Погожим апрельским утром, когда легкая наледь еще не оборотилась водой под ногами спешащих горожан, а лишь тоненько хрумкала. Когда безлюдье, юный шарм весны в одеяниях полупрозрачного смога очаровывал, а слегка напыщенные почки лишь собирались забухать и зелено бесчинствовать на всю округу. Когда... но...
Время искрометно у истоков дальних странствий. Петру Константиновичу запомнились лишь неожиданные слезы жены, обглоданные верхушки берез вдоль кольцевой, полупустое Шереметьево. И где-то к девяти часам утра по амстердамскому времени он понял, что постоянно дувшее откуда-то снизу - из-под аэрофлотовского кресла - вентиляционное "дуло" что-то надуло.
К шести вечера, всe того же, амстердамского, задержавшийся на полдня чартер "Трансавиа", набитый крестьянами с плодородных голландских просторов, уносил Петра Константиновича в сторону Канарского архипелага, на остров Гран Канариа. Всe бы ничего, но, как оказалось, унесло его без успешно потерянного в недрах амстердамского Шипхолла чемодана и с дуло-приобретением - температурой собственного тела под 38 с половинкой по Цельсию.
Поскольку о курином гриппе и SARSe еще слыхом не слыхивали, стюардесса сдобрила его какими-то медпрепаратами и даже улыбнулась. Так что, на ледяные взгляды встречавших в Aeropuerto de Gran Canaria представителей туристической компании "Сольмар" он напоролся почти здоровым.
Оказалось, что инфослужбы достопочтимой островной Испании дали маху и настойчиво сообщали по всем инфоканалам о прибытии самолета в полном соответствии с расписанием - то есть, на полдня раньше - вплоть до самого прибытия - то есть, на полдня позже. Петр Константинович понимал удрученное состояние встречавших, не пытался утешить и не беспокоил навязчивыми распросами про местные нравы, цены, менталитет, конкистадоров, соус "mojo picon", злачные места c заведениями и потерянный чемодан. Встречавшие же, в свою очередь, хранили гробовое молчание на всем протяжении следования в дивном и цветущем канарском вечОре. Сохранили аж до самого местопроживания трансфер-клиента на ближайшие месяц-два, а затем, также тихо и незаметно исчезли.
Поселился Петр Константинович на набережной Кантерас - в городе Лас-Пальмас - с видом на окиян. И, положа руку на сердце, сказал бы он Вам прямо, что очень скучное это занятие - работать посреди беззаботных бездельников. И дело не в том, что в дни национальных праздников - ну там, выигрыш местной футбольной команды в 30-м дивизионе, 16-ом дубле испанской лиги - все Канары стоят на ушах а-ля Бразилия, а в субботу и воскресенье прогудевшие всю ночь островитяне оживают лишь к обеду. И не в том, что злачные места разместились на одной единственной улице, где начинают узнавать и радостно встречать уже на второй день, потому как все довольны и Петр Константинович не в накладе. И даже примесь вулканических черных вкраплений в пляжном песке не отталкивает. Пусть и сосны тут с тремя, а не с четырьмя иголками. Пусть автопробки такие же, как в Стольном граде. Чего-то, всe-таки, не хватает. Вроде бы и солнце, и окиян безбрежный, и воздух йодированный, и соплеменники попадаются. И не в первый, а уж чeрте в какой там раз за бугряндией.
Всe-таки, домой всегда очень хочется.
Вот только, иначе как премерзостным брюзжанием и "жиробесиловом" предпосылки сетования на жизнь Петр Константинович называть не смел и снисходить до этого себе не позволял. А потому, этим апрельским утром, в 07 часов 15 минут местного времени, по мере поступления ностальгизирующего, ментального негатива и ожесточенно работая щеткой над приведением в порядок поверхности зубов. Так вот, в это же время, он посмотрел в зеркало, приостановил возвратно-поступательные движения в полости рта и пробормотал своему отображению: "Зажрался ты, Петя, на дармовых харчах!"
Но поверьте, Петр Константинович проводил здесь не совсем обычные, хотя и раскрашенные в курортный колор, суровые будни. Ведь он же приехал сюда, дабы попирать - сотоварищи - все мыслимые и немыслимые законы испанского Королевства. Хотя, положа руку на сердце, набедокурено уже столько и в стольких странах, что об этом и упоминать-то совестно. А вот Петр Константинович всe-всe-всe помнил и всегда писал многостраничные рапорты или отчеты. И всe потому, что являлся человеком пунктуальным, педантичным, и даже образованным, хотя и бывшим военнослужащим (к слову, такого рода военнослужащие "бывшими" не являются), то есть дисциплинированным, к тому же семейным и мириться со своими деяниями не то, что не хотел или не желал, а может быть даже и... ЖАЖДАЛ! Ведь пустившие прочные корни: любовь к Отчизне, воинский долг, присяга, а уж, тем паче, нынешняя зарплата с представительскими и командировочными - превыше всего. Сыну - в институт, в машину и в квартиру. Жене - в чeрт знает какую шубу. Да мало ли забот на этом свете у скромных рыцарей приватизированного невидимого фронта? Но... Петр Константинович так только шутит. На самом деле, работа для него - это серьезное занятие, хоть и звалась она, совсем недавно, службой. Функционально же обе ипостаси ни чем не отличались.
В просторной первой спальне, на скромном ложе одиночества, еще сохраняющем тепло Петра Константиновича, в данный момент, досматривала утренний сон местная проститутка. Мы вспомнили о ней лишь потому, что высокая нота сладкого сопения доносилась до ванной комнаты. Кличили еe по-простецки - Чу... или Ню.
Петру Константиновичу теперь нравились китаянки. Нет, не из-за того, что они были восхитительно-знойными и чувственными жрицами сферы его физиологических интересов. А потому лишь, что ничего более подходящего в плане удобоваримости на этом прекрасном острове днем с огнем не сыскать. Костариканки, колумбийки, аргентинки и прочие испаноязычные особи тянулись, преимущественно, к Европе с твердой континентально-индустриальной почвой и изобилием свободных мужиков, подле. То христианское - "по теме" - что имело место быть представленным в Пальмасе, оставляло желать много лучшего. Китай же - во всех видах - уже заподавно распространился по всем умозрительным почвам и поверхностям.
Зазвонил сотовый. Петр Константинович вытер останки пены полотенцем, проверил качество выбритости и не спеша, в чем мама родила, босиком прошел в залу. Телефон на импровизированном письменном столе надрывался кисловатой дребезжащей инструменталкой уже с полминуты.
Телефонов Петр Константинович не любил, также как и кондиционеров. За полусдвинутой - для доступа к йодированному воздуху - стеклянной стеной залы лежал океан. Барашков пены - то здесь, то там - на смугло-синей океанской спине не возникало. В безоблачном, ярком и искрящемся небосводе, вместе с восходящим солнцем, присутствовал лишь сиротливый, микроскопический самолет, да чайки радовались утру, паря неподалeку. Ветер чуть пошевеливал элементы дисциплинированности Петра Константиновича - ежевечерне стираемые и, на момент, сохнущие на лоджии носки, а также пляжные причиндалы. Из телевизора ненавязчиво и тихохонько вываливались какие-то тексты на испанском языке. Словом, полный штиль в полудохлом утреннем бризе.
