Черновой набросок дороги.Гл2
Сервер "Заграница":
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Помощь]
ЧЕРНОВОЙ НАБРОСОК ДОРОГИ
Глава вторая. Алешка, Вовка и Абрам.
Дорога жизни. Я написал эти слова с таким апломбом, как будто сам придумал эту метафору, хотя на самом деле у нее вот такая длинная борода. Хуже того, когда я говорю "дорога жизни", то сам вовсе не верю, что жизнь сколько-нибудь похожа на дорогу, которая начинается вон там и продолжается отсюда до сюда, после чего...
Но об этом не сейчас, потому что кто же говорит о смерти в самый, как я сказал выше, момент рождения.
Просто хотел заметить, что жизнь - это, как мне иногда кажется, не дорога, а разбросанные по никому не нужному пустырю обрывки, осколки и обломки то известно, то неизвестно чего, а чтобы все это собрать вместе, сшить и склеить, так нужно же быть писателем, а я же вам никакой не писатель, а просто так.
Короче, вышли мы из самолета с нашей ручной кладью, с детьми и внуками, и привели нас в зал, где регистрируют олим хадашим и выдают необходимые для жизни в Эрец Исраэль официальные документы. Эта процедура много раз описана.
Однако многие не заметили, что в этот момент каждый при желании может изменить имя. Может, но не обязан. Кто не хочет, может, даже если он, скажем Вася (Например, бывают известные русские писатели, у которых мамы были раньше еврейками, а сами они Васи - и ничего), так вот я говорю, что, даже если вы Вася, вы можете попросить, и во всех ваших документах вам напишут, что вы Вася Лившиц.
Или, допустим, фамилия. Мне рассказывали, что однажды некий еврей приехал из Ленинграда и сказал - у него так в визе было написано - что его фамилия Поц (Точнее - Потс, но на иврите же все равно получается, что он "Поц") . Вам не нравится? Ну, так не надо. Можете считать, что ваша фамилия лучше. А у него и папа, и дедушка... Дедушку, правда, немцы расстреляли. Собственно даже не совсем немцы, а латыши. Под Ригой. А если его сосед бы Пурец, так его не расстреляли?
Словом, они этому Потсу предложили ради более счастливой жизни в Эрец Исраэль сменить эту фамилию. Бен-Гурион, они ему сказали, свою гораздо более красивую фамилию Грин и то сменил. Но этот Потс сказал им прямо, что пусть хоть весь Израиль станет на уши, но Бен-Гурион ему не указ, и он ничего менять не будет.
Дорога жизни, это разбросанные как попало по всему пустырю клочки и обрывки. И на данном клочке было русским языком написано, что, когда у моего младшего сына спросят, как ему написать имя "Алексей", с двумя юдами или с одним, так он им скажет, чтобы они безо всяких юдов написали ему "Абрам".
- Н е п о н я л, - сказал я улично-блатным голосом моего друга Вовки-Цыгана.
... Цыганом Вовку называли не только за темную кожу и маслянисто-черные волосы, но также за уникальные воровские способности. Он был мелким малолетним, но при этом универсальным вором. Он мог украсть что угодно и откуда угодно, и черта с два вы бы его на этом поймали. Я с ним на его дела не ходил, но, честно говоря, восхищался. Как ни говорите, искусство! Из кармана, с прилавка, из кошелки, через форточку, из шкафа, который под замком и в глубине - откуда хотите и откуда не хотите.
Я же был скромным мальчиком, который хорошо учился, не имел претензий за поведение в дневнике и прилично играл на скрипке. Правда, Цыган лучше меня играл в шахматы.
Так вот это из его лексикона я усвоил это угрожающее " н е п о н я л!" означавшее не непонимание, а предупреждение о готовности дать между глаз. И как же он здорово умел в случае чего дать прямым между глаз! Хотя у него самого были абсолютно не согласные ни с черными кудрями, ни с манерами поведения серые, почти голубые, глаза. Он смотрел на меня этим своим роскошным серо-голубым взглядом и по-доброму говорил:
- Ты хороший пацан, Борька, и на жидов ты совсем не похожий. Свой в доску.
