Глава девятая. Уличный музыкант.
Я в какой-то из глав уже писал, что представление о жизни, как о дороге, кажется мне очень сомнительным. Если вы все-таки настаиваете на этом образе, то жизнь, пожалуй, чем-то похожа на те, что мне попадались в Российской империи и в отвалившихся от нее ошметках, то есть с ямами и буераками, подскоками и впадинами, не говоря уже о разбросанных тут и сям неуместных и препятствующих движению предметах. Вот именно: на такую дорогу она, пожалуй, похожа. Или на болотисто-травяную местность, на которой густо разбросаны камни, коряги и всевозможная нечисть разной степени прочности, твердости, упругости, ломкости и вонючести. Стоишь и не знаешь, куда еще прыгнуть, потому что стоять на месте запрещено, а куда, в какую сторону двигаться, не написано. Никаких тебе указателей, предупреждающих об опасности, вроде "осторожно на поворотах" или "начав прыжок, не прыгай вполовину" (чит. Баранже).
А если, среди прочих, выражаясь по-военному, опорных пунктов встречается зеленый островок, усеянный цветами и наполненный ароматами их нектаров, то пошли нам, Господь, возможность подольше на таком островке задержаться!
За примером далеко ходить не надо: старший брат моего соседа Осипа Шенкнера - Веня Шенкнер. (Не Беня, а именно Веня). Осип, как вы догадались, инженер. Такие, как он, не могут не быть инженерами. Собственно, и я тоже в каком-то смысле инженер, но не типичный, а Осип, тот типичный инженер. Веня же типичный не инженер. Он урожденный музыкант и играет на всех инструментах всех времен и континентов. Я думаю, что он талантливее Паганини, Ойстраха, Рихтера и всех остальных вместе взятых, потому что каждый знаменитый музыкант известен нам, как скрипач, пиантист или балалаечник, и редко кто из них играет на чем-нибудь еще. Веня же играл на чем угодно. Поставьте перед ним десяток стеклянных бутылок разной величины или положите десяток деревянных поленьев разной породы, даже, если хотите, десяток старых водосточных труб разной степени ржавости, так он их настроит и сыграет ноктюрн. А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейтах водосточных труб? - Веня он смог бы.
Он играл все: классику вперемежку с попом, фольклор с джазом, кантри с собственной импровизацией и цыганскими романсами. Поэтому, как музыкант или, скажем иначе, как "специалист", он никого не интересовал. Кому нужны дилетанты? В израильской политике, в Кнессете, там нужны дилетанты. А в симфонический оркестр приглашают на конкретную должность, например, второй скрипки. Специалист по первой скрипке - по мерее освобождения вакансии.
В стране исхода он вел клубные кружки игры на всевозможных инструментах, от струнных до духовых и смычковых, в цирке играл на пиле и пустой вино-водочной таре, а в Стране восхождения (алии) увлекся уличным музицированием.
Он играл на органе, ногой постукивал по барабану, слева от него лежала флейта, а справа самодельный страдиварий с петушком, нарисованным на деке. Самым же прелестным инструментом Вени была его улыбка, которая приветствовала вас из-под желтых, прокуренных усов, и люди всех трех полов слетались на его музыку со всех концов улицы Герцля. Ему говорили, что носом он похож на Сирано де Бержерака, шевелюрой на Бетховена, одеждой на Ван Гога, а усами на Сталина. На самом деле Веня ни на кого не был похож, и на улице имени первого сиониста всех времен и народов Теодора Герцля все знали его, как музыканта Веню, приходили послушать и щедро бросали свои монеты в белую картонную коробку.
Однажды послушать его остановился крупный такой мужчина с мощной, до самых плеч, шевелюрой, какие носят только гении или те, что хотят гениями казаться. Впрочем, также те, что не любят стричься.
- Как вам это все удается? - спросила шевелюра, в подтверждение чьей-то мысли о том, что, в принципе, гении, это те же идиоты, но с вывихом в неожиданную для окружающих сторону.
