Баллады

БАЛЛАДЫ

Баллада о сотворении человека

Был пир в королевстве небесном,

Хмельное текло по усам.

Из праха в обличье телесном

К пирующим вышел Адам.

Король был приятно утешен,

Судачили в зале о том,

Что парню комплекта одежды

Не выдал еще мажордом.

А дочь короля Ангелина,

Тряхнув позолотой кудрей,

За стройность его похвалила

И подала с ромом елей.

Рукой прикрываясь неловко,

Свой первый он выпил до дна.

Осклабясь хитро, из под стойки

Его наблюдал Сатана.

Он был человечьего роста,

Чему-то неясному рад.

Ему задавали вопросы,

А он отвечал невпопад.

-- Адам, каковы впечатленья?

-- Хмельно. Не освоился я.

-- Адам, ты доволен рожденьем?

-- Не знаю. Дай Бог, чтоб не зря.

-- Адам, ты в грядущем уверен?

- Не знаю. Дай Бог, чтоб суметь.

-- Адам, что ты делать умеешь?

-- Как вы: веселиться и петь...

Смеялись и справа, и слева,

Король насмеялся сполна,

Смеялась его королева,

Серьезным был лишь Сатана.

-- Ему еще рано хмельное, -

Принцессе король намекнул.

Адам же в соседнем покое

На облаке белом уснул.

За стенкой гремели фанфары,

Но спал первозданный Адам

И видел - о, Боже! - кошмары:

Машины, дома, города...

Над плугом согбенные тени

Склонились в поту и труде,

За лесом гремело сраженье,

Кого-то несли на щите,

По белому бегали перья,

В глазницах росла белена...

И скрипнув несмазанной дверью,

В светелку вошел Сатана.

Достал хирургический скальпель,

Кому-то подмигнул хитро,

Склонился седеющим скальпом

И вынул Адаму ребро.

За болью пришло удивленье,

Потом неожиданный шок,

А там, за стеной, с умиленьем

Король произнес: Хорошо!

- Еще бы! - хирург отозвался, -

Ты мастер Адамов плодить.

Но хоть бы разок догадался,

Что как-то и с кем-то им жить.

Привстань, оторвись на минутку

От ангелов светлых твоих,

Узнай: жить на свете - не шутка,

И век - это - знаешь - не миг.

Еще ни жары, ни мороза,

Ни вёдра, ни яростных гроз.

Очнулся Адам от наркоза,

И черт ему чашу поднес.

-- Отпей, помогает с похмелья.

Привстань и взгляни: из ребра

Я создал тебе воплощенье

Вселенского Зла и Добра.

Был мир при начале посева,

Еще не соленый от слез,

Была синеглазою Ева

В роскошной короне волос.

И там, на пороге пороков,

Воскликнули он и она:

-- Спасибо тебе - будь ты проклят

И благословен, Сатана!

БАЛЛАДА О НЕУМНЫХ ХАЗАРАХ

У стольного князя случился пожар:

Там в тереме примус взорвался.

Так нет, чтоб тушить - он напал на хазар.

Олегом тот князь назывался.

От Волги до Эбро, от Нила до Двин

Абрамы, Ехезкели, Сарры,

От Шварца до Вайса, от ...кович до Фин...,

В Бомбее и в Бонне - хазары.

Чума ли, холера, Христос ли воскрес,

По Зимнему залп, саранча ли,

Взошел полумесяц, нагрянул ли крест -

Всем бедам хазары в начале.

Хазары придумали банк и кредит,

Разрушили время и массу,

Хазар - это он - в Нотр-Даме сидит

И доит церковную кассу.

Хазары не помнят ни ночи, ни дня,

Бушуя, творя и тревожа.

Олег оступился о череп коня -

Хазар виноват - ну, а кто же?

Хазар красно-бел, черномаз и раскос,

Христа с Рамакричшной смешает,

Затем их обоих не примет всерьез,

Построит и сам разрушает.

Хазарский нектар - берегись! - это яд,

Хазарские руки, как жала.

Из конской главы гробовая змея,

Шипя, по хазарски вещала.

Громите хазаров, как вещий Олег,

За мор, недород и пожары,

Спасайте Россию, Вьетнам, Виннипег,

Отмстите неумным хазарам.

