Аннотация: Первые три главы повести. Продолжение последует
СТРАНА АХЗАРИЯ
Повесть
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1.
- Кто ты и откуда? - спросили меня, но не сразу, не в тот момент, когда я в полном изнеможении свалился с лошади, у двери какой-то харчевни, а после того, как накормили и дали, как следует, выспаться. И слава Всевышнему, так как в другом месте могли бы и пристрелить, не задавая никаких вопросов.
Я только тогда начал понемногу приходить в себя, когда, проспав чуть ли ни сутки, уже сидел за столом, на просторной террасе харчевни, и передо мной опять дымилась миска с едой. Оглянувшись, я увидел нескольких деревенского вида бородачей, бородатого харчевника за стойкой и огромного, лохматого пса, жарко дышавшего в мою сторону. Все, включая пса, внимательно разглядывали пришельца.
В убранстве террасы доминировал "стиль рустик": мебель, стойка, парапет террасы.
- Кто ты и откуда? - повторил сидевший напротив бородач.
- Где я? - вместо ответа спросил я.
- Здесь, - сказал бородач и рукой описал перед собой дугу.
Я посмотрел на его руку, всю в буграх и морщинах, каких не бывает ни на руках людей интеллектуальных профессий, ни на руках офицеров президентской гвардии, а потом повернулся в ту сторону, где в огромной пиале, между гор с белыми пятнами снега на вершинах, разместился странный какой-то город, похожий на свадебный пирог с концентрически расположенными круглыми улицами и радиально расходящимися дорогами, одна из которых спускалась к озеру.
- Где мой конь? - спросил я.
- Видишь, вон там, у озера, пасется табун? Там и твой конь. Не волнуйся: он в хорошей компании.
В верхней части города, там, где пучок радиальных улиц образовал круглую площадь, стояло многоугольное здание ярко-оранжевого цвета.
- Это Дом собраний, - объяснил бородач. - Так ты не скажешь нам, кто ты и откуда? Если человек так спешит, что чуть не загнал до смерти коня, то либо он боится куда-то опоздать, либо за ним гонятся.
- Как называется этот город? - спросил я.
- Никак. Просто - Город. Названия нужны, чтобы что-нибудь одно отличить от чего-то другого, а наш город у нас один, и других у нас нет. Зачем ему название?
- А ты? У тебя есть имя?
- Меня зовут Зерах. Я здешний алькальд.
- Значит, ты главный в этом городе?
- Да, жители Города захотели, чтобы я был их алькальдом. Поэтому я пришел поговорить с тобой. Мы не причиним тебе зла и, если придется, постараемся защитить тебя от твоих врагов, потому что таков наш обычай, но мы должны знать, кто твои враги и с чем ты прибыл.
Я не знал, что ему сказать, потому что все забыл. Я помнил только, что меня, кажется, зовут Барэль, но, почему, в самом деле, сломя голову примчался сюда, почему гнал и чуть не загнал коня, и что было прежде? - этого я не помнил.
- Если можно, я скажу вам позже, когда все вспомню.
На террасу по внутренней лесенке поднялась девушка с большой глиняной бутылью в руках.
- Только, пожалуйста, на Кинору не пялься, - шутя сказал мне алькальд. - Меня с тобой и так, скорее всего, ожидают неприятности, так не ищи их хотя бы среди ее женихов,
Легко ему сказать "не засматривайся", если в присутствии этой девушки смотреть на что бы то ни было другое было просто невозможно. Кроме того, у меня было такое впечатление, что я ее где-то уже видел. Хотелось встать, подойти и спросить, как она поживает. Но я этого по многим причинам не сделал. Вместо этого я сосредоточил все свое внимание на еде и на кружке золотистого напитка, похожего на пиво.
Я успел заметить, что в этом городе не принято было бриться, но молодого бородача от старого все-таки можно было отличить. Подошел бородатый парень и положил руку на плечо алькальда.
- Это что за человек? - спросил.
- Сам хотел бы узнать, но он говорит, что не помнит.
- Как может человек забыть, кто он? Врет, наверное.
- Прежде, чем не верить человеку, сперва проверь: может быть, он говорит правду.
В этом их городе все не так, как у людей, подумал я, так как люди из моих мест сказали бы обратное. А то, что сказал алькальд, сочли бы глупостью.
- Ты прав, отец. Это прекрасное правило, но все равно, надо бы выяснить, кто он. Многие люди приносят с собой неприятности.
Глядя на них, я вычерпывал из миски вкусные кусочки телятины, и последнее, что мне хотелось, это причинить им неудобства, не говоря уже о неприятностях. Но я действительно ничего не помнил.
Стук копыт, как шаги людей, бывает лениво равнодушным или озабоченным, веселым или печальным, а иногда... На этот раз он был угрожающим, и это почувствовали все, сидевшие на террасе.
