Иосиф не стал бы читать этой древней, изданной еще в 20 веке книги, если бы в первой же строке предисловия не было написано: "Действие романа происходит в далеком будущем - в 2290-году". Сейчас на отрывном календаре в комнате Иосифа значится именно этот год. Любопытно, как же представляли себе нынешнюю жизнь тысячу лет назад сочинители романов...
Весьма забавно. Вот повеселятся соседи, когда он пригласит их в гости и прочтет вслух интересные места. Да... За сюжетом Иосиф почти не следит, то и дело отчеркивая карандашом самые смелые пассажи древнего фантаста.
В романе семья живет в огромном стоэтажном доме-улитке, доме-городе, где разместились полмиллиона людей. Человек может за всю жизнь ни разу не спуститься на грешную землю. Крыша этого дома принимает гравитары, магнитопланы и даже космические корабли. В отпуск герой собирается... нет, вы не поверите - на Марс!
Иосиф хмыкнул, зевнул... Читать дальше? От одних имен свихнуться можно. Набор звуков... "Маро", "Тротто", "Садар", "Ссяя", "Кавина"... Да Бог с ними, с именами... Тут мода замешана, а ее попробуй предугадай. Может, автор не хотел никого из своих знакомых задеть случайным совпадением, вот и насочинял несуществующие клички... Но это описание званого ужина! Брр! "Он опустил в солонку синтетический огурец и сочно хрупнул пластиковыми зубами..." Пластиковые зубы!
А ведь автор романа всерьез предполагал, что людей, подобных его персонажу... (как его там)... подобных Торзру, будет великое множество. Забияка и непоседа, космический волк и благородный рыцарь, он трижды попадал в нешуточные передряги и теперь жил с привитой синтетической рукой, механическим сердцем в груди и новыми капроновыми кишками. Вместо желудка в живот ему вшили нечто невообразимое: колбы из гибкого пластика, в которых при помощи реактивов перерабатываются съеденные героем искусственные фрукты и нефтяной томатный сок... Торзр при этом остроумно замечает, что ему не страшны ни запоры, ни повышение кислотности.... Иосифа передернуло...
Особенно занимали автора некие "умные" машины, которые будут делать за человека все, ему останется только сидеть перед чистеньким пультом, поглядывать на весело перемигивающиеся (выражение автора) лампочки и нажимать пальцем разноцветные кнопочки. А где-то далеко из агрегатова брюха будут при этом выползать готовые изделия: наряды, машины, синтетические блюда: котлеты, лапша, виноград....
И об искусстве не забыл древний футуролог. Сидит у него творец перед белым экраном, напрягает в своей голове что-то (мускулы творчества?!), и на этой белой простыне возникает все, что ему угодно вообразить. Сам создает, сам наслаждается? Или тут же зрители сидят, затаив дыхание?
Иосиф снова взглянул на потемневшую от времени обложку. Фолиант этот раскопали в руинах древнего города - он тут неподалеку, за рекой - соседские дети. Надо спросить, не было ли там еще книг. Иосифу интересно, как тогдашние критики оценили сей шедевр. Небось, что-то эдакое изрекли: "провидческая мысль", "дерзнул", "сквозь десять веков", "будущее как на ладони"...
А больше всего их - критиков и читателей, - должно было подкупить вот это: герой садится в сверхфантастическую машину и, не прикасаясь ни к чему, одним словом, заставляет ее подняться над дорогой и мчаться при помощи гравитационных сил со скоростью света( на меньшее не согласны!) над городами и пустынями... Города и пустыни... Да. Только это и должно было, по мнению автора, остаться на планете к тридцатому веку...
Все бы ничего, если б автор не выдавал каждой фразой своего восхищения напророченной жизнью... Жизнью? Не слишком ли смело называть этим словом подобное существование? Ох, как рационально мыслят все его персонажи, как самоуверенно изрекают неоспоримые истины...
Иосиф встал, подошел к окну. Пыль веков почти занесла руины древнего города там, за рекой. Небольшие холмики... Кое-где остатки стен многоэтажных небоскребов пугающе торчат посреди мертвого безмолвия. Убежище для ворон, лисиц и сусликов...
