О ком говорить 6 июня? Ну, конечно же о Пушкине, о солнце русской поэзии.
Сегодня я затрону три темы. Первую обозначу словами Марины Цветаевой: "Мой Пушкин". Потом поговорим о том, как получилось, что великий русский поэт стал одной из причин исхода немалого числа евреев-гуманитариев из СССР. И в заключение немного поговорим о творчестве Пушкина - именно это и должно происходить в день его рождения. Да, это не столетие, не юбилей, но у гениев такого масштаба любой день рождения - "круглая дата". Вот чего в этой статье не будет - обвинений Пушкина в антисемитизме. Я читал "Скупого рыцаря" из "Маленьких трагедий", знаю о ростовщике-жиде и об аптекаре по имени Товий, знаю эту обидную для нас, евреев, строку: "как сребреники пращура его". Да, это покоробило меня еще тогда, но не смогло перевесить чашу весов, не отвернуло от поэта. Тема легитимная, но пусть об этом пишут и спорят другие; нередко человек не может распространяться о случайной измене своей любимой жены, хотя и нет у него оснований утверждать, что это поклеп. Потому что не перестает ее любить.
В 1999 году (200 лет Пушкину) российское телевидение реализовало любопытный проект - на улице случайным прохожим подставляли микрофон, и они читали любимые строки великого поэта. У меня было ощущение, что пушкинская речь чужда нынешнему поколению россиян. Как-то не ложились его слова и фразы в их уста, звучали неуклюже, неубедительно, исходили не из сердца, а из... Не знаю - из горла, что ли? Как если бы провинциальный актер из простых людей играл бы рафинированного интеллигента или потомственного дворянина...
Пушкин сопровождает меня почти всю мою сознательную жизнь - с того курчавого мальчика в школьном учебнике, задумчиво подпершего детскую щеку кулаком. Юношей я снова и снова перечитывал его стихи, его роман "Евгений Онегин", поэмы "Руслан и Людмила", "Полтаву", "Маленькие трагедии", "Повести Белкина"...
Помню, ходил по городу и повторял слова Маяковского из его "Юбилейного": "Я, может быть, один действительно жалею, что сегодня нету вас в живых"
В моей оставленной в Союзе библиотеке был внушительный том альманаха "Прометей", посвященный Пушкину. И что меня удивило, возмутило - почти все статьи так или иначе были посвящены личной жизни поэта, его интрижкам, взаимоотношениям с женщинами, кому он, возможно, посвятил то или иное стихотворение, на кого из светских женщин намекает та или иная строка в стихотворении... Но вот уже почти 200 лет не угасает интерес к Пушкину вовсе не потому, что он кого-то любил или кто-то любил - или не любил его.
Писать о Пушкине я начал в Литературном институте. Моя контрольная на семинаре по его творчеству называлась "Примечания Пушкина как органичная часть его поэзии". Пушкину я посвятил и контрольную о русской поэзии первой половины 19 века. Статьи о нем писал для газет и журналов и позже - к таким вот некруглым датам. Одна из этих статей была посвящена Пушкину-мыслителю. В ней я спорил с общепринятым мнением, что "человек он дарования более блистательного, чем основательного", "ума более пылкого и тонкого, нежели глубокого". Писателем-философом в те времена считался Евгений Баратынский. Сам Пушкин называл его "поэтом мысли". Я возражал цитатами из Пушкина, который по взглядам намного опережал свою эпоху. В повести "Дубровский" я нашел такую примечательную фразу о герое, который "решился вопреки всем понятиям о праве войны, проучить своих пленников прутьями". Я напоминал, что Женевская конвенция была принята много, много позже. Вот из "Капитанской дочки": "Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений". Или - уже не помню, откуда: "Великий принцип возникает из недр революции 1830 года: принцип невмешательства". Меня восхищала провидческая пушкинская мысль, которая в момент написания той статьи занимала меня более всего. В последний год своей жизни поэт написал: "Зависеть от царя, зависеть от народа - не все ли нам равно?"
Любовь к Пушкину с годами не ослабевала, я собирался писать о нем много. И тут появилась "Память". Российское антисемитское движение. Его активисты решили отлучить "безродных космополитов" от Пушкина. Открыто писали и говорили: "Не трогайте нашего поэта". Я был растерян, более того - ошеломлен. Лет десять назад в Бар-иланском университете провели семинар, на котором филолог из США прочел умилительно-сусальный реферат о некоем сакральном единении славянско-еврейского духа, наиболее ярко выразившемся в создании общей для двух народов великой русской литературы. Из этого трактата следовало, что русские и евреи сто лет жили в любви в литературном мире. Я не выдержал и спросил докладчика: а известно ли ему, что в конце 1980-х истинно русские филологи и писатели запрещали евреям писать о Пушкине и о русской литературе вообще? В зале было боле полутысячи человек, они стали аплодировать моему вопросу, а потом ко мне подошли несколько человек и признались, что на их окончательное решение репатриироваться во многом повлияла именно эта кампания "Памяти".
