ЗАВОДНАЯ КУКЛА
1.
Когда моя жена, после долгих колебаний на больничной постели и неимоверных стараний врачей продлить ее страдания, ушла по дороге с односторонним движением, и когда я вернулся и остался один в трехкомнатной квартире, изначально предназначенной для нас двоих, пришел Шмулик, который в курсе всего на свете и который весь Шулхан арух знает напамять, привел с собой еще восьмерых мужчин для миньяна, провел подобающую случаю церемонию официального прощания с покойной и популярно объяснил мне, что слезами не только невозможно помочь горю, но что там, где Рита сейчас, вид рыдающего на ее могиле или в месте ее бышего земного проживания мужа может каким-то образом повредить ее репутации. По правде говоря, я не очень-то и рыдал, и Шмулик все это сказал как-то иначе, но я понял именно так, уж вы меня извините. С моим-то ивритом и только вам понятным злостно-атеистическим воспитанием!
Нас так хорошо обучили и воспитали, что, не знаю, как вы, а я не только не понимаю, что происходит на том свете, но даже то, что творится на этом, для меня форменная китайская грамота. Причем, как раз в данном случае я говорю не о политике и не о терактах. "Нас так научили" - почему это меня к чему-то обязывает? Разве любой плод науки, если он обнаружил незрелость,испорченность или червивость, нельзя швырнуть в урну, как прошлогоднюю сливу? Почему мы все так дорожим непригодными к употреблению плодами?
Сказать, что мы с Риточкой хорошо жили, так нет, этого сказать нельзя. Бывало всякое, и то, что вы подумали - тоже, причем самое интересное, это как раз то, что я во всех подробностях помню каждую ссору и каждый скандал, прожигавший черные дыры в наших отношениях. Я их помню почти так же хорошо, как Шмулик помнит свой Шулхан Арух. Чего я, действительно, не помню, так это причин, из-за которых мы спорили и скандалили. Ни одной! И в этом, чтоб вы знали, моя трагедия.
Стыдно признаться, но вместо приличествующей случаю молитвы в голове крутились только слова безбожника Беранже:
"Жена моя в гробу.
В раю устрой Господь
Твою рабу".
Однако не могли же мы скандалить просто так. Тому должны были быть причины.
- Ты не помнишь! - сказал кто-то, как мне показалось, вслух, причем, я не удивился. - Можно подумать, что кто-нибудь может сказать, почему произошли Троянская и Столетняя, Вторая Пуническая и Первая мировая войны. Ты воевал с Ритой, а белые с красными, греки с персами, католики с гугенотами, дрейфусары с антидрейфусарами - все на свете люди, хотя бы раз в жизни с кем-нибудь непременно воевали, доказывая и утверждая ту единственную правоту, которая впоследствии оказывалась ложью или вовсе стиралась из памяти. Кто из вас может без запинки и не обращаясь к первоисточникам, сказать, что не поделили между собой, например, Алая и Белая розы? Важно не то, почему воевали, а то, сколько посуды и людей перебито и до какой степени все в конечном итоге оказалось бесполезно и глупо.
Сколько раз я мечтал остаться один! Мне стыдно в этом признаться, но однажды, когда Рита была фактически уже на пороге того света, который уж потому лучше, что никто из нас его еще не видел, а лучше, как известно, там, где мы ни разу не были, и в больнице сказали, что никакой надежды нет и расчитывать не на что, я лег посреди нашей двуспальной кровати, раскинул в стороны руки, посмотрел на люстру, глубоко вздохнул и сказал почти вслух: Я ОДИН! Как хорошо быть одному! Цинично, но правда, а чтоб я такое нарочно придумал, так какой из меня сочинитель?
Однако прожить вместе сорок лет, вырастить двоих детей и дождаться внуков - это, согласитесь, серьезная причина, чтобы в момент, когда за нею захлопнулась эта ужасная дверь, которой мы сторонимся, как Маяковский трамвайной сети, внутри вдруг все оборвалось, как будто сломалась лебедка, и четыре десятка кирпичей, не достигнув крыши, посыпались мне на голову. Я потому привел этот пример, что по специальности я инженер строитель, и однажды, когда я еще только начинал свою строительную карьеру, на моем участке такое произошло. К счастью, тогда обошлось без жертв. Чего не скажешь обо мне, когда сорок прожитых нами с Ритой лет перевоплотились в бьющих по темени воспоминаниям.
Сын, тот хотя бы целую неделю ходил в синагогу читать Кадиш, а дочка, которая в Бостоне, та даже не приехала. Есть мама, нет мамы - ей все равно. Нашим детям все равно, но этот хоть Кадыш прочел. И на том спасибо.
Не знаю, как в том, новом для Риты, мире, а в здешнем равнодушия друг к другу, ко всему сущему и происходящему гораздо больше, чем ненависти, и какой бы убийственной ни была ненависть, а равнодушие куда убийственнее. Ее жертвы труднее сосчитать, но видно на глаз: их гораздо больше. На этих днях по российскому ТВ показали подписанные чекистами в Гражданскую войну длиннющие "расстрельные списки". Я попытался расшифровать подписи. Вначале мне показалось, что там было написано: "жестокость", а потом понял, что подписи означали: "Нам все до фени, а когда вы узнаете, что нас потом тоже постреляли, то имейте в виду, что мы об этом догадывались, и эта догадка нам тоже была до фени". Почему я об этом вспомнил? - сам не знаю.
После чего я остался один, что было вовсе не так приятно, как мне казалось тогда, когда мы тут с Ритой устраивали наши семейные концерты, а я мечтал об одиночестве.
Были моменты, когда я разговаривал с предметами. Особенно на кухне и в спальной. Причем разговор всякий раз начинал не я, а они, предметы, которыми она пользовалась и которые так оберегала, чтобы я, прикоснувшись, не дай Бог не разбил, не сломал, не положил не туда.
Теперь, оставшись со мной тет-а-тет, все предметы говорили со мной с типичным идышистким акцентом. Я терпеть не мог этот ее бердичесвкий акцент (Рита была родом из Бердичева), а теперь, когда каждая сковородка, которую я брал в руки, чтобы поджарить себе картошки с яичком и помидорчиком на завтрак, делала мне язвительное замечание типа: Ну, как? Кто теперь подаст тебе яичничку? Не ценил? - у меня вдруг прорезывался абсолютно такой же акцент, и я отвечал, причем вслух: Вос фригстэ! Можно подумать! - и тут же ронял сковородку на пол, причем, вместе с нею падала и разбивалась бутылка кукурузного масла. Вы когда-нибудь пробовали убрать эту гадость с пола? Лучше не пробовать. И лучше не слышать, как кто-то, приоткрыв изнутри микроволновую печь, бросает презрительное: Шлимазл! Ты даже на это не способен.
