- Рыжие волосы и черные глаза, можно сказать, что это козырь в пользу того, что вы похожи на еврейку, но все остальное... - сказал ей Элиэзер. - Прежде всего, не пытайтесь говорить на идиш. Вы решили, что идиш и немецкий - один и тот же язык, но это совсем не так. Это разные языки, но, как говорят, от одной мамы. На самом деле Петроградские евреи, в большинстве, от идиша уже оторвались. Так что будет лучше, если на идиш вы говорить не будете. Но у евреев есть свои обычаи, традиции. Завтра как раз пятница. Вот я принес вам две свечи и на бумажке написал русскими буквами слова молитвы. Выучите ее и в половине шестого вечера зажжете субботние свечи. И не спрашивайте пока, почему субботние свечи зажигают в пятницу. Объясню в другой раз. Можете не быть религиозной, но свечи зажгите, чтобы видно было, что некоторые традиции вы все-таки соблюдаете. Зажгите их на подоконнике, чтобы было видно с улицы. Желательно, чтобы моя мама это увидела. Она хорошая женщина, но любит поговорить.
- Хорошо, - согласилась она. -Я буду делать все, что ты скажешь. Называй меня тоже на "ты". Пожалуйста.
-Хорошо, но теперь я хотел бы знать, почему вы, извини, ты, русская женщина, прикидываешься еврейкой? Обычно, бывает наоборот. А чтобы такая красивая христианка приехала в еврейский городок и заявила, что она Броня Хаимович!
-У меня есть паспорт.
- Поскольку ты не еврейка, то, наверное, не знаешь, что евреев бьют не по паспорту, а, извини, по морде. Мне ты можешь ничего не рассказывать, но если тобою заинтересуются ребята из ЧК... Правда туда сейчас вернулся с войны один мой родственник, но врядли нам это поможет.
Она не могла не рассказать о себе Элиэзеру, причем, не потому, что этого требовала безопасность, а потому что он был единственным, с кем можно было поделиться и, в случае чего, чем-то помочь.
Бог ли черт ли послал ей встречу с Броней Рабинович, еще одной еврейкой на ее пути, но эта встреча состоялась в тифозном крыле больницы, куда Лизу привело христианское желание помочь людям. Броня была как раз штатной медсестрой этого отделения. Нельзя сказать, чтобы эти женщины с первого взгляда понравились друг другу, но общая работа, да еще такая, как у них, вид страданий и умирающих - все это сблизило их. Там, в конце коридора, был темноватый уголок и в нем маленький столик и два стула. Это было место их отдыха и чаепитий.
Конечно, в России чай, это не то, что в Японии, но и в этой стране чаепитие располагает к интимным беседам. Там, в этом уголочке они нашли общий язык.
Муж Брони погиб на войне, брат связался с большевиками и как раз в это время делал революцию, Броня жила с мамой и ребеночком, а барон Шредер, Лизин муж, отстраненный революцией от дел, сидел дома у окна и возмущался происходившим на улице.
Дальше все произошло, как в кино. По крайней мере, до того, как мне об этом рассказал старик Элиэзер на галерее ресторана, где гремела чья-то - уже не помню чья - свадьба, я был уверен, что такие вещи можно увидеть только на экране.
Однажды вечером в дом Шредеров хозяйским шагом вошли революционные то ли матросы, то ли просто грабители, потребовали показать документы, произвели обыск, в смысле - перевернули все в доме и ушли, прихватив наименее громоздкие ценности. К счастью, Лиза свои украшения хранила в таком месте, куда революционеры не догадались заглянуть.
На другой день Лиза рассказала о случившемся Броне, а Броня, которая благодаря большевистскому брату была ближе к центру событий, чем баронесса Лиза, сказала, что дело швах.
- Послушай, подруга, вот тебе мой адрес и храни его постоянно при себе. Я не знаю, что может случиться, но, если понадобится, беги ко мне.
- Я понимаю и очень тебе благодарна, но твой брат...
- Мой брат уже делает революцию в Москве. Партия, говорит, приказала. Мама ему уже не указ. Партия ему указ. Короче, ты поняла: чуть что, беги ко мне. Маму я предупрежу.
Если учесть, что все друзья и родственники Лизы были в таком же, как она, положении, то другого выхода, собственно, и не было.
Несколько дней спустя другие парни выволокли барона Шредера на улицу, затолкали его в кузов грузовика, где на полу сидело еще несколько таких же как он контрреволюционеров, и Лиза осталась одна в гулких, как колодцы, комнатах с темными углами, в которые можно было провалиться, как если бы они были ущельями, полными острых уступов. Деревенская девушка Шура, которую они взяли в служанки за неделю до этого, куда-то ушла, не исключено, что тоже в революцию. Все люди в этом городе, казалось, разделились на тех, кто в революции и тех, кто под ее сапогами и колесами. Правда, была еще Броня, которая, если не считать ее брата, не была ни с теми, ни с другими.
Лиза быстро собрала в саквояж все, что могло пригодиться, и, трясясь от страха, побежала к черному ходу. Почему именно к черному?
