Встретив в одной американской газете название украинского местечка Судилков, я не сразу вспомнил, почему это название мне знакомо. Это было очень-очень давно, когда я служил в тех краях артиллерийским офицером. Однажды меня с парой солдат послали в это местечко с заданием оказать помощь тамошнему участковому в задержании "бендеровца", который где-то там прятался. Однако ни детективных талантов, ни солдатского мужества не понадобилось, так как к моменту нашего прибытия на место нарушитель спокойствия был уже найден в своем естественном, мертвецки пьяном состоянии. Я доложил начальству по сельсоветскому телефону, как Пушкин Воронцову, что, дескать, бендеровец летел, летел, потом сел, выпил, поел, прилег и захрапел, по каковой причине оказать сопротивление не сумел. Мне было велено вернуться утром, и в благодарность за проделанную работу я был приглашен на пьянку, одну из тех, которые по поводу и без повода скрашивали жизнь судилковских тружеников полей.
За самогоноварение в те годы штрафовали и сажали, но самогон, производимый главным образом из уворованной с колхозных нив сахарной свеклы, был, по-моему, единственным продуктом, валовое производство которого соответствовало запланированным показателям. Исполнив в составе поддатого ансамбля "Стеньку Разина", "Часныка" и "Розпрягайте Хлопци коней", я вышел во двор и присел покурить на "прысьбе" (завалике) возле деда с самокруткой в зубах, который, я думаю, по возрасту и если помыть-побрить, сегодня сошел бы мне чуть ли ни за внука.
Разговорились и он, потягивая вонючий самосад, философски заметил:
- Здесь никогда ничто не меняется. Пятьдесят лет тому назад эта улица, эти хаты и этот колодец были такими, как сейчас. Вместо помещика мы имеем секретаря райкома, вместо управляющего имением председателя колхоза, а вместо урядника у нас тут участковый. То же самое и никаких перемен.
За неимением собственных проектов перемен судилковской жизни, я равнодушно выслушал его контрреволюционную тираду и только указал на пыльную 25-ти ватную лампочку Ильича и радиоточку "Рекорд", но старик пожал плечами и покашлял. Он никаких перемен не замечал, а спросить его, жили ли прежде в Судилково евреи... вы слишком многого от меня ожидаете! Мне это и в голову не могло прийти.
О том, что когда-то Судилково было одним из центров хасидизма, что здесь печатали еврейские книги и шили талесы, я узнал только сейчас, из статьи Пола Вилхера Гинзбурга, американского еврея. Название статьи: "Судилков, 103 года спустя".
Дело в том, что 103 года тому назад прадед автора статьи под влиянием прокатившихся по стране погромов с потоком эмигрантов покинул родные пенаты и поселился в "голдене медине".
Прадед не очень любил рассказывать о жизни на Украине, а может быть деду и отцу не интересно было его слушать, в любом случае ни тот, ни другой никакой информации о прошлом семьи и судьбе предков Полу не оставил. Боюсь преувеличить, но думаю, что тот, кто не рассказывает о прошлом семьи совершает такое же тяжкое преступление, как те, что не желают слушать. Все поколения ответственны за сохранение семейных преданий, в том числе тех, которые кажутся незначительными. Мы не вправе пренебрегать тем, потерю чего хотя бы один из правнуков сочтет трагедией.
Сегодня приятно встречать молодых американских евреев, буквально по крохам, собирающим историю своих семей, и Пол Вилхер Гинсбург один из таких.
--
Зачем? - спросил я однажды одного такого собирателя ветвей своего генеалогического дерева.
--
Каждый человек имеет право на память о себе. Минимум на упоминание в качестве листочка генеалогического дерева. И каждый обязан найти этот листочек, если он утерян, и вернуть на место.
С того дня, когда прадед Пола покинул Судилков, прошло 103года. Отправляясь в это мало кому известное местечко, он не мог толком сказать себе, что именно он хочет там найти, но, как он пишет, в глубине души догадывался, что найдет поддержку благодарственной молитве Господу за то, что тот надоумил прадеда покинуть эти места и перебраться в Калифорнию. Хотя, с другой стороны, без тех корней ведь тоже не было бы его самого, и поездка за много тысяч миль от штата Мерилэнд была для него одновременно путешествием внутрь собственной души.
Пол пишет, что по прибытии ему для восстановления городского пейзажа, каким он был 103 года тому назад, не пришлось напрягать воображение, так как там практически ничто не изменилось: те же телеги на конной тяге, те же женщины с ведрами на коромыслах или стирающие белье на берегу речки, а посреди улиц куры, утки, коровы, свиньи, собаки...Форменное, он пишет, сафари! Тех достижений цивилизации, вроде водопровода, которые за последнее столетие, стали для нас такими неизбежными, что мы их не замечаем, в Судилково еще не имеют.
