Середина лета, мрачное субботнее утро. Одно из тех, когда уставшие после долгой трудовой недели небеса лениво собираюся и никак не соберутся (ну лень, ну ломает, ну депрессняк - можем себе позволить в кои-то веки, заслужили мы, а то светим, лучимся всем жизнерадостно, а никто не ценит!) разверзнуться и упасть на головы прохожих и крыши маленьких лондонских домиков мерзкой мокрой жижей.
В такое утро ничего не хочется, ничего не можется и от всего тошнит, а особенно от "себя любимого" - разкисшего простоквашей в теплом уютном кресле, перед телевизором, с пивом в одной руке и десертом из вишни со сливками в другой, и мечтающего провести в таком положении весь уикенд. А что еще делать? Что делать, если болит, ломит, ноет и сопротивляется любой активной жизнедеятельности вся телесная оболочка, густо покрытая ссадинами и синяками после недавнего неудачного падения с велика - эта неудобная одежда, стесняющая тонкие движения души, выданная природой в наказание за грехи прародителей Адама и Евы?
Правильно, ничего не делать, а лежать, стонать, ныть и плакать, чтобы неповадно было в следующий раз гонять по берегу моря наперегонки с ветром - да еще в таком-то возрасте, стыдно должно быть.
Но и лежать тоже противно. Особенно, когда в дополнение ко всем прочим несчастьям болит зуб. И никакая сила воли, доставшаяся по наследству от гордых покорителей целины, космоса и Северного полюса вкупе с волей несгибаемого Мересьева и непобедимого Штирлица, ни вредность характера и никакие обезболивающие таблетки пополам с алкоголем - не в состоянии облегчить страдания измученных тела и души.
Или все-таки собрать усталые кости, отважно выгрезти их из кресла, дотащить до машины, потом довезти до магазина и купить, наконец, им велосипедный шлем? Неохота-то как...
- Собирайся, поедем на Шекспира. Ты давно хотела. - Командный голос Энди, вдруг осознавшего, что Шекспир вместе с пивом (особенно если с пивом) намного приятнее, чем длительный поход по магазинам, без пива - прозвучал над страдающими телом и душой почти как издевательство.
Вообще-то Энди, родившийся и выросший на родине великого английского классика - не всегда любил Шекспира, которым его пытали, именно так он и выражался, в школе с самых нежных отроческих лет, а даже скорее наоборот, еще пару лет назад при упоминании имени гения его начинало сильно мутить и подташнивать - так, как отрыгнуло бы пост-советского человека при приглашении в больницу Кащенко на чтение материалов КПСС.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды - в минуту слабости и глубокого чувства вины перед любимой женой, у которой он отнял несколько лет совместных наслаждений столь обожаемым ею Шекспиром, этим нелепым мужиком в чулках, с козлиной бородкой и лучистым взглядом, который мазохистки-маньячным соловьем заливался о любви со страниц зачитанных почти до дыр библиотечных томиков в переводах Пастернака или Маршака. Да, именно эта поэтическая парочка и подсадила на любвеобильного английского классика юных неискушенных девочек в белых воротничках и бантиках из далекой заснеженной России, этого огромного, загадочного пятна на самом верху карты мира, в котором до перестройки было запрещено все, кроме любви, иначе как еще будущее поколение научить самоотречению и любви к партии? Пока одним промозглым и скучным зимним вечером, он не собрал всю свою железную волю в кулак и не дал себя уговорить, "ну хорошо, дорогая, только сначала зайдем в паб", на легкую комедию "Сон в летнюю ночь".
Все лучше, чем навсегда отказаться от мясоедства, еще одной странной фантазии подруги дней его суровых. Или тащиться на невыносимую оперу - из двух зол надо выбирать меньшее. После "Сна..." ему было неловко за свою неожиданно проснувшуюся немужскую чувствительность и не хотелось признаваться жене, что спектакль ему очень понравился. Он как можно загадочнее хмыкнул "not too bad" и, увидев торжествующую улыбку любимой, спешно прибавил: "I might go again to see him if you insist". И как раз сегодня ему показалось, что настало это подходящее "again".
