из самых трагических событий в моей жизни.
Рассказывать о трудностях послевоенных лет я не собираюсь. Поэтому вернусь к тому, с чего начал - к футболу своего детства. Входной билет на футбольный матч для взрослого стоил для того времени недешево - аж два рубля. А для несовершеннолетних - рубль пятьдесят. Для абсолютного большинства моих сверстников сумма более чем запредельная. Ведь из десяти членов нашей уличной хевры отцы были лишь у двоих. Мне повезло - у меня был отец. Но ощутимого преимущества в возможности легально попасть на футбол это не давало. Так как у меня были старшие брат и сестра, то мои финансовые возможности были не немногим лучше, чем у остальных. Даже в тех случаях, когда у меня появлялись деньги, тратить их на билет хевра считала верхом расточительности. А для меня такой поступок мог иметь самые плачевные последствия - изгнание из хевры. Правила общака соблюдались членами нашей хевры неукоснительно. А как могло быть иначе? Деньги требовались и на то, чтобы купить футбольный мяч, которым играли все, и на рыболовные снасти, но главное - на курево. Поэтому путь на футбольные матчи оставался один - через забор. Технология его преодоления была сколь проста, столь и опасна. Сначала нужно было перелезть через этот высоченный из горбыля забор, затем спрятаться в стоявшем рядом с местом перелаза сортиром, дождаться начала игры и уж потом тихонько, по одному, чтобы не привлекать внимания Будянского, просачиваться к зрительской трибуне. (Сопровождавшми пребывание в нем запахом и мухами приходилось пренебрегать). Поскольку Будянский прекрасно владел ситуацией, эта авантюра не всегда заканчивалась удачно. Память на лица безбилетников, была у него натренирована в ходе длительной борьбы с этим, как он его называл, "партизанским движением". Не было матча, чтобы он не выловил хотя бы одного "партизана". Мне же было вдвое труднее. Несколько раз он даже был у нас дома и, конечно, меня помнил. Не исключаю, что он не раз встречал меня, гуляющего в перерыве между таймами. А так как он почти всегда сам стоял на контроле, то не мог не знать, что я - один из "партизан". Скорее всего, он просто не хотел меня видеть.
Но все, даже хорошее, бывает, заканчивается. Случилось это во время финального матча за Кубок Красноярского края. Играть должны были сильнейшая команда нашего города "Рекорд" и красноярский "Локомотив". Ажиотаж, вызванный этим эпохальным событием у мужской части населения нашего города, не мог не затронуть моего отца. Мне было поручено приобрести билеты. Естественно, что я не мог не поделиться этой радостью с друзьями. Увы, результат был ожидаемым... Я был не понят... Как так? Тратить целых полтора рубля на какой-то паршивый билет?! Ведь на эти деньги можно купить целых две пачки "Норда". Были тогда такие папиросы, чуть толще обычного гвоздя. В народе они иначе назывались гвоздиками. Сказано - сделано. Билет для отца был куплен.
Наступил день матча. Дома я сказал, что на стадион я пойду с друзьями. Ничего не- обычного в этом для родителей не было. Дальше все развивалось по отработанной схеме. Преодоление забора. Проникновение в сортир. Ожидание его первых посетителей, под прикрытием которых "партизаны" передислоцировались к трибуне. Сначала хотели сесть на пока еще свободные места, но я, боясь встречи с отцом и его ненужных расспросов, решительно отказался от этой идеи, и мы ушли на травку, окружавшую беговую дорожку.
Перед игрой вдруг прошел совсем небольшой дождик. Но его хватило, чтобы трава стала мокрой, а мяч сырым и тяжелым. Поэтому игра была такая нервная, что даже мы, мальчишки, хватались за сердце. Локомотивцы вытворяли с нашими, что хотели. После первого тайма счет был 2:0 в их пользу. Мог быть и больше, но наших выручал центральный защитник. Двухметровый верзила, столкновения с которым боялись не только нападающие гостей, но и товарищи по команде. Судя по всему, играть в футбол он научился недавно. Все, что он делал на поле, заключалось в двух приемах. Если мяч докатывался до него по травке, то в ответ он посыла его аж за чужие ворота. Если же он умудрялся попасть по мячу, падавшему на ногу - следовала такая вертикальная свеча, что игроки обеих команд разбегались от возможного места его падения. Принимать такой мяч на голову было опасным.
Покуривая, мы живо обсуждали итоги первого тайма. И так увлеклись, что совершенно не заметили, как к нам подошел Будянский. В перерыве между таймами он обычно, словно некрасовский мороз-воевода, прохаживался по стадиону. Публика должна была знать, кто здесь хозяин! Но "партизаны" хорошо понимали, чем это им грозит, и старались либо просто удирать, либо растворяться среди зрителей, сидевших на трибуне.
Когда я увидел его, он уже стоял прямо передо мной и согнутым указательным пальцем приглашал меня подойти. Сердце мое оборвалось.
- Он ведь точно знает, что на стадионе я без билета. Что делать??? Дать деру? А толку? Все равно он расскажет об этом отцу... Да еще и том, что я курил... Эх, была не была...
Бросил на беговую дорожку папиросу. Подошел.
- Подними! Пойдем...
Эдак легонько, по-отечески, взял меня за ухо, и мы пошли вдоль трибуны.
- Билет покажи!
А что я мог показать? Для виду порылся в карманах...
- Ой, я его где-то потерял...
- Понятно. А я и не сомневался...Так ты еще и куришь?
- Да нет. Это так, с ребятами...
- Ну- ну... Врать-то зачем?
Недобрые предчувствия и жгучая до слез обида переполняли меня. На виду тысячи, а может быть, и больше глаз меня ведут за ухо! И кто? Сам Будянский! Словно средневековый еретик на аутодафе, чью кожу лижут языки пламени костра я в буквальном смысле слова ощущал обжигающее прикосновение многочисленных взглядов. Хотелось провалиться сквозь землю... Что люди подумают? Наверное, что-нибудь сотворил...Зря за ухо не водят...
Смотрю - походим к воротам.
- Выпрет... Жаль!. Второй тайм не посмотрю... Ладно... Лишь бы отцу не рассказал...
Но мы проходим мимо. Я с ужасом осознаю, что Будянский знает, где сидит отец, и ведет меня к нему. А вот и он. Я до сих пор помню его глаза, полные недоумения и даже испуга.
- Что случилось?
- Вот, Григорьич. Извини меня. Ничего страшного. Но, понимаешь, иду и вижу - сидит мой знакомый паршивец и покуривает. Видит, что я на него смотрю, а не бросает. Вот я и не выдержал... Ну, бывай!
Камень упал с моих плеч. Будянский - благородный человек! Не продал меня с потрохами. Я мог только представить, что бы было, если бы отец узнал, что себе я никакого билета не покупал, а его и маму просто обманул...
Второй тайм я просидел рядом с ним. Но домой шел по другой стороне улицы. Слишком хорошо я знал отцовский характер... А дома только вмешательство мамы спасло меня от безжалостного воспитательного воздействия отцовского ремня. Но процедура аутодофе, запущенная Будянским, таки завершилась. До самого конца лета я был лишен права ходить на футбольные матчи. Худшего наказания быть не могло!
Всю правду о том событии я поведал отцу лишь в свои первые студенческие каникулы. Но тогда я уже курил открыто, и деньги, чтобы купить билет на футбол, у меня были.