Мошкович Ицхак: другие произведения.

Три женщины, одна звезда

Сервер "Заграница": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Помощь]
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Мошкович Ицхак (moitshak@hotmail.com)
  • Обновлено: 29/05/2007. 21k. Статистика.
  • Рассказ: Израиль
  •  Ваша оценка:

      Три женщины, одна звезда
      
      Рассказ
      
      
      Кафе называлось "Джамбо", что подчеркивалось выставленными им на тротуары очень джамбовыми столами и скамьями, внушавшими посетителю желание посидеть подольше и заказать побольше, но Борис ничего не стал заказывать, а просто сидел и смотрел на четырехэтажный дом на столбах, из тех, что так и называют "дома на столбах" - архитектура отцов-основателей. У Бориса не было ни мыслей, ни целей, ни задач, он просто сидел и смотрел на входную дверь, к которой от тротуара вела асфальтовая дорожка. Между столбами. Он уже тысячу раз слышал от сабров, что эти дома неуклюжи, некрасивы, несейсмоустойчивы, что их строили по бедности и что они портят вид города. Но в этом доме жила Рива. Несмотря на Джамбо и несейсмоустойчивые столбы.
      Жена Бориса остановилась перед ним, внезапно заслонив собою столбы, дверь и дорожку. У Сильвии был вид человека, который все сразу понял и подследственному остается только сказать всю правду, что дает шанс на смягчение наказания, но Борис посмотрел на нее равнодушно и в доказательство того, что ему не в чем признаваться упер локоть в джамбовые доски стола, а подбородок положил на горизонтально поставленную ладонь.
      Сильвию этот жест не убедил, и она села напротив, окончательно закрыв своим телом объект его наблюдений, хотя, в принципе, наблюдать было не за чем и незачем. Правда, там жила Рива, и она сказала, что сегодня у нее свадьба. Ну так что? Какое ему дело до свадьбы этой девушки, которую звали не Ривой, а наверняка как-нибудь иначе, а Ривой он назвал ее сам , потому что, как ему показалось, ей очень подошло бы это имя. Если бы она была его дочерью, то он непременно назвал бы ее Ривой. Хотя бы для того, чтобы досадить художникам раннего и позднего Возрождений, которые непременно назвали бы это гениальное произведение их искусства Венерой, Джокондой или, хуже того, Марией, хотя на самом деле она типичная Рива.
      - Здесь ты встречаешься со своей пассией? - сочувственно осведомилась Сильвия.
      - Нет, - усталым голосом и не отрывая подбородка от ладони ответил Борис.
      
      - Почему?
      - Что - почему?
      - Ну... Это удобное место для встреч.
      - Твоих?
      - Я серьезно.
      - А я вон там работаю.
      - Знаю, что ты вон там работаешь. Но почему ты не вон там, а вот здесь?
      - Сильви, не сушила бы ты мне мозги.
      Он продолжал смотреть в том же направлении, что прежде, но вместо двери, ведущей в дом на сваях видел свою жену Сильвию.
      У нее была такая белая кожа, что все называли ее "Белой женщиной" или просто "Белкой". Так, скорее всего, первой назвала ее мать. Сперва Сильвией, а потом увидела, что ребенок такой беленький, и стала называть Белкой. Несмотря на то, что белки рыжие. Кое-где и не сообразуясь ни с какими видимыми закономерностями, ее кожа была украшена группами веснушек. Это было мило, но Бориса ее веснушки раздражали.
      - А где вы встречаетесь?
      Он же ее не спрашивает, где и с кем она встречается.
      Однажды он за чем-то пришел в ее контору. Был уже конец рабочего дня, и они должны были вместе пойти по каким-то семейным делам. В бухгалтерии, которой она руководила, сидели две афро-азиатского вида девчонки. Они так смущенно переглянулись, что он понял: тут происходит что-то такое, чего ему не следует знать.
      - Она у мара Хорева? - спросил он.
      - Ну, вообще-то... - замялась одна из смуглянок
      - Да, - подтвердила другая.
      - Что - да?
      Борис почти все понял, но подтверждений того, о чем давно догадывался ему не нужно было. Он несколько раз уже пробовал, ковыряясь в самых сокровенных чувствах, попытаться добыть из них крохи ревности, которым там полагалось копошиться, но не находил. Пытался вообразить темные, бугристые руки мара Хорева на интимных частях ее белоснежного тела... Никакой реакции.
      