--
Риточка, ты не знаешь, и куда я задевал белую рубашку с синей полоской, которую ты мне подарила на день рождения? - громко говорил я, и - вы будете смеяться и не поверите - но рубашка немедленно находилась. И что в этом удивительного? Сорок лет!
Зачем я все это рассказываю? И главное: кому? Если таким же старым пням, как я сам, так они это тоже проходили.
Я не люблю смотреть телевизор. Рита как раз да любила смотреть всю эту муру. С ее уходом я освободился от телерабства и стал больше читать (У меня таки много книг), причем моим излюбленным местом для чтения стало кресло у окна, которое я по этому случаю повернул спинкой к ящику. Чтоб не приставал со своими сериалами и сообщениями о тревожных событиях.
Перед самым нашим (Ой, я по привычке говорю: нашим, хотя на самом деле нужно сказать: моим) окном выросла шелковица, и все соседи, кроме меня, очень этим недовольны, так как плоды этого дерева усеивают, после чего устилают землю и асфальтированную дорожку возле подъезда, и образуеся каток такой степени скользкости, что одна дама, шлепнувшись, вся перемазалась до самого интимного гарнитура, а другая, так та вообще чуть не сломала ногу, но обошлось. Словом, это дерево подлежало сносу, и мне было очень жаль.
Поэтому, в третий раз перечитывая историю о королеве Марго и ее наваррском супруге, я с грустью поглядывал на ветки приговоренной шелковицы, и в этот момент увидел Птица.
Я не очень силен в видах, подвидах и породах птиц, дальше вороны и воробья мои познания не пошли, и поэтому я не могу вам сказать, кем он был в смысле этно-орнитологической принадлежности, но у него был большой, крепкий клюв черного цвета, цветное, но весьма скромное оперение и высокий хвост, совершавший движения по вертикали и по горизонтали. Каждое движение имело отчасти специфически птичий, а отчасти некий общий био-сферо-универсальный смысл.
Я дал своему приятелю простое, легко запоминающееся имя: Птиц, и он согласно кивнул головой, а хвост пистолетом выразил удовлетворение. Грустные изумрудного цвета глаза Птица посмотрели мне в самую душу, и я понял, что мы в каком-то смысле близки и можем понять друг друга.
Я давно заметил, что люди с большей легкостью находят общий язык с животными и птицами, чем друг с другом. Вы знаете, что однажды сказал - сам слышал - один дрессировщик тигров, когда его спросили, почему это так, что договориться и даже подружиться со зверем или с птицей, хоть и не всегда, но все таки возможно, а с человеком нет? Причем, даже если общий язык и находится, то спустя некоторое время, вопреки договоренности, друзья снова становятся врагами. Он сказал, что это не люди, а животные и птицы изловчаются, причем тоже далеко не всегда, потому что с большим трудом, находить общий язык с людьми. Вы думаете, я дрессирую тигров? Это они дрессируют меня, а я кровно заинтересован в том, чтобы дрессировка была удачной, сценичной и фотогеничной.
--
Прими мои искренние соболезнования, - сказал Птиц и приложил правое крыло к левой стороне груди.
--
Спасибо за сочувствие, - ответил я. - Из всех птиц ты самый воспитанный. Воробьи, те прилетают исключительно в поисках крошек, которые я оставляю для них на подоконнике. Даже спасибо от них не услышишь. Кстати, не желаешь ли выпить и закусить?
--
Немного печенья, если можно, и обыкновенной воды. Из водопровода. Ничего другого я не пью.
--
Понимаю.
Я принес ему то, что он просил. Он перепрыгнул на подоконник, на-здоровьечко позавтракал и, вернувшись на ветку, произнес:
--
Спасибо. Было очень вкусно.
--
Ты выглядишь усталым, - зачем-то сказал я ему. Что значит "зачем-то"? Так всегда поступают. Видят, что у кого-нибудь нездоровый цвет лица, и спешат огорчить хорошего человека фразой типа "Вы сегодня неважно выглядите".
--
Да, ты прав, - согласился Птиц. - Видишь ли, я вчера овдовел.
--
И ты тоже? Твоя жена тяжело болела?
--
О чем ты говоришь? Она была абсолютно здорова. Теракт.
--
И у вас тоже такое случается? Неужели птицы тоже играют в эти идиотские игры? Я думал только люди.
--
Нет, птицам террором заниматься ни к чему. Не по характеру. Да и некогда. На такое способны только тебе подобные. Ее убил человечий детеныш - вон он бегает по двору. Они называют эту бессмысленную беготню футболом. Он убил мою жену камнем из пращи. Даже не стал ее есть. Просто убил - и она упала. Нам, птицам, не понять психологию убийства "просто так". Не зря люди говорят, что у нас "птичий ум", не приспособленный к пониманию человеческих дел. Мой дед изучал гуманологию, а когда я сказал, что тоже собираюсь заняться этой наукой, то он отговорил меня. Люди, он сказал, для птиц непостижимы. По крайней мере очень многое человеческое до нас и в самом деле не доходит.
--
Покойная была хорошей женой?
--
Не могу тебе сказать. Понимаю, что ты говоришь, но не понимаю, как жена может быть плохой или хорошей. Жена, это жена, а муж, это муж, и каждый занят своим делом, а вместе - семья. Живем. Делаем, как у вас говорится, общее дело.
--
Ну, тогда спрошу иначе. Вы жили дружно или ссорились?
--
Конечно ссорились. Еще как!
--
И мы тоже ссорились, - признался я, покачал головой и нахохлился, отчего сам показался себе похожим на птицу.
--
Все ссорятся, - глубокомысленно сказал Птиц, и мы помолчали, вспоминая свои ссоры с подругами жизни, которых, увы, уже нет, и наступила самая тоскливая форма тоски - та, на которую некому пожаловаться.
--
Из-за чего вы ссорились? - спросил я.
