Дни нашей жизни, как волны морские, накатывают на песок прибрежный, тормошат, оттаскивают камни, что поменьше, ласкают - что покрупнее, но обязательно оставляют капельки воды в неровностях, трещинах, и стекают белой пеной, на ходу журчат, нашептывают что-то безразличному морю, и, лишь буруны - барашки, могут поведать любопытным об отмелях и ветрах в его безбрежных далях...
Люблю посидеть вечером у самой кромки морской волны на необычно - длинной скамье, мостиком нависающей над водой. Это подарок мэра города его жителям, видимо, в надежде объединить, усадить всех в рядок, как кур на насест, во время его каденции.
Однажды, когда я уже собирался уходить, присели рядом трое мужчин, и услышал я последние фразы их беседы. Высокий, в очках, с тросточкой, продолжая начатый разговор, произнес, старательно подчеркивая каждое слово:
- ...И говорили мудрецы: "Отцы, не покидайте сыновей..."
На что худой в шляпе, которая придавала в полутьме его облику вид гриба на тонкой ножке, тут же откликнулся высоким для мужчины, писклявым голосом:
- А в чем, собственно, проявляется отцовская любовь, а?
- Отец должен научить малыша разным поделкам, привить уважение... - произнес третий, среднего роста, лысый, в свитере, успевая закурить между словами.
- А я думаю, без любви к книге, к знаниям слаб будет потомок, надо воспитать дружбу... - почти скороговоркой сказал "гриб".
- О, Господи! - подумалось мне. Если бы отцы Знали, Могли и Умели, как мудрый Папа Карло, старательно "зашкуривать" детские неровности, думать над каждым жизненным слоем, окрашивать своим примером детские души, - мир бы стал иным, совсем иным!
Как-то Отец отколошматил меня так, как хозяйка-чистюля не отобьет давно лежавший у порога коврик. За что? Не помню. Бывало, пришел домой поздно, да в грязи - получи оплеуху. Это понятно. Раньше быть высеченным, было таким привычным, что никто из ребят не чувствовал никакого стыда, о боли и говорить нечего... Что за беда, получил порцию "макарон"! До свадьбы заживет! И Библия поощряет: "... если накажешь розгою, не умрет..." Впитывает ребенок эту "соль", чтобы помимо своего разума, позднее "отрабатывать" усвоенную технологию уже на своих детях. И заложен Господом архиважный, жизненно необходимый принцип - любое скверное деяние должно быть наказуемо, любое! и - не условно, а адекватно!
Нужен, очень нужен мальчику Отец, который берет его в походы, на зрелища, в поездки. И, чем раньше, тем лучше! К ним детская душа настроена, открыта, жадна, она с радостью впитает, чтобы сочнее и ярче познать мир.
Река Сестра под Ленинградом осталась со мной благодарным солнечным видением,
спасибо, Отец!
Жаркий летний воскресный день. Электричка. Небольшая, обмелевшая речка
бочажками, словно ручеек, устало течет по каменьям, не в силах скрыть от
глаз людских свою немощь и "жалуется" - всхлипывает на ходу, ударяясь о груды
покореженного металла, торчащего в ее беззащитном теле. Я скинул сандалии
и - к воде.
- Что это?- Отец подошел, всматривается.
- Так это же оружие, сынок...
Мальчишеское любопытство буквально швырнуло меня в речку. Я перебираю в воде
руками, пытаюсь ухватить и... поднимаю автомат, настоящий автомат... я видел
его в кино.
- Автомат, Папа! - кричу я.
- Это ППШ, - поправляет, улыбаясь, Отец, - Пистолет-пулемет, оружие наших
солдат... жаль, ложе сгнило*.
- А, это? - я вытаскиваю из кучи металла черный, чуть поржавевший, пистолет.
Отец взял, внимательно осмотрел и вернул мне:
- "Вальтер" - немецкий пистолет, офицерский, - Отец вышел из воды, закурил. А
я уже с трудом тащу из завала винтовку, опутанную водорослями, травой...
