Надо же, вот где я в итоге, - изумлялся Минусович, в плачущее окно привычно пялясь, - на углу Советской и Коммунистической. Нарочно не придумаешь...
- А что бы ты хотел с твоими комплексами? - нехотя откликнулся Минусович, - по уму задачи ставь, по плечу выбирай цели. Посмотри, что вокруг творится, - я уже не говорю про бандитизм и разгул проституции. А у тебя, оглянись, квартира в самом центре, светло, тепло, немного сыро, - так это погода сибирская, осень серенькая. Против погоды не попрёшь...
Нет, не так, не то... Сюжет, может быть, тот же, но вот места, имена, подробности... Мелковато...Начну-ка так: Ночное небо над Майами... Ш-ш-ш, тш-ш-ш... Что? Что ты хочешь, мама? Тебя не слышно. Сестра? Да придет Ксюша, никуда не денется. Что? Не придет? Не придёт, сам укол сделаю... Что? Не умею, но сделаю... Тебя не слышно... Спи, спи, мама... Ш-ш-ш...Начнем? Начнём...
Минусович овдовел рано. Супруга умерла - ему пятидесяти не было. Горевал сильно, но не долго -а когда горевать? Кругом проблемы - дети, семья, квартира. Детей трое, мало того - переломный возраст, та ещё головная боль! Семья, опять же, несметная из двух дедов Яковов, в противостоящих сферах заслуженных и в разных, как говорят, лагерях. Один, тот что по материнской линии, - интеллигент линялый, бывший профессор филологии, бывший зэка политический, враг, понятное дело, народа, ныне почётный член этих... скорбных обществ, доходяг упёртых. Другой - наоборот, ветеран ЧК, рьяно отслуживший, высоко паривший, где-то что-то против линии вякнувший, несправедливо осуждённый и честно от и до отсидевший. И что интересно - почётный член тех же обществ, на ладан дышащих. Это какая ж гремучая смесь под одной крышей рядом с мамой, больной опасно, давно уже пережившей отмеренное; с бывшей тёщей, молодость прокутившей, задорной, неумеренно потребляющей, теперь, слава Богу, бывшей, но с просторных площадей квартиры упорно не съезжающей; с одной, сколько помнит, хромоногой нянькой Антонидой и таким же хромоногим псом Собакиным. Квартира, оглянись - вот она, самый центр, широка, крутым меблем обставлена, потолки - 3.20. Но все документы на супругу - теперь иди, крутись, переоформляй, доказывай с его-то характером. Бесхарактерный, - окружающие утверждают. Вот это, - вряд ли, - может внешний вид подводит? Скрытный - другое дело, прижимистый. А что, всем вынь да положь?
С женой - покойницей до смертного её часа прожили положительно, несмотря, что была она заводной и на язык невыдержанной. Открытая была, откровенная, простодырая. Влюбится, бывало, по мелкому, - в длинной жизни супружеской чего только не по уму случается, - притихнет на вечер, макаронами по-флотски с киселём клюквенным, полуфабрикатным отделается, отужинает молча, детей на покой уторкает, телевизор мимо глаз пропустит и сознается к ночи, от стандартного коитуса отвернувшись: знаешь, Минус, я, кажется, влюбилась.
- Не во время, мать, - пошутит Минусович, - у меня объект на выходе. А сам, конечно, переживает, потому что на ближайшую неделю у него - во-первых, в самом деле, объект по срокам проваливается, - заказчик деловой, синевой покрытый, психует, грозится счётчик включить; во- вторых, в техникуме строительном конец семестра, - студентки хвостатые замучили. К тому же, дочь старшая, от первого брака, в зрелый возраст взошла, школа - побоку, на позднюю улицу потянулась, пара мальцов - шалопаев, Витя да Митя, туда же заглядывают - пиво там, курево, порнуха... И вообще, хотя ситуация, как бы привычная и неоднократно пройденная, а приятного мало, согласитесь.
Вот и Минусовичу не нравилось. Зато другой вечер, с недельку спустя, наоборот, - стол ломится, пирожки с куриным бульоном, оливье с яблоками, кальмары в провансале, зелень якобы грузинская на брынзу якобы грузинскую нашинкованная "Ахошени" якобы натуральная, компот персиковый. Ужин как ужин, семья как семья. Сама раскраснеется, щебечет, - Сегодня ментов смотреть не будем, сегодня у отца футбол. "Спартачок" против этих... Вот и хорошо, - успокоится Минусович, - перетёрлось, перегорело, прошла блажь, теперь моя очередь. Студентки, они чтобы хвост сдать, на какие только ухищрения ни идут. Словом, на что угодно согласны в пределах доступного. Больше того...
Так и жили без скуки, без дешёвых разборок, в относительном мире и таком же достатке. Чего не жить. Только вот померла. Кусок жизни отрезала...