- Справа от стойки есть дверь. Видишь? Пройди туда. На всякий случай, - сказал алькальд.
Голоса всадников я услышал уже из-за двери.
- Здесь вчера или на днях не видели человека на черной лошади? Блондин, в черной шляпе и в синем камзоле? - хрипло прокричал один из них.
Услышав этот голос, я что-то начал вспоминать. Во всяком случае, подумал, что человек с таким голосом сперва стреляет, а уже потом спрашивает, кем был убитый им человек.
- Кто-нибудь видел здесь такого человека? - громко спросил Зэрах и, помолчав, заключил:
- Никто такого человека не видел.
- А пистолеты надо спрятать, - спокойно сказал сын Зераха. - У нас есть точно такие же.
- Однако врать не советую, - сказал хриплый.
- Угрожать тоже не советую, - закончил диалог сын Зераха.
- Эй, там Лили! - крикнул один из всадников. - Лили, почему ты здесь?
- Эту девушку зовут не Лили. Ты ошибся, - сказал Зерах.
- Как это не Лили, если это Лили, - продолжали настаивать всадники, но сын Зэраха крикнул:
- Говорят вам, что здесь нет Лили, и точка. Кончайте болтать.
Всадники ускакали, и я опять вышел на террасу, а Зэрах сказал:
- Точно утверждать не могу, но похоже на то, что ты из Ахзарии.
- Точно, из Ахзарии. Вы не могли бы рассказать подробнее об Ахзарии, чтобы я вспомнил? А эта девушка в самом деле не Лили?
Зэрах помолчал, потом сказал:
- Это не Лили, а Ахзария - плохое место, и там живут нехорошие люди.
- Вы меня прогоните?
- Нет, - нерешительно ответил он. - Не прогоним. Мы не можем тебя прогнать, чужестранец. У нас нет такого обычая, чтобы прогонять чужестранца из-за того, что он приехал из плохого места. Даже если в Ахзарии есть только один хороший человек, случайно именно им можешь оказаться ты. Мы обычаев не нарушаем.
Я с благодарностью посмотрел на человека из народа, у которого принято кормить и защищать чужестранца, даже если он из страны, где живут плохие люди.
- А может, его нарочно подослали, - предположил сын Зэраха.
- Все может быть, - медленно сказал Зэрах. - Но запомни, Круг: прежде, чем подозревать, проверь, не напрасны ли твои подозрения. Ну, что ты еще вспомнил, чужестранец?
- Помню, что удрал от этих людей. Кажется, они хотели меня убить. Они убили меня.
- Они тебя убили, после чего ты от них удрал? - переспросил один из бородачей, и все засмеялись.
Они могли смеяться сколько угодно, но я ясно помнил, что меня убили, после чего я прыгнул на коня и ускакал, а спустя несколько дней добрался до города под названием Город.
Зэрах поднял указательный палец и сказал:
- Если плохие люди кого-нибудь убивают, то, не обязательно, но возможно, что это был хороший человек.
- Но этот даже не ранен, - сказал один из бородачей.
- Это верно. Ты даже не ранен.
- Я не знаю, как это получилось, - сказал я и попросил дать мне время, чтобы все прояснить.
- А нам нужно посоветоваться, - предложил Зерах. - Ты можешь пока пройтись по Городу. Кто знает? Может быть, ты останешься у нас, и нужно будет тебя к чему-нибудь пристроить. Что ты умеешь делать? Хотя, ладно, поговорим об этом потом.
- Нехорошо, чтобы он один ходил по городу, - возразил Круг.
- А кто же с ним пойдет, если вы все мне нужны сейчас здесь?
- Я пойду, - предложила Кинора.
- Только этого не хватало! - возмутился Круг.
- Чего ты испугался? - возразил я. - Неужели я обижу эту девушку?
- Он прав, - согласился Зэрах. - Ему ни к чему обижать Кинору. Пусть идет.
И мы пошли с Кинорой по улицам, то огруглым, то извилистым, то прямым, заглядывая во дворы, здороваясь со встречными и объясняя каждому, что я чужеземец, который забыл, кто он и откуда.
Это был удивительный город, в котором начисто отсутствовала какая бы то ни было архитектура, потому что - что такое архитектура? Это, например, когда кто-нибудь из дерева или, еще лучше, из камня выпилит листья аканфа и пристроит их для красоты на столб, а другие начинают делать то же самое, и появляется "стиль". Архитектуры без стиля не бывает. В Городе все дома были разными. Никто не копировал соседа. Каждый строил на своем участке, сообразуясь только со своим удобством, и на своей земле выращивал то, что нужно было его семье, и для обмена на то, что не выращивал сам.
В тот момент, когда мы раскланивались с очередными встретившимися нам горожанами, а Кинора объясняла, кто я такой и откуда свалился, где-то вдали раздался сильный взрыв. Я вздрогнул от неожиданности.
