ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ВТОРОЙ ЭДЕЛЬВЕЙС.
Однако же, до того, как я об этом задумался, все великие и малые пачкуны чернилами по бумаге неизменно называли то ли течение жизни, то ли полосу, по которой она течет, дорогой. А моя мама любила повторять, что "этот мальчишка" (то есть я) все переворачивает на свой лад. "Переворачивает на свой лад" - как хорошо сказано! Когда я подрос, то понял, что ничего не переворачиваю, потому что я обыкновенный, как все другие, приспособленец к текущим обстоятельствам, включая образы русской литературы. Правда, персонально Анна Каренина, Чацкий и Печорин мне были не симпатичны, а Онегин, так он не только, как говорила учительница, "лишний человек", но и в моей жизни был абсолютно ни к чему, но я же в этом никому не признавался. Даже лучшему другу. Что касается, всего того, что по спущенным сверху правилам, следовало пометить знаком качества, то я, закрывшись в туалете, потихоньку этот знак мысленно отколупывал и обзывал это все почерпнутыми в дворовой компании словами. На зло? Да, какое там на зло. Просто характер такой. Все переворачиваю, но, как правило, не вслух, а про себя и запершись в уборной.
Вот сказал, что жизненный путь, это вовсе не путь, а корявая, усыпанная мусором и камнями площадка, на которой только что итальянский режиссер Феллини снимал один из своих фильмов, и сам испугался: а вдруг кто-нибудь услышит!
Дорога, дорога... Забудьте все, что я вам наплел, так как жизнь, это действительно путь-дорога, и вдоль нее расставлены такие полосатые столбики, чтобы год моего рождения отличить от года смерти вождя, которого я при его жизни так обожал, в туалете материл, а после его смерти начал изо всех сил ненавидеть ради удовольствия, сидя на унитазе, высказываться на тему о том, не тот ли он самый, который необходим был нам всем.
- Врешь ты все про себя, - ласково сказала мне Аня утром, в постели, после ночи...
Нет, не стану описывать наши ночные утехи, не буду пришлепывать к ним литературно-кинематографические бирки и наклейки, как когда-то к Татьяне и Ольге, сестрам Чехова и братьям Карамазовым, и пусть это останется между нами, между мной и Аней. Не хочу, чтобы вы смеялись по поводу того, что "седина в голову, а бес..." - пусть он будет в ваше ребро, а не в мое. И пусть остаток моей жизни будет озарен воспоминанием о... о нежности, а не о пошлости, которой полны бывают такие воспоминания.
Потому что я впервые - в мои-то годы! - ощутил нежность.
- У меня к тебе...
- Что у тебя ко мне?
- У меня к тебе нежность, - одновременно понял и сказал я.
И на этом остановимся.
- Почему ты думаешь, что я тебе лгу? Я правду говорю, - мягко поправил я Аню.
- Ты не о событиях. Что касается событий, то все просто и понятно. Но ты врешь, когда говоришь о себе самом.
В самом деле? Вы тоже так подумали? Она была уверена, что на самом деле я совсем другой. А какой же я?
Вообще-то, мы все думаем, что уж кого-кого, а себя-то мы знаем. Это трагическая ошибка огромного большинства землян. Даже заглянуть в глубину себя самого, как личности, так же сложно, как открыть свое сердце, разобрать его на части, как старый будильник, и выяснить, как оно работает.
- Ну, ты даешь! - выстрелил в меня Сема Растрепин из-под одеяла, когда я вернулся в гостиницу. - Бля буду, если не догадался, с кем ты провел эту ночь.
- Тебе незачем догадываться. Во-первых, я могу сам сказать, где и с кем я был, а во-вторых, какое твое собачье дело?
- Миша, не груби, ты не на Привозе.