- Si, - по-испански, ни на миг не задумываясь, произнес Петр Константинович в трубку одно из немногих, знакомых слов. Язык этот в друзьях у Петра Константиновича не был, что, в прочем, ни коим образом не мешало ему достаточно сносно владеть парой-тройкой иных.
Носки высохли, о чем уведомила пальпация, поскольку Петр Константинович уже проследовал на лоджию, казалось бы, окунуться в еще прохладную суть утра и понежиться - неглиже - в объятиях светила. Но, скорее, это было вызвано укоренившимся стереотипом профи, который чурался тихих помещений при общении по телефону.
Из трубки донесся суховатый баритон, на русском.
- Константиныч, приветствую. Я - в Москве. Вчера добрался.Чего не подходил так долго?
- Монинг, Альберт. У нас восьмой час только. Рабочий день с девяти. Сплю сладким сном. Какие новости?
Петр Константинович сладко зевнул, выдерживая марку, согласно правилам еe величества лжи, в обличии которой он, казалось, прожил всю жизнь.
(Кстати, вот он - наш Альбертик-скромняга на фото)
- Понятно. С добрым утром, тогда, - в трубке хмыкнуло. - Константиныч, я чего звоню-то. Планы не меняются. Будет представитель заказчика, согласно твоим запросам. В 13:30. Там же, где мы с тобой обедали позавчера. Помнишь?
- Помню.
- Он тебя сам узнает, подойдет и назовет по имени-отчеству. Не спеши, чтобы не перепутать. На всякий случай, у него твой телефон есть.На входе постой, посмотри.
- Альберт, у того, кто путает - жены нет. Вдова.
- Понял, Константиныч. Удачи тебе.
- Лучше, благ пожелай. С ними - слаще.
- Ну, тогда - всех благ.
- Спасибо. И тебе всего наилучшего. Отзвонюсь к вечеру. Пока.
- Бывай.
Традиционное утреннее купание Петр Константинович на сегодня не планировал. Забрал с лоджии носки и вернулся в залу. Положил телефон вместе с дисциплинирующими элементами на стол, затем направился прямиком в спальню - хлопать по невеликой китайской попке Чу-Ни и спроваживать в аут.
Через час он уже спровадил, но на этот раз внутрь, яйца, отшкворчавшие положенное на сковородке. А также тосты с маслом. Минут десять заливал завтрак кофе и одевался. Потом, заткнув словоохотливых и малопонятных ТиВи-испанцев с испанками, прихватил необходимое, закупорил жилище и отправился на работу.
До сиесты оставалось более трех часов, а до 13:30 местного времени и того больше, поэтому решил никуда не торопиться.
На переходе по темноватому коридору к неприятному лифту, который был чем-то сродни недавнему госпитальному - не по амбре, а по сдвижной двери из серебристого металла и явно клаустрофибической железяке-кабине. Так вот, на пути Петр Константинович повстречался с миловидной, молодящейся, статной лэндлордшей или каза-управительницей, был награжден дружелюбной улыбкой и теплом взгляда. За апартаменты проплачено аж на месяц вперед. Вел Петр Константинович жизнь тихую и неприметную, музыку громко не включал, по две-три "сирены" за раз - в ночь - не приводил, и на лоджию соседей снизу ни они, ни окурки, ни бутылки пока не падали. В общем, импонировал Петр Константинович испанке.
Лифт плавно унес вниз, выпустил в простор и безлюдье прохладного средневекового убранства холла. А там и через небольшой, увитый зеленью дворик, к кованой ограде. Ажурная дверь за спиной аппетитно чавкнула и оказался Петр Константинович на улице. Пошел он к набережной, до которой и было-то шагов пятьдесят.
Город пытался проснуться. За спиной, со значительными интервалами, шелестели одинокие шины. ПК улыбнулся хмурой, спортивного вида, полуголой девчушке, спешащей навстречу. Невдалеке открывал свой магазинчик тысячи курортных мелочей знакомый черноволосый, то есть крашеный и шустрый дед - источник прессы. Еще чуть-чуть и Петр Константинович оказался на красной брусчатке набережной Кантерас. Табло на столбе у ограждения, за которым внизу лежала широкая, песчаная полоса пляжа, высветило 08:30, а затем 21 градус. И ветер подниматься не собирался, и тучки не объявлялись. Славно.
Петр Константинович спланировал первую половину рабочего дня следующим образом: сейчас он не спеша осуществит paseo (исп. променад) направо, через часок дойдет до Caleta, на оконечности набережной. Посидит в шатре вечно пустующего до самого вечера небольшого рыбного ресторанчика и выпьет воды - sin gas (без газа). Что-нибудь почитает, выкурит намеченную утреннюю сигаретку, полюбуется на безбрежную осиненность обеих стихий, а также разноцветные, скучающие без ветра паруса серферов и пойдет обратно.
Вероятно, это не совсем то, что ассоциируется в нашем понимании со словом "работа". Хотя, посудите сами. Во имя или прежде чем нарушать коронованную законность, Петру Константиновичу нужно же было присмотреться, понять и разузнать, затем основательно подумать и уже надуманным образом - попирать или "переть".
Хотите-не хотите, а времени и средств потребовалась уйма, поскольку новым "пиджачным" и не менее прижимистым руководством была поставлена несколько неординарная задача. Вполне резонно предположить, что относилась она к сфере логистики, так как Петру Константиновичу вменялось в обязанности обеспечение перемещения некоего физического тела из одной точки Земли в другую. Местом отправления оказалось это островное царствие йодированного воздуха, соленой воды, песка с отмеченными вкраплениями, добротной инфраструктуры и экологии, ненавязчивого сервиса, ностальгии и лени. Пунктом же назначения, отнюдь, не являлся привычный космос с предварительной перфорацией упомянутого тела, либо деструктуризацией или же аннигиляцией, что и порождало в Петре Константиновиче внутренний, тщательно скрываемый протест. А всe потому, что упомянутое физическое тело необходимо было переместить живым и здравствующим, при всeм при том, что представляло оно собой гуманоида подвида Homo sapiens (в начальной стадии разработки присвоен псевдоним Куло), российского гражданина, европейской наружности, 35 лет, ростом около 195 см и весом под 120 кг.
Между прочим, гуманоид Куло оказался весьма компетентным в щепетильных вопросах самосохранения. Находился он под круглосуточным, неустанным и неусыпным, трехсменным графиком бдения профессиональной команды телохранителей. При сем, или же в отдалении, присутствал также глава службы Куло-безопасности, который, по аналогии с Петром Константиновичем, в недавнем прошлом, находился на гос.службе, а именно - в 9-м небезызвестном управлении ГБ. Ведомства разнились, но Его Величество Случай властвовал всегда, везде и во всем, поэтому внешний вид головы Петра Константиновича теперь чем-то напоминал голову Тараса Бульбы. Разве что чуба не было - абсолютно лыс - при ненавистных усах а-ля Н.С. Михалков. Схожий по приметам А.Я. Розенбаум явно уступал в плане роста и габаритов.