- Папа, противотанковая, да?
- Точно, сынок, - в пятнистом серо-желтом, заваленном и заросшем дне я
пытаюсь, хочу высмотреть патроны к ней... Вдруг, вижу в прогалине на
пятачке дна, что-то движется, похоже, рак. Маленький сероватый жилец,
медленно, шевелит клешнями, отползает к чернеющей куче.
И мы старательно высматриваем беглецов, балансируем, нагибаемся, пытаемся
схватить неожиданно возникающих и исчезающих раков, горячимся, осыпаем друг
друга упреками, тут же забывая о них...
Неужели прошли 15 лет? Каждая минута того воскресного дня врезалась в память намертво...
Краслава, город, с которого начинается Латвия, надолго приютил нашу семью. Теперь каждое лето Даугава радует наши души утренним пляжем, прогулками в сосновом бору, благодарной землей, шашлыком по воскресным дням, рыбалкой...
- Нет ли в округе раков? - пытаю я местных парней, вспоминая реку Сестру и деда, который в Ростове-на-Дону приносил нам к поезду, когда мы семьей проезжали на юга, вареных, красных, очень вкусных ...
- Почему же? Есть! Километрах в пяти озеро, Шкельтово называется, очень красивое... - И ребята уже рисуют мой путь.
Нехитрые приготовления: китайский фонарь, одежда, вода, и в предвечерье я направляюсь к озеру.
Позади опрятный центр города, исхоженный за долгие годы в летнем безделии, когда каждый поход на рынок или в магазин солнечным утром - приятнейшее занятие. Замок на высокой горе, его потемневший от старости фасад угрюмо взирает на великолепный в своем запустении парк, обнесенный разваливающейся каменной оградой. Славный мостик через мелководную, переодически иссыхающую речушку с остатками стен отслужившей мукомольни. Приветствую белокаменный костел св. Людовика, веками согревающего свою паству, дающего утешение страждущим. Промелькнула безлюдная, водная база...
Я углубляюсь в лес, где уже вьется мягкий, неверный свет густеющих сумерек.
Узкая тропинка, как сереющий в вечернем сумраке мостик, петляет меж деревьев, пней, оврагов, споро взбирается вверх, весело сбегает вниз. Сколько таких добрых лесных дорожек услаждают сердца старых и молодых, вечно охочих любителей леса и его даров.
Сосны внезапно расступаются и я из лесного полумрака с небольшого косогора, буквально выкатываюсь к полевому простору - пшеничному полю, как кинозритель, покинувший зал дневного сеанса. Закатные лучи солнца расцвечивают золотом тонкие пшеничные стебли, насыщенные васильками, теплый, легкий ветерок ласкает, волнами колышет наливающиеся колосья, в которых, как в ресницах прячутся зерна. И все переливается, шуршит. Рука сама мимоходом, не пытаясь сорвать, ласкает, поглаживает их. В прозрачном вечереющем воздухе замер в высоте, трепеща острыми крыльями, откуда-то взвившийся ястребок.
Сейчас будет небольшая сопка, с нее я увижу озеро, слева - хутор, хозяин которого, как мне рассказывали ребята, деятельный, своенравный мужик.
Недалеко за высоткой и небольшой балкой проходит автомагистраль "Москва-Рига", но шума машин я уже не слышу, спустился в низину, к озеру. Рядом с неказистыми мостками и лодкой, я и раскладываю свои пожитки. Надо осмотреться, пока не стемнело.
Тихо, уютно на озере в эти вечерние часы. Густеет теплый воздух. Пахнет сладкой мятой и горькой полынью. В зеркальной глади воды уже дрожат отражения первых вспыхнувших звезд, не налюбуется своим темным зраком** загадочный дальний лес с каймой осоки в прибрежье. Во всем - природная свежесть, неповторимость, земной покой... Здесь ночью я буду встречать раков, озерных рыцарей с "боевым" панцирем и хвостом в гармошку. Они жируют, общаются в эти темные часы.
