Белые садовые лилии лучше всего покупать нераспустившимися, когда цветы еще спрятаны в продолговатых, зеленых коробочках бутонов, и через пару дней они будут великолепно смотреться в старомодной, хрустальной вазе, подаренной мамой лет двадцать тому назад на день рождения.
Двадцать? Нет, голубушка, не двадцать, а уже все тридцать, если не с гаком.
Коробочки будут плавно, одна за другой, раскрываться и окажется, что трех стеблей было достаточно, чтобы белые граммофоны образовали полусферическую, неслышно звучащую симфонию ее жизни.
Я хочу на ладони открытой твоей
Видеть только счастливые линии,
Я прошу, чтобы облаком плыли над ней
Эти чистые лилии.
Когда Марик впервые принес ей три скучных стебля и с ними эти стишки, неуклюже написанные на открытке с уродливым рисунком да к тому же на другой день после ее именин, она, конечно же, сказала спасибо, но при этом нечаянно спросила:
- Что это?
- Ну, как что? Это садовые лилии. Когда они распустятся, они будут очень красивыми. Вот увидишь.
- Ну, так вот и принес бы распущенными, - капризно сказала она, но все-таки поставила их в высокую банку, в которой мама солила огурцы. Вчера огурцы кончились под бурные аплодисменты именинных гостей, и мама сполоснула банку. Все серьезные вазы были уже заняты цветами, среди которых преобладали красные розы.
- Ах, это Марик! - равнодушно сказала мама и догадалась все-таки пригласить его на кухню, где угостила его вчерашними вкусностями, и они о чем-то разговаривали, а Марина даже не видела, когда он ушел.
Год спустя мама накануне дня ее рождения напомнила, что не мешало бы на этот раз пригласить и Марика.
- Ой, я тебя умоляю! - сказала она. - Он такой нудный!
Он, действительно, был нудноватым. Держался в стороне от других и ни в чем не участвовал. Не похоже было, чтобы у него были какие-либо интересы. Учился так себе. Особенно плохо ему давалась почему-то математика, а по-английскому - неизменно "твердая тройка".
- Что значит нудный? - попыталась уточнить мама.
- Ну, как тебе сказать? Не компанейский. С ним не интересно. Налей уксуса в варенье и поймешь, что значит впустить Марика в молодежную компанию.
Через год, опять на другой день после дня рождения, Марик пришел с таким же букетом нераспустившихся лилий. К букету была шнурочком прикреплена открытка со стихами:
У порога еще не открытых путей,
У порога надежд и усилий
Пусть он будет с тобой, вдоль дороги твоей
Тонкий звон колокольчиков-лилий.
- Спасибо, Марик. Откуда ты это переписал?
- Это тебе, - просто сказал он и не стал дожидаться приглашения на кухню.
- Кто это был? - спросила мама.
- Марик.
- Так почему ты не пригласила его в дом?
- А, ну его! - отрезала она.
Остался неприятный осадок.
Следующий год был выпускным, а ее день рождения был в сентябре. К этому времени многие мальчишки, в том числе Марик, ушли в армию.
На другой день после дня рождения в дверь постучался незнакомый парень и протянул ей букет лилий с открыткой.
- Ты кто? - спросила она
- Марик просил передать это тебе.
И ушел.
Разве белые лилии цветут в сентябре? Где он добыл это чудо. Или на Марика законы природы не распространяются?
Если ты прикоснешься к тугим лепесткам,
Я почувствую руку твою. Из тумана
Ты возникнешь, прозрачна, стройна и легка,
И тогда я тобой буду пьяным.
- Он сам с собой играет в какую-то странную игру, -сказала она маме.
- Я думаю, он в тебя влюблен.
- Тогда почему не скажет? И что это за любовь один раз в год, на другой день после дня рождения? Не понимаю я его... и понимать не хочу!
Она подошла к зеркалу и попыталась посмотреть на себя глазами Марика, но ничего такого не увидела.
Прошло года два (Или три?). Много воды утекло и много чего случилось. Она уехала в Ленинград, где училась в университете, познакомилась с положительным, но в то же время жизнерадостным человеком. К тому же он был красив, и его родители, надолго застрявшие на дипломатической службе в разных странах, оставили ему отличную квартиру. Словом, к тому времени, когда у этого странного Марика оказался в руках ее адрес, она была уже беременна вторым сыном. С тех пор букет белых лилий приходил аккуратно, на следующий день после дня ее рождения. С очередной открыткой и стихами.
Муж ее счел это постоянство весьма забавным и сфотографировал ближайший же букет. Она купила альбом и, страница за страницей, вписывала дату получения и помещала фотографию и стишок. Их переезд на ПМЖ в Израиль ничего не изменил: цветы со стихами прибывали аккуратно, каждый год. В Израиле их приносил посыльный цветочного магазина.
Без обратного адреса.