Да...Ну, и что дальше? Теперь в столицу бы действие перенести. Но не переносится, мать её... Как бы это на Москву вырулить? Не выруливалось на Москву... А там бы! Такой простор!
Минусович не то чтоб растерялся - взгрустнул. И загрузил в воспоминания детство своё нежное. В Хабаровске от Ерофей Палычу памятника вниз по Вокзальной и у второго гастронома направо - под
арку кирпичную, с боками рваными. Одесский двор - каре, не меньше, - палисадники, лавки, лестницы, террасы вдоль. А в каре осыпающемся - одни евреи и корейцы, которые тоже евреи, только лицами плоски, орут меньше, но чесноком воняют больше. В середине двора - дворец белый, дощатый, хлоркой осыпанный аж глаза ест, на четыре очка с навесными амбарными замками, индивидуального пользования вприсядку. Ба-бу-шка-а-а-а-а! Ба-бу-шка-а-а-а-а! - трубит басом, в ромбовидное оконце мокрые губы вставив, отбомбившийся Гарик Липистецкий. Ба-бу-шка-а-а-а-а! Принеси бу-ма-жку-у-у-у-у! - ему шестнадцать годков, в нём пудов семь весу и говна немерено. -Щас всё брошу, - ворчит карга рыхлая, ждёт троекратного повторения, со стоном отрывает зад от лавки и, жуя усы, тащится через двор с газетой "Советская потребительская кооперация", - на твою жопу, Гарик, газет не напасёшься. Столько не печатают...
А Гарик, между прочим, входил в десятку Союза по стоклеточным шашкам. Международный, на хер, мастер. Отбомбился как-то в оттепель и поехал в Голландию спортивную честь страны отстаивать. Мало того, что не отстоял, уступил без боя, так в Голландии и остался, оборотень. И Минусович бы мог, только Гарик, - бабушка подсказала, - в шахматно-шашечную секцию записался, к зубному доктору Рошалю, который ничего, кроме своих толстых очков, не видел, а зубы лечил наощупь. А его мамаша в литературный кружок за руку привела к сумасшедшей Ангелине Пельц, жене управдома, признанному и плодовитому автору бытовых анонимок. Липистецкий сейчас в Штатах - ничего не достиг, подвергся гонениям сенатора Маккарти, шашки бросил, недвижимостью перебивается, дом в Майами, яхта...
А я который год сижу тут, на углу Советской и Коммунистической. Чего жду? Вот мама скончается, тогда...Ш-ш-ш... Тш-ш-ш... Нет, не дай Бог... Как тогда на одну пенсию? Минусович посмотрел на дождь, исхлеставший угол Советской и Коммунистической, криво сбегающий по стеклу, поёжился и, наконец, на Москву вырулил, - вдохновение навалилось, осенило...
...Россия ещё лежала, скованная социализмом и придавленная танками. Закипал ранний август. Москва жарилась, шипела, чадила и едко воняла спонтанными барахолками, придорожными помойками и
транспортными подмышками. Ничего в голове не варилось, ничего не хотелось, кроме бассейна или сауны. Только на двоих с юной, стройной, соблазнительной и податливой. Без хлопот, лишних вопросов, а затем идиотских разборок... С холодным пивком и чем-нибудь к нему оригинальным, пусть предосудительным... Или тихого плёса у Столбуново, где присмотрены заросшие, прохладные местечки и прикормлена диковатая местная шалунья.
Он, покопавшись в памяти, выбрал вариант, сменил пароль, отключил комп и, подбрасывая на ладони звонкую связку достигнутого благосостояния, гадал, - с кем же и куда же? За этим и пришпилил его звонок Самыча.
- Где пропал? фу, жара! как здоровье? как дела? - обычный набор раскатистым тембром народного артиста, любимца публики, певца полей и рощ России с высоты птичьего полёта. Организатора, горлана, главаря всей этой шоу-банды. Минусович бесстрастно реагировал, прикидывая, что же в этот раз потребуется и невольно подсчитывал, в который раз.
Потребовалось просмотреть и определить на место некую мадам, бывшую вице - мисс - провинциальный город. Типа Вологды или глуше. Ясно - сухая, костлявая, плоскогрудая дылда с пустыми глазами, вешалка ходячая - у-у-у, сколько их через его приёмную продефилировало. Понятно, отработанный кем-то материал сбрасывает. Или свой? Грубо, Самыч, грубо.
- Замужем?
- Замужем, не переживай.
- Мне что, пусть муж переживает.
Самыч распевно хохотал, а он ясно представлял эту всенародно любимую пропасть-пасть и тяжёлую боксёрскую челюсть, облечённую второй и наречённую пятой властью.
- Так что передать?
- Присылай, посмотрю. Но ничего не обещаю. Ты же знаешь мои принципы.
- Наслышан. Жениться тебе надо. Помочь?