Я не буду приманивать их куском "духмяного" мяса, как делали наши деды; не хочу, не желаю шастать по норам, как угорь, хотя в Карельском затоне добывал таким способом за час-два ведро "усатых" на изысканный, сытный ужин всей нашей студенческой братии. Сегодня я не обманываю раков, не атакую их логова. Я буду высматривать их с фонарем, как кайманов*** в сельве Амазонки, и пытаться перехитрить в стихии, где у нас примерно равные шансы.
Темнота подступает навязчиво и мягко. Спешит. Уже выплыл игрушечный месяц, он "играет в прятки" с облаками и, когда выныривает из воздушных покрывал, льет мне нежный свет из небесных прогалин. Без звуков и церемоний падает ласковая, теплая ночь...
Пора. Надеваю кроссовки, беру фонарь, торбу. Вода теплая, прозрачная, глубина - локоть, дно каменисто-песчаное с небольшими островками травы. Первые медленные, вопросительные шаги. Будут ли раки? Глаза привыкают к освещенному кругу...
Вот и первый! Пятится... Я отвлекаю его светом, а сам завожу правую руку сзади, чтобы лишить отступления, удара хвостом, но... прозевал. Не заметил, куда и метнулся разбойник, оставив за собой облачко песчаной пыли... Ну, что же, первый ремиз - золото! Топай, счастливчик! Вот и мой. Серовато-бурый "тасманец"**** источает приятный запах озерной травы, пытается освободиться, часто-часто работает, но уже в холостую, хвостом или шейкой, так раньше ее называли на Руси. Есть раки! Только успевай...
А это что за собрание? Разрешите... Выбираю одного из когорты "выступающих". Разбежались? Уже? Послушные демонстранты-отшельники на озере Шкельтово!
Колышется, плывет бархатная, летняя, латышская ночь, ярче стали звезды, чуть задернутые вуалью облаков. Я неспешно иду в темном безмолвии, вдоль строя ракит, как призраки, толпятся они на берегу. Светом "разрезаю" воду до самого дна, высматриваю, ловлю, упускаю... Стоит ночная тишина, только наверху у хутора, позванивая, видимо, боталом,***** бродит лошадь...
Вдруг... грохот над головой... Вскидываю фонарь, ничего не вижу и... плюхаюсь в воду, как корова на куст. Что такое? Прояснили взбивающие воздух, свистящие звуки и мелкая листва, облетевшая с прибрежных лозин. Потревожил спящих птиц. "Виноват!" - шепчу я в полночной тиши и, по пояс мокрый, продолжаю путь... Да, думаю, по реке звук разносится далеко, по озеру - не так, в кольце деревьев он, как в заглушке, и хлопает, будто стреляет в ухо. Дно, временами, полностью закрывает трава, такие места стараюсь быстрее миновать, ибо увидеть здесь рака крайне сложно.
А это? Что за чурка, висящая в воде? Опускаю фонарь ... Это же линь. Толстяк, укрывшись оливковыми одеждами, безмятежно покачивается, чуть колышет фиолетовыми плавниками, спит в родном лоне. Попробую запеленать его. Руками не ухватить - уйдет, надо создать легкими касаниями озерной травы естественную баюкающую "перину". Вешаю фонарь на шею. Неспешно сдвигаю руки, прихватив пучки водорослей. Не замечает... ближе... ближе... Теперь можно. Гоп! И бьется в руках ошарашенный, неуклюжий линь. На килограмм потянет, точно! Внимательнее надо, дружок, щука не дремлет... Удачи тебе, озерной!
Пора и мне. Будто согласная, призывно и требовательно заржала на взгорье лошадь. Торба наполнена, скрежет копошащихся в ней раков - приятная мелодия ... Всегда с трудом поворачиваюсь к дому-азартен Парамоша, до нельзя! И ненасытен. На обратном пути подлавливаю еще с десяток. Кланяюсь озеру: "Спасибо, зеркальное!"