- Что это? Война?
- Нет, - успокоила меня Кинора. - Это взрывают скалы.
- Зачем?
- Чтобы расширить площадь полей. Треть площади, на которой мы живем, сажаем овощи и злаки и пасем скот, отвоевана у гор.
- Другие отвоевывают землю у соседей, а вы, значит, у скал!
- Да, это так.
Мы присели на скамейку под развесистым деревом неизвестной мне породы, я впервые за время прогулки осмелился посмотреть ей прямо, в глаза, и вздрогнул от неожиданности: это были глаза моей возлюбленной Лили. Прежде я был уверен, что второй такой пары глаз нет во всем мире, но глаза Киноры были точь в точь такие же, как у Лили. Как будто одна девушка одолжила их у другой, чтобы выйти с ними на прогулку. И в этих глазах я вдруг все увидел и вспомнил. Даже не столько вспомнил, сколько увидел. Как будто картинки моей жизни быстро-быстро побежали в ее глазах, и сразу все открылось.
2.
Я родился и вырос в стране, под названием Ахзария. Это довольно далеко отсюда, и, если вы никогда там не были, то считайте, что вам повезло: спустя много лет я понял, что эта страна была не самым уютным местом на земле. Просто так вышло, что, кроме Ахзарии, я в описываемый период моей жизни больше нигде никогда не был, и поэтому всегда думал, что весь мир устроен и выглядит примерно так же, как Ахзария, но не имеет наших красок, особенно зелени, и нашего блеска, да к тому же там, по ту сторону гор, все гораздо хуже, и нет настоящего света, птицы не умеют петь красивыми голосами, а все люди, которым не посчастливилось жить в Ахзарии, только и мечтают о том, чтобы нас тут не было, и исключительно из зависти делают все, чтобы мы исчезли, и все стремятся завладеть тем, чем мы владеем.
Страна ради общего блага управлялась одним человеком, который присвоил себе псевдоним: Ахзар, и жители страны считали это очень удобным, а человека очень дорогим их сердцам. Тем более, что сами мы назывались ахзарцами. Он Ахзар, а мы ахзарцы. А страна - Ахзария. Народ видел Ахзара один раз в год, когда, в день национального праздника основания государства, великий вождь выставлял себя на показ на балконе президентского дворца Ахзарона и произносил несколько фраз, которые записывались и впоследствии заучивались на память в школе. Вообще-то Ахзарьянский холм был украшен двумя дворцами, старым, где никто не жил и мы, мальчишки, играли в его обшарпанных залах в сыщиков-разбойников, и новым, в котором жил и трудился на благо ахзарского народа мудрейший вождь. А перед двумя дворцами-замками была огромная площадь, причем, многих булыжников не хватало, и во время кавалерийского парада многие лошади спотыкались, а всадники падали и разбивали себе носы.
Нам с моим братом Ахэлем, считайте, что повезло родиться в семье высокопоставленного чиновника, допущенного к Самому, и поэтому мы жили в большом доме, у подножия Ахзарьянского холма. Оба мы с детства дружили с Лили, о которой я упомянул выше, а сейчас могу только добавить, что все остальное у этой девушки было так же красиво, как глаза. Если после этого я скажу, что мы были влюблены друг в друга, то это все равно, что ничего не сказать, и остается только добавить, что у нас это было на всю жизнь.
- Я поговорю со своим отцом о нашей женитьбе, - сказал я однажды Лили.
Легко сказать "поговорю с отцом", если я видел его не намного чаще, чем господина Ахзара. Мой отец был огромным орангутангом со взглядом, способным сбить вас с ног, раньше чем вы успеете открыть рот, чтобы тихим голосом заявить, что вы собираетесь жениться на девушке, которую полюбили. Отец только услышал имя "Лили", как тут же сжал кулак и сказал: "НЕТ!". Его левый глаз слегка прижмурился, а правый сверкнул голубым огнем.
- Объясни ему! - бросил матери и пошел к выходу.
- Сынок, откажись от этого намерения, - почти шепотом покорно сказала моя тихая мама и вытерла нос уголком большой черной косынки, под которой она всю свою жизнь прятала страх маленького мышонка, брошенного злыми детьми в железный ящик, и из ящика нет выхода, а те еще ногами колотят по железу...
- Сынок, ой, сынок, пожалуйста...
- Но объясни, что случилось?
- Не могу ничего объяснить. Если не откажешься, они могут тебя убить. Это все, что я знаю, и я боюсь за тебя.
- Кто? Почему? Мы любим друг друга.
Она так беспомощно обхватила меня и потянула к себе, как будто хотела запихнуть всего своего сыночка под кофту, вместе с синим камзолом и шпорами на ботинках, только бы никто меня не нашел.
Я ничего не понял, но у нас с Ахэлем был один хороший приятель, который независимо от наших родителей отвел меня в сторону и очень тихо сказал то же самое.