- Помогали уже. Не помогли. А вице - мисс пусть позвонит.
- Возьмешь?
- Не исключено. Взглянуть нужно, прощупать, душевную связь ощутить.
- А-ха! Ну прощупай, прощупай, - разрешил Самыч.
Позвонила не сразу, дня через три. Голос ровный, уверенный. Я, мол, от самого Самыча, - не суечусь, не тороплюсь, есть варианты. Ах ты...
Ну и он, - Сожалею, но сегодня не получится. Завтра? И завтра.
В четверг, пожалуй. Позвоните дополнительно, - так вот, милая, на место, на место!
- Может быть, всё-таки в среду? У меня кое-какие дела, встречи - изменила тон претендентка.
- В четверг, в... - Минусович придумывал, - в шестнадцать. Решил не затягивать и отключился.
Удачно, пока всё без запинки, гладко. Тш-ш-ш... Ш-ш-ш... Спи мама...
...Проглотила, позвонила, вошла смиренная. Ничего бабец, отметил, в нужном теле, с глазами умными и ужимки на подиуме оставила. Длиновата, пожалуй, но ноги отбрасываются. Чистоплотна, опрятна, без перебора в прикиде, без столичных опереточных манер. Навскидку сколько? Примерно лет двадцать восемь - тридцать. Подойдёт, если верно служить будет, если не дешёвка или конкурентами не подослана. Заглянуть в Программу, проверить связи. А мадам, между тем, аналогичную разведку проводит. Интересно, как ей будущий шеф?
- Будем знакомиться?
- Вера, - и в глаза смотрит смущённо, - впрок пошёл урок. Пару дипломов на стол украдкой выложила.
- Расставим всё по местам, Вера. Для чего тебе работа? - на ты, сразу на ты, чтобы дистанцию сблизить. Или отдалить. Или разорвать.
- Банально. Для денег, - коротко, ясно, словами не разбрасывается.
- Деньги здесь не весёлые, нудные. И потом, я слышал, муж имеется.
- Муж имеется, но на достойную жизнь не вытягивает.
- Всё зависит от потребностей.
- Вот именно.
- Откровенно.
- Так и будет.
- Тогда откровенность на откровенность. Про методы мои и славу слышала, - "Ни одной юбки не пропустит"?
- Предупреждена. Только что-то не видно здесь ни одной юбки. И в приёмной пыльно, грустно, заботы о шефе не чувствуется.
- Именно поэтому.
- Думаю, мы поладим. А что в обязанностях?
- Выполнять поручения и предупреждать желания. Простая офисная работа, практически домашняя. Встреча клиентов, чай, кофеёк, "Хеннеси" для близких, сервировка, свежие цветы, подлинник Шагала...
- Я не ослышалась? Подлинник?
- Именно. Мягкий говор, элегантный стиль, обезоруживающая улыбка. Компьютер, - самое элементарное, фиксировать посещения, подбивать бабки, заносить в анналы, отбрасывать сор. Да и нет не говорить. Лишних вопросов не задавать. Всё. Дети есть?
- У меня муж - ребёнок.
- Авто? Права?
- Есть, - но произнесено как-то неуверенно.
- Что там? Авто, да не то?
- Фиат древнерусский.
- Копейка? Поправим со временем. Будет работа на выезде. В том числе за пределами. Языки?
- Английский в совершенстве, немецкий прилично, немного французский. Пытаюсь освоить...
- Загранпаспорт?
- Имеется. Работа на выезде или выезды?
- Не подлежит обсуждению, не вижу разницы.
- Подходит, - и дипломы в сумочку сбросила, - с чего начнём?
- С пятисот баксов в месяц плюс представительские расходы.
- Не густо. Мне говорили...
- Правильно говорили. Испытательный срок - месяц. Сработаемся - озолочу.
- Я выслужусь. Сработаемся, - смотрела зелено и преданно.
- Сегодня в Столбуново, - решил Он, - эта подождёт, эта никуда не денется...
Что? Что ты шепчешь, мама? Сестра? Нет не пора... Пить не хочешь? Что? "Большую стирку"? Хорошо, хорошо, я разбужу. И "Поле чудес"? Ладно, спи... Ш-ш-ш...
Да, в Столбуново...А что в Столбуново? А чёрт... Пусть будет так...
...В середине августа резко дохнуло осенью, столицу окропил дождь и проклюнулась демократия. Танки погрохотали, разбудили Герцена, далее по цепочке, постояли на площадях, потоптались, убили трёх, но не помогли. Ростропович победил, - Ельцин принимал парад. Империя рухнула, покатилась и рассыпалась. Накануне вечером неожиданно позвонил Борис, - Наведаться на недельку не желаешь?
- Что вдруг? Есть тема?
- Рыбалка уже не тема? Непременно приезжай, - но голос, голос...