Выплывали расписные

Жаль, что шапка моя не по Сеньке,

Жаль, что сани мои не свои,

Я б пошел за калиткой потренькать.

Или баньку хотя б истопи.

Стенька что? Соберет деревеньку.

-- Погуляем! - кричал, землячки?

-- Погуляем! - горланили Сеньке,

И айда на тот берег реки.

Было время, пивали. Не то, что...

Я б сказал: нынче жила не та.

Прежде барин выкатывал бочку,

А не то, что теперь: срамота!

За рекой напивалися в стельку,

А, напившись, садилсь в челны,

И - сарынь аж на кичку - за Сенькой.

Голоса из Табриза слышны.

И гуляли по Персии славно.

Сенька первый. Сражался, как зверь.

Привозили девчонок исправных.

Во глазищи! Не то, что теперь.

Папу с мамой, конечно, по горлу.

Кишки вон. Прочь с дороги, козел!

И принцеса сходила покорно,

И к ногам ей бросали камзол.

Атаман, было, таял маленько.

Баба. Сам понимаешь, на-ять!

И с похмелья любил ее Сенька,

И братву начинал забывать.

Выплывали челны аж на стрежень,

На простор выплывала братва.

Стенька ж был с персианкою нежен,

И кружилась его голова.

Кое-кто начинал белениться:

Так добычу не делят, браток.

Нужно всем, что добыто, делиться,

А не хапать послаще кусок.

Атаман, что поделать? - был в стельку.

Персиянку - жену-не жену -

Поднимал расходившийся Сенька

И бросал в голубую волну.

Атаман был приверженцем чести.

Скажем: нынешним он - не чета.

-- В этом деле дележ неуместен!

Даже рты разевала братва.

Ты в любую зайди деревеньку,

И бутылку поставь с огурцом,

Алкаши тебе вспомнят про Стеньку

И принцесу помянут словцом.

ЖИТИЕ АВРААМА

исторический фельетон

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Абрам был пареньком из Ура

Что в Междуречьи городок.

В той стороне была культура

И люди в жизни знали прок.

Там были стройными девицы,

Высокою росла пшеница,

Там был порядок, и столы

Ломились от обильной снеди,

Там, что ни женщины, то леди,

Что ни мужчины - львы (Не вы)

Там все свободою гордились,

Питались каждый, как хотел,

Кому попало там молились,

Хоть петуху, но чтобы пел.

Чужих волов там все желали,

Родителей не уважали,

Друг другу врали без стыда,

Все друг у друга воровали

И с женами чужими спали,

Не каялись же никогда.

Там каждый, друг на друга тыча,

Напраслину - не в бровь, а в глаз,

И, словом, было все, как нынче,

Как это делают у нас,

Как будто, обернувшись задом,

Столетьем нынешним, двадцатым,

Нимрода царством были мы.

И потому, о них читая,

Мы радуемся, замечая,

В народе том свои черты.

Абрам же был другой породы

(Не в Тераха, должно быть, он)

И уровской беспутной моде

Не следовал, а свой закон

Стал проповедовать урянам,

За что сперва был признан пьяным

И ненормальным дураком,

Затем был бит, как то ведется,

Искупан в ледяном колодце

И выдан девкам голышом.

Наш предок с этим не смирился

(Терзал его отмщенья зуд),

К царю с доносом обратился

И вызван был на правый суд.

Он молод был и добродушен,

И лишь Всевышнему послушен,

К тому ж упрям был, как баран,

И хоть считался всеми умным,

Ломился напролом так шумно,

Что кверх тормашками бал стан.

Их царь Нимрод был всем на свете:

Служа премьером в хэвре той,

Он в ней же числился по смете

И прокурором и судьей,

А также главным адвокатом,

И потому считался братом

Приговоренному собой,

А в соответствии с поправкой

Был палачом на четверть ставки

И награждался головой,

Которую затем на блюде

Ему вносили в кабинет

И в Уре радовались люди,

И в этом состоял секрет

Незамутненного правленья

На твердой базе просвещенья,

И демократии пример

Во всем Нимрод являл пред миром,

За что в народе слыл кумиром.