- Вам с Лили не надо...
- Как так?
- Ее потребовал для себя Сам.
- Что за чепуха! Как такое может быть? У Ахзара есть жена, и он уже старый. Да и откуда ты знаешь?
- Знаю. Слышал.
Приятеля звали Малэх, и его отец тоже служил в Ахзароне. Должно быть, его отец с кем-то об этом говорил, а он, Малэх, случайно подслушал.
- Что будешь делать? - спросил меня мой брат.
- Не знаю. Но без Лили я не могу.
Мы с братом сидели на скамейке и обсуждали мою проблему. Эти зеленые скамейки недавно поставили на нашей улице, и глашатай на главной площади сказал по этому поводу, что скамейки показывают всем жителям Ахзарии, какую заботу проявляет о нас правительство Вождя. Вообще, в Ахзарии почти все было зеленым. В том числе лица людей. У одних от голода, а у других от злости. В любом случае, иметь зеленые щеки считалось признаком особой преданности власти, и некоторые специально подкрашивались, причем краску делали из листьев специально выращиваемого для этой цели дерева. В Храме, о котором я Вам как-нибудь при случае еще расскажу проповедник объяснял, что это дерево впервые вырастил сам Азарх, и тому, кто к нему прикасается или выращивает во дворе такое же из его семян, гарантирован успех в жизни.
Подошла Лиля и села между нами. Когда мы были втроем, она всегда старалась сидеть или стоять между нами. Может быть, так ей казалось, что у нее защита с двух сторон. Или по другой причине.
- Ну, что, ты говорил с отцом? - спросила она меня.
Я соврал, что нет еще, чтобы не пришлось втянуть ее в этот тяжелый разговор. Мимо прошли двое в зеленых плащах внакидку. Этот оттенок зеленого цвета на одежде означал принадлежность к силовым структурам, а красный жетон справа от воротника указывал на то, что они из личной охраны. Отойдя, оба остановились, посмотрели в нашу сторону, поговорили и пошли дальше. Честно говоря, мне стало не по себе.
Подошел Малэх. Мы последнее время часто встречались с ним. Собирались организовать совместное дело по ремонту экипажей.
- Есть разговор. Ты очень занят?
Я был рад случаю, чтобы избежать продолжения разговора с Лили.
- Нет, я не занят. Пойдем, поговорим.
Все мы с детства привыкли самые лучшие игры устраивать в Старом замке. Там же было много мест, где можно было уединиться для серьезного разговора. По правде говоря, мы с Лили часто находили укромные уголки в Старом замке, так часто, что привыкли к обществу летучих мышей, которых там было полно, и они нас совсем не боялись, а мы приносили им кое-какой еды. А еще там было два больших помещения с бассейнами. В них уже давно не наливали воду и по дну прыгали рыжие земляные жабы. Возможно, когда-то в одном из бассейнов плескались мужчины, а в другом женщины. Не знаю, потому что в замке давно уже, кроме летучих мышей и жаб, никто не жил. В одном из этих купальных залов была галерея с каменными скамьями, и там, на уровне глаз, мы, мальчишки, проковыряли в стене дырку. Это нужно было для игры в сыщиков.
Мы с Малэхом поднялись на галерею и долго, до поздна, обсуждали наши каретные дела, когда в соседнем зале послышались шаги и голоса людей. Малэх посмотрел в дыру и шепнул мне: "Там Ахэль и те двое, в зеленом.
Нельзя сказать, что я сразу понял, что происходит и что еще может произойти, но спустя буквально несколько минут никаких вопросов не осталось, потому что эти два подонка начали бить Ахэля своими знаменитыми дубинками, которые они всегда имели при себе, под плащами, и все знали, как они забивали людей до смерти. Ахэль закричал, но я не слышал, чтобы он крикнул, что он не тот, за кого они его принимают.
Я рванулся к лестнице, но Малэх догнал и упал прямо на меня, так что мы оба скатились по ступеням.
- Ты туда не пойдешь, - прохрипел он мне на ухо. - Это уже не поможет.
- Я не могу. Они бьют его вместо меня. Они думают, что он, это я. Они могут убить моего брата.
- Если ты скажешь им, кто ты, у них не будет другого выхода, и они убьют вас обоих, чтобы не оставлять свидетеля, а пока он один - кто знает? - может, они только изобьют его, но - не насмерть.
Он был прав, но от его правоты я только растерялся и опять побежал наверх, к дырке.