- Не хочу и не могу, я сегодня инвалид... Да и как мы туда попадем? Не хочу я в подземку лезть в выходной день, она меня депрессирует, да и бока там еще намнут. - Подругу жизни иногда трудно было уломать.
- Сядем на автобус, доедем до Сант Пола и оттуда пешочком...
- Издеваешься, да? Далеко небось идти, да и что там сегодня идет? Опять какое-нибудь авангардное извращение в грязных кроссовках и дырявых джинсах?
- Нет, сегодня там "Зимняя сказка", оригинальная версия 1599 года, времен королевы Элизаветы.
- А ты откуда знаешь?
- Вот, в газетном телеприложении прочитал.
- Надо подумать... А пива мне купишь? - Женская половина колебалась.
- Зайдем в паб до спектакля.
- Ммм... ну хорошо, поехали... Только если меня в автобусе вырвет, это будет твоя вина!
...
В третий по счету автобус, следующий в центр города, им наконец-то удалось влезть. Он ехал медленно, надолго застревая своим длинным неуклюжим красным телом на каждом повороте, у каждого светофора и в дорожных пробках. И куда это всех несет в субботу? Нет бы сидели дома с семьей, футбол по телевизору смотрели.
Пожилой бородатый пакистанец в белом платье до пола, в сандалиях и с круглой шапочкой на голове - едет в мечеть, а вот опрятно одетая африканская семья с тремя визжащими, неугомонными отпрысками, возбужденно вертится на своем пути в парк, на семейный пикник, а это худой и слегка небритый кокни с колючим взглядом, весь в рибоке и адидасе - направляется в паб, на встречу с друзьями.
От Сант Пола до шекспировского театра действительно рукой подать - перешагнуть Мост Миллениум, и вот он, театр, почти незаметный на фоне гиганта Тейта лилипут, заново отстроенный деревянный бублик в сахарной глазури, с дыркой вместо крыши, для которого в элизаветовские времена писал свои пьесы Шекспир.
В фойе театра есть кафе, где продается теплая кока-кола и теплый свеже-выжатый апельсиновый сок. Лед там не водится. А после душного автобуса очень хочется чего-нибудь холодно-освежающего, ну да ладно, идти на Шекспира и ныть из-за отсутствия льда - культурное преступление.
- Все билеты проданы! Остались только стоячие билеты по пять фунтов. - Девушка в билетной кассе смотрела на горе-театралов с нескрываемым удивлением (и откуда эти наивные идиоты свалились на мою голову?), явно слегка оскорбленнвая тем, что какие-то уличные зеваки собирались вот просто так, нахаляву, забежать за двадцать минут до начала спектакля и купить билеты.
- Извините, а как долго будет идти спектакль? Почти три часа? Хорошо, мы возьмем стоячие места. - Опомнились после короткого замешательства идиоты.
- А можно ли выходить во время спектакля покурить? - На всякий случай решил уточнить Энди.
- Конечно, вы сможете выходить во время спектакля, мы не собираемся запереть вас там на три часа. - Улыбнулась, еще раз умилившись чудакам девушка.
Времени на паб и холодное пиво уже не остается, так как через пятнадцать минут начнется спектакль. Но в театральном дворике, слава богам, продают разные напитки, закуски, сладкие орешки, мороженое и сэндвичи. Вдохновленная публика, раскинувшаяся вольным табором на редких пластмассовых стульях и деревянных скамьях, возбужденно и смачно все это жует, запивая чаем, кофе и вином... И пивом!
А какой оттуда вид открывается на Темзу, на набережные и мосты, на собор Сант Пол... - за такой вид можно простить Шекспиру почти все, даже муторную дорогу в театр, и стоячие места, и будущее плохое представление, если оно таковым...