--
Не знаю, как люди, а мы, птицы, ссоримся не из-за чего-то, а просто так. Ссоры, это часть семейной жизни. Вроде религиозного ритуала. Или физкультуры. Причины никто потом все равно не помнит. В памяти остается только ссора, а причина никакой роли не играет и забывается.
Я подумал, что не такие уж мы с ним и разные, и что люди все-таки немного похожи на птиц, а птицы на людей. Как-никак, а мы все из одной биосферы Земли.
--
Жена тебе изменяла? - поинтересовался я.
--
Изменяла? Что это значит? А, понял. Да, однажды. С одним рыжим. Это тоже произошло из-за ссоры. У нас потом вылупились такие смешные птенцы с рыжими чубчиками.
... Бог миловал, в нашей с Ритой жизни такого все таки не было, чтобы вылупился "джинджи", но... Что "но"?
А то, что я не знаю, что бы я сделал и как бы поступил в подобном случае. А Птиц отнесся к этому очень терпимо. С пониманием и юмором.
***
--
Папа!
Я вздрогнул от неожиданности. Это сын Нусик.
Что за странное имя - Нусик? Когда он родился, Рита сказала, что дать имя первенцу - это ее право (Где такое записано?), и она хочет, чтобы он продолжил линию ее дедушки, который был ученым человеком, и его уважал весь Бердичев. Дедушку звали Нусимом, и пусть наш сын тоже будет Нусимом. Он будет единственным Нусимом на весь город, но зато достаточно будет сказать "Нусим", чтобы все знали, о ком речь. Не то, что "Вовка" или "Сережка", которых везде и так полно.
--
Почему ты не запираешь входную дверь? - спросил сын.
--
Меня уже никто не украдет, и ничего ценного у меня тоже нет, - грустно пошутил я и посмотрел на Птица, который с пониманием поднял хвост.
--
С кем ты разговаривал? - спросил Нусик и оглянулся по сторонам.
Можно подумать, там, куда он посмотрел, кто-то мог быть. - Нет, здесь никого нет. Кроме меня здесь бывает только соседский пес по имени Фред, который иногда заходит ко мне, причем, не потому, что беспокоится о моем самочувствии, а потому, что я угощаю его творогом фирмы "Тнува".
Никто так не любит творог фирмы "Тнува", как его любит эрдель-террьер по имени Фред да еще одна заезжая из России актриса, которая за доллары рекламирует этот продукт по телевидению. Кстати говоря, ее улыбка явно выражает отвращение к сыру, а ей почему-то верят. Лучше бы они пригласили на эту роль Фреда.
Поев творога, которым я сам собирался позавтракать, но ему хотелось больше, он садится у моих ног и кладет голову на мои колени. Жаль, что поговорить мне с ним не о чем. Он на редкость красив и доброжелателен, но по-моему у него нет ни единой собственной мысли, и, если бы заговорил, то повторил бы все глупости, которые я уже слышал от его хозяев, соседей, прохожих и сплетниц на пенсионерской скамейке. Хозяев целый день нет дома, и они, наперекор правилам выпускают своего эрделя на свободу. Сходи к Эдику (Эдик - это я) - советуют они ему на прощанье, и он отправляется ко мне на четвертый этаж.
Иногда мы ходим с ним на прогулку, застреваем в кафе и отвечаем на "здрасте-как дела-так себе".
Фред кладет курчавую голову на вытянутые лапы, влюбленно, круто закатив глаза, смотрит на меня снизу вверх и улыбается...
--
Ты разговариваешь сам с собой? - удивился Нусик.
--
А с кем мне еще поговорить?
--
А я? - вмешался Птиц, но Нусик его не услышал.
2.
В принципе, хоть мне и немало лет, я еще молодой мужчина или, по крайней мере, таким себя ощущаю. И нельзя сказать, чтобы я не был общительным. Но с уходом Риты я остался один, один и один, потому что общение с людьми никак не заполняет пустоты в моей жизни. Я бы хотел понять, почему так?
Там, на той стороне паутины государственных границ, я занимал типично еврейскую должность зам. Генерального, а тут, на этой, для меня нашлась спокойная и не очень ответственная должность сторожа в Музее Природы. Я почти всегда бываю на службе в субботу, причем, заступаю в три дня пятницы и освобождаюсь в 7 утра воскресенья, то есть дежурю сорок часов бессменно. Это противозаконно и поэтому общепринято в нашей стране. Плюс мне защитывают субботние, и вместе получается 52 часа к оплате. Учитывая скромность моих потребностей, мне хватило бы и этого, но один или два раза в неделю меня еще привлекают для замены. Так что - плюс еще 12 или 24 часа. Если учесть, что ночью я запираюсь в помещении маленького музея, никто не мешает мне спать, и я высыпаюсь на неделю вперед, то у меня остается масса свободного времени.
Брожу срели чучел зверей и птиц, и мне вспоминается фильм Рязанова "Гараж". Только здесь тихо, и никто ни о чем не спорит. Правда, и бегемота в центре зала тоже нет, а вместо него стоит канадский лось, и у него рога классической формы. Наклонив голову, лось пытается отшвырнуть от себя старого, оскаленного волка, и должно быть на посетителей эта пара оказывает приятно возбуждающее действие.
Волк и лось, оба они, при жизни были уже седыми и умудренными опытом отцами и дедами семейств, и мне не верится, чтобы они вот так глупо кидались друг на друга. Наверняка их злобную ненависть искусно, в угоду посетителям, изобразил профессиональный чучельщик. Посетителям важно было, проходя по залам Музея Природы, на каждом шагу убеждаться в том, что в своей отравленности ненавистью друг к другу они в этом мире экологически не одиноки, представители других отрядов, семейств и видов тоже в какой-то степени способны ненавидеть и даже кусаться и бодаться. Не хуже людей.
С другой стороны, психологи утверждают, что зрелище насилия, скажем, в триллерах играет роль выпускного клапана, предупреждающего взрыв нашего собственного кипящего ненавистью и толкающего нас к насилию сознания.
Пятнадцать лет тому назад, когда мы еще только приехали в эту страну, я пытался барахтаться и устроился, как говорится, "по специальности", то есть механиком строительных машин в одну фирму.