(Не как какой-нибудь эсер)

Абрам три ночи удивлялся

И жаловался небесам,

Что по Нимроду обвинялся

Не кто-нибудь, а он же сам

За то, что не повиновался,

Кому-то как-то поклонялся

И не показывал другим

Богов, их в небе где-то пряча,

Кому-то жаловался, плача,

И слыл в народе "не таким",

Он был одет скромнее прочих;

В загранке у него был брат,

Не изменял жене, хоть впрочем

При это не был и женат,

Читал не ту литературу,

Был чужд по духу граду Уру

И не тому, что все, учен,

Плюс много обвинений прочих,

Что прилагается, - короче,

К сожженью был приговорен.

Народ со всех сторон сбежался,

На зрелище чтоб посмотреть,

И, предвкушая, наслаждался,

Затем что самому гореть

Ему на этот раз не скажут,

А лишь горящего покажут

И с миром пустят по домам.

Их жены, тещи и детишки

Пустились собирать дровишки,

Нимрод же был при этом там.

Но тут пронесся слух по Уру

(Газетой был в стране той слух.

Бывало кто-то брякнет сдуру

И правдой обернется вдруг)

И в этот раз, как страха семя,

Из уха в ухо между всеми

Струились жуткие слова:

По наущению семитов

Помимо прочих дефицитов

В их царстве кончились дрова.

Нимрод ни капли не смутился,

Велел Абрама отвязать,

С ним вместе Богу помолился

Народу же велел сказать,

Что видит в этом проявленье

Божественного провиденья

И Ура похвалу властям,

Собрал всех молодых и старых,

Женил паскудника на Сарре

И отпустил ко всем чертям.

Абрам недолго собирался,

В котомки уложил Талмуд,

С родителями попрощался

И, нагрузив продуктов пуд

На невзыскательную Сарру,

Отправился искать товару,

Чтоб в Ханаане, за рекой

Продать за тамошнюю лиру

И с хода тачкой и квартирой

Обзавестись в стране чужой.

Воображенья не жалея,

Он паспорт справил от руки

И записал себя "евреем"

Что значило: "Из-за реки".

Затем, таможенную плату

Не уплатив, свою заплату

Таможеннику показал

И тот, взглянув на ягодицу

Заплатанную, и девицу

Заплаканную, пропуск дал.

Так в Ханаан вонзилось жало

Первоеврея, и с него

Еврейской алии начало

На зло арабам есть пошло.

Хоть был Абрам первомужчиной,

Но Саррочка не без причины

Наплакалась с мужчиной тем

За тем что, сколько не старались,

У них детишки не рождались,

Хотя возник Ицхак затем.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В стране, где праздники не редки,

Хотя и будней полон рот,

Когда-то жили наши предки,

И это странный был народ.

Историк, станцевав от печки,

Сказал, что из-за этой речки

Не может быть, чтобы Абрам

Пришел сюда, покинув папу,

Пригнав семью, как по этапу

В никчемный этот Ханаан.

Не на песке же строят храмы!

Где вырастет здесь виноград?

Гляди, как здесь немыты дамы

И недоумки все подряд!

Ни водки здесь не пьют, ни джина

И ходят трезвыми мужчины.

Вместо земли лишь камни тут,

И на камнях, вздыбясь до неба,

Молящиеся просят хлеба,

Но презирают тяжкий труд.

Нет, право, в этом Ханаане,

Презрев родительский порог,

Он, как в заброшенном чулане,

Лишь старый хлам найти бы мог.

Здесь ассирийской нет культуры,

В мисрадах дураки и дуры

И процветает бюрократ,

Здесь каждый чокнут хоть немножко,

Готов тебе подставить ножку

И обдурить еврея рад.

Вступать с наукой в спор негоже.

Археологии труды

Нам говорят, что непохоже,

Чтобы родного дома дым

Оставил он, видений полный,

И в мутные Йордана волны

Босые погрузил стопы

И, будучи еще не старым,

Не пожалел красивой Сарры

И всем превратностям судьбы

Себя и всех своих доверил.

С образованием таким

Он мог бы постучаться в двери

К гораздо более г д о л и м.

Родившийся во время оно,

Он был бы в царстве фараона,

Где золота бесился бес

И были правила не строги

И колесницы, и дороги,

И пирамиды до небес.

С чего взбрело бы Аврааму,

Который был отнють не глуп,

К земле пустынной Ханаана

Нести свой мудрый полутруп?

Ответ же прост: ему на горе

Все двери были на запоре.

Был только Ханаан открыт.