      - Скажешь?
      - Послушай, Сильви, если у тебя есть конкретный вопрос о конкретном человеке, с которым я встречаюсь в кафе, то спроси, а если нет, то оставь эти глупости.
      - А почему ты здесь?
      - Хочу посидеть. Побыть один. Подумать о своем.
      Ее начальник, мар Хорев, был здоровенным детиной и его рукопожатие, которое Борис однажды испытал на себе, было очень убедительным. "Наверное, он дает ей огромное сексуальное удовлетворение", с удовлетворением подумал он однажды.
      - Как поживает мар Хорев? - спросил он без ехидства, просто так.
      - При чем тут...
      - А при чем тут кафе "Джамбо"?
      - Я давно догадываюсь, что ты здесь с кем-то встречаешься. С женщиной. Я ее знаю?
      Именно здесь он ни с какими женщинами не встречался и поэтому честно сказал:
      - Это не так.
      
      Вряд ли Сильвия знала что-либо конкретное о Насте.
      Эта женщина работала у них в отделе кадров и иногда подвозила его домой на своей машине. Сам он предпочитал ездить автобусом. Возможно, не столько предпочитал, сколько потому, что машиной обычно пользовалась Сильвия под законным предлогом, что после работы ей нужно заехать в магазин или на рынок, хотя, если по правде, так ему и в самом деле удобнее было автобусом. Он был инженером, но из всех технических изобретений меньше всего увлекался автомобилем.
      
      Вообще-то ее звали не Настей, а Нехамой, но, когда они познакомились и она назвала свое имя, он внимательно посмотрел на нее и сказал:
      - Нехама? Ну, какая же вы Нехама? Скорее Настя.
      Она засмеялась, а смех у нее был таким, как если бы шары покатились по наклонной доске, хотя на самом деле они перекатывались внутри нее, и Борису от этого стало так беспокойно, что он с опаской посмотрел на Нехаму, однако продолжал к ее удовольствию называть ее Настей. Они стали приятелями, но без малейшего флирта. Крепкая телом и характером , как грецкий орех, Настя никак не располагала к ухаживаниям, и не заметно было, чтобы кто-нибудь порывался.
      Проходя мимо его рабочего места, Настя неизменно останавливалась у него за спиной, чтобы полюбоваться тем, как повинуясь быстрым движениям его пальцев по клавишам, на экране его компьютера мгновенно сменяли друг друга разные схемы и длинные списки английских слов и цифр.
      - Как здорово!
      Он не считал, что это здорово, но чувствовал себя кошкой, которую почему-то погладили.
      - У меня был друг, - сказал он так тихо, как будто друг был секретным, и о нем можно было поговорить только с другим другом. - Я всегда шел следом за ним. Он увлекся программированием, и я тоже.
      - Почему ты говоришь, что он "был"?
      - Потому что его давно уже нет. Погиб.
      - Ужасно! - сказала она и положила ладонь на его плечо.
      - Да, это было ужасно. Мы с ним хотели открыть дело. Это он все придумал. Мы потихоньку от жен купили маленькую мастерскую в таком месте, где этот сарайчик никому не был нужен и постепенно собирали всякую компьютерную дребедень.
      - Билл Гейтс тоже начинал с чего-то подобного.
      Борис усмехнулся предположению, что они с Володькой - как Билл Гейтс.
      - Все большое начинается с малого, - задумчиво произнесла Настя-Нехама.
      