Сам же гуманоид Куло, его деяния, поступки и отдавленные, а потому обиженные хвосты каких-то неведомых гуманоидов-заказчиков никоим образом Петра Константиновича не интересовали. "Партия сказала надо - ПКМ дослал патрон". ПКМ - это не пулемет Калашникова модернизированный. ПКМ - это Петр Константинович Макеев, и он так шутит. Хотя, на каждую шутку есть статьи уголовных кодексов попранных стран, но как-никак, а жизненное кредо Петра Константиновича мы - вкратце и по секрету - охарактеризовали.
По правде сказать, теперешняя повсеместная погоня за купюрами ему слегка претила. Жаден Петр Константинович не был, и - плюс к телефонам и кондиционерам - деньги он тоже не любил. Жизнь самоя вынуждала их зарабатывать в необходимых количествах. А хорошо платили скупердяи только за то, чем владел он на высоком профессиональном уровне и без осечки.
Петр Константинович всe также неспешно шел, заложив руки за спину и поглядывая вокруг. На набережной, как и на пляже было еще немноголюдно. За угловой стеной Макдональдса набережная расступилась, задвинула дома вглубь и вскоре Петр Константинович шел уже вдоль одной из многочисленных рестораций с искусной, красочной моделью парохода у входа. Здесь он обедал с Альбертом позавчера, а сегодня в 13:30 встретится с человеком, знающем о жизни Куло то необходимое, в чем так нуждался Петр Константинович, на момент.
Упомянутый пункт общественного питания представлял собой большущую нишу на месте первого этажа дома, с примыкающим к нему участком набережной под тряпичной крышей. Фронт и фланги ограждали клумбочки с чем-то вечно-зеленым. К вечеру, здесь было очень многолюдно, поскольку неподалеку, под углом, в брусчатку набережной уткнулась бойкая улочка Папаши Куэто и, изменив направление на 90 градусов, снова убегала вглубь уже уличищей, еще более бойкой и названной в честь 29-го Апреля.
Напротив - у ограждения набережной - располагались столики под зонтами, имеющие непосредственное отношение к вышеупомянутой ресторации. За ними невозможно было сидеть в ветренную погоду, но уже несколько дней стоял штиль, и Петр Константинович подумал, что общение с представителем заказчика надлежало бы провести именно за одним из этих столиков. Ну, не нравились ему стационары со стенами. Ничего не поделаешь. Применимо к рабочей среде, интуитивное подсознание - орган чувств в ореоле въевшейся с годами паранойи.
___________________________
В 13 часов 29 минут местного времени нещадно раздухарившееся солнце занимало угрожающую, скоропалительную позицию возле зенита. Полтора часа процарствовала сиеста, разогнав в прохладу кондиционированных строений и тенистых двориков местное население. Многочисленная толика временного контингента, не в пример здоровому образу жизни аборигенов, продолжала, по большей части, пользовать воздушные, водные и солнечные блага райского уголка, обильно смазывая разгоряченные тела солнцезащитными кремами и лосьонами, периодически находя отдохновение в океанических волнах.
Как раз в это время, Петр Константинович, облаченный в гармонию кремовой панамы, свободных светлых брюк и рубашки вошел в вышеупомянутую ресторацию невдалеке от утыкновения улиц Папаши Ку и 29-го апреля. Также, на нем были надеты шлепанцы, неизменные светлые носки и темные очки. Недавно вышитая, аккуратная готическая вязь YKEES FUGAZI одиноко красовалась сбоку на панаме и не имела никакого отношения к чему бы то ни было итальянскому. Петр Константинович об этом знал, но львиная доля человечества не знала, что умиляло его неискоренимый и скрытно культивируемый, солдафонский патриотизм из прошлой жизни.
Непринужденным жестом он снял очки и панаму. Легкий прищур левого глаза плавно окидывал зал. Большинство столиков пустовало. За остальными сиживали, поедали и попивали несколько дуэтов и трио всех возрастных категорий, явно туристического происхождения. Полусонные официанты в красном придавали заведению местный колорит. Было покойно, тихо. Музыка струилась ленным и нежным ручейком - не мешала.
Высокий мужчина средних лет начал приближаться от барной стойки в глубине ресторации с бокалом в руке. Петр Константинович медленно пошел навстречу. Чужое и разумное решение выбирать столик совместными усилиями было отмечено.
- Петр Константинович?
- Да.
- Меня зовут Николай Михайлович.
- Рад встрече.
Они обменялись рукопожатиями.
- Давайте выбирать, где присядем?
- Давайте выбирать. Как же вы меня узнали-то так быстро?
Николай Михайлович улыбнулся. Лет 35, голос бархатный, тихий. Глаза спокойные и уставшие. Загорелый. Морщинки интеллекта - не солнечные. Рука крепка, ухожена. Одет дорого. "Жара доконала, понимаю. Но здесь спокойнее. Ты уж извини".
- Описали мне ваш яркий облик в красках. И фотографию показали.
- Понимаю, - и Петр Константинович заставил себя улыбнуться в ответ, проведя рукой по лысине. Контраст с окружающим ему был чужд пожизненно. - Пойдемте-ка на воздух. Вон к тому столику. Хорошо?
- Как будет угодно.
Полусонный гарсон засеменил следом с двумя меню. Они присели, обдуваемые едва приметным ветерком, в тени громады зонта. Пока меню готовились прилечь на стол, Петр Константинович поворотил взор к притягательной океанической глади. Там, под лучами безумного солнца, в переливах тональностей синего и зеленого, тихо спала Атлантика, излучая покой, который, в действительности, даже не снился.
- Как долетели, Николай Михайлович?
- Утомительно, Петр Константинович, но сегодня же и улечу. Поэтому, я - весь внимание.
- Что ж, вопросов у меня к вам, Николай Михайлович, не так много. И, пожалуй, перейдем к главному. Со временем как-то так сложилось, что для меня образ любого человека подобен кирпичной кладке. Жизнь пробивает в ней бреши. Вот бы нам с вами эти бреши - слабые места - и отыскать. Прошу прощения за цинизм.
- Полноте, Петр Константинович. Какие могут быть извинения?... Хм, бреши... Нет, в этой кладке отыскать брешь невозможно, вот в чeм проблема. Не эмоционален, сентиментальность на нулевом уровне, не аддикт во всем диапазоне понимания. На любви можно смело крест ставить. Если ненавидит, то ненавидит всем сердцем, также как и мстит. Но это, пожалуй, не брешь.
Петр Константинович подумал: "Тогда зачем он вам нужен живым?" - И сказал:
- Постарайтесь всю его жизнь вспомнить. Неужели сплошная ненависть? Вряд ли. Трагедии какие-нибудь. Угнетенные состояния. Радости безмерные. Счастье. Человек же он - не робот.
- Может быть и робот...
Официант, понуро свесив голову, приближался к столику.
- Что-нибудь закажем, Николай Михайлович? Вы обедали? - медленно разминая вторую, разрешенную на сегодня сигарету, Петр Константинович отстранился от бытия и предвкушал первую затяжечку.
- Не до этого сейчас, право. Воды, если только.
- Аква Перрье, пор фавор. Дос, - оборотился Петр Константинович к официанту. Тот забрал пустой бокал Николая Михайловича, поменял пепельницу и отбыл.
