Прошу извинить меня за отступление, но должен же был я объяснить, почему Изя назвал Розу: "твоя жена". Мне ниже еще придется объяснить, откуда взялась она сама, так как в этом вопросе тоже были кое-какие сложности. А пока - об этом семейном совещании, в котором только меня и не доставало.
- Что-нибудь случилось? - спросил я.
Помолчали. Наконец Изя торжественно повторил ту же фразу:
- Твоя жена собирается уехать.
- В чем дело, Роза? Ты объяснишь?
- Я уже все объяснила. Тебе могу объяснить отдельно. Потом.
- Нет, мама, так не годится, - вмешался Абрам. - То, что ты нам сказала, нельзя обсуждать отдельно, потому что нужно что-то решить, а решения в семье принимают сообща.
- Вы помните, что я, как все вы, хотела уехать из СССР, но не в этот темный угол. Умные люди поехали в Штаты, в Канаду, в Австралию - в нормальные страны. В Израиль едут только такие дураки, как мы. Спросите хотя бы Шенкнеров (Шенкнеры - это наши соседи. Живут в соседнем домике. Бывшие москвичи.) Они, по крайней мере, не чокнутые сионисты.
- Мне не нужно советоваться с Шенкнерами, - сказал Изя. - У меня есть своя голова на плечах.
- Ну, и что же думает твоя голова сейчас, когда мы уже здесь и видим, что здесь творится? Эти грязные марокканцы. Эти невоспитанные дети, которые день и ночь орут, как резаные. Не понимаю, чему их учат в школе. Эти мисрады, в которых черт ногу сломит. И, наконец, эти арабы. Они же нас ненавидят и, помяните мои слова, в один прекрасный день они нас тут всех до одного вырежут. Вы читали статью в последнем номере "Нашей страны"? Их же 150 миллионов, а нас сколько?
- До сих пор мы с ними справлялись, - прервал ее Изя.
- Мы справлялись? Черта с два мы бы с ними справились, если бы американцы не помогли. А если перестанут помогать? Вы думаете, мы им очень нужны? Американцы только о себе думают. На нас им наплевать.
- Мама, ты плохо в этом разобралась. Все это гораздо сложнее, - попытался урезонить ее Абрам.
- Погодите, - вмешался я. -В этих сложностях мы еще разберемся. Прежде всего, я спрашиваю, куда это ты вдруг собралась ехать? Тебя уже пригласили в Москву? Обещали выделить квартиру.
- Если бы! - воскликнула Роза, воздев обе руки к голопузой электрической лампочке.
Не знаю, что при этом произошло, но лампочка вдруг зажглась и тут же, хлопнув, перегорела. Все вздрогнули от неожиданности, а Роза упала на диван и закричала что-то нечленораздельное.
- Таки да, - сказала Света. - В этой стране все не как у людей. Даже лампочки.
- В этой стране, как во всех странах, электрические лампочки иногда перегорают, - басом прогудел Изя. Он у нас неисправимый реалист и убежден, что всему имеется логическое объяснение.
Роза пошла в ванную и, когда вернулась, ее лицо и волосы были мокрыми. Она заговорила спокойно, и про лампочку все забыли.
- Сегодня звонил Жора из Чикаго. Приглашает к себе.
- Только вас одну или всех нас? - уточнила Света, которую это предложение явно заинтересовало.
- Ну, конечно же, всех. Как могло быть иначе?
Жора - это ее брат, который уехал в Америку за три года до нас, но в течение нескольких лет до его отъезда они с Розой были в ссоре, не встречались и не разговаривали.
- Вы помирились? Очень рад, - сказал я ей.
- При таких обстоятельствах все вспоминают о родстве и стараются помочь друг другу. Когда Жора узнал, что нас нелегкая занесла в эту страну, он тут же разыскал меня. Брат не может оставаться безучастным, зная, что его сестра в беде.
- Значит, ты считаешь, что мы в беде? - переспросил Абрам.
- Я не считаю, я знаю, я уверена, что мы попали в большую беду. Здесь невозможно жить. И к тому же опасно. И вокруг я вижу сплошное бескультурье. Я знала евреев в Москве, и я думала, что и в Израиле будет та же еврейская атмосфера. Но эти черномазые! Эти азиаты! В каком смысле они евреи, и что между нами общего?