В верхней части залов, под потолком, были длинные окна. Взошла луна, и свет падал широким пятном на брата и этих двоих в зеленом. Ахэль сидел, прислонившись спиной к стене, а они по очереди наносили удары. Один ударил его дубинкой снизу по подбородку, его голова взметнулась, и, когда я увидел лицо брата, я почувствовал, как мое лицо заливает кровью. Упершись ладонями в стену, я продолжал смотреть и при каждом ударе чувствовал боль в том месте, куда ударяла дубинка. Мы оба кричали, Ахэль и я, но палачи в зеленом, моего крика от крика Ахэля не отличали, и, кроме того, я уже теперь понимаю, что в залах было гулкое эхо, и отличить крики от отзвуков никто не мог бы. Малэх ничего этого не понимал, но, чтобы я не кричал, затолкал мне в рот конец своего шарфа.
Я упал и, не в силах выдернуть шарф, катался по полу галереи, пока не ударился головой о камень скамьи и после этого отключился, и уже ничего не помнил.
Ночью, когда все стихло, Малэх взвалил меня на спину и отнес в нашу конюшню, которая была рядом. Потом он пошел искать помощь, потому что я был без сознания.
О дальнейшем можно только догадываться. Видимо я в какой-то момент пришел в себя, оседлал коня и помчался, не разбирая дороги. От Ахзарии до Города несколько дней, может быть неделя, пути по трудно проходимой дороге. Где-то же я останавливался на отдых и находил еду и питье. Иначе не доехал бы. Как бы-то ни было, но, когда я прискакал в Город, я в первые часы ничего не помнил, и, если бы не глаза Киноры, то не знаю, как вернулась бы ко мне память.
3.
Прибежал мальчишка и сказал, что нас с Кинорой зовут в Оранжевый дом. Это был единственный в городе дом, который имел архитектуру, в том смысле, что его кровля поддерживалась сильными, как руки богов, ветками деревьев, и окна тоже были обрамлены ветками. Если бы мне предложили дать этому архитектурному стилю название, то я сказал бы, что это Лесной стиль. Разные оттенки оранжевого придавали зданию вид теплого, но не пылающего очага. А вход был украшен искусно вырезанной из дерева головой оленя.
В круглой, освещенной вмонтированным в крышу окном, комнате, на плетеных стульях, сидели те же бородачи, которых я видел на террасе харчевни. Должно быть, совет старейшин.
Кинору попросили подождать внизу, а меня усадили на один из стульев.
- Барэль, мы тут долго совещались и должны сообщить тебе некоторые вещи, которые могут тебе показаться неприятными. Нам трудно поверить, что ты так таки ничего и не помнишь, - сказал Зэрах.
- Но я все вспомнил и готов ответить на все ваши вопросы, - возразил я.
- Вот как?
Им это показалось странным, но все равно я рассказал им то, что вспомнил и ответил на все их вопросы.
- Это меняет дело, но ты тоже должен понять, почему мы боимся поверить, что ты приехал с добрыми намерениями.
- Но ведь я же...
Зэрах жестом руки остановил меня.
- Мы тебя выслушали, а теперь ты выслушай нас. Ты приехал из города, который все мы, на сотни дистанций вокруг, -( он широким жестом показал, как это много, сотни дистанций) - на сотни дистанций - понимаешь? - называем Городом Ядовитой зелени.
Он молча смотрел на меня, видимо, ожидая возражений, а у меня их не было.
- Зелень, это хорошо, это жизнь и ее дает нам Солнце, но в твоем городе ядовитая зелень, и поэтому мы так называем твой город. Ты спросишь: почему? Объясняю. Потому что мы живем вот чем (Он показал мне большие, коричневые чаши своих ладоней), а твой город грабежом. Половина нашей земли отобрана у бесплодных скал, а три четверти вашей - у соседей. Вы сами не живете, как люди и другим жить не даете. У вас не зелень, а зеленая краска, которой вы закрашиваете кровь на своих руках. Вы промышляете грабежом, но у вас нет еды для детей. Ты обиделся?
Я покачал головой, показывая, что ничего обидного в его словах не вижу. Хотя прежде таких вещей о своем городе не слышал и не могу сказать, чтобы это было мне приятно.
- Возможно, ты об этом не слышал или не помнишь, потому что для ваших это обычное дело, но пятнадцать лет тому назад ваши люди ворвались в наш Город. Они жгли и разрушали, насиловали и отбирали добро. Мой отец тогда был алькальдом Города. Он спросил у начальника Вашей конницы...
- Что он спросил?
- Никто не знает, что именно. Мало ли какой вопрос может задать грабителю тот, кого грабят? Не это важно. Важен ответ. Начальник сидел на коне, а мой отец стоял перед ним со своим вопросом. Вместо ответа этот здоровенный бандит взмахнул мечом и отрубил голову моему отцу.
Страшное предчувствие так сдавило меня со всех сторон, что, мне показалось, вот-вот меня расплющит.
- Они угнали с собой двадцать мужчин, потому что им нужны были погонщики мулов, на которых они нагрузили награбленное. Эти люди не вернулись. У Киноры была сестра. Они были близнецами, и им было три года. Не понимаю, зачем им понадобился трехлетний ребенок. Не понимаю, зачем они взяли ее с собой.