Вокруг, в потоках солнца, было удивительно малолюдно и благостно. Одни человеки сконцентрировались возле воды, другие - по пещерам. Хорошее время для раздумий - сиеста, подумал Петр Константинович, и в это время на набережную с пляжа обрушился громогласный когал юности, радующейся жизни во всех еe проявлениях. Петр Константинович зажег сигарету, но блаженство вдыхания дыма где-то потерялось, сметенное словами Николая Михайловича.
- В 10-м классе умерла его первая любовь. Дружили с четвертого класса. Очень красивая. Чистые чувства. Звали, дай Бог памяти... Катя. То ли рак крови, то ли пневмония, не помню. Понурый ходил. Замкнутый. Довольно долго...
- А он - стрэйт или "голубой"?...
- Стрейт, абсолютный. Встречался с какой-то моделью до последнего времени. У него это быстро проходит. Ничего определенного.
Петр Константинович был убежден, что Куло - "сизый". Пока, ни одной особи женского пола в окружении замечено не было. Очень аккуратные контакты в местных притонах, через посредника - хорошо оплачиваемую Чу-Ню - отрицали наличие каких-либо интересов со стороны Куло как в гей-, так и в гетеро- директориях.
Забытая сигарета медленно и верно догорала, а неспешный ход времени незаметно преобразился - перешел на рысь.
Через пару часов Петр Константинович продолжал сдерживать восхитительный, стартовый, всегда с иголочки, охотничий азарт. Облокотившись на блестящую и широкую металлическую трубу ограждения набережной, напротив своей скромной обители, он набрал номер телефона. Не дожидаясь стандартного "Альберт на трубе":
- Алe, Эйнштейн. Привет еще раз.
- Чего-то ты бодрый, не на шутку, Константиныч. Случилось чего?
- Слушай внимательно и запись пусти. Мне срочно нужна дочь.
- Не по-о-о-нял. Ну ты, блин. Откуда ж я тебе еe возьму?
- Записываешь?
- Да.
- Встречаешь Колю-Михалыча. Он в курсе. И в оборот, до дна. Всe про девочку Катю, с которой наш пациент в школе дружил. Мне нужна здесь такая же, срочно.
- Да где ж?... Константиныч, издеваешься? Поиск, проверка, чтоб с мозгами была. Подскажи! Вы ж уже с час, как расстались. Всe продумал, небось. Что, на колени встать?
- Ладно. Маринка из переводческого. Стрижка, прическа, волосы пусть покрасит, линзы найдите. В моем столе, в правом верхнем ящике лежит черная записная книжка. На букву К найдешь телефон, начинается на 73. Зовут - Александр. Позвони, назовись от меня и сиюминутно встречайтесь. Он на пенсии уже. Ей нужно заразу какую-нибудь попроще, но романтическую залеген.... вжиться по симптоматике - в плане "одна нога в могиле". Таблетки, там, прочую хрень пусть привозит. Сашке скажи, что по аналогии с Раисой. С этим ясно. Так. Теперь. Паспорт, в аварийном режиме. Заряжай Демьяныча в галоп. Визу обычную, на две недели. С фамилией не мудрите, но чтобы отчество хотя бы моe было. Следующее: 4-5 вечерних платьев на жаркий климат. Обувь, там. Купальники. Вообще, барахла побольше. Сама должна сообразить. Она - девка умная. Если упрется - попробуй на приключения купить и дай больше денег, всего ей дайте. Дави наверх, пусть не скупятся. Настаивай. Ссылайся на меня. Скажи, что я гарантирую выполнение. Тьфу-тьфу-тьфу. Именно она. И срочно. Тридцать секунд тебе на размышление и мне нужен срок. Тридцать секунд. Всe. Жду на приeме.
- Не согласится она. У нее с каким-то англичанином лямур в финальной стадии.
- Ну что, мне тебя учить? Лупи и ласкай. Англичанина этого в ступор или изолируйте. На родителей еe выйди. Пообещай, всe, что угодно. На пять дней скажи, всего-то. Уж как пойдет. Я еe сам здесь до кондиции доведу. Думай, Альберт. Единственный вариант. Думай. Тридцать секунд.
Петр Константинович оторвал трубку от уха, глубоко вздохнул и полез в нагрудный карман за внеочередной сигаретой. Ошалевшее светило держало угол атаки и температурный режим. Пляж жил размеренной жизнью. Аборигены уже повылазили из щелей - трeхчасовая сиеста давно свершилась полной и безоговорочной победой ленности. Ноги еe росли, как раз, отсюда, потому как при попытке озадачить кого-либо из местных после сиесты, вы получите один и тот же ответ: "Маньяна" (завтра). Петр Константинович не переставал удивляться с давних пор, но теперь уже по испанскому поводу: "Мы-то почему хуже живем?"
- Пять дней прошу.
- Три и ни цента больше. Возражения не принимаются и не рассматриваются. Сегодня не успеешь, а завтра, к обеду, доложишь время и рейс. И через три дня переходим на режим. Всe общение через сайт этот... Как его? Ну ты понял.
- Так точно. Разрешите положить трубку?
- Иди ты. Шкуру спущу, учти. Давай, Эйнштейн. С душой, от сердца. Ты можешь. Всe. Пока.
Три дня пролетели в неутомимой работе мозга Петра Константиновича, с купаниями по утру, при плавных переходах под газету или журнальчик на послеобеденный сон. Также, с лихвой хватило кратких дополнений в прорвах уточнений по телефону и на сайте в Интернете. Благо, что курил в границах дозволенного. Раскосые секретно-физиологические сотрудницы покинули поле зрения и пределы досягаемости.
Ел Петр Константинович совсем мало, приютившие стены почти не покидал, лишь прошвыривался пару кварталов до местного продуктового супермаркета на улице Portugal, что тянулась за фронтальным рядом домов, вдоль набережной. Выполнил крайний "выход с посещением" и волевым решением поставил точку на марш-бросках и отираниях вокруг-да-около ежевечернего педантизма Куло - знатной, небольшой ресторации "Joaquiri" на улочке Lanzarote, в двадцати пяти минутах ходьбы от жилища Петра Константиновича. Тамошняя кухня считалась одной из лучших в Пальмасе. Респектабельные соотечественники, прижившиеся на острове, хаживали туда вечерами в массовом порядке.
Уже не менялись ни панамы - на бейсболки, ни шорты - на брюки, ни рубашки - на майки, ни походки - на осанки, ни очки - на глаза.
В свете вышеизложенного, Петр Константинович теперь тратил больше времени на вечернее пиво и издевательства игральных автоматов в границах своего собственного педантизма, а именно, неподалеку, на площади Farray, в барчике с неслабым названием "Herradura"(испан. подкова).
Таким образом, Петр Константинович ощущал приближение кульминации и потихоньку ложился на грунт...
Ми-ну-точ-ку! Мы совсем позабыли, что обнаружен скромный, пустующий гараж в малоухоженной трехэтажке за продуктовым супермаркетом на Portugal. Петр Константинович потерся с местным пиплом и разыскал старенького владельца гаража. Сторговались на 60 000 песет, а через сорок минут, хозяин, обалдевший от манны небесной, получил от Петра Константиновича целых 80 000 за взаимопонимание, полный интим и ключи от ворот с правом пользования в течение двух недель.