В России считается правильным с психологической и практической точек зрения, чтобы человек как можно раньше, желательно уже в детском саду, определился, кем он хочет быть. Под "кем-то" подразумевается профессия, род занятий. Смутно припоминаю, что когда-то многие дети мечтали стать извозчиками или пожарниками, потом привлекательными стали специальности шоферов и космонавтов, но это не соответствовало принятым стандартам, и они довольно быстро убеждались в том, что в жизни хотеть должно не то, что хочется, а то , что принято хотеть и что соответствует общепринятым практическим целям. А как обстоит дело с нынешними детьми?
В любом случае похвально было найти себе одно какое-нибудь занятие на всю жизнь, но меня это всегда тяготило, я выбрал то, что для меня выбрали, и потом на прояжении многих лет я считал себя крепостным строительного дела, которое по недоразумению выбрало меня. Мне было лет тридцать пять, когда я вдруг осознал свое настоящее предназначение. Я должен был стать журналистом. Между прочим, попробовал писать в нынешние газеты. Иногда печатали. Но, живя в России, перейти со стройплощадки в редакцию и все начать с начала, с мизерной зарплаты... Нет, это было невыполнимо.
Первым делом меня удивило, что в израильской фирме, куда я поступил, работодателя все называли Ициком, а меня "мар Вайцман", хотя все знали, что Ицик таки форменный кровопийца и миллионер, а я еще никому никакого зла не причинил, но принадлежал к той категории ашкеназов, которые, конечно же, хорошие люди, но держаться от них надо бы подальше. Уважительное "Мар Вайцман" ничего уважительного в себе не заключало. Скорее желание оттолкнуть от себя подальше. А Ицик, хоть и подонок, но свой.
Работа была тяжелой и неблагодарной, заработки скудными и ненадежными, а Ицик только и знал, что придирался и делал замечания, не имеющие ни малейшего отношения к устройству строительных машин, в котором мой хозяин ничего не смыслил. Как он умудрялся делать свои дела, ничего не понимая в деле, которым занимался, - это осталось для меня загадкой. Мой недоучка Генеральный, у которого я в моей бывшей стране служил заместителем, рядом с Ициком смотрелся академиком строительного дела. Но Ицик же был не генеральным, а "бизнесменом"!
Спустя некоторое время я ушел от Ицика, устроился "шомером", то есть сторожем, в контору по охране разных объектов, и меня, как человека, которому за неспособностью серьезных объектов поручать не стоило, определили в Музей природы. Охранять чучела и коллекции камней, засушенных растений и насекомых.
3.
Когда после ухода Риты прошло уже достаточно много времени, чтобы соседям это не показалось неприличным, мы с Фредом начали заглядывать в русское кафе под названием "Трактiръ". Не для того чтобы поесть. То есть я еще мог бы не заметить, из какой некошерной дряни трактiрщик приготовил мне шницель, но Фред был слишком брезглив, чтобы есть трефное. Учитывая то, как мой друг относился к алкогольным ароматам, рюмку водки я тоже выпить не мог. Пес потерял бы ко мне уважение. Поэтому обычно я заказывал чашку кофе а-фух, шоколадный бриош и для Фреда баночку котеджа, которую я держал в руке, а он ловко, как муравьед, добывал языком любимое блюдо. Потом он забирался под стол и благодарно клал морду на мои сандалии.
Трактiр был стилизован под питейное заведение давних времен, каким его изображают в кинофильмах о запорожцах. Стены были оформлены под сруб, и на них висели треснутые горшки, рушники, серпы, турецкий ятаган и портрет Тараса Бульбы с усами до самого пола и с длинным ружьем образца 17 века, того самого, из которого он застрелил своего любимого сына Андрея. Вдоль стен были поставлены лавки, видимо для того, чтобы складывать на них перебравших запорожцев, а столики были небрежно сколочены из подобранных на стройке обломков опалубки со следами синтетических белил. Словом, было очень уютно. По вечерам сюда приглашались пианист, скрипач, шпагоглотатель Вовка Рабинович и исполнительница настоящего андалузийского фламенко Мира Бронштейн.
Прошло еще несколько месяцев, достаточно для того, чтобы, опять же, не рискуя попасть на ядовитые языки пенсионерской скамейки, можно было спокойно пройти по улице в обществе женщины, и мы с Фредом пригласили Нину, соседку из соседнего с нашим 37 номера.
У Нины был тридцатилетний сын в Толидоу, и за нею числился бывший, но не разведенный с нею муж в Калининграде. В остальном она была одинокой, и мы были подходящей, как говорится в газетных и телеобъявлениях своднических контор, парой: я - молодой человек лет 60+, а она девушка 50+, что выглядело при нашем - тьфу-тьфу-тьфу - с нею приличном здоровье еще вполне перспективно. Все это позволило нам собраться в Трактiре втроем, и - Фред не даст соврать - атмосфера несколько оживилась.
4.
Мой единственный постоянный собеседник Птиц отнесся к подруге, которая время от времени появлялась в моем доме, со скептическим юмором.
--
Зачем? Вы собираетесь свить гнездо и произвести на свет детенышей?
--
Нет. Для этого мы уже слишком стары.
--
А, вспомнил! Вы занимаетесь сексом.
--
А вы, птицы, этим не занимаетесь?
--
Конечно, нет. Ни птицы, ни животные не занимаются сексом. У нас самец оплодотворяет самку, чтобы произвести на свет потомство. А вы, люди,... Вообще, ты меня извини за откровенность, чем больше наблюдаю людей, тем больше удивляюсь: зачем Господь создал этого извращенного представителя биосферы. По крайней мере, природе от вас одни убытки.
--
Ты в самом деле так плохо думаешь о людях или выпендриваешься?
--
Ну, да, так и думаю. Вы же ничего толком не умеете. Ни бегать, ни прыгать, ни ползать, ни плавать. О том, чтобы летать, я уже молчу, потому что на это способны только биологические особи самой высокой и совершенной организации.
--
У нас для этого есть автомобили, корабли, самолеты... - попытался возразить я.
--
Правильно - продукты вашего извращенного мозга. Ваши уродливые тела беспомощны перед стихиями природы, и вы для защиты от холода и друг от друга придумали одежды и дома. Вы едите всякую гадость, отравляете воздух газами, а предметами и отходами преступной по отношению к природе деятельности загадили и испоганили планету.
--
Это правда, но мы сами давно уже осознали необходимость...
--
Что нам с того, что вы осознали, если на планете уже дышать стало нечем? Недавно двести аистов погибли, присев отдохнуть в озере, в которое вы напустили каких-то ядов.
