Удивительна человеческая память. Живешь, творишь, идут годы, а в копилочке памяти сохраняются, странным образом выбранные, эпизоды собственной жизни и люди, игравшие разные роли в них.
В мои студеческие годы в alma mater творили прекрасные ученые, интеллигенты, личности. И я хочу добрым словом вспомнить одного их них: профессора Израиля Моисеевича Тальмана - хирурга божьей властью, его золотые руки и удивительно мягкую бескорыстную душу. Помню, что жил он один, наверное, потому что кроме хирургии никого не мог любить. Знаю, что все накопления (в наше время труд профессора оплачивался более достойно!) он тратил на ежегодные ремонты своего хирургического павильона, а посему последний всегда изысканно блестел, резко отличаясь от остальных.
Впервые я увидел И.М.Тальмана на лекционной кафедре. Тихим голосом, медленно выговаривая каждое слово, он рассказывал, совершенно не требуя тишины и внимания, о ранах, болезнях, стерильности и грануляциях (начальных попытках организма затянуть рану), сравнивая их многоцветье с украинской ярмаркой.
Часто мы третьекурсники покидали свою аудиторию и, сбиваясь тесным кружком вокруг преподавателя где-то в коридоре, обсуждали очередного хирургического больного. Однажды вижу, к нашей группе приближается высокая, сухощавая фигура профессора. Он остановился вблизи, ожидая окончания разговора, улыбнулся и положив руку на плечо одной из студенток, мягко произнес: "Пойдем, баба-дура." Потом легонько ее подтолкнул и оба (она абсолютно растерянная) зашагали в сторону операционной.
Секундное замешательство среди нас. Первыми заверещали девушки:
"Зачем, куда?". Но никто из нас не выразил своего отношения к такой необычной манере обращения профессора. И не только мне показалось это в устах нашего Учителя естественным и даже весьма доброжелательным.
Ни раз и ни два повторялась эта сцена: ласково положенная рука на плечо очередной помощницы и своеобразное обращение: "Баба-дура!"
Лишь однажды все произошло не по сценарию. Был у нас в группе Игорь Пизель - тихий скромный парень. В тот злополучный для Игоря день рука профессора легла на его плечо.
-Как фамилия? - наклоняясь, спросил Учитель.
-Пизель - ответил уж больно обескураженный юноша.
-Ах, Пизелечек! - почти пропел профессор, - "Пойдем со мной..."
Так и осталась в моей памяти сутулая фигура высокого сокурсника, плетущаяся за профессором.
Прошло несколько минут и Игорь уже размашисто вышагивал, почти бежал от операционной в нашу сторону, закинув пиджак за плечо. Когда он подошел, я увидел, что лицо его покрылось бледно-красными пятнами. На наши вопросы он не реагировал, просто молчал, порываясь уйти. Лишь подошедшая к нам медсестра раздраженно прояснила:
-Вошел ЭТОТ в операционную, минуя моечную, и, представляете, положил пиждак на стерильный стол с инструментами?! Реакцию профессора Вы можете себе представить..., - закончила она.
Несколько месяцев спустя я уже мог, с определенной долей вероятности, представить себе "речь" профессора в тот момент. Занимаясь в СНО (студенческое научное общество), я, в дежурные клиникой ночи, помогал, чем умел, оперирующим хирургам. Иногда мне улыбался случай быть в группе профессора.
Его неординарность в лексике и обращениях во время операций, должен сказать, были удивительны, просто поражал и "резал" уши его слог в сторону медсестры, подавшей не то, что нужно, меня, опустившего руки ниже стола, долго молчавшего анестезиолога.
Человек ко всему привыкает и скоро я уже не слышал "вводных" слов, следил только за руками и глазами Учителя. Сознаюсь мне было приятно, когда однажды после операции, он сказал мне: "Молодец, не спешишь, зря в рану не лезешь!".
Быстро катится студеческое время, наступила очередная экзаменационная сессия. Ко всем экзаменам мы готовились вдвоем с однокурсником Юрием.
-Знаешь,- скромно говорю я ему, когда начали готовиться к хирургии, - Лридется тебе "ломить" одному, я, понимаешь, более, чем готов.
Он ни в какую...
- Один готовится не буду...
Наступил день экзамена. Я прошел вперед, взял билет. Сел отвечать к профессору. Билет оказался уж очень легким, да, Учитель, казалось, и не слушал. Лишь спросил:
-Все?
-Все, - ответил я и попросил разрешения подождать рядом с ним ответов своего друга.
-Пожалуйста, - ответил профессор.
Перед Юрием готовилась Наташа Серова, она уверенно села в кресло напротив профессора, хотя внешне, конечно, было заметно волнение на ее лице. Я рассеянно слушал вопросы, задаваемые ей, ответы. Уловил лишь финал.
Профессор мягко выговаривал:
-Удочку я тебе все же поставлю!
-Нет,-чуть заискивая, говорила в ответ Наташа,
- Спросите еще...
И снова:
- Больше удочки не могу!
И, что это она, - подумалось мне, - тройки ей мало? В этот момент Наташа резко уронила руки и как-то сникла, лишь тело удерживалось в кожаном кресле.
"Сознание!" Я вскочил и увидел, как медленно поднимается из-за стола профессор, подходит к Наташе, мягко кладет ее голову на подлокотник кресла и вопрошает нисколько не усиливая голос:
- Скажи, баба, зачем голову вниз?
Я опешил, когда чуть дрогнули ее ресницы и, не поднимая головы, Наташа произнесла:
- Анемия мозга, профессор!
И тут вспыхнула моя память, озаренная ситуацией, о которой говорил профессор на лекции. Он подчеркивал, что при банальной потере сознания оно полностью не выключается, ибо не затуманено гипоксией, особенно у "слабого" пола, и, если в этот момент сказать что-нибудь нелицеприятное о позе или об одежде, упавшей в обморок женщине, она, как правило, это услышит и постарается принять меры.
Когда мы вышли, я спросил Наташу, почему она так упорно отказывалась от "удочки"?
- Понимаешь, со страху решила, что "удочка"-это двойка!
А Юрка так и не сдал, получил эту... двойку!