И грянуло утро четвертого дня. Хотя, громко сказано. Темновато было, даже звезды мерцали на небосклоне, в звенящем хрустале воздуха и густой тишины. Ну, там, всe было пронизано восхитительным ароматом свежести. Про йод не стоит. И еще что-то? Да. Луна обалдело поглядывала на Петра Константиновича, встающего ни свет-ни заря - в половине шестого - и, казалось, принюхивалась к тончайшему пивному перегару.
Проснулся он только под ледяным душем. Быстренько собрался, допивая кофе в процессе. Прихватил даже фотоаппарат, что странно. Но в кои еще веки окажется Петр Константинович на острове Тенерифе?
Так уж вышло, что его новоиспеченная дочь Катерина прилетала именно туда. Прижимистые, верхние "пиджаки" пожалели купюры на самолет в Пальмас. Вот и прошлось дочурке лететь чартером, с ватагой веселеньких российских туристов. По непонятной причине, исключительно-массово влекло их только к упомянутому острову.
На воздухе оказалось прохладнее, чего Петр Константинович не предполагал. Поеживаясь и позевывая, он прохаживался по пустынной улочке, пока не показался одинокий свет фар. Белоснежное по темноте, заказанное вчера такси притормозило рядом. В открытом окне машины сонный водитель не улыбался, но тягуче молвил:
- Puerto de La Luz, senor?
Петр Константинович понял из сказанного следующее: тема касалась "пуэрто". Это было то, что нужно.
- Si-si. Muelle Santa Catalina, - пробормотав заученный вчера вечером набор слов, именовавших причал морского порта La Luz, Петр Константинович добавил уже вполне понятные английские. - Jet Foil (подводные крылья).
И полез на заднее сиденье, греться. Он ощущал себя во все оружии. Оптимальные средства доставки на Тенерифе и обратно "пробиты" у знакомого крашенного, англо-шпрехающего дедка в магазине прессы и курортных мелочей. "Пробой" подтверждался и дополнился деталями на ломаной лингвальной смеси под пиво с озверевшими игральными автоматами в барчике с вышеуказанным, офигенным названием.
Оказалось, что очень быстро на Тенерифе ездила какая-то большущая барка (исп. судно) на подводных крыльях. Цены на билеты кусались - что-то в районе 12 000 песет на человека туда-обратно, но это уже не его трудности. Хотя, к бюджету Петр Константинович всегда относился рачительно..., когда надвигался срок сдачи фин.отчетности - не ранее. "Представительскими перекроюсь".
Город вымер. Ни души. Лишь какое-то одинокое такси светом фар перечеркнуло стены домов на повороте. Призрачная подсветка фасадов не оживляла, а придавала зловещий, кладбищенский облик готике окон. Уличные фонари расстилали и укутывали в саван безжизненного света тротуар, стены, деревья. Петру Константиновичу на всe это было глубоко наплевать. Его сейчас, вообще, никакие вопросы не беспокоили. Петр Константинович ехал встречать очаровательную сотрудницу Марину из переводческого или же красавицу-дочь Катерину.
Надо сказать, что тут вкрался небольшой нюанс. С приeмом. Марина-Катерина категорически отказала Петру Константиновичу в плане встречи в аэропорту: "Папа, нам еще столько миловаться, что за минуту, без ваших забот, умолять готова". На что Петр Константинович, после уже вторых суток препирательств по телефону, чертыхнулся и сдался.
Согласно всe тому же "пробою" у Крашенного и "Пиво&Автомат-разбойник Со.", "подводные крылья" приезжали на остров Тенерифе, в город Санта-Круз и швартовались к Muelle Norte. Договорились, что дочурка приедет туда на такси из аэропорта и сразу позвонит папе, "дабы пасть на его волосатую грудь".
Петр Константинович прикрыл глаза и млел. Когда-то, очень-очень давно, он страстно желал дочь, но получился любимый сын, а после - не срослось, закружили заботы, недолга и прочая военно-полевая романтика как россейская, так и зарубежная. Теперь же, то прошлое всколыхнулось, забродило, обуревало и буровило.
Петр Константинович, по роду работы-службы, постоянно становился участником, или же затевал сам какие-нибудь взрослые игрища. Ему, как и его паранойе с патриотизмом, это было по душе. "Отдохновение найду в плену прелестном заблужденья". Не все же время серьезную физию корчить и пыжиться. Нужен какой-никакой, а отдых с развлечениями. Специфика. Хотя и завершалась она довольно часто не так, чтобы уж очень-очень печально, но госпиталем.
Такси забралось в порт и катило по царству усмиренных - невдалеке - железных океанских чудищ. Вскоре завиднелась покатая крыша стеклянной коробки небольшого морского вокзальчика. Оттуда светили огни чего-то живого, бодрили, радовали, но, опять же - Петру Константиновичу не до этого. Хотя бы несколько часов, можно же не думать о перспективных проблемах, возможных нестыковках и не прогнозировать бесконечные варианты провалов. Такого рода мысли могут убить.
А Петр Константинович мечтал, и времени у него было в достатке, поскольку "крылья" отплывали согласно расписанию аж через сорок минут - в 07:00 местного времени.
Оставив водителю шесть увесистых, толстеньких монет по 100 песет, Петр Константинович направился к входу. Прямо по курсу, за зданием, тлела тусклая бирюза полоски горизонта. Город - позади-справа - признаков жизни не подавал.
Углядев габариты Петра Константиновича, дымчатые двери почтительно разъехались, и чуть было не прищемили на съезде. Он успел-таки вступить в небольшой и малолюдный, вытянутый пенал холла. Без труда отыскав в дальнем конце темно-синюю с зеленым, огромную надпись TRANSMEDITERRANEAN, Петр Константинович пошел в этом направлении. Улыбался под усами чему-то своему, потаенному и не спешил. Некуда было спешить. На сегодня запланировано всего лишь одно крупное мероприятие - растрата казенных денег.
Над Канарами сладко спало, а не потягивалось и зевало восхитительное утро субботы, 15 апреля 2000 года. Заря уже смыла с небосвода тысченку-другую звезд.
___________________________
По прибытию в Санта-Круз, в 08:55, попутчики, ступив на твердь земную, удивительно-стремительно начали исчезать. Петр Константинович, задремавший на борту "крыльев", бодрящим шагом прошелся в редеющей людской веренице до побережной авениды. По ней не спешили куда-то редкие авто. Подъехавший автобус сглотнул остатки попутчиков. Один-одинешенек, Петр Константинович постоял немного в раздумиях. Затем пошел потихоньку вдоль авениды к видневшемуся в отдалении, высотному зданию.
Дочь прилетает в 10:00, если чартер не задержится, что тоже не исключено. Наводить справки оказалось негде, да и незачем. Недавно приобретенный опыт в плане достоверности сведений испанских островных инфослужб настаивал, именно, на "незачем". К тому же, суббота. Кто его знал, что этим службам в голову забредало в выходной день.
Местность в Санта-Крузе оказалась похолмистей, если не сказать - горная. Разбросанные на склонах домики и изобилие зелени придавали радующий глаз, курортный вид окружающему. По сравнению с урбанизированным и сглаженным побережьем в районе Пальмаса, здесь ощущался определенный уют. Возможно, тому виной новизна впечатлений Петра Константиновича, который вдруг понял, что хочет есть и выпил бы чашечку кофе. Курить не хотелось.