--
Слушая тебя, я подумал, что все, сколько их есть на земле, живые существа считают себя шедеврами природы. В том числе жучок, которого ты только что клюнул. Тебе не жаль его загубленной жизни?
--
Жаль, конечно, но в природе так устроено, чтобы я питался жучками, а вот зачем убили мою жену, этого понять невозможно. Порядочные существа так не поступают.
5.
Нина брезгливо отодвинулась от стола, окрашенного или, точнее говоря, обляпанного под угодившего в грязную лужу леопарда.
--
Куда ты меня привел?
--
Как куда? - удивились мы с Фредом. - Это самое русское из всех израильских кафе, которые мне известны. Что тебе здесь не нравится?
--
Вранье. Я недавно была на дне рождения в русском ресторане "Филадельфия", так там таки я видела Филадельфию.
--
Правильно. То был русский ресторан, стилизованный под Америку. Он тоже русский, так как копирует рестораны, которые теперь в России подражают заморским. Схема очень простая: дизайнер русско-израильского ресторана скопировал образцы современного русского дизайна, подсмотренные в Америке, а американцы, в свою очередь, подсмотрели в Европе. Трактир же - говорю тебе как архитектор и дизайнер - спроектирован по образцам трактиров 17- ого века, а поскольку держателями таких трактиров в прошлом были, как правило, евреи, то можешь быть спокойна: ты видишь перед собой один из шедевров многообразной и многокрасочной еврейской культуры.
За соседним столиком трое с таким серьезным видом разливали по стаканам, стараясь добиться полного равенства от поверхности жидкости до края посудины, как если бы речь шла о лабораторном исследовании, спасении жизни или рыцарской чести участников события.
--
Ле-хаим! - сказал один.
--
Во истину ле-хаим! - в тон ему подтвердил другой.
--
И дай бог, чтоб не последняя! - заключил третий.
Этот третий был довольно крупным мужчиной, с шевелюрой а ла Бетховен и животом Санчо Пансы. Я заметил, как он быстро глянул на Нину, как будто - а ла Жириновский на ТВ - плеснул ей в лицо из стакана. Нина раздраженно отмахнулась от его взгляда и, повернувшись ко мне, спокойно попросила заказать ей стакан кока-колы.
Посреди стола, за которым сидели наши соседи, стояла большая тарелка с горкой соленьев, рядом другая с лавашами и третья с хумусом. Ухватив вилки, все трое сосредоточнно принялись расхватывать огурчики и хрустеть на весь зал. Хумус подгебали кусочками лаваша.
Повеяло родным. Импортным из детства и юности, из студенческой бесшабашности и из мини-кухни их двухкомнатной хрущебки, а в целом - из страны, где выпивка не развлечение, а национальный ритуал. Вперемежку с пиццами, питами, лавашами, хумусом и тхиной.
Фред с отвращением чихнул под столом.
--
Зря ты возмущаешься, - сказал я Фреду. - Они же не собаки, чтобы пить воду.
--
Я не возмущаюсь. С чего ты взял? - сказала Нина.
--
Это я Фреду. Он не выносит запаха алкоголя и удивляется тому, что люди не брезгают пить водку.
--
Он так сказал?
--
Ну, да. Он говорит, что знаком с некоторыми животными и птицами. Например, одна его знакомая лошадь сказала ему, что не стала бы пить из ведра, если вода не прозрачна.
--
Скажите на милость!
--
А я думаю, собаки не пьют водки, потому что им не наливают, - засмеялся один из выпивавших и веселым движением отбросил со лба кудрявый чуб.
--
Точно, -согласился другой, худой, со впалыми, туберкулезного вида щеками. - Чтоб ты знал, не пьет только тот, кому выпить не на что. Правильно, папаша?
Это, видимо, относилось ко мне, но, чтобы мне хотелось ответить, так нет.
--
Его величество тебе не ответит, - нахмурившись сказал тот, у которого чубчик развевался на ветру.
--
Господа, не могли бы вы избавить нас от своего внимания, - брезгливо предложил я исключительно ради дамы.
У меня привычка, если я не знаю имен каких-нибудь людей, которые где-то тут мельтешат, тут же давать им прозвища. Для удобства распознания и выделения из общей человечьей мешанины. Поэтому все трое стали Бетховеном, Чубчиком и Чахоточным.
Чахоточный откуда-то добыл вторую бутылку и ловко разлил, отчего, как мне показалось, в воздухе запахло грозой. Между тем, нам принесли кофе, бриоши и котедж для Фреда.
--
Вот видишь, кацо, - сказал Чубчик, пытаясь симитировать кавказский акцент, - интеллигенты пьют кофе и колу, а мы, быдло, водяру. Ты представляешь, как они нас за это презирают. Хотя мы, между прочим, пьем за ихнее же здоровье. Во вред своему.
--
Оставь их, - коротко сказал Бетховен и широкой ладонью показал, как именно нужно оставить в покое соседей и сосредоточиться на выполнении главной задачи.
--
Не оставлю, - упрямо выкрикнул Чубчик. - Не люблю, когда люди передо мной, как говорится,..
Он несколько секунд, наморщив лоб, думал, вспоминая, с чем именно не согласен, после чего встал и протянул Нине свой стакан:
--
Мадам... Как говорится, геверет... Предлагаю, как говорится, на брудершафт. Ося, а што означает бру-дер-шафт? Ты ж у нас прохвессор и все должен знать. Объясни нам с геверет, что такое бру-дер-шафт?
--
Сядь, Коля, - не столько сказал, сколько показал пальцем на стул Бетховен-Ося.
Чубчик, который Коля, не сел, а повернулся ко мне:
--
Я надеюсь, адони не возражает, чтобы я с его геверет выпил на брудершафт?
Сделав полу-книксен он наступил на торчавшую из под стола заднюю ногу Фреда, который взвизгнув, выскочил из укрытия и хриплым баском произнес что-то недружелюбное в адрес Коли, на что Чубчик среагировал еще менее дружелюбно, но споткнулся, упал на меня, а я в падении ударился затылком о стул, стоявший у соседнего стола, и все, что было дальше, мне рассказали несколько позже, когда на моем затылке уже была толстая наклейка, а вся компания во главе с полицейским столпилась вокруг. Ближе всех стоял мой друг Фред, которого полицейский держал за ошейник, а пес пытался лизнуть меня в ушибленное место.