- Что-нибудь стряслось? Почему на неделю? - чутьё подсказывало неприятности.
- Не по телефону. Жду сегодня же. Край - завтра, - и отключился. Край - завтра устраивало больше, но это - бессонная ночь и бессодержательные предположения. А завтра спросонья за баранку и двести вёрст лесом. Нет уж, - сегодня, сейчас, пусть в ночь.
- Зайдите, коллега, - вызвал Веру, привычно прикрыв Программу.
- Вся внимание, шеф, - она исполняла ритуал с неподражаемым достоинством и чувством меры, - вот я, - красива, умна, скромна, жду - не дождусь.
- Принимай, Вера, хозяйство на неделю.
- Что-то случилось, - спокойно констатировала она.
- Пока Бог миловал. Руководи.
- Интересно, как это без тебя будет выглядеть.
- Очень просто. Смести график посещений, обзвони постоянных клиентов, закрой офис и порадуй мужа домашним. Это аванс, - он протянул конверт, - испытательный срок не истёк, но вижу, -
оправдала.
- Спасибо, шеф, ты тоже не ударил в грязь.
- В смысле, не оправдал надежд? - уточнил он, уже не оборачиваясь.
- Да, не известно, кто кого тут испытывал, - весело итожил, устраиваясь в непритязательной своей "Тoйоте".
Или в БМВ, на которой муха не сидела? Нет, не сейчас, БМВ пусть будет позже... И вообще, он аскет...
Ритуально огладил руль, встряхнулся, настроился, повернул ключ. Ну, поехали, чахотка. И поехали. Дорога в Столбуново скучная, увалистая, слякотная - деревенская пригороду столицы, но глухая, полузаброшенная, горелым лесом да торфяниками отрезанная, прелыми туманами придавленная. По такой погоде часа три пилить, - прикинул, наезженным путём вырвался за МКАД, отоварился съестным и горячительным у придорожных кооператоров и погнал чахотку, унылый пейзаж протыкая.
- Что там у Бориса, почему неделя, почему край - завтра? - постояли вопросы и свернулись. Не терпел он загодя паниковать, отдалился, отдался воспоминаниям...
О чём? Не потерять связку, не потерять...
Год назад, да, вот также летом отлетающим, привалило ему с крутой горы в яму. В один день - ни семьи, ни квартиры, ни машины, ни просматривающихся перспектив, - одна собака... На ровном месте возникло всё. Ну исключительно на зеркальной глади отношений. Может быть, несколько слежавшихся и посыпанных нафталином, отутюженных монотонным временем, может быть, зато точно подогнанных, взаимно предсказуемых и, казалось, безукоризненно надёжных. Что называется, семейные узы. Узы, узы - Минусович копошился в недрах словесных запасов своих, - к Далю он давно не обращался.
К Далю он вообще не обращался...
Ему виделось что-то неразъединимое, прочное, но резиново - просторное, условно - вольное, позволяющее широкий бег по кругу и короткие прыжки в сторону. Козёл на длинной привязи, резвящийся в высоких росистых травах у деревенской мелкой речки, отражающей облака.
Удачно, про речку удачно... А можно так: заливные луга, рощи - качели, плавно летящие русские борзые, холмы и травы, сбегающие к деревенской мелкой речке, в прохладных заводях которой, опохмеляются, вея седыми хвостами и гривами, коричневые потные кони... Так лучше, пожалуй.
Лета затянули и стёрли болезненные ранки юности, увели его давным-давно в первопрестольную, потаскали по общагам и коммуналкам, соединили, казалось, перспективным браком с грандамой столичной прессы Надеждой, распустившейся на партийно-печатной ниве. За браком этим принесли положение, уважение, на фоне всепобеждающего дефицита холодильное изобилие и как-то незаметно приблизили к серебряному сроку. Оборотной стороной совместили интересы и взгляды. Пока на их просторной кухне под сухарёк или водяру диссидентствующие евреи, сжав гитару, бились в конвульсиях на каждый чих народной власти, (Ехать! Надо ехать! - вопили и пели, - "до-той-поры-пока") он в кабинете правил, а частенько и пописывал Надеждины статьи - здравницы этим чихам. Обошлось без детей и проблему, долго не обсуждая, закрыли. Бог не дал - и все дела. Жили и жили - привыкли, спрятав на дно сексуально личное, потаённое, гадаемое. У каждого своё.
Гладко стелется... Мама всё доставала, - Хочу внучку беленькую...Откуда, мама, у еврея беленькая? Откуда? Совсем из ума выжила! Тш-ш-ш... Ш-ш-ш... Спи, мама...