К тому ж при входе вам на спину

Привязывали с а л ь (корзину),

Чтоб был еврей одет и сыт.

Есть объяснение другое:

Евреев не было тогда

И в Ханаане жили гои.

Везде свиней паслись стада,

Друг друга люди, свини ели,

Ложились с гойками в постели

И, с кем попало переспав,

Не озирались на скрижали,

Мамзеров светленьких рожали,

Законы Господа поправ.

До Аарона и Егуды

Не обязателен был б р и т,

Коширной не было посуды

И не придуман был иврит.

Все, как хотели, ели-пили,

О чем угодно говорили

И был араб им друг и брат,

Молились, каждый как захочет,

Шабат был вчетверо короче

И не ходили в раввинат.

Лирично отступив от темы,

Я не заметить не могу,

Что цаароты и проблемы

Существовали лишь в мозгу

Урийца этого - Абрама,

Который без стыда и срама

И не жалея слабых сил,

Принялся все с плеча и с ходу

Крушить на зло всему народу

И все, что было изменил.

Он полон был энтузиазма,

Со лба его струился пот.

В момент духовного оргазма

Однажды он, как Первый Петр,

На сына бросился с кинжалом,

Забыв, что сам его зачал он,

И чуть совсем не доконал.

И хорошо еще, что птица,

Заметив вдруг сыноубийцу,

Его схватила за рукав.

Здесь также нужно отступиться

И рассказать, что в тех краях

Большую роль играли птицы.

Без них бы каждый там зачах.

У Ноя и у фараона

Служила птица почтальоном,

Всем успевая помогать.

Однажды ж под благовещенье

За полным мужа неуменьем

Осеменила бога мать.

Но мы о том поздней расскажем,

А нынче нас первоеврей

Тут занимает. Белой сажей

Он первым был среди людей.

С тех пор до наших дней занозой,

То Маймонидом, то Спинозой,

(Довольно часто - на кресте).

Рядился Флавием Йосефом,

Бен-Гурионом и при этом

Альберт-Эйнштеном и т.п.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

О, время! Что о нем мы знаем?

Ритмично бодрствуем и спим,

Нам кажется, что продлеваем,

А вместо этого сорим,

Не успевая, плачем, стонем,

Себя, любимых, в шею гоним,

Чтоб, обогнав, примчаться в Крым,

На теплом пляже растянуться,

Заснуть, проснуться, чертыхнуться

И снова броситься за ним.

Ученый же, поймав комету

И график выстроив хитро,

Нам объяснил, что время - это

Воображение одно.

Что время можно, как котлету,

Как хочешь, резать, и как смету

Сжимать, растягивать, пилить;

Как лошадь, оседлать и живо

Сменить местами хвост и гриву,

А, если лишнее, убить.

Абрам, тот знал все эти штуки,

Был с Нострадамусом вась-вась,

И знал, какими будут внуки.

Пророческий имея глаз,

Во всех веках он все предвидел,

Все наши беды и обиды,

Все вылетания в трубу,

Изгнанья, казни и измены,

Всегда к плохому перемены,

Бэ-кыцер, нашу всю судьбу,

Которая слегка индейка,

Чуть-чуть копейка, но при том,

Невероятная злодейка

И нужно сечь ее кнутом.

И сам, плетя всю эту сагу,

В препакосную передрягу,

При том, что все, что будет, знал,

Но в боготворческом угаре

Уже тогда, женясь на Сарре,

Своих потомков он вогнал.

Хорош был предочек однако! -

Сказал о нем один еврей,

Причем другой еврей заплакал,

А третий...третий доли сей

Не вытерпел и прочь подался,

В неправоте попу сознался

Был принародно окрещен,

Прощен, побрит, водой опрыскан,

Но тут же выдан, строго взыскан

И в Аушвице умершвлен.

Мы думаем, что время длится.

Отнюдь! По замыслу Творца

Оно в горсти его хранится

И нет начала и конца,

И в парке, на одной скамейке

Со мной уселась вся семейка:

Абрам, Ицхак (С тех пор подрос!),

Израиль и ватага братьев,

Их дети и с какой-то стати

На краешке Исус Христос.

Бедняга! Где б он ни слонялся,

Ища в церквях себе приют,

Где бы прижиться ни пытался,

Но жить бедняге не дают.