Тогда, на рубеже эпох, я почувствовал глубокую обиду, оскорбление; я уехал - но среди пяти книг, которые взял с собой, был и сборник стихов моего любимого поэта. Я увез его из России в своем сердце. Думал, что не буду больше писать о нем. Но, как видите, ошибся.
Пушкин-поэт принадлежит не тем, у кого с ним одна запись в соответствующей паспортной строке, а тем, кто любит его, читает и перечитывает, находит прекрасное в его поэзии. Пушкин больше принадлежит мне, читающему на русском еврею, чем русскому, если тот в минуту отдыха предпочитает рюмку стихотворению. Смею утверждать, что я - наследник Пушкина по прямой.
Пушкин сквозной строкой проходит в моей первой изданной в Израиле книге - "Занимательный иврит". Мне очень нравится использованный в "Онегине" литературный прием - Пушкин не только (буду смелее: "не столько") излагает сюжет, построенный на отношениях между заглавным героем и Татьяной, сколько ведет непринужденную беседу с читателем "о том, о сем". То главное, ради чего читаешь и перечитываешь этот роман - авторские отступления: блестящие, ироничные, изящные, лукавые, мудрые. Отступления, повод для которых автор находил повсюду. Готовя главы к своей той книге об иврите, я решил взять на вооружение этот метод, писал не только о языке (что превратило бы ее в скучный учебник) - но и обо всем, что близко, что ассоциируется, что кстати, что между прочим... Мало того, одну из глав я назвал "Знай Пушкин иврит". Она небольшая, я позволю себе полностью процитировать ее здесь.
Знай Пушкин иврит...
(Глава из книги "Занимательный иврит")
В очередной раз встретив в тексте слова "хешбон нефеш", я показал его самому лучшему переводчику с иврита, и он воскликнул патетически: "О, это невозможно перевести на русский! Я просто не берусь".
Действительно, это одна из сложнейших для перевода идиом, когда отдельно каждое слово понятно, а вместе - не складывается. Попытайтесь сами: "хешбон" - это счет, "нефеш" душа. И это - не из переведенного на иврит романа Гоголя "Мертвые души", Плюшкин не подсчитывает там на языке Библии количество померших душ.
"Лаасот хешбон нефеш" - это предстать перед судом собственной совести, иногда - произвести переоценку ценностей.
"Хешбон нефеш" еврей по традиции должен совершать в Судный день, к "хешбон нефеш" призывают своих политических противников в запале дискуссий, "хешбон нефеш" совершают люди в переломные моменты своей жизни.
"Хешбон нефеш" - удел людей совестливых, высоких духом, глубоко порядочных. Как сказал, прочтя эти строки, вышеупомянутый переводчик, для "хешбон нефеш" нужен труд души.
Знай великий Пушкин иврит, наверняка назвал бы этими двумя словами стихотворение, в котором увековечил сей действительно весьма нелегкий процесс:
...В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
свой длинный развивает свиток;
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
("Воспоминание", 1828)
(Примечание: в словаре Пушкина "мечты" нередко является синонимом слова "мысли" - Ю. М.-М.)
P.S. Уже после того, как эта глава была написана, я выяснил одну любопытную деталь. Меня давно интересовало: есть ли связь между ивритским словом "шибОлет" - "колос" и пушкинской строкой "Авось, о, шиболЕт народный" из дополнительных глав "Евгения Онегина"? И знатоки подсказали: что связь - прямая, это из библии. В древности иудеи по тому, как собеседник произносит слово "шиболет", мгновенно устанавливали, что человек принадлежит к колену Эфраима, представители которого не выговаривали "ш" и произносили вместо него "с", так что у них получалось "сиболет". Позже "шиболет" стало синонимом парольного слова, а русские через Библию знали его в этом смысле. То есть, Пушкин хочет сказать, что русских характеризует беспечность, выражаемая словом "авось".
Полагаются на "авось" не только русские. Есть безалаберность и в Израиле, и тут это явление называется "мединиют hа-смох" - "практика делать все, полагаясь на авось".
Вот и вся короткая глава.
Я планирую написать статью о том, как Пушкин правил "Евгения Онегина" - снимки черновиков я видел в его музее в Москве. Надо как бы попасть туда либо дождаться, когда эти снимки выставят в Интернете. Из них видно, как поэт тщательно вычесывает текст, выбрасывает все сиюминутное, политически актуальное, и вместо дешевой публицистики появляются строки, ставшие вечными, нетленными образцами великой поэзии. Лелею и другие планы, связанные с этим великим поэтом.
А сегодня мы поговорим вот о чем. Есть у Пушкина три стихотворения, точнее, одно стихотворение и две эпиграммы, написаны они в разгар виртуальной (как сейчас бы сказали) полемики с литератором Фаддеем Булгариным. О том противостоянии - литературном, политическом, гражданском - много написано и напечатано. Есть статьи и в Интернете. Мы здесь остановимся на одном конкретном аспекте, не вдаваясь в вопрос, кто тогда был прав.