Страх. Главное завоевание революции. С этого момента страх был сильнее и действеннее всех чувств и здравого смысла - тоже.
"Вы в самом деле считаете, что все без исключения телефоны на прослушке? Что все, сидящие вокруг, стукачи? Что во всех квартирах натыканы "клопы"? Что за всеми ведется наблюдение?" "Послушайте, не будьте вы наивным. И уж если вы считаете, что это не так, то будьте уверены, что вас прослушивают и за вами наблюдают. Так что держитесь от меня подальше".
Лиза прибежала к Броне, вся мокрая от дождя и от слез, и Броня с мамой долго приводили ее в порядок, хотя им самим было не легче: накануне вечером пришел какой-то усатый тип с ружьем на ремне и сказал, что Бронинин брат, который делал революцию, сперва в Петрограде, а потом в Москве погиб за рабочее дело. Хотя сам он даже не успел стать рабочим, а еще учился в реальном училище.
Следующие два года Брониной жизни были не столько жизнью, сколько ее отдельными эпизодами, безо всякого смысла и связи сменяющими друг друга. Спасал довольно увесистый узелок с "побрякушками", как она их называла. Его не нашли во время обыска, а во время бегства, страх страхом, но узелок она все же прихватила.
- Я все-таки не понимаю, почему ты должна была прятаться? Тебе угрожали? Вызывали на допросы? За тобой следили? Или, может быть, ты и в самом деле в чем-то виновата? Может, ты кого-то убила?- допытывался Элиэзер, который, живя в захолустном местечке, в двадцатом году двадцатого века, еще не знал, что такое революционная власть. Он знал, что бояться следует погромов, потому что это, действительно, страшно, когда толпа пьяных мужиков набрасывается на беззащитных людей и крушит все вокруг, но революция... Извините, революция, если я правильно понимаю, для того и делалась, чтобы все было иначе. И чтобы не было страха.
- И еще, самое главное. Ты была Лизой Шредер, баронессой. Как ты стала Броней Рабинович? Скажи мне правду, пока тебе не пришлось говорить эту правду в других местах. Нет, я тебя не пугаю, а хочу помочь.
Он, в самом деле, хотел ей помочь. Вообще, вы, наверное, заметили, что всякий раз, когда мужчина видит красивую женщину, его мысли начинают вертеться в этом направлении: чем бы ей помочь? Если женщина некрасива, то желание помочь тоже случается, но реже и не в такой мере.
- Я боялась. Ты можешь понять, что они убили моего мужа, и я боялась, что они меня тоже убьют? Почему Броня это понимала и поэтому прятала меня в своей квартире, а ты не понимаешь?
- Ну, ладно, согласен, хотя все равно не понимаю, почему ты боялась. Если ничего плохого не сделала, то и бояться было нечего. Но объясни, наконец, как ты сама стала Броней. Вы что, поменялись с нею, что ли? Она стала Лизой, а ты Броней?
- Нет, не так. Они обе умерли от тифа.
- Кто умер?
- Броня и ее мама. Сначала Бронина мама, а потом Броня. Я их похоронила, а потом взяла Бронин паспорт, купила билет на поезд и уехала.
- Куда, зачем и почему ты уехала? Ты что, сумасшедшая, что ли?
- Я уехала не куда, а оттуда. Мне было страшно оставаться в этом городе. Я боялась всех. И я боялась своего имени. Моего мужа убили, хотя он ничего плохого никому не сделал. Значит, они могли убить и меня. Я боялась оставаться одна и быть Лизой Шредер. Если ты мне не веришь, то выдай меня, и пусть меня уже поскорее убьют, чтобы все это кончилось и чтобы не приходилось бояться.
- Почему ты приехала сюда, в этот штетл? Это хотя бы можно объяснить?
- А куда же мне было еще ехать, если я еврейка? Я много раз слышала, что евреи не как русские, они помогают друг другу.
- Ну, вы посмотрите на нее. А идишке! Ду бист а идишке?
- Йо! Их бин а идышке, их бин а идишке!
- Зи ис а идишке! - повторил за нею Элиэзер, подумал о том, что это смешно, что эта гойка, банкирша и еще что-то там такое говорит о себе, что она а идишке и мысленно махнул рукой в смысле: какая разница, пусть будет, кем хочет.
Но что было с нею делать? Тем более, что с нею малыш. Сколько ему? Года два? Или три? Ладно, это тем более неважно.
Почему она вышла именно на этой станции? Хороший вопрос, но у науки на такие вопросы нет ответа. В науке все должно быть целесообразно и взаимосвязано, а в реальной жизни происходят таки вещи - "Гамлет" Шекспира читали? - что и не снились вашим мудрецам. Может быть, где-то в ее подсознании вертелось и управляло ею желание встретиться с Зюней, которому она однажды в военном госпитале приказала снять штаны?
Только, пожалуйста, не делайте вид, что будто бы знаете, почему баронесса Лиза-Броня сошла на этой станции, а не какой-нибудь другой. Лучше подумайте о том, что страх обостряет в нас те механизмы, которые во всех нас ослаблены и разрегулированы добросовестной учебой и чтением правильных книг.