Рядом сидела совсем другая, тоже очень молодая и красивая, женщина, но не Аня.
- Вы разговаривали во сне, - сказала она.
- Вы слышали, что я говорил?
- Нет, вы говорили очень тихо, - сказала она, засмеялась и показала мне свои до блеска начищенные зубы.
Я опять закрыл глаза, и некоторое время она что-то говорила, но мне не было слышно. Голову заполнил шум мотора, сквозь который струйками просачивался Анин голос без слов, как будто слова были излишними, а важно было только ее астральное присутствие. Когда я открыл глаза, то сразу увидел свою соседку, которая склонилась надо мной и спрашивала, все ли в порядке и не нужна ли мне помощь, но мне ничего не было нужно, и все до такой степени прошлои растворилось в проплывавшем мимо окна облаке, что я даже подумал: как с белых яблонь дым, хотя яблони тут были ни при чем.
- Вы все время что-то шепчете, - сказала моя соседка. - Я подумала, что вам нехорошо.
Мне таки было нехорошо.
Она не только не была Аней, но выглядела гораздо старше, чем мне вначале показалось и не настолько хороша, чтобы считать ее красивой.
Вообще, люди, если вы иногда поглядываете на людей, которые вертятся и копошатся вокруг вас, в разное время дня и при разных обстоятельствах бывают то красивыми, то не очень, а то и вовсе квазимодами, на которых смотреть противно. Даже общепринятые красавцы и красавицы. Если понаблюдаете за ними и за самим собой, то поймете, что это зависит не столько от них и от обстоятельств, сколько от вас самих. (Физический закон неопределенности - Heisenberg, UncertaintyPrinciple)
- Вы обращались ко мне.
- Как так?
- Ну, вы звали Аню. Я и есть Аня.
Такое бывает, что зовешь Аню, и приходит Аня, но другая Аня.
- Это совпадение. Я не знал, что вас так зовут.
- Понимаю. Вы ее когда-то любили и вдруг вспомнили.
- Я очень много лет не видел ее. Годы уплывают, а остается только горечь.
- Потому что этого не вернешь?
- Видимо так.
- А какая горечь бывает от воспоминаний о том, чего лучше бы не было? Чтобы потом не пришлось вспоминать. В таких случаях говорят: ну, так не вспоминай. Забудь.
- Это все равно, что сказать: не думай о белых обезьянах.
Моя новая знакомая оценила и улыбнулась.
Наверняка, у нас обоих в этот момент выплыло на поверхность масса всяких вещей, стоящих и не стоящих, воспоминаниями о которых хотелось поделиться, для того чтобы часть этого мусора высыпать в карман чьей-то памяти, но мы оба не знали с чего начать и как к этому подступиться.
Рассказать о себе абсолютно незнакомому человеку, это - извините за сравнение - похоже на то, когда тошнит, и мы спешим к унитазу, чтобы освободиться и потом прополоскать рот чистой водой.
- Вам сейчас плохо? - спросил я, потому что мне - я чувствовал - становилось все хуже.
***
Это было дней десять тому назад. Внезапно пришел Изя.
- Надо поговорить.
- Говори.
- Приходила Мария.
- Твоя мать.
- Нет, твоя бывшая жена.
Чего я к нему прицепился, и почему я вдруг вызвался защищать перед его судом эту женщину, которая, вопреки самой женской природе, отказалась быть матерью своему сыну и дочерью своим родителям? Вы когда-нибудь видели такое? Какое отношение к моей и моего сына жизни могла иметь эта женщина?
В связи с подобными случаями, о которых я слышу со всех сторон, я, в самом деле, начинаю думать, что Машиах уже протянул руку к нашему дверному звонку и вот-вот войдет, чтобы исправить положение, и чтобы в этом чертовом мире появились семьи, и чтобы дети вернулись к родителям, а родители к детям, и чтобы прекратилась вражда, по крайней мере, там, где не из-за чего браниться, и чтобы... Вы лучше меня знаете, что следует вернуть на место, а что послать подальше. Правда, Машиах пока еще не звонит, но кое-что можно успеть сделать до его прихода.