      Однажды они с Настей проезжали мимо того места, где, прижавшись к полуразваленному дому, в колючих зарослях пряталась их с Володькой мастерская, и он показал ей:
      - Вон он, наш дворец.
      Настя остановила машину.
      - Покажешь?
      Колючие кусты почти закрыли дорожку, и они с трудом добрались до двери. Борис подошел к заставленному разобранными компьютерами, отдельными блоками, проводами столу.
      - Ну вот. Ничего не вышло.
      - А сам ты бы не смог?
      - Сам? Не знаю. Я так привык, что у нас все вместе. И первым всегда предлагал он.
      - Мне кажется, ты бы сам тоже смог.
      - Не знаю. Может быть. Володька, это самая большая потеря в моей жизни.
      - Я понимаю.
      Настя опять, как тогда, положила ладонь на его плечо и ее тепло быстро наполнило его всего, он повернулся, и они оказались так близко, что прижались друг к другу, а ее губы... Они были упругими, горячими и властными.
      Все, что произошло дальше поразило Бориса, как непонятно откуда налетевший тайфун в таком месте, где никогда, сколько понят, не бывало тайфунов, и вдруг он набросился, сметая все живое, жадный и не терпящий возражений. Все ощущения оказались в новинку, как если бы он был мальчишкой, и это была его первая в жизни женщина. Он едва успевал понимать - скорее догадываться - чего она хочет, и спешил не отстать, как тот неуклюжий солдат, который, сбиваясь с ноги, изо всех сил старается не отставать.
      - Кажется, мы сломали ножку этого топчана, - наконец сказала она, и было совершенно естественно, что первой заговорила она, а не он.
      Она засмеялась, и он опять подумал о катящихся шарах.
      - Я давно хотела тебя.
      Он не сообразил, что нужно признаться, что и он - тоже, и просто поцеловал ее в губы. Чтобы убедиться в том, что все это не показалось.
      - Было здорово, - признался он.
      Одеваясь, она оглядывалась по сторонам.
      - Ты должен продолжить.
      - Продолжим, - согласился он.
      - Я не об этом. То есть, да, конечно, это тоже продолжим, но я о том, что там.
      Она показала на стол.
      - Не знаю. Не плохо бы.
      - Я постараюсь, - сказала она.
      Володька тоже, бывало говорил "я постараюсь", если Борис хотел что-то сделать, но не был уверен.
      - Я постараюсь, - повторила она.
      
      ... Сильвия что-то сказала, но он прослушал.
      - Что?
      - Ты слушаешь меня или думаешь о своем?
      - Думаю о своем, - признался Борис и жестом подозвал официанта. - Послушай, мотек, принеси мне, пожалуйста, банку пива. Большую.
      - Ты пьешь пиво? - удивилась Сильвия. - Ты никогда не пил пива.
      - Все когда-нибудь приходится начинать с самого начала.
      - Ты о чем?
      - О пиве.
      - Что с тобой происходит?
      - Я уже сказал, что хочу посидеть один и подумать о своем.
      - Ты хочешь, чтобы я ушла?
      - Было бы не плохо.
      - Не груби.
      - Если человек просто хочет посидеть один и подумать о своем, то это грубость?
      - Я тебе мешаю?
      - Очень. И я тебе тоже.
      - Вот до чего мы докатились!
      - Докатились, - согласился Борис и налил пива в стакан.
      - Мог бы спросить, не хочу ли я тоже.
      - Чего?
      - Может быть, я тоже хочу пить.
      - Такое бывает, - согласился Борис и выпил.
      Сильвия медленно повернулась на каблуках и показала на машину:
      - Мы могли бы вместе поехать домой.
      - У меня есть дела.
      - Ах, дела! Ну, тогда...
      
      Сильвия уехала, а он, продолжая внимательно смотреть на дверь между колоннами-сваями, медленно пьянел от второй банки пива. На самом деле, он любил пиво, но ужасно пьянел от него, это было странно, и он старался избегать тяжести пивного опьянения. "Но это же не предлог для того, чтобы не пить пиво", говорил ему Володька, но, выпив стакан бархатистого напитка, Борис пьянел и потом только качал головой: "Не надо. Не люблю". А Сильвия вообще ничего о нем не знала. После стольких лет вместе.
      Борис посмотрел вслед убегаюшей машине и подумал, что хорошо было бы Сильвии выйти замуж за мара Хорева.
      
