- Тыхшшшше вы, - прошипело из угла. - Диты сплять.
- Дэ воны? - спросил Тарас.
Нечто, сидевшее в углу на чем-то неопределенном, протянуло в сторону печи палку, которое оно, как оказалось, держало в руке: - Там.
Там же, прижавшись спиной к печке, стоял парень, невысокого роста и примерно Таниного возраста. Парень продолжал держать за ремень карабин, который беспомощно уперся стволом в пол.
- Дай мэни ружжо, - тихо сказал Тарас и чуть громче: Дай, сказав!
Лэшко покорно протянул ему карабин и заныл:
- Ну, чого вы, Тарасэ Грыгоровычу, я ж ничого такого нэ зробыв.
- Ничего, говоришь, не сделал? А это что на тебе? - строго, но тоже тихо подступился к нему Иван Семенович и показал на повязку на рукаве, которая была такой грязной, что на ней ничего было не разобрать. - Это что?
- Шо, шо? - захныкал Лэшко. - Робота такая. Шаматы вси хотять. За шамовку хуть що будэш робыть.
- Значит ты полицай? На врага работаешь? - продолжал наступать Иван Семенович, вынимая откуда-то наган.
- Нэ ссссссмить! - зашипело из угла. - Сказала: диты сплять. У своий чэки будэш рострилюваты, а в моей хати - нэ смий. Бо диты сплять.
Не точно, потому что Тане была видна абсолютно круглая детская физиономия с желтыми дырочками глаз, окруженными копной волос цвета пыльной соломы. Из-за копны при свете лампы блеснули еще два глаза.
- Как это ты не дашь? - возмутился Иван Семенович. - Ты что не понимаешь, что он враг?
- Враг-враг! Ты кращэ подывысь. Вин жэ нэ враг, а дурна дытына.
- Он немецкий полицай. Предатель родины.
- Ни, товарыш комиссар, нэма тут ниякойи родины. От колы родина прыйдэ, то хай розбыраеться, хто тут друг, а хто враг. А зараз, положэние такое, що родина, цэ такэ место, дэ е що пожраты. Нюрка, йисты е що?
- Звидкиля? Його люды навить порося забралы, - показала она палкой на Ивана Семеновича.
- Бач, якэ дило получаеться? Нэ розбэрэш, дэ родина, а дэ грабиж.
- Все равно. Отпустить его мы не можем. Кстати, мне известно, что в районе этого села немцы производили расстрелы. Наверняка этот негодяй участвовал. Признавайся, участвовал в расстрелах?
- Та ни, - закрутил головой Лэшко. - Я тикы охраняв. Вроде как на шухэра стояв. Щоб нэ розбигалысь. Я нэ стриляв у ных. Ей богу ж нэ стриляв.
- Только охранял? Хороший мальчик. А это что за пиджак на тебе? Немцы выдали?
- Та не, товарышу начальныку, нэ нимци, цэ я там узяв. Нимци ж йим прыказалы усим роздягаться.
- Как так раздеваться?
- Ну, як роздягаються? Догола значыть. Так я оцэй пиджак соби взяв. Всэ одно ж йих убьють. Так я взяв. Нимци нэ дозволялы, та тикы я свою одёжу поклал, а з кучи, щоб нэ заметно, взяв соби и одягнув. Як що нэльзя, так я отдам обратно.
Тарас подошел к нему вплотную и взял его двумя руками за лацканы пиджака.
- Що то буллы за люды, ты хоч знаеш? Наши, сэляны?
- Та ни, з города. З миста. Як то кажучы, чужи люды.
- Что значит чужие люди? - опять вмешался Иван Семенович. Это же наши, советские.
- Та яки там воны советские? Уси жыды. Вси до одного. Чистая правда.
И он попробовал перекреститься, но не получилось, потому что Тарас продолжал держать его за лацканы.
Таня вошла в комнату. Что-то тяжелое подвернулось и она зажала в кулаке предмет, не видя и не соображая, что это. Подошла к Лэшко, и Тарас отпустил парня, не понимая, что она собирается сделать.
- Ты мою маму... - И вдруг закричала во все горло, с визгом, истерически: - Блядь собачья! Блядь собачья! Блядь собачья!
Откуда пришло и застряло в ее памяти это "блядь собачья"? Тарас ли такое однажды, разозлившись на нее, сказал или на улице подхватила, как подхватывают гриппозный вирус? Она со всего размаха ударила его по голове тем, что держала, и парень, захрипел, как лошадь, если ее неожиданно пришпорить и послать в галоп, и сполз на пол, а Нюрка аж подпрыгнула: "Ты що, з глузду зъихала? Зараз тут уся вулыця буде". С печки, как из решета, посыпалась детвора. Впрочем, их было только трое, но шуму - как от дюжины.
- А ну, вси гэть, на пич! - скомандовала Нюрка таким тихим голосом, что дети просто исчезли. Как будто их и не было.
Лэшко лежал возле печи с окровавленной башкой, Тарас поливал его водой из кружки, а Лёш обнял Таню и прижал к себе.
- Ну, успокойся. Чем это ты его? Тю! Это ж паровой утюг. Ты ж его убить могла.
- Он убил мою маму, - шепотом сказала Таня и только теперь заплакала