Черновой набросок дороги.Гл.10
Сервер "Заграница":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
Глава десятая. Мы и они.
- Веня, я много раз повторял тебе, что ты идиот, - произнес Осип Шенкнер и при этом высоко поднял указательный палец, на котором недоставало ногтевой фаланги.
- Да, ты много раз мне это говорил, а я каждый раз просил тебя не нервничать и помнить, что у тебя больное сердце.
- Так вот на этот раз я говорю тебе, что ты круглый идиот.
Осип оставленными ему после производственной травмы двумя фалангами указательного пальца описал в воздухе увесистую окружность.
- А я с тобой и не спорю, - сказал Веня и улыбнулся. - О чем бы ни шла речь, наши мнения всегда бывают абсолютно противоположными. Естественно, что в твоих глазах я должен выглядеть идиотом. Временами круглым.
- Ты не женишься на этой девице.
- Кто из нас двоих старше, ты или я?
- Это к делу не относится. Мы оба ответственны друг за друга. В одинаковой степени. Я не могу тебе этого позволить. Все, точка.
Веня так широко улыбнулся, что кончики его сталинских усов почти коснулись ушей, а уши покраснели, как у девушки, которая признается жениху, что она не девушка.
Я случайно оказался свидетелем этого диалога. Просто я присел на скамейку покурить и заодно отдохнуть от домашних разговоров, а они сели рядом и затеяли эту перепалку, не обращая на меня никакого внимания. Вообще, я давно подозреваю, что мое тело при каких-то, пока не выясненных, обстоятельствах становится прозрачным, в смысле - невидимым для других. Так, во всяком случае, это выглядит. Люди смотрят сквозь меня, как будто я дематериализован.
- А что если эти двое любят друг друга? - вмешался я, хотя моего мнения никто не спрашивал, а, возможно, никто меня и не видел.
- Ах, это вы, Гриша, - повернулся ко мне Осип.
- Меня зовут Михаилом, - поправил я.
Это у него привычка такая: если у кого-то хватает смелости с ним не согласиться, он тут же называет своего оппонента первым попавшимся именем. Этот прием часто срабатывает, оппонент сбивается и теряет нить. Но на этот раз я ее не потерял.
- Вы не можете лишить своего брата права любить и быть любимым.
- А я и не лишаю. И никогда не лишал. Пусть, как он это делает всегда, затащит ее в постель. Или в кусты. Мне все равно. Только пусть будет осторожен и не приходит одалживать деньги на аборт.
- Аборты не планируются. Мы поженимся, и у нас будут дети, - продолжая улыбаться, заявил Веня.
- Вы слышали? Ты сам еще ребенок.
- Но, Осип, ваш брат не ребенок. Ему, я думаю, под пятьдесят.
- Господин Сережа, - ехидно сказал Осип, - вы встреваете в семейное дело.
- Господин Хаим, семейные дела нужно обсуждать в кругу семьи, а не в присутствии чужого вам Родригеса. А если вы сели рядом и говорите то, что вы говорите, то, значит, включили меня в дискуссию. И я вам повторяю: эти двое сделают, как сочтут нужным. Веня, я на вашей стороне.
- Спасибо, Миша.
Но Осип не сдавался и перешел на широкие обобщения в связи со взаимоотношениями между "русской" и "марокканской" общинами. Оказывается, у нас - он это точно знает - у каждого своя "улица". У нас "русская улица", а у них, соответственно, марокканская. Причем, к понятию "марокканцы" (Они же сефарды) относятся уроженцы Ирана, Ирака, Курдистана, Йемена, Египта, Ливии, Туниса, а также Греции и Турции.
- Что у нас общего с этими марокканцами? С этими шварцен! - воскликнул он.
И тут Веня в корне изменился. Он стал похож на Сталина в минуту гнева на "троцкистов-бухаринцев".
- Какого черта ты повторяешь эти мерзости? Тоже мне нашелся белый человек! С каких это пор ты так побелел?
- С тех пор, как увидел, кого они в этой стране считают евреями.
- Они? Чем же ты отличаешься от них? Большей бледностью лица? Так может у тебя просто анемия?
- У меня не анемия, а культура. А твои марокканцы отстают на триста лет.
Я впервые видел Веню таким взволнованным. Его лицо всегда излучало настроение музыки, которую он производил руками или, вероятно, мелодии, которая звучала внутри него. А тут что-то случилось. Он вдруг выпал из своей музыки или звуки музыки высыпались из него и укатились куда-то вниз.
- У тебя вообще нет никакой культуры, - кричал он, не замечая, что вокруг нас уже собираются люди, и скандал расползается по всему мерказ клита. лю- Вместо культуры у тебя в голове тексты чужих книг и имена чужих тебе писателей. Да и тех не много, и с ними ты застрял в девятнадцатом веке.
- Я застрял?! Или они застряли?