6.
Эта история имела продолжение.
Главными виновниками были мы с Фредом, так как мы в ходе потасовки укусили за ногу несчастного Чубчика-Колю, и он подал на нас жалобу в полицию. Не мог же я сказать полицейским, что Фред, хоть и мой друг, но принадлежит совсем другим жильцам нашего дома. Вам когда-нибудь случалось предать друга? Ну, так вот и мне не хотелось. А у Фреда, между прочим, не было намордника и справки о прививке от бешенства. Как будто у Коли намодник и справка да были!
Вопрос: почему от Коли не потребовали предьявить намордник и справку, первым задал Птиц, а я только повторил в разговоре с Ниной. Из инстинктивной уверенности, что лучший способ соблазнить женщину - рассмешить ее.
Собственно, Фред ему даже штанину не прокусил, не то что ногу, но Коля сказал, что меньше, чем на тысячу шекелей в возмещение морального ущерба он не согласен. После длительного торга в восточном стиле он согласился на сотню. Да и то после того, как в участок вошел Ося-Бетховен и, тряхнув шевелюрой, сказал Коле, чтобы кончал базар, потому что он, Бетховен, в смысле Ося, оторвет ему, Коле, эту чертову ногу вместе с яйцами. После чего сто шекелей тоже платить не пришлось.
7.
--
Этот человек, который был в Трактире?... - начал я, когда мы с Ниной, включив вентилятор на высокой, как у фламинго, ноге, лежали вечером в постели.
--
С шевелюрой?
--
Ну, да. Как у Бетховена.
--
Шевелюра, как у Бетховена, мозги, как у Эйнштейна, руки, как у Ойстраха, сердце, как у матери Терезы, а желудок, как у артиста Шмаги.
--
Что это значит?
--
То, что я сказала. Этот человек был наделен тысячью талантов. Тысячью!
--
Был?
--
Каждым талантом нужно, как шпагой или смычком, пользоваться. Если не хочешь потерять.
--
И что?
--
Дальше все банально, как прыщ на заднице. Всепожирающая водка. Она, подлая, думает, что ее пьют, и они, идиоты, думают, что пьют водку, а на самом деле - наоборот. Она высасывает и выпивает их до дна, а то, что остается, хуже старой наволочки. Наволочку, ту хоть на другую подушку одеть можно, а этих остается только выбросить.
--
Ты знала его там, в Союзе?
--
Ты правильно понял. Он у нас, в консерватории, читал лекции по истории музыки, и мы все были в него влюблены.
--
А он - только в тебя?
--
Не совсем так.
--
Ладно, расскажи только то, что хочешь. А то я задаю вопросы, как будто в душу лезу. Ведь меня же это не касается.
Нина некоторое время молча гладила мое плечо, потом привстала и вдруг спросила:
--
А ты меня любишь? - но ответа дожидаться не стала и продолжила: Я понимаю, что совсем недавно умерла твоя жена, и у тебя еще не кончился траурный период, и того, что между нами, могло бы и не быть, и, наверное, лучше, чтобы не было, но ведь есть, а если есть, то что это? Я понимаю, что ты уже почти пенсионер, и мы оба дед и баба, но при этом знаем, что это не так, и мы молоды, как тридцать лет назад. Я правильно говорю? Не отвечай. Пойми, я хочу любви, а не времяпровождения. И замужества мне не нужно. Попробовала уже. Одного раза достаточно. В тебе много нежности, и я тебе за это благодарна, но...
Она вдруг оборвала свой монолог и опять упала на подушку.
--
Можно ответить? - робко спросил я.
--
Не надо. Ничего не говори. Подождем немного.
Мы опять помолчали. Потом она продолжила:
--
А ты хочешь, чтобы я ответила?
--
На какой вопрос? Считай, что я ничего не спрашивал. Если захочешь, расскажешь сама.
--
Это было в другой жизни. В моей, но отрезанной от этой. Рассказывать - это как если бы я стала сама, по живому, без наркоза, иглой и суровой ниткой пришивать к себе давно отрезанный кусок себя.
--
Я понимаю. Не хочу делать тебе больно.
--
Я вижу. Положи руку сюда. Вот так. Да, я чувствую. От тебя исходит доброта. Я никогда не знала таких добрых, как ты. Достаточно посмотреть, как тебя любит Фред. Собаки острее людей чувствуют доброту.
--
Ты себе не представляешь, как этот пес мне нужен.
--
Догадываюсь. Я видела, как к тебе прилетает эта странная птица с большим хвостом и клюет с твоей ладони. Вчера я подсмотрела эту сцену и порадовалась за вас обоих. Странно, что с людьми у тебя такие взаимоотношения не складываются. У тебя никого нет.
--
У меня есть ты, - неуверенно сказал я.
8.
На другой день была пятница и в три часа я заступил на свой пост в Музее природы. Музей закрылся. Все ушли. Побродив по залам и проверив сигнализацию, я уселся на свое любимое место, возле лохматого гризли и, прижавшись спиной к его доброжелательной шевелюре, открыл томик Моэма.
Дочитав очередной рассказ, я поднял глаза на лося и, как говорят в таких случаях, застыл от ужаса.
Все, без исключения, люди застывают от ужаса при виде чего-нибудь такого, что произойти не может, потому что такого быть не должно ни при каких обстоятельствах. Мы, наши мозги или, если не мозги, то другой орган, где копошатся или бурлят мысли, так устроены, что любая вещь или событие поступают в них одновременно со стопроцентным так называемым "логическим" объяснением. Правда, мало кто из нас, если он не философ, может толком объяснить, что такое логика, но всякий раз, когда нам кажется, что какая-либо вещь или событие вроде как бы сошли с рельс или повернули в не в ту стоону, мы усматриваем в этом отступление от малоизвестных нам законов логики и приходим в состояние паники, а нити упорядочно текущих мыслей вдруг спутываются и нам, как сказала бы моя покойная бабушка, становится решительно "ныт гит".
Красавец лось, подстреленный каким-то канадским недоумком, которому очень нравится подстреливать лосей, выпотрошенный и набитый для натуральности опилками и всевозможным тряпьем и выставленный на показ для обозрения праздными туристами, стоял с гордо поднятой головой, а на одном из отростков его роскошного рога сидел мой дорогой Птиц. Лось плавно покачивал рогами, то ли развлекая Птица, то ли пытаясь стряхнуть его прочь. Волк же сидел и, улыбаясь, наблюдал эту игру. Мне показалось, что он чем-то смахивал на Фреда.