Стыдно вспомнить, но мне было лестно слышать, что на этих жидов я совсем не похож и прихожусь моему цыганскому другу своим в доску.
Однажды мы играли в шахматы и не могу сегодня точно сказать, действительно ли я смухлевал или Вовке показалось, но вдруг в его глазах вспыхнули красноватые стоп-сигналы и он тихо сказал:
- Н е п о н я л. Ты что же это, жидовская твоя морда?
Я знал, что обычно следует за такими словами, и мне не хотелось, и "жидовская морда" как-то не вязалась с непохожестью на жидов, и все это до такой степени перемешалось в моей голове, что я совершенно автоматически и в превентивном порядке засветил ему прямым между его роскошных глаз, а он еще сидел на краю скамейки и навернулся об асфальт, и головой о бортовой камень. Я вообще испугался, что он не встанет, и только этого и не хватало, но он очень медленно поднялся, перебрался на скамейку, потер двумя ладонями затылок и сказал:
- Это точно. Ты таки на этих жидов не похож. Но признайся, что ты смухлевал.
... Вскоре его убили. Не на войне, нет. Война еще даже не началась, и ему было всего четырнадцать. На базаре. Ножом. Причем сзади, в спину.
И осталось мне на-память его цыганское "н е п о н я л".
- Зачем писать, что ты Абрам, если ты Алексей? - возмущенно спросила Роза в готовности запретить, потому что мы же при рождении назвали его Алексеем и так записано в метрике.
- А разве не так звали дедушку, твоего отца? - сказал этот наглец. - Я хочу имя дедушки. Мне положено.
... Алеша никак не мог быть лично знаком со своим дедушкой Абрамом, потому что Абрама Моисеевича забрали в 1950 году, когда до Алешкиного рождения оставалось еще десять лет, и я сам никогда этого человека не видел.
Правда, слышал о нем, потому что Абрам Моисеевич был знаменитым главным инженером сталелитейного завода, и о нем говорили так, как будто это был его завод, который он своими руками. Он был большим человеком, этот Абрам Моисеевич, и даже сегодня, если вы спросите в бывшем нашем городе, так вам любой скажет. Его фотография в военной ушанке и в погонах подполковника инженерной службы висела у нас на стене, а мост через нашу речку, соединяющий две половины проспекта Ленина, все до сих пор называют Левинским, а не Ленинским, потому что во время войны его наводил не Владимир Ильич, а Абрам Моисеевич Левин. Нет, его таки уважали. Причем все, весь город.
- Ничего тебе не положено, - сказала Роза, но оказалось, что Алеша в этот специфический момент его жизни имел полное право получить из рук израильской чиновницы МВД имя своего дедушки. По наследству. И в память о нем.
Однажды Роза со слезами рассказала, как брали Абрама Моисеевича:
- Эти наглецы предъявили ордер на обыск и арест. Что им было искать, и что они могли найти? План вооруженного захвата завода, что ли? Так они забрали его наградную шашку. Ему эту шашку какой-то чуть ли ни маршал лично подарил. Там еще надпись была.
Ей почему-то особенно жаль было эту шашку.
А Абрам Моисеевич, перед тем как выйти под конвоем двоих с голубыми околышами, большими своими руками сгреб в охапку жену и детей и сказал:
- Любимые мои... Все, что вам скажут брехня. Я ничего плохого не сделал. Просто работал и жил. Вы - мои любимые.
А те двое одели на головы свои ужасные голубые околыши, которые на дороге моей жизни тоже, к сожалению, очень часто попадались, так часто, что могли бы и пореже. Когда Абрам Моисеевич был уже в проеме двери, он оглянулся. Нет, вы не поверите, что в этот момент и очевидно под его взглядом электрическая лампочка с треском лопнула, и стало черным-черно, а он навсегда погрузился во мрак.
- Не Абрам, а Авраhам, - поправил нас Алеша, и так ему записали.
Связаться с программистом сайта