Если не ошибаюсь, я вам уже однажды признался, что Одесса, в которой я никогда не был, своими хохмами производит на меня удручающее впечатление. Не настаиваю, потому что это не мое собачье дело, но, если я, переводя на научный язык то, что обо мне говорила моя мама, неоНЕконформист, что технически означает причудливое сочетание конформизма с отрицанием очевидных вещей, то я же ничего вам не сказал, когда вы, вместо того, чтобы помочь упавшей на асфальте даме с вот таким задом, восторженно воскликнули: Ах, мадам, вы, кажется, чуть не упали! По-вашему, это хохма? Ладно, пусть будет хохма.
- Сема, не суши мне мозги, - отмахнулся я и пошел в ванную, а когда вернулся, Сема уже стоял спиной ко мне, но перед зеркалом, что давало ему преимущество, так как он видел только мою половину, а я его с двух сторон одновременно, а у Семы - забыл предупредить - красноречивыми были все части его мощного, хоть и стареющего тела.
- Ну, и как погулял наш бахурчик? - спросил он одновременно голосом, миганием седых, лохматых ресниц и круговым движением одетых в семейные трусы с цветочками ягодиц.
- Погулял, погулял, - отмахнулся я.
- А ты знаешь, кто эта баба?
- Знаю. А ты откуда ее знаешь?
- Так ее ж по телевизору показывали, - сказал Сема, делая победный полуоборот в мою сторону. - Это ж авантюристка и мошенница номер один, которую с треском выгнали из страны. Она же два раза под разными фамилиями въезжала в Израиль и занималась перепродажей проституток.
- Она одна такая, что ли?
- Ду бист а мишиге! Ты что, не понимаешь, что у них мафия?
- Мафия, - согласился я.
- Тебя втянут в такое дело, что - я не знаю - ты соображаешь, что ты делаешь?
- Ты на меня настучишь?
- При чем тут это? Завтра она предложит, чтобы ты на ней женился.
- Ну, так что?
- И въедет в Израиль под третьей фамилией.
- Ну, так что?
- Ты собираешься участвовать в этой гадости?
- Я пока никаких планов не строил.
- Миша, я тебя прошу...
- Хорошо, я подумаю.
Он был чертовски прав. Аня была мошенницей и торговкой проститутками. Только этого мне не хватало. Удрал от дочери, чтобы связаться с украинскими мафиози.
Я сказал, что эротических подробностей не будет. Мне, в моем старперском уже возрасте не пристало смаковать такие вещи. Но могу я признаться, что в это время, впервые в своей бестолковой жизни, я чувствовал не привязанность и не потребность, не сознание необходимости поступить правильно и не стыд за то, что сделал что-то не так, а НЕЖНОСТЬ. Скажите мне все вы, опытные донжуаны и молодые влюбленные, однолюбы и бабники, женатые по любви и по расчету, включая сексопатологов и адвокатов по бракоразводным процессам, вы действительно знаете, что такое НЕЖНОСТЬ или только делаете вид, потому что я лично был дважды женат плюс еще кое-что, но только теперь понял и совершенно потрясен.
Давно, давно, в молодости, когда я загляделся на хорошенькую Анечку и, видимо, был в нее влюблен, а она от меня отвернулась, и это было похоже на то, как покупательница на рынке равнодушно отходит от не полюбившихся ей помидор, я, мне кажется, начинал догадываться об этой таинственной мелодии, зазвучавшей внутри меня. И это потом осталось на всю жизнь. Я где-то читал про цветок эдельвейс, который кое-кто, причем, только единожды в жизни, удостаивается узреть на вершинах Альп. Большинство жителей Швейцарии считают это легендой.
Но вот Вене же встретился его эдельвейс, и ничего, жив остался. Не хотите же вы сказать, что мне посчастливилось дважды? Если так, то какое мне дело до их дурацкой мафии и до прейс-куранта на проституток на украинско-израильском рынке?