- Зачем они, вообще, приходили? - сказал один из бородачей. - После этого они стали жить лучше?
- Как звали этого кавалериста? Того, что убил вашего отца,- тихо спросил я Зэраха.
- Его звали Волдмар.
Я медленно встал и поочереди посмотрел в лицо каждого из этих людей.
- Если его звали Волдмаром, то вы обязаны убить меня.
- Мы не собираемся убивать ни тебя, ни...
- Но меня вы убить обязаны, потому, что вашего отца убил мой отец. Его зовут Вольдмар.
Они все долго молчали, а я стоял перед ними и не убрал голову в плечи даже, когда увидел, что Круг держит в руке длинный нож. Видимо, этой штукой они тут рубят колосья, стебли и ветки растений и дрова для каминов, а сейчас этот парень совершит то, что должен совершить. Он обязан отрубить мне голову этой штукой, а я не смею возражать.
- Сядь, Барэль, и послушай, что я тебе скажу. Оружие нужно для защиты, а мужчины обязаны защищать свои дома и семьи. Защищаясь, приходится убивать. Убить безоружного - это может сделать только волк, та и то, когда голоден. То, что сделал твой отец и все ваши, не имеет ни объяснения, ни оправдания. Их наказание - их убогая жизнь. Наша вина в том, что мы это допустили. Мы должны были подготовиться к драке. Я должен был убить твоего отца, прежде чем он вошел в город. Значит, по-твоему, и меня тоже следует убить?
- Меня учили другому.
- Знаю. А ты знай, что двенадцать городов поднялись, чтобы призвать твою Ахзарию к порядку. Наш Город тринадцатый. Завтра утром мы выступаем. Если хочешь, останься здесь и дождись нашего возвращения.
5.
Я не остался, но и в бою тоже не участвовал. Когда наш отряд вошел в Ахзарию, все было уже кончено. Двенадцать городов послали свои отряды и разорили логово, в котором я родился и вырос. Слишком неравны были силы, и Ахзария пала.
С мостовых еще не были убраны мертвые солдаты в зеленых плащах, а на холме шел дым с крыши Зеленого дворца.
Мы с Зэрахом и Кругом вошли в дом моих родителей. Волдмар сидел на тяжелом стуле, привязанный веревкой к его спинке. Его охраняли трое бойцов в крестьянских куртках и широкополых шляпах, какие носят люди, привыкшие работать на солнце. В руках бойцов были длинные тесаки, которыми они обычно рубят колосья, стебли, ветки и дрова.
Когда отец увидел меня, чугунные ядра его глаз гулко ударили меня в грудь, и я пошатнулся.
- Предатель! - прорычал он сквозь зубы. - Убью своими руками!
Мама сидела в стороне, возле стены. Она была вся в черном. Траур по Ахэлю?
Почему траур? Разве она всю жизнь не носила такую же самую одежду? Интересно, когда она была грудным ребенком, какого цвета были ее пеленки?
Только ее руки с длинными пальцами и голубым узором жил белели на черном саване, покрывавшем колени моей мамы. Такими руками Господь обычно оделяет людей, рожденных, чтобы быть музыкантами. Наверняка ей никто ни разу не сказал, что у нее руки пианистки.
Сколько лет может быть моей старушке? На самом деле, не больше сорока пяти.
- Волдмар, ты убил моего отца. Неужели ты готов убить и своего сына? - спросил Зэрах, наклонившись, чтобы видеть глаза Волдмара.
- Он уже давно убил нас с Ахэлем, - сказал я.
- Я твой отец и убить предателя должен я сам. И я это сделаю, можешь быть уверен.
- Он твой отец и поэтому должен тебя убить, - повторил Зэрах, чтобы запомнить эти великие слова и повторить их в нужном случае, как образец парадокса из города ядовитой зелени. А ты, Барэль, ты можешь убить своего отца, который, если мы его развяжем, готов поднять на тебя меч?
Я промолчал, потому что подумал: да, мог бы, но понимал, что Зэрах ждет от меня другого. Зэрах тоже понял, почему я промолчал.
- Выходит, мы все тут можем убить друг друга. А кто же продолжит жизнь? - сказал Зэрах, и я вздрогнул от неожиданности. - Если все звери убьют друг друга, и то же самое сделают все птицы и рыбы, если все растения, вместо того, чтобы пить солнечный свет, ветер и дождь, выпьют соки своих соседей, то ты представляешь, какой станет Земля?
Глава вторая.
1.
С самого моего раннего детства всевозможные стаи, стада и толпы вызывают во мне ощущение тошноты, смешанной со страхом. Стая ворон, это красиво, но мрачно. Стая волков, это зловеще и опасно. Стадо коров, это пыльно, тупо и угрюмо. Толпа людей, это все, что сказано о воронах, волках и коровах одновременно.