...Минусович не предпринимал попыток застукать её спонтанным или заранее подготовленным возвращением из командировки в собственной постели, какой там в постели, хоть за чаем на кухне, с приятелем или незнакомцем, - он сам этого боялся. Он этого боялся и оберегал обоюдный покой точной расстановкой дат, времени звонков, маршрутов и рейсов прибытия; мягким шлепком по попе в прихожей и поцелуем в стылые щёки после запоздалых возвращений от подруг или портних. И никаких упрёков типа, -Есть же телефон, я волнуюсь. Никакой, даже игривой, подозрительности во взгляде и вопросах, никаких мелочных придирок по поводу, тем более, без повода. Её служебные дебри, - вояжи с угасающим шефом, карьера в солидном издательстве, юбилеи, бизнес-ланчи, пикники, девичники обсуждению подлежали в границах добровольного изложения, окрашенного её тонким, но однообразным юмором. Ему нужны были точка опоры, прочный тыл, прикрытая спина, мягкий телевизионный уют, что он, собственно, имел, правильно расставляя акценты общения и рождественские подарки под фальшивой ёлкой.
Вечерняя прогулка с собакой меж скисающих осенних берёз в мякоти погибших листьев под освещенными окнами дома своего без душевной маяты и сложных умопостроений - всё, чего ждал он от супружества и семейного согласия. И получил. И получил сполна. Наденька, даже не Надежда уже, - Надежда Николаевна сама всё выложила. Прямо на испанский инкрустированный кофейный столик. Фотографии в естественных позах, письма, записки. Хорошо подготовилась, наняла частника, оплатила техническое обеспечение и придавила неибежным, - Для суда этого будет достаточно. Есть даже записи телефонных переговоров. В начавшейся, было, перепалке раскрылась, - Я таких как ты с детства ненавижу... думаю, всё ясно и делить нам нечего.
"АвотэтопровалподумалШтирлиц", - с детства-то делить действительно нечего. Дом, догнивающий в Столбуново, - тёткино наследство, да дряхлый спаниель Дадон - его доля по иску и с этим покончено.
Мелкие сердечные шалости напомнили о сумрачном возрасте, отразились в больничных голубых листочках, устилающих путь в будущее. И с работы мягко попросили, как бы советуясь, - А не пойти ли вам...
Пошёл. С командирских высот в Комитете по внешнеэкономическим связям на ставку серого чиновника, консультанта в патентном бюро. Снял угол в Столешниковом, перешёл на "Жигулёвское" тут же, недалеко в подвальчике. Преданно поющие евреи сместились туда же...
Деньги, откуда деньги? Откуда у Минусовича после развода такие деньги? Мама? Смешно... Нет, пусть будет серый, предусмотрительно заначенный нал.
В конечном счёте, всё решивший, когда свалился на голову этот полусумасшедший Боря с проектом подвести черту под прошлым, досконально разобраться с настоящим и конкретно поиметь будущее.
- Ходит к нам еврей - придурок, машину времени оформить требует. Наехал из Чухломы какой-то, толчётся, проходу не даёт. Отлучить желательно в лучших традициях вашего Комитета, вам и карты в руки, - посоветовало новое начальство. Настоятельно посоветовало, в лучших традициях прежнего.
Так он появился в его жизни, Борис Шварц, типичный чисто шерстяной, перемещающийся во времени, ясновидец, - пинком ноги дверь открыл. Званию соответствовал, - бритая голова, огромные, выкатывающиеся в малейшем споре, чёрные глаза пришельца, уши - локаторы, безгубый, редкозубый длинный, стремительный сорокот. Смотрел свирепо, произносил густо, лаялся зычно и предельно матерно. Женщины шарахались, чиновники футболили, в спину памятуя пятую графу. А ему еврей понравился, особенно его затея. И развитие вглубь Минусович уловил верно, но такое не патентовать следовало, - наоборот, глубоко зарыть, работать краешком, вить понемногу золотые нити и, ради Бога, продолжай попытки в заданном направлении. Резвись, катайся на своей телеге в будущее, но где-нибудь далеко, на задворках цивилизации, потому что глупо жить вне времени и опасно быть пророком в своём отечестве. Это и втолковывал, как мог, Высоцким аргументировал, Фрейда приплетал не к месту...
Да, с Фрейдом у меня не сложилось... И с другими такими же... Всё больше понаслышке...
Сошлись после обозначения интересов так:
- Говори, Боря, что нужно? Записываю.
- Помещение подальше от глаз, лучше на природе, электричество и деньги.
- Деньги в каких пределах?
- От десяти тыщ баксов и выше.
- Как высоко?
- Не знаю. Может быть до ста. Не сразу, разумеется.
- Аппетит наш не велик. Это всё?
- И никаких обязательств. Я не практик.
- Вот тут ты и наследил бы, - решил он по поводу денег, но внушать не стал, - принимается. Едем в Столбуново.
- Оп?! - скакнули сросшиеся брови Бориса. Тот ещё стипль-чез по голому черепу.