- Очень просто, - сказал Веня и окутал человека с шевелюрой теплом одной из своих знаменитых на всю улицу Герцля улыбок. - Просто я не ем мясного.
- Совсем?
- И никогда, - кивнул Веня и заиграл полонез. Или вальс. Признаться, я их не очень различаю.
Веня сидел на складном стульчике с полотняным верхом. Я вдруг вспомнил, что точно такой же был у холодного сапожника Бени (Не Вени, а именно Бени), который промышлял срочным ремонтом обуви на конотопском рынке. Беня прятал розовую лысину под замусоленным картузом, а возвращаясь домой нес под одной мышкой стульчик с полотняным верхом, под другой железную лапу, а под третьей... Нет, третьей у него не было, и поэтому остальной инструмент он складывал в мешок и при помощи шлеек одевал его на спину. Почему я вспомнил про сапожника Беню? Просто так. А, ну да: в связи со стульчиком.
Рядом с Веней стояла скамья садового типа. На нее Веня обычно клал флейту и часто на ней кто-нибудь присаживался и подолгу слушал Венину разнообразную музыку. Иногда сразу несколько человек, но чаще всех Ицхак.
- Меня зовут Ицхак, - сказал он на идиш Вене в антракте и протянул руку. - А тебя?
- Я Веня, - сказал Веня и, застенчиво улыбнувшись, добавил, что ему очень жаль, но он не говорит на идиш.
- Как такое может быть? - удивился Ицхак. - Я йеменец, и я говорю на идиш, а ты ашкенази и не говоришь. Как такое может быть?
- Я не говорю на идыш, потому что меня этому языку не научили родители, а откуда ты, еменец, знаешь этот язык?
- Это очень просто, - объяснил Ицхак. - Я двадцать пять лет проработал в "Банк а-Мизрахи". Там все, кроме меня, говорили между собой только на идыш. Я тоже научился. Все удивляются. Хочешь, я тебя тоже научу?
- Научи, - улыбнулся ему Веня, а Ицхак спел ему про "Ицик от а хасене гехат"
Веня подобрал на органе и через некоторое время они стали вдвоем петь песни на идыш тоже. Веня такие вещи очень быстро выучивал.
Кстати (Лирическое отступление), однажды я послал об этом корреспонденцию на русскоязычное израильское радио, так они не среагировали.
- Что ты от них хочешь? Эти радио-евреи об Израиле только всякие гадости рассказывают, а чтобы сказать хоть что-нибудь хорошее, так у них на это радио-времени не хватает.
Это пробасил мне мой сын Изя.
Брат йеменца Ицхака владел ресторанчиком под названием "Цабар", и он разбросал свои круглые столики по другую сторону улицы, наискосок от Вени. Там, в ресторанчике, официанткой работала дочь Ицхака Шоши, так она тоже приходила послушать Веню. Ей, как и всем нам, нравилась его музыка и, как все, она удивлялась, что он играет все на свете и на чем угодно.
- А нашу, восточную музыку ты мог бы сыграть? - спросила она, а Веня сам не знал, как ей ответить, потому что именно восточной ни разу не пробовал.
Она напела, он попробовал, и у них тоже получилось, причем, он играл и мурлыкал в усы, она пела, а прохожие останавливались, слушали и бросали монеты.
По ассоциации вспомнил сказочку про теремок, но понял, что, если стану рассказывать русские народные сказки, то вам будет уж совсем не интересно.
Можете себе представить, какая толпа слушателей постоянно собиралась возле нашего гениального Бени, поющего на идиш Ицика и йеменской певицы Шоши. Брат Ицхака Аарон, стоя на противоположном тротуаре долго слушал и подсчитывал и пришел к выводу, что эту компанию стоит передислоцировать поближе к столикам.