В прежние времена на Большой Ахзарианской площади люди не собирались, а являлись на нее по вызову. Вызывали не всех, но быть вызванным считалось очень почетным. Многие прикрепляли бумажки с вызовом на площадь к груди, чтобы позавидовали не вызванные соседи. В назначенный час под звук трубы, который Главный Горнист страны по имени Разха, как святой водой, окроплял площадь, на помост, стоявший возле главного флагштока нации, поднимался Главный Глашатай. На всякий случай в стране кормилось два глашатая, потому что все может случиться, а отсутствие в стране глашатая, даже временное, означало бы полную катастрофу. Два помощника развертывали и держали с двух сторон на шнурах перед глашатаем большущий лист бумаги, а он громовым голосом зачитывал то, что Ахзару угодно было сказать или сообщить городу и стране. Сообщения были длинными, к концу чтения Глашатай и Держуны (Так этих официальных лиц приказано было называть) покрывались потом, а я, как, вероятно, и другие, забывал, о чем шла речь вначале, тем более, что запоминать с первого раза было не обязательно: все равно мы потом в школе учили весь текст по частям на память.
Мама, Ахэль и я на площадь не выходили, так как на ту же площадь выходили окна нашего дома, и мы имели привилегию слушать Глашатая без отрыва от своего подоконника.
Но все это осталось позади, и после свержения Великого Ахзара, старые порядки были отменены, Разха организовал развлекательную труппу, которая стала веселить публику, в том числе на привычном ему государственном Помосте, а по совместительству и на полставки Главный Горнист работал главным горнистом и вторым помощником укротителя медведей в цирке, Держуны же, которые, кроме, как крепко держать, ничего не умели, были приняты на работу в суд, один прокурором, а другой адвокатом. Один теперь именуется Держпрокурором, а другой Держадвокатом. Главный Толмач, который в городском управлении сделался главным толмачом, объяснил, что название этих должностей происходит от слова Держава, что означает "государство", но в увеличительном смысле. Поэтому страну теперь называют не Великая Ахзария, как это было прежде, а Великая Держава, Ахзарианскую площадь переименовали в Великодержавную и так дальше, держунами же автоматически стали все мы, граждане Державы, и к этому трудно было привыкнуть. Кроме того, это внесло некоторую терминологическую несогласованность и путаницу.
- Ты меня разыгрываешь? - покосился на меня Круг, который с женой Кинорой приехал ко мне в гости, и мы, сидя у окна, потягивали из миниатюрных кружечек славную мамину наливку.
- Почему ты решил, что это розыгрыш? Просто рассказываю, что у нас тут происходит.
- Но такого не может быть. Как вы все позволяете...
- А никто у нас и не спрашивает.
- Не понимаю. У нас, в Городе, такого не бывает. Ни одно решение не проходит, пока отец не убедится, что граждане с этим согласны.
- Может быть это потому, что вас не так много и легче производить опросы?
- Возможно. И так у вас во всем?
- В общем-то да.
- Потому что вас много?
- Я думаю - да.
- Ну, так разделитесь, и пусть каждая группа живет по-своему, но...
- Что ты хотел сказать?
- По-людски.
Окно нашего дома, возле которого мы с Кругом пили наливку, как уже сказано, выходило на ту самую Великодержавную площадь, и на ней как раз сейчас собирался народ.
- Что это будет? - спросил Круг.
- Собираются объявить приговор тем, кого судили. Нашим бывшим правителям, Ахзару и одиннадцати членам его Ахзарута.
- Твоему отцу тоже?..
- Да, но ты же знаешь, что...
- Ты думаешь, он тогда, в самом деле, мог бы тебя?.. - осторожно спросил Круг.
- Я думаю - да, - твердо сказал я.
- Своими руками?
- Скорее всего, приказал бы другим. Он уже давно своими руками даже шнурков на обуви не завязывал.
- Его могут?..
- Могут, - спокойно сказал я. - Понимаю, как это тебя удивляет. Думаешь, мне приятно в этом признаваться? Но мы в этой стране так привыкли к смертям, что смерть для нас не более, чем один из неприятных эпизодов жизни. Когда у нас кем-то очень не довольны, то говорят, что его за его выходку или поступок надо бы поставить к столбу.
- Так у вас казнят?
- Ну, да. Ставят к столбу и стреляют в лоб.
- Но твой отец...
- Да, мой отец. С тех пор, как его увели, мама стала другой. У нее округлилось и порозовело лицо. Мы часто разговариваем, и она спрашивает о том, что происходит в мире. Я рассказываю ей о Городе, и она удивляется: почему у нас не так, как у них? А Волдмар не был ни мужем, ни отцом, он был Великим Ахзарархом.
- И он мог бы приказать своим людям тебя убить?
- Возможно. Однажды уже приказал, но они не справились с задачей. Они перепутали меня с братом. Не уверен, что все было именно так, но в этой стране все возможно. Здесь никогда ни в чем нельзя быть уверенным.