Кстати, у Маши есть внуки, Изины дочурки, которые к нашим проблемам никакого отношения не имеют, и я буду последним, который лишит их бабушки, пусть даже не самой лучшей. Изя сказал, что только через его труп, а я ответил, что это гадко и цинично, и при чем тут Любушка, которая уже взрослая барышня и может решить сама.
- Ты не строй из себя Исуса Христа, - сказал Изя, а я ответил, что при чем тут Иисус, а он сказал...
Глупость он сказал.
- Так вот, твоя бывшая жена Мария утверждает, что у меня есть сестра.
- Ну, так что тут нового? Ты давно знаешь, что у Маши есть дочь.
- Да, но я впервые слышу, что она также твоя дочь.
- Чепуха! - крикнул я.
Я, вообще-то, никогда не кричу. Ни на кого. Ну, нет у меня такой привычки что-либо доказывать криком. И не понимаю, почему другие опускаются до повышения голоса. Но у меня вдруг что-то щелкнуло внутри. Так бывает от предчувствия, что что-то надвигается. Что-то такое, чего не ждал, и чего мне совсем не нужно.
- Не ори! - прикрикнул он на меня, как будто это он главный и обязан поставить меня на место.
- Я не ору, а говорю, что это чушь собачья.
- Собачья или кошачья, но эта женщина...
- Она твоя мать! - опять крикнул я, стараясь этого не делать.
- Какая к черту мать, если она ни одного дня моей матерью не была? И что самое главное, не желала ею быть,- так тихо сказал он, что у меня заломило в ушах, как будто это был не голос моего сына, а грохот катящихся с горы камней.
- Как ее зовут? - зачем-то спросил я.
- Кого? Твою первую жену?
- А не спрашиваю, как зовут Машу. Я спрашиваю, как зовут ее дочь. Твою сестру. Послушай, в любом случае, она твоя сестра. По матери.
- А не пошли бы они обе! - предложил он простое решение этого запутанного вопроса.
Мы долго еще изо всех сил мололи воду в ступе, обдавая друг друга брызгами никому не нужных слов, пока оба одновременно не поняли, что нужно успокоиться, после чего стало так тихо, как бывает, когда два человека, наговорив друг другу глупостей, вдруг замолкают. После чего он сказал, что Машину дочь зовут Дина и что она на этих днях должна прилететь в Израиль.
- Мария сказала, что собирается привести ее к тебе и представить ей тебя, как настоящего отца.
- Чушь какая-то. Ты понимаешь, что она никак не может быть моей дочерью. Маша ушла от меня и при этом уехала на Восток, и я уже не помню названия этого поселка, где они с Володей жили. Ты понимаешь, мне она вообще никогда не писала, а родителям - редко, и они кое-что мне рассказывали. Я знал, что у них двое детей, что переехали, и тоже не помню уже куда.
- Ты ее забыл?
- Ну, что значит "забыл". Нельзя забыть жену, мать своего сына. Не говоря уже о том, что мы с тобою жили в доме ее родителей, и она как бы присутствовала там. Ты же понимаешь, что твои дедушка и бабушка...
- Как у таких чудесных людей могла быть такая негодная дочь? - перебил он меня, и меня это все-таки покоробило.
- Не нужно так говорить. Я понимаю, что ты так думаешь, но говорить так не нужно, - сказал я ему, и мы были осторожны, стараясь опять не раскричаться.
- О роковой любви не только рассказывают романисты, - добавил я. - Такие вещи случаются и в жизни.
Вы уже давно поняли, что я не из тех людей, которые готовы идти навстречу налетающему тайфуну. Скорее из тех, кто ищет, где бы укрыться. Поэтому я вспомнил о своей знакомой Владе и о том, что Влада работала в турбюро. Я ей позвонил.
- Влада, мне нужно срочно куда-нибудь улететь. У тебя не найдется чего-нибудь? Что-то недорогое, но при этом еще и срочное?
- Что за пожар? - удивилась она. - Это на тебя не похоже.
- Я понимаю, что не похоже, но тем не менее. Мне нужно срочно исчезнуть из Израиля.
- Есть другое предложение, и оно тебе обойдется гораздо дешевле. Спрячься у меня.