- Шекспиру нравилась такая атмосфера и веселая толпа, закусывающая и пьющая на его представлениях. В его пьесах всегда много музыки и танцев, потому что он обожал развлекать и веселить народ, и особенно он любил клоунов, бандитов, воришек, разных дураков и идиотов... - Умничает Энди, явно пытаясь вспоминить что-то давно забытое из школьной программы и невольно возвращая мысли назад, к чавкающей бутербродами земле бандитов и дураков.
- Слушай, заткнись, а? И без тебя противно. Давай лучше арендуем вот те красные подушечки, смотри, как все их берут. И всего за фунт.
- Но у нас же стоячие места, как на них сидеть? Лучше одеяла напрокат взять, может еще дождь пойдет. Надеюсь, ты в курсе, что крыши там нет?
- В курсе. Ничего, вот как устанем, кинем подушечку на пол и сядем! Нет, не хочу одеяла, они толстые и тяжелые на вид. Я под таким и полчаса не выдержу.
- Но мы ничего не увидим, если сядем на пол!
- Зато все услышим.
- Ну давай.
Внутри театрик - довольно веселенький, ярко расписанный затейливыми картинками, золотыми облачками, солнышками, завитушными узорами и мультяшно-уродливыми зверушками. А местами треснувшие деревянные колонны на сцене имитируют мрамор. Все способствует созданию у публики праздничного настроения.
Остается только мужественно простоять три часа - не уснуть, не упасть, не подхватить насморк и не умереть. В рюкзаке за плечами спрятана непромокаемая куртка, зонт, бутылка минеральной воды и криспс, пакетики хрустящей картошки, а еще Энди прикупил в баре пива в банках. И особая надежда возлагалась на мягкие бархатные подушечки.
Но они не оправдали себя с самого начала. Первая же попытка сесть на пол, дать костям отдохнуть до начала представления, подстелив под себя их красный бархат и неловко распластав по сторонам джинсовые ноги, примостив рядом банку холодного пива Фостерс, провалилась:
- Вы знаете, что у нас не разрешено сидеть на полу во время спектакля? Дайте мне подушки, я отнесу их назад и верну вам деньги! - Дама в униформе была настроена чересчур решительно и выглядит драчливо.
Кажется, ее доконало показавшееся пренебрежительным к мировому гению пиво. Может быть, напомнить ей, что так и было заведено раньше, так любил Шекспир? И откуда ей знать, что горе-театралка в этот день страдает не только от обычного хронического невезения, но еще и от обширных душевных, суставно-мышечных и зубных болей, уменьшить которые могло бы только ледяное пиво на удобной подушечке? Эх вы, стражи порядка, так редко способные видеть, слышать и понимать.
- Спасибо, мы больше не будем сидеть. Вы можете взять свои подушки...
Нет, нужно было оставаться сегодня дома, вить в кресле уютное гнездо и в полумраке комнаты жечь зловонные ароматические свечи под Чайковского или Дэвида Боуи. Но посмотреть на настоящую заграничную сказку в старинных костюмах и обстановке было так охота. И потом, вот на тех спупеньках можно, наверно, сесть. Они похожи на скамьи и пустые...
Тем временем, постепенно заполняя возбужденными телами пространство перед сценой, прибывал театральный люд - ничем не примечательные туристы средних и юных лет, одетые в "casual", то есть буднично и просто, в чистенькие куртки, отглаженные джинсы и отмытые от грязи кроссовки; а некоторые и в мятые футболки, протертые драные джинсы и резиновые шлепанцы (последние, очевидно, принадлежали гордым сынам и дочерям Альбиона).
Вот-вот должно было начаться представление. И невезунчикам удается занять стратегически выгодное положение справа у самой сцены, поставить на нее банки с пивом и пластиковые стаканчики с кофе - достающей им, если облокотиться, практически до подбородков.
Из отверстия в стене, кокетливо занавешенного нарисованной дверью, на сцену выскакивают первые артисты - мужчины, разодетые в нелепые шляпы с перьями и в смешные, надутые шариками на бедрах, костюмы из черного бархата, расшитого золотом. И в шерстяных чулках.
- This is cool! Я никогда еще не видела артистов с такой позиции... снизу. А если у кого-нибудь дырка на штанах?