- У меня там тихая гавань. Всё, что просишь, - подальше от глаз, электричество, сад, река, домработница. Присмотрись, кстати, она забавная.
- А деньги?
- Разграничим, что важнее, - деньги или результат?
- Результата без денег не будет.
- Но и денег без быстрого результата...
- Оргтехника новейшая нужна, желательно японская. Вот перечень.
- И каков продукт на выходе?
- На сей день сквозная информация обо всём, обо всех и чуть вперёд. Дальше - больше.
- Чуть вперёд интересует.
- Конкретно, что желаешь?
- Скажем, комбинация цифр в лотерее.
- Без проблем. А зачем?
- Для решения твоих проблем. Составишь список, смету - будут деньги, - только подмётки на ходу рвать не надо, - Минусович был убедителен. И убедил. И получил в руки золотую пряжу, и осторожно плёл, по ниточке, за год восстановив быт, капитал и имя. Главное, - определил себе, - ограничить сферу, не рвать под уздцы и не гнать волну. Сидеть тихо в офисе, приторговывать информацией и никаких визитов в казино или на бега, никаких заигрываний с судьбой, - собственный скальп дороже. Снял в "Интуристе" на проспекте Мира два прозрачных кубика, отгородился от суеты московской кондиционером и жалюзи, скромно обставился, поработал в Интернете и с телефонным справочником, пощупал вымя шоу-бизнеса и спортивных лотерей. Тщательно отобрал клиентуру, затих. Продуманно ленился, не активничал, не лез в глаза, не мельтешил в тусовках. И пожалуйста, - даже по московским жёстким меркам, презирающим провинциалов, стал успешным и востребованным. Деньги потекли мелкой речкой, образовав небольшое, но надёжно наполняющиеся водохранилище. А на вопрос Веры, - Чем мы тут деньги зарабатываем? - заданный не сразу и как-бы невзначай...
- Тем, что нам их предлагают, а мы, в зависимости от обстоятельств, берём или отказываемся.
- Чаще берём?
- В зависимости от обстоятельств. Больше вопросов в эту тему не было...
Ловко обошёл... Ловко... Ма-ма, ма...Проспала мама "Большую стирку"... Ладно. Что там? "Кто хочет стать миллионером?" А кто не хочет? Куда я ехал? В Столбуново? Кажется...
...В последней перед Столбуново низине "Тoйота" поюзила в лужах, но справилась.
БМВ, кстати, могла бы и увязнуть...
Взяла крутой бугор и вдоль реки напрямую проскочила к дому. На выправленном крыльце под навесом, как ждали, - сидели, обнявшись, Борис и бывшая пастушка Галка. Лица были покойны и трогательны. Старик Дадон от радости упал в обморок, только вентилятор короткого хвоста обнажал его собачью преданность.
- С вас можно образа писать, - без приветствий констатировал Минусович, - провизия в багажнике, - займись, Галочка. Что за спешка, Боря? Что стряслось? - и пошёл в дом, прогибаясь в дверном проёме.
- Помнишь ленинское, - "Сегодня - рано, послезавтра будет поздно, завтра начинать"? - ещё ниже склонился верзила, но задел таки косяк и уронил, как всегда, непечатное.
- Ленина помню. Был такой, завещавший нам всё это компаскудство. А что, грядёт внеочередная революция? Кого на трон?
- Они начнут послезавтра и прогорят. За три дня, не больше, но наворотить могут... Заходи в горницу, отужинаем.
- Кто они? Ты о чём?
- Хунта, - как-то бесцветно просветил Борис, - ЦК, КГБ, военные. Тебе поимённо? Могу поимённо. Послезавтра выползут, Горбачёва сбросят. Покуражатся, помельтешат и всё проиграют. Тёзку моего на царствие обстоятельства выпихнут, а он нерадив, твердолоб и пьёт беспробудно. Большие перемены грядут. Отсиди на рыбалке неделю, - будут танки и будут жертвы. Не много, но будут, - басил он, украшая текст увесистыми связками.
- Это ты в своей Программе наковырял?
- Это мне сорока на хвосте принесла.
- Боря, мы с тобой условились, - в криминал, в политику - ни под каким видом. Я не хочу оплачивать собственную смерть на Лубянке под пытками и вашу, кстати. Эти ведь ни перед чем не остановятся.
- Они проиграют...
- Придут другие и будут играть по тем же правилам. Сам же нагадал идиота и пьянь вселенскую. Россия, она иначе не может, не умеет. Всё через путч, через кровь и предательство. И потом, ты слово давал. Шоу - бизнес наша сфера, спорт, лотереи - так?
- Денежки, денежки! Тебе самому не интересно чем всё обернётся, как жить будем?
- Обернётся всё, к сожалению, тем же. Раньше, позже - другой вопрос. А денежки пока к тебе уходят на бега по заколдованному кругу.