Спина гризли шевельнулась и я, продолжая ужасаться, уронил Моэма и вскочил. Гризли обернулся и, как мне показалось, пожал плечами, отчего на пол свалилась прикрепленная к его спине табличка с изложением его расовой и национальной принадлежности, черт характера и мест проживания родственников.
--
У тебя такой вид, как будто у нас землетрясение, - ехидно сказал Птиц.
--
Еще бы! Не каждый день видишь, как оживают мертвецы.
--
А они и не ожили. Нет, мертвые не оживают, но образы всех когда-либо живших на земле бессмертны. У вас, людей, есть кое-какие догадки на этот счет, но, в принципе, вы не скоро еще дойдете до интеллектуального уровня, который позволит вам понять такие сложные вещи. Не обижайся, но вы, люди, находитесь еще на очень низкой ступени эволюции.
--
Ты преувеличиваешь! - возмутился я.
--
Вы, как дети, которых оставили без присмотра и не успели объяснить толком, что такое жизнь и как с нею обращаться.
--
Ты хочешь сказать, что этот медведь, который смотрит на меня, не живой?
--
Он не живой, но существует. Тот, кто жил прежде, больше не живет, но продолжает существовать.
--
А волк?
--
Да. Только это волчица. Ее убили, чтобы забрать волчат. Человек, который застрелил ее, взял двоих волчат к себе домой. Он поспорил с другом, что сможет вырастить волчат, как собак, и волки будут служить ему, как собаки. Это был очень глупый спор. Волк не может быть собакой и его нельзя научить быть рабом человека.Когда волчата выросли, они прогрызли дыру в заборе. Человек вышел во двор и увидел, что волки собираются сделать. Он поднял ружье и одного из волков ранил. И тогда его брат прыгнул на человека и перекусил ему горло. Волки никогда не нападают на людей. Им незачем нападать на людей, потому что мясо человека невкусно и вредно для здоровья.
--
Они ушли в лес?
--
Ну, да. Оба.
9.
У меня была машина. Довольно старый Фиат. Как говорят техники и продавцы, в "хорошем состоянии". Вроде нас с Ниной: хоть и не молодые, но еще порхаем. Если мы с Ниной в этот день бывали свободны, то с утра пораньше приглашали для компании Фреда и отправлялись к морю. От нас берег в получасе езды.
Море - не моя стихия. Плескаться в соленой воде, в толпе радующихся непонятно чему людей - нет, это не для меня. Хотя видеть, как они резвятся и балаганят приятно. Радует душу. Если смотришь со стороны. А сам я люблю смотреть на море из укрытия, где не палит солнце и за горизонтом угадываются другие берега и другие люди, а города и руины бывших стран и миров подернуты поэтической дымкой моего воображения.
... Мокрые и шумные, Нина и Фред прискакали ко мне в тень, Фред обдал меня ливнем прохладной, перемешанной с песком воды, а Нина упала в шезлонг и, опустив голову стала выжимать каштановые волосы. Я любовался ее загорелой, в каплях воды и кристалах песка спиной и ловкими движениями рук.
--
Зря ты не идешь в воду. Сегодня это такой кейф, что ты себе не представляешь.
В ее возрасте моя мама была уже старушкой, а у Нины крепкое, молодое тело и волосы без признаков седины.
--
Что ты на меня так смотришь?
--
Любуюсь. Ты красивая.
--
Мне самой это не кажется. Я уже бабушка. Какая там красота?
--
Бабушка - это семейный статус, а не возраст.
--
Ты в самом деле так думаешь?
--
Я в самом деле так думаю.
--
Ну, тогда я, пожалуй, вздремну, а ты продолжай, продолжай...
--
Продолжать - что?
--
Как что? Любоваться мною. Это навеет мне сладкие сны, и я поверю в свою молодость.
Она растянулась в шезлонге и прикрыла лицо журналом "Шарм".
Я встал и отправился искать туалет, а Фред поплелся за мной. Люди тоже, как Фред: зачастую не тянутся к людям, а бегут от одиночества. Сейчас Фред сядет возле двери туалета и будет, беспокойно постукивая хвостом по песку, ждать моего возвращения. А потом мы пройдемся вдоль желтого обрыва и Фред найдет подходящий куст, чтобы сделать то же самое, что я.
Пока Фред стоял с поднятой задней ногой, я, равнодушно переходя от одного к другому, издали разглядывал купальщиков. Метрах в ста я увидел одного, который был одет, причем, даже не по пляжному. На нем была спортивно-военного покроя рубашка цвета хаки, черные брюки и берет со значком сбоку.
В Израиле такая фигура не редкость. Здесь солдаты встречаются на каждом шагу, но одежда этого человека отличалась от привычной глазу израильской военной формы. Подошел Фред, отряхнулся и посмотрел в ту же сторону. Увидя, что собака забеспокоилась, я на всякий случай пристегнул поводок к ошейнику. Фред рванулся в сторону странного человека и едва меня не опрокинул. Удивленно посмотрев на меня, пес недовольно взвизгнул. Я нагнулся к нему и попросил его стоять тихо, а когда снова выпрямился, человека на том месте уже не было. От неожиданности я стал быстро шарить глазами по пляжу и в какой-то момент увидел его возле Нины. Нина вскочила, но он быстро пошел прочь и через несколько секунд исчез за павильоном кафетерия, а Нина продолжала стоять, глядя ему вслед.
10.
Каждый день я выставлял для Птица на подоконник тарелку пшена или других зерен, из тех, что он больше всего любил, или хлебных крошек, которыми он тоже не брезговал, а рядом ставил большую пиалу с водой. Он ел и пил, и красиво закидывал голову, помогая пище и воде скатываться в зоб, а на его белой манишке при этом мелко подрагивали шелковистые перья.
Наевшись, он становился похожим на моего дядю Боруха, которого его жена Роза называла "послеобеденным философом" и правильно делала, так как в отличие от его брата Левы, которого "хлебом не корми, только дай поговорить", если вы хотели послушать дядю Боруха, так ему сперва нужно было таки дать покушать.