Солнечные часы во дворе показывают полдень. Пора идти в поле. Иосиф спустился вниз, сунул ноги в просторные лапти - не любит он, когда что-нибудь жмет, сковывает движения. Взял в чулане мотыгу и не спеша двинулся по узкой деревенской улочке на край села.
В соседнем дворе старик - он лекарничает, исцеляет травами и заговорами - распекал своих внуков. Сорванцы стреляли из самодельного лука и разбили окно.
Предложить соседям слетать на Марс? Хм... чего доброго, оскорбятся. Их сейчас в автобус никого не посадишь, в эту железную, грохочущую, воняющую бензином колымагу... Поездка на Марс!... Дед Иосифа Нафанаил рассказывал, что застал еще те времена, когда люди по всей земле разрушали памятники покорителям соседних планет и переплавляли на мотыги остатки давно брошенных космических кораблей...
- Добрый день! - К плетню подошла старшая внучка соседа, синеглазая Елена, перед тем развешивавшая белье на веревке. Положив обнаженные руки на жерди, облокотилась на них высокой грудью. Весело спросила: - В поле? Заходите на обратном пути, пообедаете с нами...
Иосиф согласно кивнул. Вкусно готовит белорукая Елена. Рассказать ей про синтетический виноград? Здороваться перестанет. У нормального человека от одного упоминания обычных консервов тошнота к горлу подступает...
- Непременно заходите! Будет пирог с капустой!
Ах, как приятно звучит в прозрачном деревенском воздухе ее грудной голос! А у того фантаста в 2990-м году даже домашние переговариваются друг с другом посредством какого-то хитроумного аппарата. Что он там навообразил своими мускулами творчества: нам лень будет из комнаты выйти?
Пройдя несколько шагов, Иосиф обернулся. Девушка, глядевшая ему вслед, смутилась, опустила глаза. Странно, что древний автор не замахнулся на любовные отношения своих далеких потомков, не придумал суррогата и этому чувству... Духу не хватило? Фантазии? Как и во все века, героиня его сочинения краснела, встречаясь с человеком, затронувшим ее сердце, робко заговаривала, опуская глаза...
Дорога круто поднималась на холм. Сверху Иосифу далеко видны окрестности села. У ручья на лугу пасется стадо коров. Иосиф махнул рукой пастуху, своему давнему приятелю и тезке Джозефу. Тот заметил его, приветственно помахал посохом....
Придя к полю, Иосиф сел на краю, взял комок земли, стал медленно разминать в пальцах.... Хорошая почва. Есть в ее тяжелой сырости какая-то необъяснимая никакими физическими и химическими законами теплота, согревающая что-то глубоко в груди...
Целый час в распоряжении Иосифа. Он успеет сделать несколько длинных грядок, вырыть лунки, посадить принесенную с собой помидорную рассаду... Он скинул лапти, чтобы босыми ногами ощущать тепло мягкого поля, поплевал на ладони и, крепко обхватив скользкую ручку мотыги, принялся разбивать большие комки, ровнять и сгребать землю.
Прочитанная книга почему-то не шла у него из головы. Он мучительно пытался сообразить: почему древний человек, живший в конце 20-го века, проникся таким презрением ко всему близкому, простому, родному? Почему он стремился втиснуть себя, своих детей, а в этом "провидческом" романе и своих далеких потомков - в какие-то грохочущие, мчащиеся со скоростью света гробы, в невообразимые жилища для монстров, мечтал поселиться на пустынных ландшафтах чужих планет?
Как долго шел человек к очевидной истине: нет в его короткой жизни ничего сладостнее этого таинственного чувства, которое возникает от прикосновения к родной земле...
Над полем прозвучал резкий требовательный звонок. Отпущенный час пролетел незаметно. Иосиф окинул взглядом проделанную работу. Жаль, что не успел посадить всю рассаду. Теперь он придет сюда только через три дня, раньше нельзя.... Звонок прозвенел еще раз - громче, пронзительнее. Пора покидать поле. Настала очередь другого человека. Он уже подходит сюда по пыльной дороге, с длинной мотыгой на плече...