Ужинайте меня, сегодня же возвращаюсь, - и впервые непроизвольно подумал о Вере, - она-то уж точно не усидит, влезет. И ночной вязкой дорогой назад он думал о ней. И три дня, которые потрясали страну, пока носились на её "копейке" и таскали горячее на баррикады, протискиваясь меж танков, он ещё думал о ней... И ещё год...
Что? Нет, мама, не сплю... Почему не на работе? Какая работа, мама? Я уже три года на пенсии. Что? "Что хочет женщина". Включить? Я помню... Он помнил... Что хочет женщина? А что она хочет?
...Веру он нашёл за полчаса до таможни у стойки бара в обществе хорошо упакованной, но, на глаз, не супружеской пары, - слишком отдалённы были черты и годы. - Те же проблемы, - о себе недоступном подумал и о ней. Молодой, откормленный переменами, ленивый бармен под перевёрнутым грибком светильника, поблескивая полосатой жилеткой и криво пристёгнутой бабочкой, наливал им нечто прозрачно-тягучее, розовое со льдом и изучал картину жизни клейкими глазами, переполненными знанием реальностей. О цветные витражи бара билась лёгкая музыка, и это был не Моцарт.
- Пассажиры рейса..., - а вот и приглашение к таможне гундосым голосом не во время разбуженной тётки.
- Ну, с богом, - и пошли, катя за собой лёгкую поклажу.
- Счастливого пути, - бармен дежурно улыбнулся, качнул головой в сторону таможни, (щас вам там достанется), - и сгреб бокалы.
Вера без тени смущения обошла каюту-люкс, оценила антикварные достоинства гигиенических удобств, зазывное убранство широкого семейного станка и деловито размещала в шкафу своё интимное, рядом с его нательным. Просил, - получай полной мерой, рассказывала её лёгкая ухмылка и обещали раскрепощённые движения...Раскрепощённые движения...
Что же ты остановился? Продолжай, развей тему... Интимная сценка в красочных картинках и физиологических подробностях, - такого у тебя ещё не было... То-то и оно, что не было... И уже не будет...
Минусович с угасающим энтузиазмом следил из кресла за её полётами, легко обёрнутыми в шёлковый облегающий халатик, признаваясь себе, что сейчас ничего этого не нужно, что потечёт впредь мутный ручеёк торопливых встреч, оттягивающих обещаний, отталкивающих объяснений, истаивающих надежд. Не ей, не Вере, всё это предназначалось, как столько лет ни одной из тех, что были до неё и, наверняка, будут после. Он казнился второпях принятым решением, - Может, - подумал.. Может переиграем? - точно попала Вера, - уж больно задумчив атаман. В на-бе-жа-а-а-вшую волну-у-у... Тут всё под рукой, - показала, - в рамке иллюминатора полыхало цивилизацией ночное небо Майами, лениво разгребала атлантическую жару прибрежная полоса пальм и громоздилась брюхатая "Куин Мария".
- Сядь, Вера, - он взял её холодную ладонь, - объяснимся.
- Пора, - она отстранилась, спокойно устроилась напротив и до печёнок достала хищным кошачьим взглядом, - год недомолвок. А сколько обещано было! Какая реклама!
- Обещанное, положим, выполнено. Вплоть до... - подыскивал он предметное.
- Не передёргивай, мы не об этом.
- А если об этом... Наличие мужа меня бы не остановило, но горячий любовник из холодной Суоми...
Хороший ход, хороший...
- Это тебе твоя проклятая Программа выболтала?
- Это мне сорока на хвосте принесла, - применил он Борино.
- Могла бы прояснить заодно, что муж натоптался в брюхе Чернобыля и как мужчина давно не функционирует, что год вьюсь вокруг шефа, как кошка влюблённая, - ноль эмоций, вся его романтика шоу-дивам неоперившимся, что тридцать три бабе и секс надо как-то пристраивать, - выпалила Вера и устало добила, - а горячий финн присутствует, посещает. Два раза в год. Дня по два. Что, могу
собирать шмотки?
- Оставим всё как есть, Вера, - улизнул он, - продолжай. Не забыла, ужинаем у Липистетских? Терпеть их не могу, скулы сводит от сладкого. Я ополоснусь, - и сбежал в ванную, услышав в спину, -"Как есть, меня больше не устраивает".
- Её, видите ли, не устраивает... А кого?...
Кого принесло? Ну кто ещё там? Заходите, открыто. Мама, ма-моч-ка, про-сы-па-йся... Укол пришёл. Тш-ш-ш... Ш-ш-ш... Проходите, Ксюша. Как там погода? Да, да, дождь, осень...