Сейчас поворот и... Разговор... или послышалось? Сзади? Выключил фонарь... Нет, слабые отблески костра прыгают по воде у мостков. Видимо, рыбаки... Выхожу на берег, костер выше на пригорке. Только сейчас чувствую холод: стали ледяными руки, свело голень... Надеваю походную амуницию. Теперь домой.
Прохожу мимо костра. Двое - на бревнышке.
- Лунной удачи!- и слышу в ответ:
- Если не торопитесь, присядьте, согрейтесь, мы давно наблюдаем...- парень произнес тихо, как-то грустно, невыразительно. Потом встал, накинул пиджак на плечи девушки. Она поежилась, подняла голову, взглянула на меня, губы у нее вздрагивали, и я увидел в ее глазах, блестящих от слез, слабые отблески горящего костра. "Оба выбиты из седла" - мелькнула мысль. И я ответил, не узнавая собственного, надтреснутого, мокрого, чуть осиплого голоса:
- Наловился в радость, думал, брожу в полном одиночестве, - и приподнял торбу... Девушка, видимо,погруженная в свои мысли, вяло поддержала мою попытку внести в разговор веселые нотки:
- Это точно! Необычная ночная ванна, - ответил я и потянулся к костру, потирая руки.
- Выпьем? - парень налил мне и себе, чокнулись.
- Будем знакомы! - закусил длинным выдохом.
- Вы здесь случайно, - продолжил я, больше утвердительно, давая возможность ребятам выбрать: рассказывать мне о своих "приключениях" или перевести разговор в другое русло.
- Мы... Рита... - начал Сергей и замолчал, провожая глазами девушку, направившуюся к лодке.
- До сих пор не может придти в себя... - Сергей вздохнул, поморщился и заговорил с напряжением, выталкивая слова:
- Едем на рижское взморье... Припозднились... - замолчал, прикурил от костра.
- Ты знаешь, не могу понять, откуда у людей столько злобы, желания оскорбить, унизить? - Он с силой ударил веткой о землю. Будто, в ответ на хуторе протяжно, как пономарь, залилась собака, страстно и жалобно ответила другая, третья.
- Фрейд подтвердил печальный тезис: "Человек-это животное". Добавлю: брутальное****** и слабое. Даже укусить толком не может. У слабых и естественная мораль слаба! Они злы и эгоистичны в своей сущности. Зло - в ядре каждого и начинается там, где человек считает себя лучше, сильнее других, а неустроенность, болезни, проблемный быт, лишь, выталкивают его наружу. "Человек весь в грехах, як в кожухе" - сказал И.Куприн, - произнес я эту тираду, чтобы хоть словом поддержать парня.
- Не знаю. Возможно. Едем... Рита задремала и... - Сергей приподнял руки, будто, сжал что-то, - Внезапно увидел летящие на меня фары... - выругался - Что делать? Тормозить? В кювет? На встречную? - Сергей махнул рукой, вздохнул, - Успел лишь тормознуть... Метров за десять, перед носом УАЗ отвернул... Вот так...
Как по команде мы уставились на огонь, прильнули к его теплу... Сергей бросил ветку можжевельника и костер, вспухнув дымом, затрещал в ответ, раскидывая в стороны снопы искрящихся иголок.
- Беда прошла мимо, проехала... Забудь! Поблагодарим господа, что не отдыхал он в эти мгновения. За ваше рождение! - Я протянул Сергею стакан. Мы выпили.
- Душно... Чувствуешь? Быть дождю. Он и отмоет, очистит нашу дорогу... - Сергей поворошил костер.
- Непременно, остальное вы с Ритой "расчихаете", как говорят китайцы.
Сергей улыбнулся.
- Уловом-то доволен? На Кубани в деревне увлекался раками, знаю.
- Да, утолил и этот голод. Люблю, понимаешь, ловить, варить по-Куприну, а ежели с пивом...
- А я пристрастился "мышковать"...
- ??? - я полез в корман, вынул пачку "Риги", закурил и бросил спичку в костер, проследил, как она вспыхнула ярким пламенем, сладко затянулся, понял - тема нащупана, легкая, эмоциональная...