Дядя Борух был категорическим противником традиций, которые он называл научным словом "консерватизм", а его брат Лева, тот, наоборот, предпочитал во всем придерживаться правил жизни дедушек (Да будет благословенна их память во веки веков! - так он говорил). Тетя Роза - тьфу-тьфу, чтоб не сглазить - до сих пор жива, а дядя Борух умер от рака печени в 68 лет. Что касается дяди Левы, то он таки никогда не болел, но тоже дожил до 68-ми лет, потому что здоровеньким на улице попал под машину. Если бы хорошенько смотрел по сторонам, то мог бы тоже, как тетя Роза, - до ста двадцати. Иди, пойми теперь, что лучше, а что хуже: есть кошерную курочку или учить правила уличного движения.
Так вот, Птиц, тоже, как дядя Борух, после обеда любил пощебетать.
--
Я тебе уже говорил однажды, что мой отец всерьез занимался гомологией, как наукой, и любил повторять, что люди в своем поведении абсолютно непредсказуемы. Возьми любую птицу или животное, и ты можешь почти с полной определенностью сказать, как она или оно поступит в тех или иных обстоятельствах. И слушают голоса природы, а не мнения болтунов. Козы не едят жуков, а воробьи не клюют мясного. По ночам все спят. Кроме сов и летучих мышей, у которых принято спать днем, а по ночам заниматься совиным и мышиным бизнесом.
11.
Нина пришла после полудня. Вид у нее был не ахти.
--
Ты неважно себя чувствуешь?
--
По правде говоря, вчерашняя встреча немного выбила меня из колеи.
--
Ты о человеке в военной форме?
--
Да, о нем.
--
Действительно, странный тип. Но мало ли странных типов бродит по свету?
--
Этот по особенному странный. Он в точности похож на заводную куклу моего мужа.
--
Твой муж играл в куклы?
--
Нет, он их конструировал. Хотя, ты прав, играл тоже. Игра оказалась смертельно опасной.
--
Хочешь рассказать?
--
Я думала, что удастся просто отключиться от прошлой жизни, но не получается.
--
По-моему, тебе нужно выговориться.
--
По-моему, тоже.
Однако, она замолчала и подошла к окну. Я давно заметил, что люди, когда у них возникают затруднения, стремятся выйти на берег моря и посмотреть на горизонт, а если нет моря, то на балкон или куда-нибудь, откруда открывается вид в широкий и свободный от человеческих забот мир. Видимо, это помогает высвободить из себя темные энергии, о которых сегодня так много пишут свободные от научных заблуждений и предрассудков писатели.
Я не торопил Нину раздвигать железные створки своей памяти, которые она было заперла на замок, с тех пор механизм мог успеть заржаветь и она, стоя у окна, вертела ключом в скважине.
--
Какая однако странная птица, - сказала она, показав на моего друга, который в это время сидел на ветке шелковицы и внимательно разглядывал ее своими зелеными глазами.
--
Мой друг ждет, чтобы ты отошла от окна и позволила ему поклевать зерна.
Нина улыбнулась, а я в очередной раз подумал, что у нее красивая улыбка. Она села напротив меня и, вздохнув, начала, как говорят в таких случаях, выплескивать:
--
Вообще, мой муж был специалистом по автоматике и работал к крупном ЦКБ. Он был очень талантливым инженером, но у него был один недостаток: что бы ему ни приказывали делать, он кивал головой и тут же погружался в свои технические фантазии, которые дай Бог, чтобы имели отдаленное отношение к тому, что следовало делать. Ему много раз объясняли, что структура и предназначение конструкторского бюро расчитаны не на гениальные идеи вообще, а на выполнение конкретных проектов в частности. Кончилось это банально: увольнением. Поступил в другое КБ и - то же самое, и так несколько раз. Мои родители жили в другом городе, и папа был директором большой фабрики детских игрушек. У родителей была большая, дореволюционного типа, четырехкомнатная квартира, а когда мама умерла и мы вернулись с похорон, папа только обвел взглядом высокие потолки и сказал, что ему будет плохо здесь одному. По всему по этому мы переехали к нему, в его город и в его квартиру.
--
Ты не назвала имени своего мужа.
--
Роберт, но его все называли Дварэ. С детства. Роберт Ривкин - два "Р" или Дварэ. Смешно? А что делать, если человек весь такой - Дварэ. Про него даже песенка была: Жил у нашему дворе недоделаный Дварэ. Эй, Дварэ, ходь сюды!
--
Не смешно! - возмутился я, потому что к этому времени успел почувствовать симпатию к этому Дварэ. Быть талантливым не просто, и чем ты талантливее, тем меньше у тебя шансов. У меня был школьный друг, о котором никто никогда не слышал, чтобы он сочинял стихи, но когда в школе был объявлен литературный конкурс, он написал необыкновенную и совершенно фантастическую поэму под названием "Инесса". Помню, что Инесса погибла под Сарагосой и что поэма заканчивалась словами: "Вижу я, как во сне, Сарагосу в огне и испанскую девушку на броне". Он получил первую премию, прочел поэму по областному радиоканалу, и вся школа стала называть его Инессой. Ему так опротивели Инесса, Сарагоса и поэзия в целом, что он уничтожил поэму и больше никогда не писал стихов.
--
Не смешно, - согласилась Нина. - И никто не смеялся, когда отец предложил Роберту конструировать на его фабрике всевозможные механические игрушки. - Подумай, чем мои игрушки хуже тех, которые мастерят в твоих КБ, сказал папа. Моим по крайней мере улыбаются дети, а много ли пользы от тех, которые ты нарисовал на своих ватманах?
Она помолчала с таким видом, как будто засомневалась, стоит ли продолжать.
--
Пока ничего страшного не вижу, - заметил я, просто так, чтобы прервать тишину.
--
Я тоже не видела в этом ничего страшного. Дварэ тут же пришла в голову идея заводного солдатика, который, если ключом повертеть у него в спине, выполняет что-то, кажется, семь или восемь солдатских выбрыков. Всем этот проект очень понравился, но кто-то по имени Жорес Петрович сказал, что не позволит превращать советского солдата со звездой на пилотке в заводного болвана. Дварэ спорить не стал и одел солдата в американские шмотки. Жорес Петрович все равно возмутился, потому что на груди и на берете было написано "US army". Вы с ума сошли! Американский ю-эс будет маршировать перед глазами советских школьников!