- Тсс! Перестань бормотать, не мешай слушать.
Артисты кружили по сцене парами, легкими вальсирующими "па", и все норовили наступить поклонникам английского классика на пальцы, на пиво и на стаканчики с кофе. Пришлось пожертвовать удобствами, и все это со сцены убрать. Но вот один из них подал голос и решил объяснить зрителям правила поведения во время спектакля.
- На ступеньках не сидеть, какими бы привлекательными они не казались...
Радостно пробубнил под хохот зала он эти слова и, без перехода, вдруг завел светскую беседу с другим артистом, соседом по сцене. Стало ясно, что уже началось представление. Интересные методы.
...
Актеры живенько что-то обсуждают на другом конце сцены, за колонной. Видно, что идет какой-то прием или пирушка, гости явно развлекаются, гуляют, оживленно беседуют и танцуют. Смех, шутки, музыка... Вот появились важные два короля и одна королева. Они тоже болтают, не замечая и игнорируя зрителей внизу, под ногами, как будто их не существует вовсе. Все, как в жизни. Просто, как все очень просто и какой реализм! Никакой игры, давления, насилия, они живут, наплевав на мешающихся у них под ногами поклонников.
Но что-то один из королей невесел. Вдруг он публично обвиняет свою жену, королеву, в неверности. И даже заточает ее в тюрьму, до суда и следствия, не представив никаких достоверных доказательств. Вот, оказывается, и королевам бывает несладко. Столько веков назад открытая истина.
Идет суд. Действие развивается очень быстро и динамично. Король и там набрасывается с обвинениями на жену. Невинная, судя по всему, женщина не выдерживает таких мучений и падает в обморок. Ее уносят, но король непреклонен, не смягчается и этим. И бедняжка умирает, оставив ревнивому мужу младенца - дочь, рожденную еще в тюрьме, которую король никак не желает признать своей и повелевает ее убить...
Да что же это делается, люди добрые! Где справедливость? Ребенок-то в чем виноват? Совсем спятил этой противный злыдень-король, ну еще понятно, не признал ребенка своим, но убивать-то младенца зачем? Не позволим!
Незаметно история захватывает так, что остальное действо пролетает на одном, чтобы не спугнуть, дыхании, в пять минут. С пониманием "шекспировского языка" в оригинале тоже нет проблем.
Темнеет, и внутри театра зажигаются огни. И неимоверно сильным цунами обрушивается на головы стоячих зрителей ливень, образовав длинные ручейки у них под ногами. Зрители тихонько открыют зонты, одевают плащи и накидки с капюшонами, некоторые перемещаются поближе к сцене и к бордюрчикам, куда немного достает соломенная крыша, защищая от дождя. И никто, ни разу не отрывает взгляд от сцены.
Это врежется надолго в память. Сверху, из глубокой черной дырки идет стеной вода, словно из рога изобилия. А под огнями, на сухой сцене, где сгрудилась замершая толпа: яркая, грустная, трагичная и комичная, глупая и смешная, но бьющая искрометно, вспепобеждающая бессмертная жизнь. И уютно-тепло в непромокаемой куртке, в ботинках на толстой подошве и с горячим супом в руках, предусмотрительно купленным в перерыве.
Наконец, и нашим державным героям улыбается удача. И умнеет глупый король. В рубище, осознавший ошибки, готовый на все, лишь бы воскресить жену. И она воскресает. Шекспир признавал только хороший конец. С веселыми празднованиями, гуляниями, зажигающей музыкой и танцами. Праздник жизни, любви.
И жизнь кажется уже не противной тещей, а симпатичной веселой невестой. Она в нарядном красном сарафане, задрав подол и оголив грязные коленки, легко скачет по мокрым ночным улицам - пританцовывая, прыгая в лужи и насвистывая шекспировскую мелодию. И у всех, кто попадается на ее пути, перестают болеть зубы.
Наташа Стюард
Лондон, 2005
Прим. автора:
(* В тексте идет речь о театре Shakespeare's Globe www.shakespeares-globe.org.)