Она помнила, что он Марк Фридман (Хотя, может быть, и Фельдман - иди помни!), но Фридман чуть ли ни самая распространенная среди евреев фамилия! Попробуй найти в телефонных книгах всех израильских мест Марка Фридмана, который мог стать Мордехаем или Менделем!
Однако же, как известно всем и каждому, по мере того, как течет вода, события жизни каждого из нас тоже текут, то медленным, то быстрым потоком, то вертясь водоворотом, то низвергаясь Ниагарой, то переходя на мелкую рысь, а то и вовсе на черепашье переваливание с боку на бок. Такова, как говорится, "сэ лави". Словом, ее муж уехал в поисках лучшей жизни в Канаду, и сыновья, бросив на прощанье "Мамочка, устроимся, вызовем тебя", упорхнули следом за мужем. Теперь у всех троих отдельная жизнь, осколки в виде поступления небольших сумм на ее банковский счет она аккуратно получает. Сыновья звонят. Иногда. И на том спасибо.
Теперь цветы можно заказать по Интернету. Вчера как раз было пятнадцатое сентября, и ей от имени сыновей принесли большой букет роз. Приятно, конечно.
А сегодня она весь день прождала традиционных лилий.
Под вечер пришел посыльный с цветами. На открытке были эти строчки:
Снова в дом твой влетят голубями цветы,
Но застанут тебя или нет, я не знаю.
Я не знаю, где я. Как узнать мне, где ты?
Все так хрупко. Прости. Улетаю.
Это прозвучало так грустно, что она впервые за все долгие годы этого странного общения... Общения? Но никакого общения вовсе и не было. Только прикосновение холодных язычков белого пламени. Впервые она подумала о нем, которого она совсем не знала.
Посыльный еще не ушел.
- Скажи, а у тебя есть имя и адрес того, кто послал эти цветы?
- Только адрес его Имэйла.
Она послала по этому адресу: "Дорогой Марик, большое спасибо за цветы и за все, что прислал прежде. Где ты? Можем ли мы встретиться?"
На другой день она нашла в Имэйле ответ: "Предлагаю встретиться в кафе "Арома" на улице Кинг Джорж завтра, в 7 вечера".
Из-за столика навстречу ей поднялся высокий, седой человек, ничем не напоминавший Марика ее юности.
- Ты Марик?
- Садитесь, Марина. Выпьете кофе? Афух? Нет, я не Марик. Я его друг. Меня зовут Яков.
- Очень приятно. А где Марик?
Друг Марика показал пальцем на потолок:
- Там, на самом верхнем этаже.
- То есть?
- Умер полтора года тому назад. Цветы со стишками послал вам я. Последняя просьба друга. Каприз умирающего. Последний привет "оттуда".
- Это так ужасно! - сказала Марина и заплакала.
- Рак, - коротко объяснил ее собеседник.
- Я практически не знала его. Совершенно незнакомый человек. Мы учились в одном классе. С тех пор прошло, наверное, сто лет. Каким он был?
Яков достал из бокового кармана фотографию в прозрачной целлофановой обложке.
- Вот. Я предвидел этот вопрос.
Он чуть ли не впервые посмотрел на нее с фотографии. Она с удивлением подумала, что он совсем не такой, каким она его себя представляла. Полнеющий мужчина. Седые виски. Очки в тонкой оправе.
- Он был женат?
- Женский вопрос. Да, у него была жена и двое детей. Сын и дочь.
- Расскажите мне о нем. Ведь я его совсем не знаю. Всю жизнь я получала...
- Да, я в курсе.
- Кем он был? Чем занимался?
- Он был довольно известным ученым. Математиком. Занимался, в основном, кибернетикой.
- Эффект Фридмана? - удивилась она.
- Да, эффект Макса Фридмана. Кстати, вы называете его Мариком, но он-то был не Марком, а Максом. Видимо, Мариком его называли в школе.
- Ну, да, конечно.Он любил меня?
- Вас? Нет, не думаю. Вы, как я понимаю, были для него, выражаясь технически, точкой отсчета. Он был человеком весьма интровертным. У него почти не было друзей, и все диалоги у него велись внутри. Возможно, он с вами разговаривал, делился мыслями. Возможно, вы были его языческой богиней. Однажды он сказал мне, что Пигмалион оживил статую богини, которую полюбил, а он, Макс, живую девушку превратил в статую богини, чтобы было кому поклоняться. Перед смертью он дал мне три стишка и ваш адрес и попросил послать вам с лилиями. Но, раз уж так получилось, то последний стишок я переписал на обороте фотографии.
Ты позволь, если дух мой еще не остыл,
Загляну я в глаза твои синие.
Я всю жизнь в них искал отраженье мечты
И дарил тебе белые лилии.
Она достала из сумочки зеркальце. "Синие? У меня никогда не было синих глаз".