Я не стал рассказывать вам о моих взаимоотношениях с этой женщиной, хотя там тоже целая история в связи с ее мужем, который много пил, и она его оставила, а, если быть более точным, выставила из дому, и он теперь в Бруклине, и ее дочь тоже уехала в Бруклин, но собирается вернуться в Израиль.
Настало какое-то странное время: описание практически любой семьи превращается в изложение содержания расписания авиарейсов. Все всё время - туда-сюда, а на месте сидят только бомжи, да и то потому только, что они дурно пахнут и их поэтому не пускают в самолет. Любая современная семья, это жена там, сын пока еще здесь, о муже ничего не слышно, а дочь с внуками по пути неизвестно куда. Так что бы я рассказал о Владе, если она сама толком не знает, на каком она свете? Кстати, она тут же вспомнила, что ее дочь - она не уверена, но, может быть - может быть, прилетит в начале будущей недели.
- Слушай, у меня есть горящая путевка в Грецию, - стукнула она себя по лбу.
Влада - это такая дама, что, если она о чем-то важном вспоминает и с размаху шлепает себя по лбу, то вы этот звук отчетливо слышите по телефону. Кажется, вы уже поняли, что собой представляет Влада и почему, когда ее мужу было сказано, чтобы он подобрал все допитые и недопитые бутылки, и чтобы духу его тут не было, и на тебе в подарок билет до аэродрома имени Кеннеди, пулей вылетел в дверь и - прямо на взлетную полосу.
- Ты согласен две недели шляться по Греции? По дешевке.
Я был согласен.
- Привет Афине Палладе!
Вот именно. Я искал в памяти объект для сравнения с Владой, чтобы вам было понятнее. Это именно Афина Паллада, причем почти во всех отношениях.
- Я знал, что ты бесхарактерный человек, но не до такой же степени, - ехидно заметил мой сын Изя.
Ну, так на этот раз он был прав.
Маневр удался, но не совсем. Маша поймала меня на улице, затащила в какую-то фалафельную, усадила за стол, попросила подать кока-колу и объяснила, что ей все известно.
- То есть?
Как она узнала, что я лечу в Грецию? Ни Изя, ни, тем более, Влада меня не выдали.
- Не важно, откуда я знаю. Знаю - и все. Миша, ты не должен так поступать.
- Я ни-че-го ни-ко-му-не должен, - врастяжку произнес я. - Даже СВОИМ детям я ничего не должен, а уж твоим и подавно.
- Это стопроцентно твоя дочь, - наклонившись к самому моему лицу сказала она, причем меня окатило винным перегаром.
Маша пьет? Только этого не хватало!
- Ты что, пьешь?
- Как видишь, пью, - ответила Маша и шумно потянула через трубочку.
Она пьет не только колу.
- Что значит: стопроцентно?
- Анализ ДНК.
- Я не делал никаких анализов.
- Ты не делал, а Дина да сделала.
- То есть?
- Очень просто. Дина микробиолог и работает в одной нью-йоркской клинике. В прошлый приезд она взяла Володину пробу. Я не знаю, что она там от него отковырнула, но она увезла эту штуку с собой, а потом по телефону сказала мне, что Володя не ее отец.
- Ну? А я при чем?
- За последние тридцать лет мог бы поумнеть.
- То есть?
- То есть, если Володя не ее отец, то значит это ты.
- Тебе это кажется логичным? Мне - не очень.
- Перестань. Вспомни, как было дело. Я не сразу сказала тебе, что ухожу, и мы были с тобой... Ну, ты понимаешь.Чуть ли ни до моего ухода. О том, что я беременна, я узнала, когда была уже там. Как всегда, сначала думала, что задержка, а потом... Долгое время я сама не знала, кто отец Дины. Постепенно начинала догадываться. Некоторые черты лица, повадки - словом, многое. Но я не подавала вида, а Володя - тем более.
- Но почему Дине вздумалось делать анализ на ДНК?
- Я расскажу тебе. Не сейчас. Или Дина сама расскажет. Вы должны встретиться.
- Я подумаю, - сказал я и на другой день улетел в Афины.