      Дверь то открывалась, то опять закрывалась, люди входили и выходили, а Борис каждый раз то напрягался, то расслаблялся. Зачем ему непременно нужно было увидеть, как Рива выходит из своего дома чтобы, пройдя один квартал, войти в ресторан "Черные глаза" и стать под хупу со своим избранным, которого она любила и мечтала о теплой и успешной семье?
      Наконец, они вышли, и было их пятеро: Рива, двое, которые несомненно были ее папой и мамой и еще трое ее ровесников.
      Рива выглядела так же, как в автобусе, когда он подсаживался к ней - она ставила сумку на свободное место, чтобы входящие с пониманием отнеслись к тому, что она кого-то ждет. Она жила в том, же Кирьят Моше, что Борис с семьей, а в доме на сваях, который напротив кафе "Джамбо" жили ее родители и ее младшая сестра. Однажды она показала ему эту дверь из окна автобуса.
      На прошлой неделе она сказала ему, что больше не будет ездить в этом автобусе, потому что выходит замуж, что свадьба будет в ресторане "Черные глаза" и будет удобнее переночевать у папы с мамой, откуда до ресторана два шага.
      У автобусных знакомств, которые часто длятся годами без того, чтобы пассажиры даже поинтересовались именами друг друга, есть особая привлекательность. Люди вроде бы знакомы, но их даже приятелями не назовешь. Ни малейших обязательств. Женщина или мужчина вам чрезвычайно симпатичны, но то, что принято в наше время называть "сексуальным домогательством" в автобусе невозможно. Говорите все, что угодно, и никто не сделает нежелательных выводов. Между тем, в пятнадцатиминутную беседу можно втиснуть массу облегчающей душу информации. Поделиться сокровенным. Проверить мысли, в которых не уверен. При этом никаких причин для вранья, и никаких причин опасаться, что собеседник побежит проверять, правду ли ты сказал. И никто не укажет на вас пальцем: нет, вы только посмотрите на этого стареющего Дон-Жуана! Она ему в дочери годится, а он..., и так далее. Это мог быть как раз их случай, но в автобусе было совершенно безопасно.
      Рива видела его издали стоящим у кромки тротуара в такой точке, чтобы войти первым, и он приветствовал ее, а когда он приближался, она быстро отодвигалась к окну, освобождая место.
      От дома до остановки он успевал придумать оригинальное приветствие, специально для нее. Что-нибудь такое:
      - Послушай, я сегодня всю ночь не спал. Мне почему-то казалось, что Солнце сегодня не взойдет, и утра не будет.
      Она смотрела на него своими огромными глазами, перерисованными у кого-то из мастеров Возрождения, но плюс счастливая улыбка, которую мог бы нарисовать, ну, разве что, Веласкес. Нет, Веласкес бы тоже не смог бы, потому что как, я вас спрашиваю, возможно пририсовать такую улыбку к Магдалине? Леонардо, тот все умел, но то, что он написал маслом, миллионы людей на протяжении веков не могут разгадать, а улыбка Ривы безо всякого шифра.
       - ... Но вот, Солнышко взошло. Все в порядке, - говорил он. Словом, что-нибудь такое, а она радовалась, как когда-то, "в наше время", дети радовались тогдашним простым игрушкам - теперь таких не умеют делать, потому что заняты постройкой детских космических аппаратов и куколок с ногами, похожими на осиные жала, от вида которых даже мне страшно.
      Однажды Борису на работе шутки ради подарили матрешку, так он на другое утро подарил ее Риве и добавил:
      - Вот, она говорит, что сегодня очень доброе утро.
      
      Между Борисом и Ривой было нечто такое, чего современная физика и биохимия объяснить не умеют, вследствие варварски низкого состояния наук в XXI веке. То же можно сказать о психологии, психоаналитике, сексологии и искусстве стряпать сонеты. Борис часто задумывался о том, что квантовые теории могли бы приблизить нас к пониманию этих процессов, но для этого нужно было бы в нужном направлении сориентировать эти в высшей степени полезные исследования, а кто же и когда этим займется?
      Они, как это бывает между друзьями и влюбленными, не рассказали друг другу все (Как можно рассказать о себе все?), а просто болтали о чем попало, даже не задумываясь о том, что это самый лучший способ, ничего по сути не узнавая друг о друге, почувствовать то, что потом, став друг для друга всем на свете, освобождает от надобности задавать ненужные вопросы.
      Вечером, когда Борис приходил домой, и Сильвия выплывала ему навстречу из калейдоскопического балагана прошедшего дня, Рива сидела на его плече и шептала: "До завтра!" А Сильвия думала, что он улыбнулся ей.
      
      Подошла Настя, мощно обрушилась на несчастную скамью и удивилась, что Борис рано ушел с работы, чего с ним никогда не случалось.
      - Может заглянем в мастерскую? Как там подвигается твоя... идея?
      - Не сегодня.
      - А что сегодня?
      - Хочешь пива?
      - Хочу. Подожди, сейчас парень принесет еще банку и стакан.
      