-... Тайменя - на "мышА". - Сергей принес ветки, позвал Риту, чуть повысив голос, и продолжил:
- Красивейшая река в приамурье - Гилюй: белопенные перекаты, истекающие в черные провалы... Там и ловим свечкующих таймешат, кумжу...
- Слышал, что таймень, хищник с черными отметинами по телу, питается даже ондатрами, соболями, так?
- Иногда и собаками. - Рассмеялся Сергей.
Подошла Рита. Села. Прислушалась к нашему разговору, что-то похожее на усмешку мелькнуло на ее лице.
- Бывают и крупные? - я принял уютную позу полулежа, раскаленные угольки с треском выпрыгивали из костра и, описав в воздухе искристую дугу, падали у ног, и то, что мне было хорошо, проглядывало, наверное, во всем: в затяжке сигареты, внимании, которое я наглядно расточал...
- О... - Сергей приобнял жену, - Рита недавно молодецки боролась с одним, пыталась сама...
- Если б не ваши советы, - она повернулась к Сергею - вывела бы...
Посмотрела на меня, в глазах играли отражения весело прыгающих язычков пламени:
- Главное, ловим, как ты, в ночной мгле, наобум, наощупь... Представь себя без фонаря. Швыряю спиннингом мышА и не знаю, куда попала, где он... Вдруг, удар... Тащу... Такой выброс адреналина! Буря в крови! - и Рита засмеялась, закрыв лицо руками.
Все притихли и долго молча глядели на пламя костра, охваченные тем непонятным, тихим очарованием, которое только ночью так властно и так приятно притягивает нас к теплому огню.
Мы еще поговорили, довольные общением на ночном озере Шкельтово. И расстались. Теплая, лунная ночь, костер, глоток водки придали особую прелесть и остроту удачной рачьей охоте...
Я поднялся к хутору, оглянулся. Сергей и Рита, окруженные мраком, точно черные, литые, сидящие силуэты, смотрелись на фоне костра, оранжевые языки пламени которого рвались, вспарывали ночную тьму и сыпали искрами во все стороны. "Теплый разговор растит доброе эхо, выкарабкаются..." И двинулся в обратный путь.
Запетляла еле видимая полоска-тропинка, приятно возвращение домой... Но, что-то посуровела, ощетинилась ночь, как это бывает в безлуние, когда луна лишь изредка злобным волчьим глазом мрачно выглядывает из сонмища туч, теснимых в высоте черными горами. Влажный от росистой травы воздух потяжелел, давит недвижной духотой. Ветер тормошит, треплет подолы деревьев, шуршит листвой. На земле и на небе все переполнено движением нетерпеливо бродивших сил... "Не дождь, Сергей, похоже, гроза будет!" И я ускорил шаг, может успею... Неожиданно все стихло, затаилось, задумалось, точно объятое страхом от огромных дождевых туч, грозящих свинцовыми кулаками, которые там, в вышине тащутся по синей бездонной дороге, тяжелые, обвислые... Зашелестело по листьям. Что-то стукнуло по носу. Поймал в ладонь несколько крупных капель... Неужели началось? Началось! Небо про дождь заговорило! И весь лес наполнился звуками барабанного боя. Ошалел ветер, порывами швыряет в лицо пригоршни тяжелых капель, сыплет брызги с деревьев. Я остановился под сосной. Как там? Поднял голову и в этот момент в вышине вспышка прочертила меж облаками изогнутую голубую нить, словно кто-то чиркнул в темноте огнивом. Считаю : 21... 22... 23... 5-6 км - просигналил гром каменным набатом и растворился...
Хлынул ливень, разверзлись, низринулись небеса... Будто некрасовские "прутья стальные в землю вонзались струи дождевые"... Нет, лучше двигаться в гитарных струях дождя, чем отстаиваться под елочным душем, и я пошел мокрый, как курица, поначалу пытаясь радоваться этому детскому лесному испытанию ночной грозой...