Его уже повсюду знают,

Чуть на порог, уж распинают

И тычут под ребро копье,

Глаза из всех углов таращат

И воскресать на гору тащат,

На это чертово житье.

Он жалобы писал на небо

И матерился, как босяк.

Я, говорит, в то время не был.

Вы жизнь мою наискосяк

Перевернули, исказили,

Слова чужие мне вложили

В мои невинные уста.

Я, говорит, ни сном, ни духом

И в это время был с подругой,

Вблизи Голгофы, но в кустах.

Я не искал христовой славы,

Тем паче на кресте конца,

Распяли же тогда Варнаву.

Зачем Варнаву-подлеца

Спасителем не обозвали?

А мне б другую должность дали.

Я б лучше в писаря пошел.

Теперь мне стыдно перед Богом.

Мне ходу нет к Его порогу.

Не дай Бог, Он уже прочел

Все, что они понаписали

В своих писаньях обо мне!"

Ну, словом, мы бедняге дали

Местечко с краю, на скамье.

Мы там встречаемся, болтаем,

Дела людские вспоминаем,

По рюмочке "московской" пьем.

Поскольку все мы там евреи,

То спорим, горла не жалея,

А покричав, псалмы поем.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ерусалимский парк. Ни моря,

Ни речки нету, ни пруда,

Холмы с архитектурой спорят

И переспорить никогда

Друг друга никогда не смогут

И только жалуются Богу.

С безоблачных лазурей Он

Дождей и тех не обещает,

Хоть беспрерывно уверяет

Что в нас Он по уши влюблен.

Деревья здесь растут простые,

Цветы почти что не цветут,

А ветры мечутся, шальные,

И сил своих не берегут

На то, чтоб иногда из дали

Мазал, что нам пообещали,

(При этом даже клятву дали!)

В пенаты наши принести.

Не зря ж ты, Господи, прости,

Взвалил на плечи нам скрижали!

На непогоду не пеняя,

Мы, сам Ты видел, их несли.

Нам шили дело, обвиняя,

Наветы всякие плели,

Пытали, резали, стреляли,

Где ни присядем, прогоняли.

Мы, если помнишь, никогда

Своих поправок не вносили,

Лишь по мицвотам ели-пили,

А ты нам? За бедой беда

Нас посещает то и дело.

Секут нас ветер, град и плеть.

Уже болят душа и тело,

И сколько же еще терпеть?

Мы - слышишь? - сыты этой чашей...

Хоть, знаешь? - на скамейке нашей

Никто не говорит о том

И, обещанья повторяя,

Тебя, как прежде поминают

Добром и только лишь добром.

К нам поболтать о всяком прочем

Пророк приходит Моисей,

Давид псалмы свои лопочет,

А Соломон из "Песнь песней"

Читает сладкие отрывки.

Между боями на побывку

Иной зелот заглянет к нам.

Эйнштейн подробно объясняет

Теорию свою, хоть знает,

Как относителен он сам.

Здесь все талантливы, но глупы,

Транжирят деньги, но скупы,

Все эскулапы, жаждут смуты

И ищут ведьм для ступы,

Которую в Ерусалиме

На видном месте водрузили,

Назвали Кнессетом и там

Решают важные вопросы,

Чтоб всем потом остаться с носом

И всем гуртом винить ислам.

МОЛИТВЕННЫЙ ЭПИЛОГ

О, Господи, с Тобою близко

Хоть я, по правде, не знаком,

Но Ты мне в небе, как нарком.

К твоим стопам склоняюсь низко

И убедительно прошу:

Хоть и не редко я грешу,

Но помоги Ты мне и нашим,

Чтоб на скрижали опершись,

Устроили мы нашу жизнь

И, скомментировав по Раши,

Собрались на краю земли,

Чтоб споры, наконец, решили,

Чтоб всем на свете угодили,

Нью-Йорк вниманием почтили,

Чечню с Москвою подружили,

Ермолку на чалму сменили,

Бутылку с папою распили,

С хохлами девок поженили,

Мечту свою осуществили,

И мир желанный обрели.

Комментарии: 2, последний от 17/11/2015. © Copyright Мошкович Ицхак (moitshak@hotmail.com) Обновлено: 17/02/2009. 25k. Статистика. Стих: Израиль		Ваша оценка:

Мошкович Ицхак: другие произведения.

Баллады