Через пятнадцать минут, шествуя вдоль всe той же полупустынной авениды, он добрался до какой-то площади. Еe ограничивало каре ультра современности в перемешку с архитектурными изысками ретроградостроителей-конкистадоров. При сем присутствовал высоченный памятник и множество флагов. Петр Константинович пересек авениду по пешеходному переходу. Пошел, в полном одиночестве, через площадь. На глаза попалась кафешка, приютившаяся ниже уровня земли, под многоэтажным "ультра". Увы, она была закрыта. Петр Константинович углубился в сужающийся проход между строениями. Впереди виднелась серая гранитная лестница, уводящая наверх, в зелень. Он преодолел множественные ступени и взору предстали разреженные приземистые домики за ажурными оградами. Чуть дальше, справа, подглядывал и уходил вдаль мраморный эн-этажный строй современности. Под ногами лежала мелко-булыжная, ровнеханькая мостовая небольшой площади с мобильным и здравствующим пунктом питания. В тени деревьев стояло несколько столиков. "Вот и славно".
Смуглый хлопец в белом колпаке быстро сварганил стаканчик кофе и занялся хот-догами. Петр Константинович сел за угловой столик, в сень деревьев, снял панаму, уложил еe вместе с фотоаппаратом на соседний стул. Затем вытянул ноги, глотнул горячего кофе и ощутил непередаваемое блаженство покоя. Захотелось курить и просидеть так целую вечность.
Чуть позже Петру Константиновичу показалось, что сидел он за столиком возле мобильного пункта питания уже, действительно, целую вечность. Потому, сходил за газеткой и обратно. Магазины, неподалеку, открылись. Народ по-тихоньку зашевелился. Проехало с десяток авто, а контрольный звонок прошел в 10:40.
- Роман говорит. Прилетели. Она еще багаж получает. Мегера. Подожду, пока в такси не сядет.
- Bien. Не узнала тебя?
- Нет. Мы с ней не виделись раньше. Где "фотообмен" сделаем?
- На судне, по прибытию. Там два прохода в салоне. Билет вперед-справа купи. По месту разберешься. Мы сидим в средних рядах, справа, у окошка. Высадка в корму. Не торопись, последним выходи. Мы подождем. Нас пропустишь и, как раз, у меня с боку окажешься.
Роман, или Рамон, а точнее Раймондо - с десяток лет "русеющий" кубинец и третья ласточка группы из трeх человек, которой надлежит обеспечить проведение финальной стадии операции. Второй "испанец", Анатолий или Тулио - аналогично. Он уже прилетел этой ночью в Пальмас, вместе со старшим - Альбертом. "Кубаши" - братья-близнецы и давние знакомые Петра Константиновича. Даже, когда-то очень давно, в его курсантах ходили. Потом учились в Москве, в академии и обженились на наших девчонках. Теперь тоже у "пиджаков", в "испанском секторе" трудятся. Естественно, по протекции Петра Константиновича. А куда сейчас без неe - без протекции-то?
Петр Константинович посидел еще немного. Затем оставил газетку на столе, надел панаму, взял с соседнего стула чехол с фотоаппаратом и пошел по натоптанному маршруту к Muelle Norte.
Оживленность людей и транспорта, поднятые жалюзи на фасадах магазинов, забравшееся ввысь солнце скрашивали стереотип предшествующего неуютного - "Тополь на Плющихе" - состояния. Хотя, беспокоиться по этому поводу вряд ли стоило - все переживания ещe впереди.
Телефон задребезжал нудной инструменталкой, когда до гавани "подводных крыльев" оставалось метров триста.
- Алло, папочка. Привет! Ты где?
- Буду через три минуты. Можешь встретить меня на входе.
- Нет уж. Что я, с чемоданом попрусь? Сам найдешь. Я сижу в зале и смотрю на море. Привет.
В "трубе" затирлимкал отбой. Петр Константинович даже замедлил шаг. В свете событий и настроений, срочно отыскал и примерил новое одеяние "отец строптивицы".
Первое знакомое лицо, которое увидел Петр Константинович было лицо Романа в профиль. Прислонившись к парапету, за которым плескались волны, Рома курил и поглядывал вокруг. Петр Константинович улыбнулся про себя: "Прям, мачо". Среднего роста, смуглый, черноволосый, жилистый, с закаленным - легированной стали - взглядом, который сейчас скрывался за очками, ненавязчиво окидывая проходящих особей противоположного пола. На плече висела большая черная сумка и чехол с фотоаппаратом, по параметрам не отличающийся, а вернее идентичный тому, который нес в руке Петр Константинович.
Рома так и продолжал блудить глазами в окрестностях. Петр Константинович проследовал мимо. Обилетился он еще в Пальмасе и потому сразу вперед - к "смотрящей в море" доче.
Народу в небольшом зале ожидания набилось немало. Туристы. Молодежь, в основном. Средний возраст с многочисленными детьми. Несколько пар сухоньких и живеньких пенсионеров.Туристы, туристы и туристы. Порадовало то, что в ряду красных пластиковых сидений, обращенных к океану, оказалось место по соседству.
Марина-Катерина, склонив голову, читала какой-то покет-бук, не обращая никакого внимание на происходящее, а уж тем более на море. Петр Константинович присел рядом.
- Читай-читай. Как долетела-то? Я уж тут испереживался.
- А почему я должна была долететь плохо? Самолет не опоздал. Было весело. Перепились все. Еще вопросы будут?
- Масса. Готовься. Пока, читай. Набирайся сил и лексикон пополняй. Если можно, то я тебя буду звать Кэт. Мне импонирует. Помнишь Кэтрин Кин? Радистка. Жена радиста Штирлица. Но это же Кэтрин - жена. А ты - дочь. Значит - Кэт.
Закрыв книгу, Катерина повернула голову и посмотрела Петру Константиновичу в глаза. По правде сказать, этого-то он и добивался. Словесный портрет, прозвучавший из уст Николая Михайловича четыре дня назад, был сопоставлен одномоментно. Белый шелк кожи лица. "Пудра?" Вороненая чернь коротко стриженных волос, "под мальчика". Почти что незаметная синева под безднами карих глаз. Маленький прямой нос, без изъяна. Ноздри трепетной лани. Небольшой рот, губы средней полноты, уголки приспущены. Нежный овал подбородка. Высокий лоб, но в границах гармонии с остальными элементами. Чуть вытянутое, утонченное лицо. Ямочек на щеках пока не было - по понятной причине. Кстати, в глазах болезненного и слабого ребенка, 23-х лет отроду, плясали черти.
- Что, посмотреть захотелось? Сравнить. Да, папа?
И улыбнулась, демонстрируя ямочки. Хотя, скорее из-за того, что понимала - head-shot, мастерское попадание.
- Трудно нам с тобой будет, - отвернувшись, сказал Петр Константинович. - Мне придется сдерживать свои чувства. Владею этим на профессиональном уровне. Влюбился уже в тебя. Вишь, как. А ты: посмотреть, сравнить, пошшшупать. Замуж еще за меня проситься будешь. Дитe моe малое и жену молодую сиротами оставить не дам. Фу. И не думай даже. Как отрезал.