Хотя места наделены своеобразной красотой и, бродя по грязным улицам и дорожкам, Том чувствовал себя так, как будто он по ним уже однажды ходил. На этих улицах, ему показали, жили евреи, там, где теперь киоск, у них была синагога, а на этом, посыпанным гравием участке прежде был еврейский рынок.
Ему помогли найти остатки того, что когда-то было еврейским кладбищем. Даже кирпичный забор растащили добрые поселяне и коровы бродят, наступая на могильные плиты. Отдельные ивритские буквы и целые слова еще можно разобрать. Сотрутся эти письмена, и от еврейского присутствия в Судилково уже ничего не останется.
Судилчане зазвали Пола и его жену к себе, слушая, не переставали удивляться тому, что эти странные инопланетяне отправились в такую даль только для того, чтобы пройтись по улице, где когда-то жили его предки. Старики помнили живших здесь евреев и отзывались о них с теплотой: "Гарни булы люды. Ничого не скажеш - гарни..."
Какое, однако, тихое, красивое место, - думал про себя Пол, продолжая прогулку по улицам местечка, пытаясь сквозь подошвы своих американских ботинок ощутить землю, по которой ходили прадеды. - Какой урок должен я извлечь из этого путешествия в прошлое?
Несколько дней ушло на посещение Шепетовки, Анаполя, Славуты, везде можно еще найти следы еврейских кладбищ и могилы великих цадиков прошлого. И самым трудным оставался для него вопрос: как могло случиться, что именно в этих местах, в тысячах миль от цивилизации, родилось хасидское движение и распространилось по всему миру. (Видимо, хасидизму при его рождении не нужен был водопровод.)
Однако же, кроме могил великих цадиков, ему показали места великих расстрелов и заброшенный колодец, в который "они" бросили 300 еврейских младенцев. Это же нужно было по всей округе собирать младенцев, найти никому не нужный колодец и, не обращая внимания на детский визг, бросать их в дыру, а потом, вырвав чеку, бросить за ними вслед две-три гранаты. Чтобы перестали визжать. Если бы "они" совершили только "это", то "это" должно было лечь пятном и стать вехой в истории развития народного изуверства, а помнят об этом разве что две-три сердобольные старушки.
В последнее время на местах массовых убийств поставлены обелиски и сделаны приличествующие "добрим людям" эпитафии.
А в Судилково? Неужели люди исчезли с лица земли, не оставив ни следа, ни упоминания?
Основатель хасидизма Баал Шем Тов учил, что в мире ничто не случайно и все имеет свой глубокий смысл. И Пол отправился в Меджибож, на могилу самого Баал Шем Това в надежде найти ответ на вопрос: в чем же смысл урока, который ему, Полу, следует извлечь из этого визита?
После чего он снова вернулся в Судилково, чтобы найти здесь три братские могилы. Только на одной из них было подобие обелиска и ему пришлось нанять пожилую женщину, которая где-то, на заднем дворе, за пустырем, бывшим кода-то еврейским рынком, отыскала для него этот камень. Женщина помнила это место, потому что была свидетельницей казней.
Чтобы показать камень, ей пришлось разгрести груды хвороста веток, мусора и листьев. Это была плитка с надписью на идыш. Чтобы прочесть, нужно было мокрой тряпкой стереть слой грязи.
После чего украинка рассказала Полу и его жене, что там произошло: "Немцы и украинцы собрали тех евреев Судилково, которые были слишком старыми или больными чтобы пешком дойти до Шепетовки, где было создано гетто. Этих стариков и больных привели сюда, на задний двор, вырыли большую яму, столкнули их в нее и зарыли живыми. Несколько дней земля продолжала шевелиться.
После войны на это место пришли евреи и поставили этот памятничек, а украинская семья, поселившаяся в еврейском доме, к которому примыкал задний дворик, некоторое время ухаживала за могилой.
(Может быть, я, ни о чем подобном не подозревая, пил самогон в этом самом доме, курил с дедом на его завалинке и ходил "до витру" на задний дворик? Страшно подумать!)
Теперь за памятником ухаживать некому.
На этом заднем дворе Пол наконец-то понял, зачем он приезжал в Судилков. Он понял, что, если бы прадед не покинул этих мест, то лежать бы ему в этой страшной могиле, его, Пола, отец не родился бы на свет и ему самому не появиться. И он заплакал.
Я не очень понял: выходит, это бы плач о себе, который мог бы не родиться?! А я надеялся, что он уронит слезу на могилу заживо погребенных. Стоило для такого понимания и урока изучать труды Шем Това!
Автор статьи пишет также, что 60 лет спустя нет места для мести... Но разве кто-нибудь сегодня говорит о мести? Речь идет о том, что жители Судилково, которые, я уверен, по-прежнему гонят самогон из сахарной свеклы и пьют его в количествах непонятных человеку Запада, никаких уроков из содеянного ими не извлекли и до тех пор, пока не извлекут, выхода их своей беспросветной жизни найти не смогут. Они так наказаны, что большего наказания мы бы им не придумали.