- Слушай, Веня, что тебе стоит перенести свои концерты поближе ко мне. Тебе все равно, а мне будет большая прибыль.
Веня улыбнулся и Аарону тоже и сказал, что почему бы и нет, но тут вмешался Ицхак:
- За так не соглашайся. Пусть из своей выгоды отсчитает тебе процент.
И это называется: брат! Только о деньгах и думает.
Веня пожал плечами и сказал, что он на заработки не жалуется, и ему совсемне трудно перейти с одного места на другое. Тем более что по ту сторону улицы есть такое роскошное дерево, а под деревом такая прохладная тень, но Ицхак сказал, что несправедливости не допустит, Шоши добавила, что согласна с Ицхаком, а Веня только улыбался и складывал орган.
Мы с моим читателем уже объелись патокой этой невероятной, как ему показалось, истории, но все потому, что он забыл про зебру и про леопарда. А закон таков, что ни черное, ни белое не бесконечны (Закон ограниченности пределов черного и белого в человеческих судьбах).
Однажды Ицхак отвел его в сторону под предлогом поговорить с глазу на глаз по серьезному вопросу, а когда они присели к столику и Аарон принес им по бутылочке пива, Ицхак отпил из горлышка и сказал:
- Веня, ты знаешь, как мы все тебя любим. Все.
Он сделал жест, обнимающий улицу Герцля и дальше, до самой автобусной станции. Веня согласно кивнул и сказал, что он тоже всех обожает.
- Но теперь мы с братом просим тебя перейти в другое место. Ты на нас не обижайся, а лучше послушай. Ты видишь Шоши? Нет, ты посмотри на нее внимательно.
Шоши в это время расставляла на одном из столиков напитки, питы и тарелки с шуармой. Ее роскошные, до блеска начищенные солнцем волосы выбились из-под повернутой козырьком назад каскетки, и она, подняв руки, заправляла их на место, отчего ее грудь приподнялась и, сверкнув в глубоком вырезе платья, ослепила Веню. У Вени закружилась голова, потому что до этой минуты он эту девушку только слушал. Вообще, он по своей природе был человеком, постоянно обращенным в слух, а к остальным органам чувств он прибегал только в случае крайней необходимости.
- Ей двадцать три года, - продолжал объяснять Ицхак. - А тебе, Веня, сколько лет? Я точно не знаю, но ты же понимаешь?
Веня ничего не понимал, но на всякий случай кивнул головой, а Шоши очень серьезно посмотрела в их сторону.
- У меня вчера был разговор с Шоши, - перешел к существу дела Ицхак. - Она сказала, что влюблена в тебя и жить без тебя больше не может. Но ты же понимаешь? Ну, разве вы с нею пара? Поэтому... Ты не обижайся, но...
Гений, это, кроме всего прочего, очень тонкий инструмент. Любое неловкое касание может расстроить его, и потом - попробуй найти настройщика. А у Вени давно уже шалила печень, и, словом, мы с ним оказались в одной больнице, правда, в соседних отделениях. Мне уже можно было ходить, и я зашел в его палату.
Возле него, на краю кровати, сидела Шоши, она держала его за руку, а он смотрел на нее такими удивленными глазами, как будто перед ним был привезенный этим утром с Марса марсианский музыкальный инструмент и он силился понять, как на этой штуке играют.
Вы думаете, он при этом был на том зеленом с ароматными цветами острове, о котором я упомянул выше? Вы глубоко ошибаетесь. Веня провалился в трясину и барахтался, пытаясь выбраться на поверхность. Эта партитура была ему не по силам, и я испугался за его жизнь.
Не то, чтобы у Вени не было женщин. Как раз наоборот, по слухам, он минимум вдвое превысил донжуанскую норму. Но к женитьбе был абсолютно не расположен. "Это не интересно. Точка".
Шоши - это было что-то новое.
Я потоптался у двери, понял, что здесь мне делать нечего и пошел в свою палату.