- У меня, вообще-то, всe в личной жизни хорошо. И будет еще лучше, если ты помолчишь хотя бы пять минут.
Но книгу не открывала. Смотрела на море. Черти, отплясав своe, уступили место воспоминаниям о личной жизни: англичанин ненаглядный, халам-балам, шуры-муры, то-сe. Тем временем, Петр Константинович отступил на заранее подготовленные, оборонительные позиции.
- Подремлю с часок. Устал чего-то. Встречаешь тут всяких, мучаешься. Подремлю.
Он надвинул панаму на уже закрытые глаза и чуть присполз на сидении.
- Спите, папо. Мы вас разбудим. Тоже побеспокоимся. Родные, всe-таки, - и фыркнула, но не зло. Помягче уже. Поотзывчивее.
- Есть, пить? - пробурчал Петр Константинович из-под панамы.
- Нет, - ответила Кэт, снова уткнувшись в книжицу.
Петр Константинович, и в правду, задремал. Сказывались ранняя побудка, съеденные, в изобилии от безделья, хот-доги, слегка утомивший променад и прохлада зала ожидания. Разбудили его непонятная суета вокруг, подвывания судового двигателя и Кэт с:
- Пора, папуля. Бери чемоданчик и вперед.
- Чего ты туда нагрузила-то, Господи? Неподъемный. Хорошо, хоть колеса есть.
Чемодан не был таким уж тяжелым.
- Всe, согласно твоим инструкциям. Я - лишь исполнила. Ну, доработала немного.
С помощью стюардессы, чемодан определился на хранение в корме. Петр Константинович прошел за Кэт внутрь "подводных крыльев", заодно обнаружив спину Ромы, уже усаживающегося через несколько рядов, впереди.
Само судно лишь типом напоминало "Ракеты", "Кометы" или "Метеоры" из прошлой жизни. Размеры и формы кардинально разнились и не в патриотическую сторону.
Просторный салон с многочисленными рядами мягких и широких авиасидений в темно-синем велюре, при пристяжных ремнях и откидных столиках. Стюардессы в элегантной форме. Установленные наверху мониторы и тонкий непонятный, но знакомый запах чего-то неземного. Сродни запаху внутри нового-модернового и стремительного. Полная иллюзия присутствия в салоне аэробуса. Большущие, квадратные иллюминаторы-окна не искажали общий образ, а гармонично вписывались. Чудище, без крена и качки, ровнехонько летало над волнами со скоростью за 80 км/час, достижение которой анонсировалось в салоне и отображалось на мониторах, на что, впрочем, как Петру Константиновичу, так и Кэт было... также, как и нам с вами.
- Папуля, ты меня с плеч подкинешь, когда купаться пойдем?
- Зачем?
- Ничегошеньки ты не понимаешь. Очень просто. Задерживаешь дыхание и садишься на дно. Я встаю тебе на плечи. Потом ты резко отталкиваешься от дна и выстреливаешь меня вверх. Я грациозно лечу. Все красивые и богатые молодые люди восхищаются моим очаровательным телом над волнами, бросают своих жен и любовниц, ведут нас в рестораны, бары, кино и театры, делают мне подарки и дают денег. Тебе - месяц отпуска. Не здесь. Поедешь на родину картошку сажать и пшеницу сеять. Мне и моим красивым друзьям нужно будет от тебя отдохнуть. И начинаем всe сначала. Снова подбрасываешь. Через три месяца покупаем здесь отель. Понимаешь?
- Нет. Я - тупой.
- Я так и знала, старый и скучный глупец. Объясняю. Я завлеку в этот отель тебя, твоего деда-Демьяныча, Альберта, этого мерзостного и ехидного Сашу, Виктора Федоровича, всех-всех-всех твоих головорезов. Запру вас и подожгу. Людям станет легче дышать. Теперь понял?
- Не забудь перекрыть электричество, телефон, газ, водопровод и заблокировать окна. Крышу, еще. Но мы, всe-равно, уйдем по подземным коммуникациям. Отыщем твоего англичанина и уж понарасскажем ему всe-всe-всe. Как ноги мне на плечи, как мужиков соблазняла, а они тебе подарки делали и денег давали. Плохая идея. Скажу прямо - полный провал. Купи чего-нибудь другое...
Через полтора часа, когда доселе летящее по волнам улеглось на воду и тихим ходом заползало в гавань. Вот тогда, Кэт и Петр Константинович всe еще продолжали молотить чушь в той же тональности.
Петр Константинович - старый лис, в дополнение ко всем другим качествам, съевший собаку на психологии слабостей, страхов, тяг и влечений человеческих. Не допускал ни одного движения, без анализа и вида анфас-профиль-снизу-сверху-сзади. Калоши не надевал, не попробовав на зуб. А тут - подплавился, растаял, потек. Так что, железобетон души дал трещину. Хотя... Может быть, это и хорошо? Кто знает...
"Подводные крылья" ошвартовались кормой и всех попросили в аут аж на четырех языках. Катерина порывалась встать, но Петр Константинович еe мягко удерживал.
- Охота тебе толкаться? Подожди две минуты.
Катерина надулась, а Роман сделал так, как и было велено - ждал.
Вереница пассажиров, не спеша, топала мимо по проходу. Через некоторое время за высокой спинкой переднего кресла показалась голова Романа. Он замыкал выходящих и вскоре оказался рядом. Петр Константинович встал и шагнул через проход, спиной, чтобы пропустить Катерину. Она протиснулась между сидениями и встала в общую очередь. Рома подался вперед. Петр Константинович стоял к нему боком и держал фотоаппарат на ладони левой руки, у живота. Их плечи соприкоснулись, образовав букву Г, которую - для законченности формы квадрата - с одной стороны укрывала от ненужных глаз спинка ничего неподозревающей Катерины. А с другой - спинки кресел и затененное окно-иллюминатор с водной гладью гавани. Чехлы с фотоаппаратами из левых рук синхронно перекочевали в чужие правые, согласно внутренним оперативным инструкциям. Вот и всe, на "пока".
В распоряжении Ромы оказались довольно-таки громоздкие ключи от гаража и несколько листиков, предназначавшихся Альберту. Петр Константинович исписал их одним из пыточных вариантов почерка, типа "мелкий". Содержание листиков включало в себя поэтапные указания по дальнейшему проведению операции, пути и выходы на стандартные ситуации, виды сигналов, описание контактных точек, схемы и прочие местные нюансы, в плане перехода на "немой" режим. Словом, специфическая ерундистика, которой, тем не менее присущь полет фантазии и импровизации. "Летать", вот только, следует указанным курсом и занимать соответствующий эшелон.
Петр Константинович не получил в замен ничего, кроме камеры. Разве что, в чехле покоились несколько крохотных черных капсул, устойчивых в кислотно-щелочной среде полости рта. Внутри капсул содержался препарат "Приступ", но это - слэнг. Истинного названия Петр Константинович не знал и узнать не стремился. Как говаривали еще на заре его юности: "А оно нам надо? Своих забот полон рот ".
___________________________
- Сложного ничего нет, Кать. Не переигрывай и всe. Естественный процесс. Добавь немного грустинки. Мол, больная я и нет мне ни до кого из вас никакого дела.