- Это наша страна, и это наш народ, - пробасил Изя.
- О чем ты говоришь? В этой стране, мне сказали, даже нет оперного театра.
- Кроме того, здесь нет Царь-пушки, - добавил Абрам.
- Алеша, прекрати свои шуточки. И не заставляй меня называть себя Абрамом. Никогда к этому имени не привыкну. Для меня ты был и останешься Алексеем.
- А если мы поедем в Чикаго, мне там не придется стать Алексом или Алексисом? Чтобы всем было приятнее? А можно я стану Алкснисом? Для разнообразия.
- Прекрати! Я говорю серьезно.
- Ладно, давайте, по сути. Ты собираешься ехать к Жоре одна? - спросил я.
- Пока не знаю. Можно вдвоем с Алешей. Устроимся и вызовем вас. А можно сразу - всем вместе.
- Я отказываюсь, - сказал Абрам. - Насколько я понял, остальные тоже не настроены.
Все это было пустой болтовней. Нервы. Результат перенапряжения. Отчасти влияние наших соседей Шенкнеров. На этих днях этот Шенкнер во время перекура сказал мне, что только в Израиле он окончательно понял, до какой степени он "г'усский человек". Шенкнер жутко картавит. Так картавить умеют только провинциальные евреи, выходцы из какого-нибудь задрипанного Шлимазовска. Этому должно быть психо-физиологико-лингвистическое объяснение. Французы тоже картавят, но у них это называется "грассированием", и это красиво, а то, что с прославленным (Читай Маяковского) "РРРР" делают шлимазовцы невыносимо. Кстати, мой папа тоже картавил, и, когда он работал в ГПУ, это его не украшало. Впрочем, тогда чуть ли ни треть гэпэушников картавили, но старались этого не делать, а другие поеживались, но делали вид, что это не существенно. Об этом я еще расскажу. Когда будет время.
А сейчас время сказать, что никуда Роза не уехала. Пока не уехала. Тем более, что где бы она пока взяла деньги на самолет до Чикаго? И кто бы дал ей визу в Америку? Вы думаете, Жора, который ее пригласил, прислал ей деньги на билет? Вы считаете, что это на него похоже? По крайней мере, пока не похоже.
Однако же заноза в семье застряла, и семья была уже не та.
У меня спрашивают, как получилось, что я, такой скромный, застенчивый и интеллигентный человек, умудрился жениться во второй раз? Чтобы я был таким уж романтиком - так я бы сам о себе такого не сказал.
Все дело в том, что в какой-то момент у нашего профессора так ухудшилось зрение, что он уже не мог водить свою послевоенную "Победу", и мне пришлось, окончив курсы, сесть за руль. Без отрыва от основной работы возил профессора в институт, а Таисию Наумовну на рынок. Однажды, когда Изенька был, кажется, в четвертом классе, классная руководительница вызвала меня в школу. Ребенок что-то там натворил. Почему-то я, когда учился в школе, ничего такого не творил, и моих родителей не вызывали.
В тот самый момент, когда мы с с этой дамой вели в коридоре беседу на педагогическую тему о проблемах воспитания нового человека,случилось ужасное: прямо на наших глазах, оступившись, с лестницы покатилась женщина, если не ошибаюсь, в белом в горошек платье.
Это была учительница по литературе, и она - я заметил, пока она катилась по ступенькам, - была рыжеволосой.
Внутри меня, должен признаться, сидит порядочный хам, которого я никогда не выпускаю на свободу. Я бы даже сказал: застенчивый хам. Но сейчас могу вам признаться, что в этот момент я не столько посочувствовал катящейся училке - пожалуй, наоборот, так как вызов в школу раздражает - сколько внутренним хамским голосом заметил, что цвет ее трусиков не гармонирует с цветом туфель. Впрочем, возможно еще - из-за застойной сексуальной проблемы, которая терзала меня все эти годы после отъезда Маши.
Словом, это была учительница русской литературы, которая сильно повредила коленную чашечку, в школьном дворе стояла моя "Победа", мы ее (Не "Победу", а учительницу) отнесли и положили на заднее сидение, и с этого началось мое знакомство с Розой.