- Тогда чуть не убили твоего брата?
- Ты знаешь?
- Знаю. Хотя должны были убить тебя. Но мне трудно поверить, что они это сделали по приказу Волдмара. Вы же его сыновья.
- Я могу только предполагать, но однажды, когда мы еще были детьми и сделали что-то недозволенное... Не помню точно, что именно, но Волдмар рассвирепел и крепко побил нас обоих. Мама попыталась его урезонить, так знаешь, что он ей сказал? Я, он сказал, их породил, но, если они пойдут против меня, то я их убью.
- Такое не пришло бы в голову даже дикому зверю.
- Он не зверь. Он ахзарарх, - сказал я.
Круг как-то странно посмотрел на меня.
2.
Площадь быстро загустевала народом. Людей не созывали, и можно было не являться, но очень многие так хотели увидеть своими глазами, как все это будет происходить, что устья вливавшихся в Великодержавную площадь улиц были недостаточно широки для пропуска такой массы народа.
Нам с Кругом с третьего этажа огромного Волдмаровского дома все было хорошо и в подробностях видно.
Круг заметил страх на лицах рассаживавшихся прямо на булыжной мостовой людей.
- Чего они боятся? - спросил он.
- Им теперь нечего бояться, но такова сила привычки. Когда соприкасаешься с властью, то это страшно, когда власть прикасается к тебе, то это ужас, но нет ничего страшнее неопределенности. Поэтому у нас, в Ахзарии...
- Теперь твоя страна называется иначе.
- Да, ты прав. Тоже привычка. В Державе люди предпочитают своими глазами видеть то, что происходит и то, что их ожидает. Тем более, что у нас самые важные решения и самые судьбоносные события бывают покрыты тайной. А это страшнее страшного. Так, по крайней мере, всегда было.
Подошел, опираясь на палку, Ахэль. Похоже на то, что эта палка до конца жизни останется при нем и частью его самого, вся в сучках и трещинках, искусно покрытых золотистым лаком. Его рука и лицо были в шрамах, и могло показаться, что он весь из того же материала, что палка, на которую он опирался.
Он сел рядом, поставил палку между колен, и положил на нее искореженные кисти рук. Его молчание накрыло нас с Кругом, как тот капюшон, что надевают на приговоренного к повешению.
Когда вся площадь заполнилась людом, и устья улиц тоже, и сотни людей расселись на крышах окружавших Великодержавную площадь домов, со стороны дворца, временно превращенного в тюрьму для Ахзара и Ахзарархов и местом работы суда, прокуратуры, адвокатуры и прочей братии, скрипящей перьями по бумаге, из широко распахнутых железных ворот стали медленно выезжать телеги с большими железными клетками на них. Телег было двенадцать, по числу осужденных пока еще неизвестно к чему именно, и каждую телегу тащила за собой широкогрудая ломовая лошадь, накрытая темно-зеленой попоной. Зрелище было довольно таки торжественным, хотя и унылым. Ему недоставало того блеска, который свергнутая власть умела, не считаясь с расходами, придавать своим зрелищам и церемониям.
По другую от нашего дома сторону площади был большой дом с арочными окнами и широким балконом. Фасад дома был желтым, а на балконе стояло кресло с высокой спинкой, и считалось, что на этот балкон время от времени выходил и садился, чтобы показаться людям сам Архахзар. Это был Тот, кто основал Ахзарию и написал ее Великий Закон, по которому он, Архахзар объявлялся законным Правителем и Учителем народа. Что касается Ахзара, то он назначался Архахзаром, мог быть при надобности заменен и занимался делами управления, поощрения и наказания. Правда, этого ни разу не случалось, и нами все время правил один и тот же Ахзар.
- Ты много раз видел Архахзара? - спросил Круг.
- Я бы не сказал, - уклончиво ответил я.
- Вообще, ты его когда-нибудь видел? - настаивал Круг.
- Его никто никогда не видел, - мрачно произнес Ахэль и положил подбородок на сложенные на палке одна на другую ладони, демонстрируя, таким образом, нежелание продолжать разговор на эту тему.
Иногда все-таки видели, но не его, а похожего на гномика из сказки, карлика, с бородой до пояса, в шапочке и камзольчике с золочеными пуговицами, величиной каждая с куриное яйцо. Он взбирался на стул и, сложив руки на груди, серьезно смотрел на происходящее внизу.
- Так может быть он и есть тот, кого вы называете Архахзаром?
Ахэль медленно повернул голову в сторону Круга, а я пожал плечами:
- Вон там, на холме, над речным портом, ты видишь статую Архахзарха? Он потомок легендарного Бигора, победившего кровожадного Басура и с которого пошел род людей этой земли. Архахзар же великий реформатор и основатель Ахзарии. Как он может быть карликом?