А зубчатые молнии хлещут, взрывают небо... Гром, как пристяжной на колеснице, сотрясает воздух, рвано дрожит, отдается эхом и, каюсь, сердце заходится в страхе, томительном ожидании... Так страх с грозой в дураки играют... Секундные свечения сменили гигантские струи, рожденные в сердцевинах облаков, пытаясь устрашить, показать " во тьме, в раскатах, в серебре грозы, с себя сорвавшей маску". *******
Я снова останавливаюсь, прячусь, прижимаемый струями, к дубу, стою, скрюченный, как прошлогодний листок, завороженный страхом, а может быть удивленный первобытной тоской, истомленной от жажды земли. Всполохи все ближе, наглее... Будто миллиарды вольт рвут воздух, мчатся к земле с миллионной скоростью... Мелькнула мысль: молнии рождают и уничтожают жизнь, платят за наше зло. И все же, чертовски красивы трепетные сияния, стрелами влетающие в землю, приятный, ослепительный свет, в который окрашиваются небо, сосны, мокрая трава! Иногда я отчетливо вижу их хвосты... 24...25...26... 500-600 метров! Как многое в природе, молнии непредсказуемы, лишь свобода и влага их желанные друзья, а от сплошной пелены водяных струй, саблями стегающих меня, не увернуться... Я снова в дороге...
Тропинка теперь пузырится небольшими лужицами, скользко, особенно на мшистых участках. Вдруг молния яркой мерцающей дугой раскалывает пол-неба впереди, метрах в 200... Взрыв света, грохот рухнувшего скопища туч, буквально оглушил, прижал к земле... Мне показалось, что что-то огромное, тяжелющее сорвалось с неба и с треском упало и покатилось по земле. Лихорадочно нащупываю упавший фонарь ( торбу с раками держу!) и, поразительно, но я физически чувствую, как загорается клеймо на правом плече, плавится золотая цепочка, горят ступни ног, прижатые ожогами к земле.. О, Господи! Выбегаю на луг.
Еще удар, уже отдаленный... И... стихла ярость непогоды. Черный колосс, нависший сводом в поднебесье, начал разваливаться, расползаться. Тучки, словно отставшие от стада овцы, спешили покинуть небо. Будто тяжелая вооруженная сила природы, произведя опустошения и взявши ночную дань, стремилась передохнуть... Природа получала обратно свой мир. Наконец, исчезла пелена дождя. Светлело ночное небо. Тишина. Будто отключил...
Неужели прошла? И я быстрее зашагал к дому. Ночной лес, утомленный грозой, теперь дышит легко, свежо, благоухает дурмано-сладким ароматом воздуха, играет звуками, и под привычную музыку падающей капели копит силы, ведь, предстоит готовить дорожку заревую...
Но, не для меня. Я уже на окраине города, у железнодорожного переезда. Позади тихие, вымытые, хоженые и перехоженые, улицы моей Краславы. Вот и понтонный мост, вечно спешащая Даугава, привольно несет быстрые, шумливые воды, мой приземистый домик с белыми ставнями на Дарза 62...
На веранде горит свет. Открываю дверь, у стола Мама... Не забыть мне маминых глаз!
- Наконец-то! Переодевайся, я все припасла... Натрись. Ты в порядке? У нас здесь такое было! - Мама успевает все: говорить, открывать спирт, ставить на газ молоко...
- В нашу-то сосну молния угодила... Печальная она... А грохот... В войну такого не слышала. Всех подняла.
- Представляю... Как ребята?
- Ленушка - молодцом, Вадим поплакал, маленький, ничего... С дедушкой быстро успокоили.- Ты -то как? Поди, сухой нитки нет...
Я обнял, поцеловал Маму. Выглянул в окно. Почти в самом углу участка стоит наша любимица - высоченная, мачтовая, столетняя сосна. На фоне темного неба верхушка ее показалась мне надломленной. "Печальное..." - как точно сказала Мама.