Если я скажу, что в поликлиниках той страны легче добыть магниевую руду, чем обыкновенную коляску, на которой обычно возят разбивших коленную чашечку пациентов, то вы, если вы с юмором, спросите: а что, разве все остальное у них уже есть? Так что можете себе представить, что мне мою Розочку пришлось носить на руках от первичного осмотра на втором этаже до рентген-кабинета на четвертом и потом на третий этаж - в процедурную или как она там у них называется.
Обычная история, но я был еще относительно молодым человеком, а на ней было летнее платье в горошек, врач, который считал меня ее мужем, для удобства работы попросил, чтобы я задрал его чуть ли ни до подбородка, и поэтому, я, мягко говоря, не мог не обратить на нее пристального внимания, и обращал его вплоть до момента, когда уложил Розу на диван в ее двухкомнатной квартирке, после чего устыдился и покраснел, и она тоже. Я сообразил какую-то еду и чай, мы пили, ели, стеснялись по поводу того, что ей же еще нужно было в туалет и как же ей помочь, и она в двух словах рассказала мне о себе.
Оказывается в этой квартирке сравнительно не так давно, кроме нее самой, жили папа, мама, ее муж и брат, после чего муж завербовался в Индию и ни слуху, ни духу, брат распределился в Прибалтику, папа - негодяй! - на старости лет ушел к любовнице, а мама с горя уехала к сестре в Одессу. Вообще, все они, включая заблудившегося в индийских джунглях мужа, были одесситами.
Сам я никогда в Одессе не был, меня столько раз убеждали в том, что это самый солнечный и острый на слово (Ой, мадам, вы, кажется, чуть не упали!) город, что само упоминание о Дерибасовской-угол Ришельевской вызывает у меня аллергию. Люди элементарно хамят друг другу на тему об выпить на шару и стибрить кошелек и при этом хохочут, как резаные. Среднее образование и революционные наклонности в этом городе приобрели Троцкий и Жаботинский, но это не так важно, как Олеша и Бабель. Знаю, что вы со мной не согласны, и что Остап Бендер родился не в Турции а как-никак в Одессе, но не нужно со мной спорить, поставьте пластинку Утесова и успокойтесь.
Я давно заметил, что одесскость, как психологический архитип, прилипчива и знал одного одессита, который ни разу в Одессе не был, но там родилась его бабушка, а мама закончила курсы машинисток, так у него акцент, хохмочки с Привоза и привычка выпивать на шару были специфически из-под-дюк-де-ришельевскими. Я сам, который никогда в этом городе не был, стоит при мне услышать "Одесса", автоматически перехожу на акцент торговок бычками и камбалой с Привоза. Так вот в Розе было что-то подобное. В акценте и характере. Несмотря на русскую литературу, которую она обожала. Особенно поэтессу Цветаеву.
Она после этого месяц провалялась в постели, за нею ухаживали подруги и коллеги, и, конечно же, я тоже, тем более, что у меня была "Победа", и я возил ее на процедуры, и носил на руках, и, вы знаете, мысль, что любовные взаимоотношения, как это ни неловко осознавать застенчивому человеку, где-то и в каком-то смысле зиждутся на сексуальной притягательности друг к другу и чисто случайных прикасаниях к разным местам, впервые пришла мне в голову в процедурной. Обычно люди нашего века познают эту истину в пятом классе, а я всегда отставал в развитии.
Словом, коленка давно прошла, а я по-прежнему выполнял те же обязанности, и мимолетная привязанность до того упрочилась, что Роза забеременела, об аборте не могло быть и речи, потому что она была уже не девочкой и могла так и остаться бездетной, переехать ко мне - это было бы по отношению к старикам уже чересчур, а к ней я тоже не мог бы перебраться. Этот вариант даже не обсуждался из-за моего сына. Словом, я жил на два дома. Все, включая Изю, это знали и относились с пониманием, и так продолжалось довольно долго, но, чтобы не раствориться в деталях, скажу, что, в конце концов, все мы, которых вы видите на этой фотографии на фоне нашего абсорбционного домика, собрались тогда в профессорской квартире. Тем более, что из Прибалтики приехал Жора и поселился в квартире родителей.
Именно на этой почве у них и произошла ссора, потому что Роза предпочла бы оставаться "у себя", а не жить "у чужих", особенно на одной кухне со Светой, а у Жоры были свои планы. Семейные дела!