Ксюш, Ксюш, Ксюша - юбочка из плюша... Чёрт, он даже не помнил толком, как, ради чего или с чьей подачи познакомился с ней. Снял по очередной постусовочной пьянке на даче Аркашки Укупника, это он помнил. Что дальше? Дальше провал. А утром глядь, - бугрится на расстоянии локтя под одеялом живое тело, сопение издает уютное, младенческое. Осторожно полюбопытствовал, с трусливым волнением заглянув во внутрь, и обнаружил вот это всё, всю эту роскошь. Нет, не самый противный вариант, - по такой пьяни и мути вчерашней могло тут оказаться что угодно, - розовое ладное создание, опрокинутое на спину меж укрытых солнцем подушек, купающееся в остатках молодого, свежего сна. Всё на месте, без видимых диспропорций и явных изъянов. Мягкие линии, упругая, не посвящённая в кормление грудь, сосочки-вишенки - всё торчком, литые берда, крутой волной перетекающие в сдержанную полноту ног, и лихой рыжий уголок, нестриженый, небритый, - как природа положила. Терпеть он этого не мог, - надругательства над естеством, намекающего на род занятий и заинтересованность носительниц. Возбудительный центр и подъемный механизм срабатывали лишь на вольное произрастание под рукой,
цветение, колосистость, аромат и влагу тропинок и тенистых аллей. Тёмных аллей. И вот теперь эта прелесть нагишом...
Вопрос "что же было?" постоял изумленно, но быстро отпал ввиду конкретных улик, оставшихся на простынях. "Э-то-да. Ну, пожилой бонвиван, ты даешь! И что будет? Что было, понятно. Что будет?" - Плюнь, будь что будет, - решили за него разламывающаяся голова, истомленное неорганизованным сексом тело и метущееся в догадках похмелье, - возраст, кажется, проходной, согласие, судя по всему,
обоюдное, мила, что там, мила. Остальное, м-м-м-м, перенесем на побудку, - имена, адреса, причины, подробности. И, не прикрыв наготу, поплелся в ванную, болезненно разминая память. В памяти вдруг
замаячило, - подтанцовка, подтанцовка... Да, была там и подтанцовка. Впрочем, нет, - подтанцовка как раз поголовно бритая.
Так, маэстро, что мы имеем итогом? - накинув махровый халат, оставляя мокрые следы на кафеле, производя привычные телодвижения на кухне, - справа в баре "Хеннеси", слева на полке кофе, прямо на плите джезва, - итогом мы имеем головную боль про малознакомую девицу нежного возраста в собственной постели. И не то, опять не то, не то, в который раз. Ах, этот милый полноватый овал подбородка, грозящий в будущем тяжелой, провисшей челюстью. Ох, этот черешневый, сочный полуоткрытый ротик с оттопыренной верхней губой, два полированных верхних резца в просвете и лёгкий светлый пушок в ямках, обещающие там же неприкрываемый оскал и жесткую серую щетину. Чуть вздёрнутый, невыразительный, вне пропорций, носик, - единственное, что ей не изменит, если не переусердствует с красными винами. Пухлые, как с полотен Брюллова, пунцовые щёчки, сужающиеся к низкому, покатому лбу, закрытому сейчас густой каштановой копной, обратятся потом вислыми
оштукатуренными мешками. Детское трогательное причмокивание и сопение наберёт силу, перевалит в раскатистый мужичий храп, пускание пузырей и, упаси меня, чего похлеще. Раскрашенные розовым серебром веки сомкнуты, и слава Богу. Не раскрывай тайну взгляда, не надо. Спи. Это только по незрелой глупости можно восхищаться отдельными шероховатостями внешнего облика избранницы, подчёркивающими неповторимую оригинальность обаяния. Отдалённая перспектива превратит эти милые над губой мушки и тонкие, голубоватые на висках прожилочки, в волосатые бородавки и бурые пятна. Щедро расцветут таящиеся до поры прелести, которые невозможно будет компенсировать ни эксклюзивным уходом, ни благородными манерами, ни разносторонним воспитанием. Тем более, что ни то, ни другое здесь не засвечено. Совершенство, - его и сегодня не изыщешь, а что потом? Чёрт с ней, с внешностью, дело свычки, - нутро, нутро, - что притаилось там за простодушной, безоблачной синевой глаз? Какие подарки изольет слово? Вот то-то и оно...Нет уж, - Вера. И ночное небо над Майами...
... Проходите, Ксюша. Что там, дождь? Да, дождь, осень, ничего не поделаешь... Плащ на вешалку, зонтик в угол. Руки помыли? Что? Да, мама, ухожу, у-хо-жу... - и отвернулся к запотевшему, полному воспоминаниями о несвершившемся, окну. Господи, вся жалкая жизнь тут, в этом проклятом, однокомнатном пенале на двоих с потолком 3.20 и одним окном на ненавистный угол Советской и Коммунистической. Ни семьи, ни детей, ни... А сколько было уготовано! Вся жизнь побоку... Всё не то... Всё не так...