- Это еще очень большой вопрос, кто здесь больной.
- Не перебивай. Я ж почти серьезен, не видишь?
Промолчала.
- Глазки ему строить ненадо. Даже смотреть в его сторону ни к чему. Будешь сидеть к нему в профиль, разговаривать со мной и поменьше улыбайся. Иногда волосы поправляй, руки складывай, голову наклоняй, как та Катя делала.
Она сидела на полу, прислонившись спиной к кушетке, на которой восседал полулежа Петр Константинович и вещал тихим, ровным голосом. Они уже давно приехали домой. Смыли дорожную пыль, хлопнули по мороженному с кофе и какими-то печенюшками. Теперь отдыхали. Вскоре предстоял новый путь - в ресторацию, на Кулины смотрины.
Беспощадный телевизионный торреро загонял острые предметы в холку бедного полуживого быка, посреди амфитеатра с восторженно визжащими идиотами где-то в Барселоне.
Комментатор строчил скороговоркой, ухлебываясь и расплескивая темперамент.
- А почему его Катю не нашли? Не смогли? Не верится мне что-то. Больная. Нет еe, наверное.
- Да ну что ты? Есть она, но, в самом деле, найти еe не удалось. Времени же в обрез, а она уехала куда-то. Мы ж не боги. К тому же, я к ней - никаким боком. Не исключено, что он всю еe родню знает. Вишь, как. На чем мы остановились-то?... Ах да. Волосы поправь, ручки... Только давай сразу договоримся - в носу, в ушах и в зубах не ковыряться, и не чавкать.
- Пошутил, что ли? Юморочек у тебя хромает, папуля... Быка жалко. Что за удовольствие? Ты видел корриду в живую?
- Видел. Неприятно. А если еще и чудик с шашкой - неопытный, то, прям, слезы наворачиваются. Этот тоже, из сырых. Стыдоба. Сейчас увидишь, как публика платочки повесит, если вообще их достанет.
Бык не хотел умирать ни в какую. Петр Константинович задумался и решил, что и люди также: мучаются, терзаются, радуются, смеются, плачут, бьются, добывают, теряют. Словом, живут, а оказывается, что всe значительно проще: какой-то торреро малограмотный попался. Но об этом Петр Константинович вслух решил не говорить. Вздохнул с сожалением, закинул руки за голову, вытянул и скрестил ноги.
- Почему ты меня выбрал?
- Любовь зла.
- Нет, правда, почему?
- Давно к тебе присматриваюсь. Не только к тебе, конечно. Есть более достойные кандидатуры, но ты внешне подходишь. Обиделась?
- Ты этого добиваешься?
Посмотрела в глаза тем же, бесноватым взглядом. А еще Петр Константинович углядел в нем завораживающую глубину непонятного плюс завуалированные элементы рентгеновской аппаратуры.
- Ну соврал я. И что? Ну нету, нету более достойных кандидатур. И внешне ты подходишь. Я ж говорю - присматривался к тебе давно. Человека же видно, если определенным взглядом смотреть, а еще и слушать. Так что, была бы из тебя отменная Мата Хари. Зачем тебе этот англичанин?
- Почти любовь. И не из-за зла. Хороший парень. Нравится и влюблюсь в него попозже. Где сейчас хорошего человека найдешь? Дровосеки, Страшилы, Тотошки и девочки Элли - в одном лице. Комплексанутые все на собственном эгоизме.
- Вишь, как. С Урфинами Джусами - беда, а с альтруистами - напряженка.
- Ой, ла-а-а-адно, знаток, - махнула рукой на Петра Константиновича. И поставила точку. - Кстати, все богатые - педики.
Они переключились на телевизор, поскольку рог быка зацепил торреро. Тот упал и начал шустро отползать. Со всех щелей набежали человеческие помощники.
- Вот так они только и могут. Стаей. На одного, - возмутилась Катерина. - А если бы сейчас стадо быков на помощь пришло? Лимитчики, зачем животину мучаете?!!
Петр Константинович в это время раздумывал о собственной принадлежности к категориям, а также принадлежности сына. Ну сам-то, понятно: "Деревянные солдаты, на пару с людоедом из "этого-как-его" замка," - Петр Константинович название так и не вспомнил. Ваське же еще расти и расти до возможности попадания в какую-либо категорию. Пока - Гарри Поттер. Затем Петр Константинович уразумел, что всe это полнейшая ерунда по сравнению с мировой революцией и выбросил из головы.
Приближалось время Икс.
- Ну что, пора.
- Уже?
- Да. Кстати, с сегодняшнего вечера - как с ресто вернемся - играем в "больные дочки-заботливые папы". Поменьше разговоров и никакой акробатики с аэробикой. Здесь, возможно, уже этим вечером начнут "слушать и смотреть". А "возможно" воспринимай всегда как "обязательно". Так что, Катюха, начинаем новую жизнь и если что - "обои полетим". Мы теперь в одних оглоблях скачем: куда ты - туда и я. Они жалеть не будут - не тот уровень. Я тебя не пугаю, а, просто, "повторение - удобрение тихой старости". Чувствую, что сама всe понимаешь. Вот такие расстегайчики с попугайчиками. Давай, камуфлируйся, причесывайся, одевайся. Времени в достатке, но - пора.
Она выслушала молча, медленно поднялась с ковра, всe еще глядя в телевизор. Затем влезла к нему на кушетку с ногами, оседлала его пузо и положила свои маленькие ладошки ему на щеки. Приблизилась, смотрела в глаза.
- Скажи мне честно, ты не оставишь меня? Ты будешь защищать меня? Ты не поступишь со мной подло?
Петр Константинович почувствовал себя очень даже не в своей тарелке. По неведомому поводу вспомнил давнюю знакомую - невзрачную старушонку, которая точно также смотрела, но вопросов не задавала. Бабулька, вообще, никому и никогда ничего не говорила. Лишь заглядывала в глаза, зная ответ на любой вопрос.
Но Катька спрашивала и Петру Константиновичу показалось, что на голове зашевелились волосы, а их там не было. Абсолютно точно. Он пощупал рукой и удостоверился: волос нет. Одна лишь выбритая, бугристая кожа. Происходящее показалось еще более странным. Он пытался думать, заставлял мозг работать, но не мог и лишь чувствовал. Его знобило. На дистанционнике сволочи-кондиционера светилось 20 градусов. За бортом - окончание жаркого тропического дня.
Озноб перерастал в дрожь, но он всe еще не способен был отвернуться от взгляда, дарившего, изредка, прядки седины в его прошлой жизни.
- Ты - дочь мне. Этого достаточно?
- Достаточно.
Еe глаза изменились, заиграли лучиками. Сразу же стало тепло и уютно.
- Раздавишь. Слезай давай, - а еще Петр Константинович добавил, но не в слух: "Ведьма..." И осекся. Возможно, она читала его мысли. "Чушь. Тьфу!"
Катька спрыгнула на пол, засмеялась.
- Какой же ты пугливый, папочка, - и напустила строгости. - Так! В ванной нет защелки! Без разрешения не входить!
- Яволь, майн либэ фройляйн! - подыграл Петр Константинович и с: "Господи жешь-Божешь ты мой," - поплелся на лоджию, покурить-отдышаться.
