Марк не мог бы, обращаясь к самому себе, патетически воскликнуть: с прежней родиной я порвал. По той простой причине, что порывать, по сути, было не с кем и не с чем. Разве что с могилами родителей, но что в них, в этих двух печальных земляных холмиках, заключенных в железные домовинки? Их, эти домовинки, приволок и поставил двоюродный брат Женя. Марк еще тогда подумал, что отец с матерью всю жизнь тяготились "рамками" - так они говорили - а теперь еще этот Женька с его тяжелыми железными рамами.
Женька и остальные двоюродные разлетелись по свету и растаяли в голубой дали Америки, Австралии, Канады... Написать, что ли? Ладно, напишу, но не сегодня.
Единственный человек, от которого время от времени приходила весточка - Нюся. Что между ними общего?
Глупый вопрос.
"Дорогой Марик!
Спасибо тебе за весточку. Я, грешным делом, думала, что ты, в твоей новой жизни, о нас с Митей уже и не вспомнишь. Да и трудненько тебе, я так подумала, на новом месте, где все такое чужое, и люди чужие, и поговорить, наверное, не с кем.
Ну, у нас тут все нормально. Правда, мой Владик частенько прибаливает. У него легкие слабые. Да и сердце тоже часто барахлит. Но ничего, работаем, и наша "Галушка" - тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! - действует.
Митька, тот молодец. Идет в гору. Теперь он вроде как партнер своего хозяина. Я от него не ожидала. Не думала, что он так сможет. Ты ж помнишь, как он не хотел учиться? Ан, гляди, выбился в люди. Не хуже других.
Ты знаешь, почти не пьет. И Сашку от питья отучил. Пристроил его на работу. Сторожит на кладбище. Еще и прирабатывает с копарями. Они ж знаешь, какая публика? Тут надо копать, а они - в запой. А Сашка тут как тут. И копейка в кармане. Не то, чтобы совсем не пил, в ихнем деле без водки никак нельзя, но в меру. Боится. Чуть Митька увидит, что тот лишнее перебрал, так по загривку его поучает. Напильник, говорит, помнишь?
Что делать? С Сашкой по-другому нельзя.
Такие, значит, у нас дела.
Желаю и тебе, Марик, чтобы было у тебя все ладно.
Ты бы женился, что ли.
Все мы тебя обнимаем и целуем. С приветствием - твоя Нюся".
Уезжал московским поездом, а из Москвы уже летел. Провожали только эти двое, но, когда были уже на перроне, их догнал Сашка. Чудной человек! Доброго о нем не скажешь, но и ругать вроде бы не за что. Как поется у классика, хоть и пьет, так на свои.
Нюся на прощанье крепко обняла Марка и долго стояла так, прижавшись всем телом и уткнув мокрый нос в его плечо, а Митя в это время рукавом светлого плаща протирал глаза.
Марк с трудом узнавал в нем того мальчишку, который так хотел быть его сыном.
Он таки поселился в квартире Марка. Пообещал: я тут ничего не поломаю. Можно подумать, что Марк чем-то в этом доме так уж дорожил.
Кроме, конечно, книг. Все его квартира-"распашонка" от пола до потолка была забита книгами. Большая часть - отцовскими. Не только подписными, за которыми месяцами стояли в очереди. Многие отец покупал или выменивал на книжных развалах, добывал в ходе долгих раскопок в букинистических магазинах, привозил из частых командировок.
- Береги, Митя, книги. Все остальное никакой ценности не представляет.
- А почему, Маркосич, вы их с собой не берете? Я бы вам их упаковал в ящики и отправили бы багажом.
С этим делом были кое-какие технические сложности, но для Марка это было только предлогом, чтобы оставить их здесь, под Митиным надзором. Он сам не мог объяснить, почему.
- Там будет другая жизнь и другие книги, - сказал он Мите. - А скоро вообще вся печать станет электронной.
22.
При первой же возможности Марк съездил в Париж. Должно быть потому, что о Париже постоянно мечтал и говорил его отец. Что-то необъяснимое словами было для него в этом слове: Париж. Что-то настоящее, за пределами будничной ежедневности. Сама возможность заглянуть в окошко кассира, протянуть деньги и сказать: один, до Парижа, пожалуйста. Если можно, возле прохода. Отец до этого не дожил.