Интересно, дедушка, как бы ты поступил в подобном случае? Нет, я не имею в виду то время, когда ты был женат на бабушке, и у вас была куча детей, и синагога, и тфилин по утрам, и фаршированный карп со свечками в субботний вечер. Но когда бабушки уже не было, а ты был, хоть и старым, но очень крепким гевером, примерно таким, как я сейчас, и тебе в твоем довольно узком жизненном пространстве твоего Конотопска встретилась бы женщина, гойка, шикса и всякое такое, и ты бы на старости твоих лет испытал именно то, что я сейчас испытываю, то как бы ты объяснил свое поведение реб Мойше Лещинскому, который жил напротив твоего дома? Я уже не говорю о реб Шлойме Каценельсоне, который совмещал должность раввина с должностью меламеда и обучал моего папу Тойре?
Молчишь? Ну, ладно, можешь не отвечать: и так все понятно.
Когда мы опять встретились, правда, уже в другом кафе, без клоунского колпака, подальше от нашей гостиницы, то встреча была грустной, потому что группа отправлялась в путешествие по стране, и утром мы должны были расстаться.
Аня была очень красивой, и "у меня к ней была нежность".
- Что будет? - спросил я, как будто эта женщина лучше меня знала и могла предвидеть события.
- Не думай ни о чем, Миша. Я ни о чем, кроме того, что нужно сделать сегодня, не думаю. Сейчас, в эту минуту, думаю о тебе, потому что ты - вот такой, и мы вместе, и пьем кофе, и едим булочку с вареньем, и моя мама лучше варит варенье, чем эти греки, и мимо проехал грузовик, а эту скатерть надо бы сменить. Так вот.
- Я не хочу с тобой расставаться.
- И мне это тоже ни к чему, Миша, но мы стоим на развилке. Тебе -туда, а мне - туда. И не пытайся найти между этими дорогами нашу общую тропинку. Ее нет, и быть такой не может.
Она ладонью прикрыла мой рот.
- И не нужно говорить, что хочешь на мне жениться. Я не могу в третий раз вернуться в Израиль, и тебе тоже на Украине делать нечего. Этот земной шарик слишком мал для нас, и нет для нас на нем места.
- Но теперь, если мы приедем в Израиль женатыми, то это же будет по-честному.
- Миша, когда человек дважды соврал, то в третий раз ему уже не верят. А моя мама? А ребенок?
- Им будет лучше в Израиле.
- Я знаю. Но я лучше тебя знаю ваши законы.
- Это неправильные законы.
- Ты знаешь, Миша, это не те законы, которые нам с тобой сейчас нужны, но законы не пишут для каждой пары отдельно. И ты не поверишь, но именно сейчас я думаю, что это правильные законы. Может быть, я ошибаюсь, потому что я глупая хохлушка из глухого украинского шахтерского поселка.
Она опять прикрыла мой рот рукой.
- И не говори, что без меня не сможешь жить. Если я живу свою жизнь, то уж ты-то свою доживешь как-нибудь. Будь спок. У нас впереди еще целая ночь. Ночь, как жизнь. Давай до утра забудем, что, кроме нас, на земле живет еще шесть миллиардов других людей.
Утром, когда я вошел в номер, Сема уже был одет к завтраку. Вместо приветствия, он только стукнул кулаком по столику у зеркала, от чего стеклянная пепельница удивленно шмякнулась на ковер. Однако в автобусе он сел рядом со мной и спросил:
- Ну что, уговорили тебя оформить брак с этой шлюхой?
- Не уговорили.
- Как же так? Плохо работают. У них будут неприятности. Не выполнили задания.
- Сема, ты прав. На сто процентов. Все так, как ты сказал. Правда, немножко наоборот.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Я сам хотел уговорить ее выйти за меня замуж.
- Чего ж не уговорил?
- Не позволила. Закрыла мне рот.
- Брешешь!
- Помолчим, Сема, - попросил я его, откинулся на спинку и закрыл глаза.