Эти три текста часто включают в поэтические сборники поэта, при этом - как я убежден - не соблюдая верной хронологии. Все они написаны в один и тот же 1830-й год, что и приводит к путанице.
Сейчас я здесь их расставлю так, как оно и должно быть, и индикатором станет развитие в них мысли.
Лагерь Фаддея Булгарина неоднократно намекал на невысокое происхождение Пушкина. (Были и карикатуры, изображавшие поэта в виде обезьяны - намекали на его невысокий рост, курчавые волосы и на африканскую кровь, которая текла в его жилах). Пушкин, который гордился своим предком - генералом Петра Первого Ганнибалом ("под солнцем Африки моей" - писал он шутливо-любовно), решил ответить на эти обвинения в стихотворении "МОЯ РОДОСЛОВНАЯ". Стихотворение достаточно большое, я все цитировать не буду, для нашего разговора главное в них вот эти строки:
Смотри, пожалуй, вздор какой!
Не офицер я, не асессор,
Я по кресту не дворянин,
Не академик, не профессор;
Я просто русской мещанин.
...
Решил Фиглярин вдохновенный:
Я во дворянстве мещанин.
Что ж он в семье своей почтенной?
Он?... он в Мещанской дворянин.
Фиглярин - так он переиначил фамилию своего врага Булгарина. Если судить беспристрастно, то придется признать, что здесь великий поэт, подавшись полемическому задору, опустился до своего оппонента, ответил в его духе: "От дурака слышу". Я незнатный? А сам-то ты кто? Ты подвергаешь сомнению мое благородное происхождение? Называешь выскочкой, мещанином во дворянстве? Так вот тебе: ты сам вообще - дворянин во мещанах.
Булгарин тут же подхватил этот упрек - это было лишнее доказательство того, что Пушкин кичится своими предками, и все нападки на него, Булгарина - из-за его происхождения. Он стал жаловаться в свете, что Пушкин его третирует, называет его сочинения бездарными, поскольку он не русский (Булгарин - обрусевший поляк). На что Пушкин ответил первой эпиграммой:
Не то беда, что ты поляк:
Костюшко лях, Мицкевич лях!
Пожалуй, будь себе татарин,-
И тут не вижу я стыда;
Будь жид - и это не беда;
Беда, что ты Видок, Фиглярин.
(Википедия: Франсуа Эжен Видок (фр. François Eugène Vidocq; 23 июля 1775 - 11 мая 1857) - французский преступник, ставший впоследствии первым главой Главного управления национальной безопасности, а потом и одним из первых современных частных детективов)
В России тех лет "Видок" стало именем нарицательным, синонимом доносчика, осведомителя. То есть, Пушкина теперь волнует не родословная противника, а его нравственный облик, его нынешнее поведение - Пушкин обвиняет Булгарина в том, что тот - осведомитель Третьего отделения, Тайной канцелярии. Сейчас бы написали - "агент КГБ". Это уже лучше, это уже не "сам дурак", но все равно - спор идет не в разрезе литературы, искусства.
Булгарин не унимался, писал рецензии на произведения Пушкина, в которых ухитрялся под видом критики доносить на поэта, намекать на его "неблагонадежность", и одновременно продолжал утверждать, что ответная пушкинская критика - не деловая, не по существу, что пишет он, Булгарин, хорошо, а не принимают его творчество завистники.
И наконец появляется еще одна пушкинская эпиграмма, которая ставит все на свои места, ставит точки над "и", поясняет, почему Булгарин - мелкая сошка, плохой литератор.
Не то беда, Авдей Флюгарин,
Что родом ты не русский барин,
Что на Парнасе ты цыган,
Что в свете ты Видок Фиглярин:
Беда, что скучен твой роман.
Пушкина не интересует происхождение Булгарина, он игнорирует его поведение как доносчика - и называет главный его изъян как литератора: "Беда, что скучен твой роман".
Неважно, в конечном счете истории, как ты жил и с кем, кого предавал, какую партию поддерживал, сотрудничал с охранкой или нет - как поэта, писателя тебя будут судить по твоему творчеству, а главный критерий для любого художественного произведения - его занимательность, нескучность. Самый страшный грех для писателя - быть скучным.
Именно в таком порядке, показывающем эволюцию отношения Пушкина к своему оппоненту, к теме, к приоритетам - и следует публиковать эти его стихи.
А начинающие писатели могут извлечь для себя прекрасный урок. Неважно, какой жанр вы выберете, какую тему, какие приемы и методы, самое главное: вы обязаны быть интересными. Страшитесь скуки как огня, если хотите быть писателями.
Перечел написанное и увидел, что противопоставляю вино - поэзии. Нет, нет, это не в духе Пушкина, для которого они стояли в одном ряду; из тех же "Маленьких трагедий": "Откупори шампанского бутылку иль перечти "Женитьбу Фигаро". Беру свои слова обратно, сегодня за ужином выпьем бокал прекрасного вина по случаю дня рождения Поэта.