Всегда, везде и у всех людей мечты носят очки особой конструкции. Лучше бы эти очки никогда не снимать, подумал Марк, пройдясь по этому городу, слава которого так преувеличена, что Париж, это: О! Париж! Пока не обнаружишь, что у всемирно известных букинистов, что на набережных, кончились книги и они торгуют в основном дешевыми сувенирами, а между крыльями Лувра какой-то гениальный китайский архитектор построил стеклянную пирамиду, которая откликнулась на призыв не менее гениального Эффеля покончить в этом городе со всеми романтическими мечтами покойного папы.
Бредя по слякотной, до отказа забитой туристами Риволи, Марк натыкался на стилажи и щиты, увешанные и заставленные всякой бесвкусной дешевкой, споткнулся о выставленный на середину тротуара, что под аркадами, ящик, сильно ушиб ногу и, хромая, продолжил путь по направлению к Плас де Пирамид.
И вдруг...
... Даже в слякотном и изгаженном модерном и толпами афро-азиатов Париже случаются неожиданности...
... возле статуи Жанны д"Арк он увидел, спиной к нему, тот самый светлый плащ, рукавом которого тогда, на вокзале вытирал мокрое лицо Митя. Который хотел быть волком. Который мечтал, чтобы они с Нюсей поженились и чтобы он, Марк, был ему настоящим папой. Митя, который остался там, далеко.
Марк попытался ускорить шаг, но ушибленная щиколотка ответила ему решительным отказом, а светлый плащ, налюбовавшись героической девой, быстро пошел в сторону рю де л"Опера. Об догнать его или даже попытаться криком (Посреди Парижа орать во всю глотку: Миииитя?!) не могло быть и речи. Хотя бы не отстать.
Так они шли вдоль авеню де л"Опера, и всю дорогу Марк вспоминал и вспоминал, и почему-то особенно настойчиво - полные, рубенсовские плечи Митиной матери, теплые пирожки в эмалированной миске посреди стола и теплую ряску в городском пруду, которую они с Митей раздвигали босыми ногами, пытаясь заглянуть в глубину, как будто в темноте этих водяных окон можно было увидеть что-то очень важное, например, будущее. А светлый плащ все шел и шел по направлению к оперному театру времен Наполеона Третьего, замедлял шаг у витрин и снова продолжал путь, и, не доходя до входа в метро, Марк оказался уже совсем близко. Человек в светлом плаще повернул направо и опять направо, собираясь спуститься по лестнице, в сторону станции, и Марк увидел, что это был не Митя - откуда бы он тут взялся? - а совсем не похожий на Митю человек.
"Дорогой Марик! - писала ему Нюся. Ты извини, что Митя тебе не пишет. Он говорит, что с тобой ему хорошо разговаривать, а бумага этого не заменит. Я с ним не согласна, но что тут поделаешь?
Ты не поверишь, но Митя увлекся чтением. Целыми вечерами сидит в кресле, что в углу, возле торшера, и читает твои книги. Одну за другой. Это Митька, который так ненавидел книги!
Между прочим, он просил передать тебе, что хочет выкупить у тебя квартиру и все, что в ней. В том числе книги. Ты, Марик, не стесняйся и назначь правильную цену, потому что у Мити денег полно. Под ним теперь вся фирма и еще какие-то филиалы. Короче, он тебе заплатит, сколько скажешь".
"Дорогой Марик!
У нас большое несчастье. Сгорел мой дом, и в нем погибли Владик и Сашка. В нашей стране все беды от водки.
Я не знаю, что и как у них там произошло, но уверена, что это из-за Сашки. Напился, паразит, и что-то там такое сделал, что ночью все загорелось. Не может быть, чтобы это Владик, потому что Владик не пил совсем, а Сашка никогда удержаться не мог. Следователь приходил и говорит, что загорелось возле печки, где у меня всегда коврик лежал. А я в эту ночь осталась ночевать у Мити, то есть в твоей квартире.
Короче говоря, ужас такой, что тебе не описать. Оба они так обгорели, что в гробах хоронили какую-то золу с мусором, а не людей.
А когда пришли с Митей домой с похорон, и еще некоторые друзья Митины и те, что с работы, и соседи тоже, так Митя вдруг при всех так заплакал, что ты не поверишь. Настоящая истерика. Пришлось соседку попросить, чтобы принесла валерьянку. Кто бы подумал?"
Вот именно: кто бы подумал, что Митя увлечется чтением книг и что устроит истерику по поводу трагической гибели беспутного алкоголика Сашки?