      Они потом еще долго обсуждали Володькин технический замысел а Борис все время смотрел на Настины неописуемые губы, ему дико хотелось, чтобы она его поцеловала, но если бы она сделала движение навстречу, то он, конечно же, остановил бы ее: На улице?!
      - Я бы, пожалуй, чего-нибудь поел, - вдруг сказал он. - Но только не здесь. Слушай, пойдем в "Черные глаза".
      Так далеко их любовь еще никогда не заходила. Настя была самой удобной на свете любовницей: в интимные моменты это был тайфун в стиле "Кама сутры" и порнушек три икса, а в промежутках обсуждались не перспективы его развода с женой и женитьбы на ней, Насте, как это принято у любовниц. Поход в ресторан - это было что-то неожиданно новое.
      
      "Черные глаза" были большим рестораном. Зал делился цветниками на три зоны, одна из которых на эти часы была сдана под скромную Ритину свадьбу. Борис с Настей заняли место, сделали скромно-допустимый заказик, а из глубины доносились шедевры русской эстрады вперемежку с "Хава нагила" и "Ло мир але неймен-и-неймен" (Приличия ради пара песен на иврите), словом, как во всех "русских ресторанах" на еврейской почве. Официальная часть была позади, под оркестрик и хруст куриных косточек компания пританцовывала на предназначенной для этого просторной площадке, а за президиумным столом сидели жених, родители... Невесты не было.
      - Что значит где? Вышла. Может, в туалете сидит, - предположила Настя. - А тебя это волнует? Ты их знаешь?
      - Да нет. Просто, вижу свадьбу, а невесты нет.
      После чего она вынырнула из лестничного колодца, оказалась рядом с ними, и, как обычно, как по утрам, в автобусе, улыбнулась в ожидании его шуточного приветствия.
      - Ну, слава Богу! - произвел Борис неожиданный экспромт. - А я тут переживаю: ну что за свадьба без невесты? Но ты здесь, и значит сегодня вечером будет восход Солнца.
      Она присела к ним.
      - Познакомься с моей женой, - предложил он.
      - Нехама.
      - Мария, - ответила невеста, и в этот момент в своей итальянской гробнице улыбнулся художник Рафаэль. "И никакая не Рива!", подмигнул он Борису.
      - Ну, ты теперь замужняя женщина, - сказал Борис. - Поздравляю.
      - Присоединяюсь, - сказала Настя, а Рива, потому что вопреки всему она все-таки была Ривой, а не Марией, и уж во всяком случае не Машей, опустила голову, положила ладонь на ладонь Бориса и на пустую тарелку с хрустальным звоном упала слеза.
      - Ривочка, мэйделе моя, что с тобой? - испуганно вскрикнул Борис и другой рукой схватился за то место на груди, где, как считают медики, которые только и умеют, что считать, должно быть стучалось и не могло достучаться его сердце.
      Рива-Мария тяжело, по стариковски, поднялась, серьезно посмотрела на него, а он увидел лицо чем-то напоминавшее Дориана Грея, и пошла в зал, где весело плясала ее свадьба.
      
      Настя пыталась вилкой что-то выковырнуть из котлеты по-киевски. Они помолчали. Потом она подняла голову и сказала:
      - Не понимаю, почему так получается, что самыми глупыми на свете бывают именно умники вроде тебя.
      - Почему ты это сказала? Просто так?
      - Не просто так, а потому что ты ничего не понял.
      - Ты дура!
      - Не груби. Это тебе не поможет.
      - Она мне в дочери годится.
      - А ей до этого что за дело? Она же не такая дурочка, как ты. И не возражай, потому что ничего в этом не смыслишь. Этого в твоем компьютере не найдешь. Молчи. Ты не знаешь простой вещи: на небе тьма тьмущая звезд, но у каждого эта звездочка своя. Почти никто своей не находит. Знаю по себе. Только дуракам, вроде тебя, иногда везет, и им их звездочка падает прямо в ладонь. Но они же для того и дураки, чтобы отбросить свою звезду и потом всю жизнь искать, кому бы поплакаться в жилетку.
      
      
  • Оставить комментарий
  • © Copyright Мошкович Ицхак (moitshak@hotmail.com)
  • Обновлено: 29/05/2007. 21k. Статистика.
  • Рассказ: Израиль
  •  Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта
    "Заграница"
    Путевые заметки
    Это наша кнопка