- У тебя культура испанских конкистадоров, которые вырезали всех индейцев. А сами они принесли в Америку высокую, видишь ли, культуру белолицых, но неизвестно чьих братьев. Нацисты тоже всех вокруг считали некультурными. Ты об этом забыл. Первым признаком культуры должно быть уважение к другим культурам. И добро бы ты еще, как другие, кичился своей культурой, а то ведь она у тебя чужая. Тебе ее дали взаймы, вместо той, что отняли. А теперь - поносил и положи на место, туда, где взял. Свою надо иметь.
Никогда не думал, что Веня способен произнести такую речь.
Он ушел к своим йеменцам, женился на Шоши и никого из центра абсорбции, включая брата, не пригласил на свадьбу.
- Вы опять обсуждаете Абрашину кипу? - сказал я, входя в наш дом, чувствуя, что несу с собой Венино раздражение.
Как и почему эта круглая нашлепка, пристегнутая железной защепочкой к шевелюре бывшего Алеши, который таки приучил всех к тому, что он Абрам, раздражала все мое семейство? Кроме меня. У меня на этот счет не было никакого мнения. Путь носит, что хочет. Он уже взрослый.
Все давно уже привыкли к тому, что мне, чтобы составить себе мнение о ком-то или о чем-то нужно много времени. Я не могу так сразу сказать, нравится мне это (все равно кто или что) или не нравится. Маша, бывало, говорила по этому поводу, что я "человек без темперамента". Может быть, поэтому она и убежала от меня в Сибирь, к Володе? Роза считает, что я "тугодум", Изя - что " у папы лучше не спрашивать", и только Алеша (Ой, простите, Абраша) всегда на стороне того, кто "прежде чем составить свое мнение, должен - в отличие от всех вас - подумать".
- Я не понимаю, чего вы от меня ждете, - пожал плечами Абраша. - Вы привезли меня в еврейскую страну. У евреев издавна принято всегда, везде и при всех обстоятельствах покрывать голову.
- Ну, так что? - сердито ответила Роза. - Мне тоже прикажешь одеть косынку? Или, может быть, парик?
- Я никому ничего не приказываю. Я ношу кипу, потому что мне нравится носить кипу.
- Это форма мимикрии, - прогудел Изя. - Он хочет быть похожим на "них".
- Ты прав, - сказал Абраша. - На них. На наших предков. И на тех, кто в еврейской стране не стесняется быть евреем.
- Я стесняюсь быть евреем? - возмутился Изя. - Или я виноват, что они называют меня русским?
- Ты сам себя так называешь.
- Твой дедушка Абрам никогда не носил кипы, - возразила Роза.
- Попробовал бы он! - парировал Абраша. - В СССР. Его бы заклевали. Его и так заклевали, но за кипу его бы на куски разорвали. И на десять лет раньше. И запомните: я буду носить кипу хотя бы потому, что нам это было запрещено на той стороне.
- Там никто этого не запрещал, - настаивала Роза. - Но мы европейцы, а не эти. Как их там? Которые из гетто.
- Ты как хочешь, а я считаю себя выходцем из гетто.
Оба правы, подумал я. Эти вещи не запрещались, но хотел бы я посмотреть на лица своих коллег, если бы явился на работу в кипе! И громче всех возмущались бы евреи. Которые не считают, что они из гетто. Все это очень глупо. Очень. И противно.
- Ты веришь в Бога? - прямо спросил Изя, и это было главным вопросом.
- Верю ли я в Бога? - переспросил Абраша. - Вера, это что-то очень интимное. Это мироощущение. К тому, что я ношу на голове, это не имеет никакого отношения. Подумай, брат, половина христиан носит крестик на шнурке не потому, что верит в Бога, а потому что так принято у христиан. И, насколько я знаю, у них, в христианских странах, вопрос: почему ты носишь крестик? - считался бы бестактным.
Он прав. Никто не знает, было ли принято у древних евреев покрывать голову. Это обычай гораздо более позднего времени.
- Это не пионерский галстук и не комсомольский значок, - сказал Абраша.
- Но это означает, что ты причисляешь себя к группе людей, которых мы называем "кипастыми".
- Ты нас так называешь? Тогда учти, что я предпочитаю принадлежать к категории "кипастых", чем к категории тех, кто сам толком не знает, кто он.
- Тогда почему вы, кипастые, заодно не носите желтую звезду Давида? - продолжал атаковать Изя.
- Отличная мысль! - согласился Абраша. - Я бы с удовольствием, но не хочу быть белой вороной. Однако подумаю.
Вскоре Роза все-таки улетела в Чикаго. Сказано было: "в гости к Жоре", но все понимали, что это надолго. Или навсегда.
В одном из писем к ней Жора высказался в стиле: рыба ищет место поглубже, а человек - место, где много рыбы. В Чикаго как раз много рыбы. Ей эта хохма понравилась.
Связаться с программистом сайта