Я выпил кружку горячего молока с содой и желтым, словно вырезанным из солнца, тающим кусочком масла - привычное по детству мамино лекарство и вышел на крыльцо. С деревьев дробно спадали капли дождя, журча, стекала ручьями с крыши вода в бочку, петух хрипло прокричал свое "ку-ка-ре-куу", наверное, радуясь предрассветной тишине, запели птицы, подготавливая перья для сушки. Ночь кончалась, наступал ранний полурассвет...
Я вглядываюсь в шапку сосны, в невозмутимо мерцающую мириадами звездочек темно-синюю высь, где все на месте, где так было сотни и тысячи лет и так будет всегда, когда покинем мы благословенную Краславу, когда вместе с человеческой памятью, отлетит живой дух с земли, затеряется где-то в глубинах мироздания... Я стоял, пораженный великой тишиной и ароматом вечной зелени...
Утром, перед колкой дров, я подошел к сосне. Шапки, веселых густых веток я не увидел. Торчала черная, оголенная, надломленная верхушка...
Годы спустя, читая Н.Заболоцкого, меня встревожили эти строчки:
"... Пой мне песню, дерево печали! Но меня лишь молнии встречали..."
И не знаю, знакомы ли были они Маме, которая очень любила читать ... или Гроза в этом "виновата"...
Теперь, вспоминая об этой ночи, я испытываю радостное, тоскливое стеснение в груди от удивительного, сказочного ночного спектакля, сыгранного природой для меня...
ВЫ ВИДИТЕ НЕОБЫЧНЫХ РАКОВ. ДА, ИХ СОТНИ ВИДОВ. ЭТО ИСТИННЫЕ ЖИТЕЛИ ЗЕМЛИ. ВЫ МОЖЕТЕ ИХ ВСТРЕТИТЬ НА ВСЕХ КОНТИНЕНТАХ, В МОРЯХ, ОЗЕРАХ, РЕКАХ... ЕСТЬ ТАКИЕ, ЧТО ПО ЯРКОСТИ, КРАСОТЕ ДАДУТ 100 ОЧКОВ ВПЕРЕД РЫБАМ.
ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ ПОЛЮБИЛИ ИХ, КАК Я, ДАЖЕ ЕСЛИ С НАМИ УПОРНО - ЧТО ДЕЛАТЬ? ЖИВЕТ И БУДЕТ ЖИТЬ БАНАЛЬНАЯ, НО УДИВИТЕЛЬНО ВКУСНАЯ И ДОСТОЙНАЯ АССОЦИАЦИЯ "РАКИ - ПИВО"...
* - через несколько лет, приехав в Москву, в музее "Подарков Сталину" (был такой!) я
рассматривал "автомат", украшенный драгоценными камнями и инкрустациями.
** - вид
*** - крокодил
**** - в Тасмании водятся самые крупные раки - до метра длиной
***** - колокольчик
****** - грубое
******* - Б.Пастернак.
Приложение : Рецепт приготовления ракового супа отыскал Александр, повар Л.И. Брежнева, в кулинарной книге 1812 года издания.
"Готовится крутой рыбный бульон, отставляется в сторону, затем в отдельной кастрюльке варятся раки. Хвосты откладываются в сторону. Панцирь протирается сквозь мелкое сито, добавляется сливочное масло и кипятится минут пять. Рачьими хвостиками заправляется бульон, а перед самой подачей на стол в тарелку добавляется полученная раковая паста", - рассказывает секрет приготовления блюда Глухов. Вкус у супа, по словам Александра, получается просто неземной.
![[]](/img/n/norkin_f_m/norkinb-emekorgil-5/00000000000000euastacus7.jpg)
![[]](/img/n/norkin_f_m/norkinb-emekorgil-5/image1cheraxrotset2.jpg)
![[]](/img/n/norkin_f_m/norkinb-emekorgil-5/marronnew.jpg)
![[]](/img/n/norkin_f_m/norkinb-emekorgil-5/cheraxpreissi2.jpg)
![[]](/img/n/norkin_f_m/norkinb-emekorgil-5/01euastacusaustralasiensis.jpg)